- Уважаемый Хута, - обратился Бачана к председателю, - а в самом деле, как ему быть, если на мемориал ассигновано мало средств?
- Ваше имя и фамилия, уважаемый?
- Бачана Рамишвили.
- Так вот, уважаемый Бачана, что значит - мало средств? Мы не требовали от него сооружения чего-то гигантского... Мы хотели иметь пусть небольшой, но хороший мемориал. Мал золотник, да дорог!..
- А если у него не получается? Закажите другому! - посоветовал Бачана.
- Да? А что я скажу народу? Ведь деньги-то истрачены!.. Вот везу теперь его в село, пусть сам выкручивается как знает! Я заставлю его сделать то, что нам хочется! А нет, так затащу его на чайную плантацию, и будет он у меня работать как миленький, пока не рассчитается сполна за полученные деньги! Гм, видал я таких. Да я, если хотите знать, сумел справиться даже с сыном Тараси Дараселия, а ведь он был орешек дай бог!.. - Хута Шелия сам улыбнулся сказанному и угостил Бачану сигаретой. Тот взял сигарету, но курить не стал.
- А какой бы вам хотелось иметь мемориал? - спросил он.
- Такой, чтобы человек, проходя мимо памятника, не стал бы спрашивать, что это такое, а просто остановился бы перед ним и задумался. Вот такой мы хотим иметь мемориал!
- Да, задача действительно трудная! - усмехнулся Бачана.
- Не спорю. Знаете, что было легко? Построили мы недавно животноводческую ферму. Пригласил я художника, попросил его оформить помещение. И знаете, что он наделал? Украсил все стены коровами, свиньями, козами и поросятами! "Что это такое?" - спросил я его. "Впервые вижу председателя колхоза, не узнающего представителей домашних животных!" ответил он. "Сукин ты сын, говорю, мало разве животных в помещении, так ты еще и на стенах их намалевал?!" - "А что же рисовать?" - спрашивает он. "Ты сперва сотри, говорю, то, что нарисовал, а потом мы решим, как быть дальше!"
- И что же было дальше?
- А ничего. Велел я ему нарисовать детишек - мальчика и девочку, голеньких, со стаканами в руках. Зеленый луг. Цветы. Много пестрых цветов. На лугу корова. И детишки со стаканами в ручонках просят корову дать им молока. Вот и все.
- А что корова? - спросил со смехом Бачана.
- Принесите мне травки, и я дам вам молочка, - говорит корова! ответил тоже со смехом Хута. - А рисунок получился прекрасный. Знаете, иной раз я специально иду полюбоваться им. Ведь сумел же нарисовать, сукин сын! А то - Леонардо да Винчи!.. Ты рисуй, как тебе хочется, но нарисуй то, что хочется мне! Разве я не прав, уважаемый Бачана?
- Правы, наверно... Но, согласитесь, у художника могут быть свои соображения... Искусство - дело сложное...
- Об этом-то и речь, об искусстве... А то нарисовать корову - это, конечно, легче легкого! Этому меня еще во втором классе научил Антон Гугунава. Был у нас такой преподаватель рисования... И сам он рисовал коров ну просто как живых, так и хотелось подоить их!.. А этот... Роланд... Зарядил свое - человека с ружьем! Да если б я хотел человека с ружьем, поставил бы живого мужика и дал бы ему в руки настоящее ружье! Мало на селе бездельников, что ли! - Хута задымил сигаретой, закурил и Бачана.
Видно, Роланду надоело стоять в коридоре или прошла обида - он вошел в купе и молча уселся на свое место.
- Ты что это, сынок, обиделся? Я ведь ничего такого тебе не сказал! Хута мозолистой рукой погладил Роланда но голове и продолжал, обращаясь к Бачане: - Наша молодежь любит жить на всем готовом! Мой сын, окончив школу, женился на женщине с двумя детьми! Даже в этом деле он не пожелал потрудиться сам!.. У вас сколько детей, уважаемый Бачана?
- Я не женат.
- О-о-о, это непростительно, уважаемый Бачана!
- А у вас?
- Один, тот самый, о котором я говорил... Но я не виноват. Жена, бедная, скончалась рано. Вернувшись с фронта, я ее уже не застал... А этот, мой... Парень он неплохой, но в данном вопросе не разделяет моего мнения. "Эти двое, говорю, твои, да не собственные, заимей, говорю, хоть одного своего ребенка! Скотина, говорю, и та лучше тебя! Вон, говорю, наша коза родила тройню!" - "А у козы, говорит, забот мало: жрет она одну траву, а в одежде и вовсе не нуждается, - рожает детей в сапожках и дубленках. А как, говорит, мне одевать-обувать своих детей, когда джинсы у спекулянтов стоят не меньше двухсот рублей!"
- Правильно сказал! - вмешался в беседу Роланд.
- А у тебя-то самого сколько детей, защитник? - обернулся к нему Хута.
- Мне, уважаемый Хута, тридцать лет, имею троих детей, и жена моя ждет четвертого! - ответил Роланд со злорадством и отвернулся к окну.
- Молодец! - Хута ударил в ладоши. - Вот это я понимаю! Отец-герой! Я немного обидел тебя, прошу прощения!
- Да что там... - махнул Роланд рукой.
- Извини меня, сынок, извини! - повторил Хута.
- Ну что вы... - смутился Роланд и, чтобы переменить тему, спросил Бачану: - Вы куда направляетесь, уважаемый Бачана?
- В Сухуми, в командировку.
- Повезло вам... В море будете купаться...
Бачана улыбнулся и кивнул головой.
- А как же с нашим делом, дорогой Роланд? - начал Хута.
- С каким делом? - притворно удивился тот.
- А с памятником.
- Решил я, решил, уважаемый Хута! Только решил по-своему, а не по-вашему! - произнес в сердцах Роланд и опять отвернулся к окну.
- То есть как это? - насторожился Хута.
- А вот так! Стоит солдат! В каске и с ружьем! К нему прильнула молодая женщина, мать! Босоногая! А женщину окружают четверо голеньких, испуганных ребятишек! Вот так! - Побагровевший Роланд положил на столик сжатые в кулак руки, словно готовился к драке.
- Ну а что я тебе говорил?! - Обрадованный Хута вскочил с места и поцеловал Роланда в лоб. - Говорил ведь я, уважаемый Бачана! Лень думать нашей молодежи! На всем готовом она хочет жить! А чуть шевельни мозгами, она ведь горы свернет! Убедились?!
Бачану срочно отозвали из командировки по делам редакции.
Инструктор Центрального Комитета позвонил в гостиницу:
- Передаю указание секретаря: завтра в десять утра вы должны быть у секретаря!
- По какому вопросу? - спросил Бачана, но в трубке уже раздавались частые гудки.
Беседа с секретарем ЦК была краткой. Собственно, это была даже не беседа - говорил секретарь, Бачана слушал. Да и говорить ему было не о чем. Худшего положения он не мог даже представить себе: средь бела дня, в здании редакции его сотрудник был застигнут при получении взятки!
В два часа дня Бачана созвал экстренное партийное собрание. Кроме членов редколлегии и сотрудников редакции, на собрании присутствовали инструктор ЦК и работник Министерства внутренних дел, проводивший операцию. Собрание открыл секретарь парткома:
- Прежде чем начать обсуждение вопроса, я хочу попросить товарища Шалву Хелая рассказать нам, как, при каких обстоятельствах произошло дело со взяткой.
Хелая кашлянул, поправил черный галстук и начал:
- Два месяца тому назад в наш отдел поступил сигнал о том, что сотрудник вашей редакции Шота Цуладзе вымогает деньги у гражданина Калояна, на которого в редакцию поступило разоблачительное письмо...
- Товарищ Хелая, сигнал вы получили два месяца тому назад, а мне об этом говорите только сейчас? - воскликнул пораженный Бачана.
Хелая, немного помявшись, ответил:
- Видите ли, уважаемый Бачана, мы проверяли достоверность поступившего сигнала и потому решили не сообщать вам о нем, чтобы не беспокоить преждевременно, а может, и без основания коллектив редакции и самого подозреваемого.
- А теперь этот "подозреваемый" сидит в тюрьме и вся редакция опозорена. Это, по-вашему, лучше? - спросил Бачана.
- Мда... Так получилось... Но факт остается фактом: Цуладзе был схвачен с поличным...
- В чем вы больше заинтересованы, товарищ Хелая, в предотвращении получения взятки или в аресте виновного? - Бачана еле сдерживал себя.
- Товарищ редактор, я очень вас уважаю, но непонятно, почему вы защищаете вашего сотрудника-взяточника? - ответил Хелая.
- А кто же его защитит, кроме меня? - удивился Бачана.
- Защищать следует невиновных!
- Как бы ни был виновен Цуладзе, вы поступили неправильно!
- Товарищи, по-моему, вы пригласили меня для информации. Если же вы собираетесь исключать из партии меня вместо Цуладзе, скажите об этом прямо! - обиделся Хелая.
- Извините, я немного погорячился...
Хелая раскрыл папку и достал оттуда лист бумаги.
- Вот анонимное письмо, поступившее в редакцию на ваше имя, Бачана Акакиевич.
- Как оно попало к вам?
- Найдено у задержанного Цуладзе. После получения взятки он должен был уничтожить письмо в присутствии Калояна.
- Покажите, пожалуйста!
Бачана протянул руку.
- Извольте! - Хелая передал письмо.
- Прочтите, пожалуйста, вслух, - попросил один из членов редколлегии.
Взглянув на листок, Бачана сразу узнал анонимку и собственную резолюцию. Письмо было коротким, написано крупными печатными буквами. Взволнованный до предела Бачана почувствовал, что он не сможет Прочесть письмо. Он передал его секретарю парткома:
- Прочти!
"Дорогой редактор! - говорилось в письме. - На улице Урбнели творятся темные дела. Проживающий в No 571 Гайоз Константинович Калоян (заведующий магазином) и проживающая там же его сожительница Ксения Гавриловна Вартагава (кассирша того же магазина) с целью убийства методически, путем введения в пищу в разное время, в разных дозах различных отравляющих веществ отравляют жену Калояна Лили Герасимовну Аманатидзе, которая в настоящее время по случаю отравления находится в больнице. Уважаемый редактор! До каких пор будут попирать нашу землю развратные террористы? До каких пор будет покрыто мраком это темное дело? Прошу поторопиться и вашим острым пером разоблачить этих разложившихся убийц! С уважением Гуманист".
- Есть на письме резолюция редактора? - спросил тот же член редколлегии.
Секретарь парткома прочел:
"Тов. Ш. Цуладзе. Прошу переслать письмо в Министерство внутренних дел. Б. Рамишвили".
Наступило молчание. Бачана взял у секретаря письмо и вернул его Хелая.
- Цуладзе не переслал письма в министерство! - произнес подчеркнуто Хелая.
Бачана не ответил. Он понял все, понял, как развивались дальше события. А Хелая продолжал:
- Шота Цуладзе не переслал письма в министерство. Он сам посетил на дому Калояна и ознакомил его с содержанием анонимки. Калоян, конечно, категорически все отрицал. Вартагава также отрицала отмеченные в анонимке факты. Но Цуладзе сказал им, что редакция обязана дать ход этому делу, и ушел. Калоян, желая избавиться от неприятных процедур, предложил Цуладзе пятьсот рублей с условием, что тот уничтожит письмо. Цуладзе потребовал две тысячи рублей. Сумма эта, очевидно, оказалась для Калояна недоступной, и он обратился к нам с заявлением, в котором писал, что литсотрудник газеты Цуладзе с целью вымогать деньги шантажирует его и его сотрудницу... Была выделена оперативная группа, Калояну вручили две тысячи рублей для передачи Цуладзе. Деньги, понятно, были соответственно... А за Цуладзе было установлено наблюдение.
Хелая достал из папки еще один лист и продолжал:
- 17 сентября в 3 часа дня в подъезде No 2 дома, в котором расположен универмаг "Богатырь", состоялась встреча Калояна и Цуладзе. По заявлению Калояна, Цуладзе отказался от денег под тем предлогом, что якобы редактор требует изучения дела и опубликования материала в газете.
- Простите, уважаемый Шалва, а вам было известно, что заявление Калояна не соответствует действительности? - спросил ответственный секретарь редакции.
- Нет, тогда у нас еще не было под рукой анонимки с резолюцией редактора.
- Выходит, что во время всей этой операции сам редактор находился под подозрением?
- Нет, ни на одну минуту. Ведь Цуладзе говорил, что именно редактор настаивает на расследовании дела.
- Зачем, по-вашему, понадобился Цуладзе такой ход?
- Для повышения ставки.
Ответственный секретарь умолк. Хелая продолжал:
- Спустя десять дней мы повторили эксперимент. Свидание было назначено на территории Черепашьего озера в одном из домов этнографического музея под открытым небом. И опять Цуладзе не взял деньги, ссылаясь на тот же мотив... Хотя и обещал Калояну, что постарается уговорить редактора переслать письмо в Министерство внутренних дел. А дальше Калоян сам должен был хлопотать... Двадцать седьмого октября, зная, что редактор находится в командировке и Цуладзе будет действовать смелее, мы провели еще один эксперимент. И на этот раз наши ожидания оправдались. В десять часов утра в здании редакции Цуладзе взял у Калояна деньги!
- И это доказано? - спросил инструктор ЦК.
- Доказано, Деньги у Цуладзе изъяты. Он признался. Но вчера он изменил первоначальное показание и заявил, что он взял деньги взаймы. Хелая закрыл папку.
Бачана сидел за столом, как пораженный громом, и молчал.
- Уважаемый Шалва, - заговорил он наконец, - вы сказали, что Цуладзе дважды отказывался от денег и взял их лишь во время третьей встречи с Калояном. Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно было повторять этот эксперимент трижды? Разве нельзя допустить, что человек образумился, осознал свою ошибку и отказался от преступного намерения? Вы не подумали об этом?
- Вы не знакомы со спецификой нашей работы и стараетесь объяснить дело благородными соображениями. Но это не так, как вам кажется... Если б Цуладзе не стал с самого начала торговаться с Калояном, быть может, и мы поверили бы в его порядочность. Он же явно тянул дело с целью повышения ставки!
- Но ведь Калоян принес ему точно назначенную сумму? Зачем же он отказывался?
Хелая заерзал на стуле.
- Мне все же кажется, что Цуладзе повышал ставку. Потом, мы трижды испытали его.
- Не знаю, что вы называете испытанием. По-моему, это соблазн.
- Наша цель заключается в искоренении преступности! - заявил твердо Хелая.
- Я думал, что ваша цель заключается в разоблачении, а не в искушении! - ответил Бачана. Сообщи вы мне вовремя обо всем, я снял бы Цуладзе с работы и преступление было бы предотвращено.
- Уважаемый Бачана, у нас нет времени и возможности ласкать и обхаживать взяточников!
- А Калояна?
- Дело Калояна изучает другая группа... И вы знаете, что ждет его, если указанные в анонимке факты подтвердятся...
- Благодарим вас за информацию, уважаемый Шалва! - сказал Бачана, вставая. Хелая попрощался со всеми и быстро покинул кабинет.
- Что скажете, товарищи? - обратился секретарь парткома к присутствующим.
- Разрешите? - поднял руку заместитель редактора.
- Прошу!
Заместитель встал, перебрал лежавшие перед ним бумаги. Видно, он заранее готовился к выступлению, и тем не менее он был взволнован.
- Здесь присутствует представитель Центрального Комитета, и это обязывает меня как коммуниста быть до конца откровенным. Сегодня мы, конечно, исключим Цуладзе из рядов партии, но это должно было случиться значительно раньше, не будь у него в лице нашего редактора сильного покровителя и протектора... Цуладзе покрыл грязью святое имя советского журналиста! Вся наша редакция сегодня скомпрометирована в глазах общественности! Поэтому я повторяю: вся ответственность за происшедшее ложится на товарища Рамишвили. Рамишвили сам привел своего друга Цуладзе в редакцию, хотя у него не было никаких заслуг, покровительствовал ему до последнего дня, да и сегодня, если вы заметили, старается оправдать его... Именно благодаря такой "воспитательной" работе редактора мы оказались в столь неприглядном положении... Что, в конце концов, представлял собой этот Цуладзе?! Плохой друг, - хотя я никогда не принадлежал к числу его друзей, - плохой сын, плохой брат, плохой отец, бездарный литератор и, что самое главное, взяточник!.. Вот кто такой Цуладзе! Я всегда был против его прихода в редакцию, и он не пришел бы к нам, будь я редактором... Я в свое время заявил и в Центральном Комитете, и в Министерстве внутренних дел, что Цуладзе взяточник. Поэтому я снимаю с себя всякую ответственность и требую возложить ее целиком и полностью на товарища Рамишвили.
Заместитель достал из кармана белоснежный платок, вытер вспотевший лоб и подбородок, затем осторожно приподнял отутюженные штанины и сел.
Пока говорил заместитель, перед мысленным взором Бачаны пробежали его студенческие годы Вспомнил Бачана, как они дружили - он, его нынешний заместитель и Цуладзе, как выступали на студенческой сцене, как собирались в университетском клубе, как делили последний кусок в студенческой столовой, прозванной "Рестораном "Наука", как ходили на экскурсии на Удзо и Шиомгвиме*, как втроем влюбились в одну девушку... Вспомнил все это Бачана, и захотелось ему плакать, плакать так громко, чтобы услышали его плач все, кто помнил их молодость...
_______________
* Ш и о м г в и м е - древний монастырь в окрестностях Тбилиси.
- Кто еще хочет высказаться? - спросил секретарь парткома.
- У меня вопрос к товарищу Гиви! - сказал литсотрудник.
- Какой вопрос? - удивился заместитель.
- Вот ты Сказал, что знал Цуладзе как взяточника. Сколько лет ты знал об этом?
- Пять, шесть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22