Позже она признавалась, будто он, едва успев бросить на нее взгляд, преспокойно объявил, что предпочитает спать один, повернулся и вышел из спальни. После этого случая маркиз отдал строжайший приказ никого не пропускать в Вудхилл без его разрешения.Как-то жарким августовским днем маркиз просматривал почту, открыв двери и окна навстречу солнечному свету и теплу. «Что она сейчас делает?» — в который раз гадал он, распечатывая последнее письмо от детективного агентства в Париже, чьи услуги до сих пор продолжал оплачивать. Ожидая от них не более чем обычного квартального отчета, не содержавшего никаких новых сведений, он развернул короткую записку, откуда выпал газетный снимок.«Это то самое ожерелье?» — спрашивал его парижский агент.Маркиз поднес фото к глазам, пытаясь рассмотреть неясное изображение. Чернильная стрелка указывала на даму, одну из приглашенных на прием в честь австрийского посла в Париже.Стараясь не давать волю напрасной надежде, маркиз внимательно изучал снимок. Женщина была блондинкой. Очевидно, изменила цвет волос. Но глаза… Глаза и губы Софии. На шее женщины сверкало колье, его последний подарок. И неожиданно светлые волосы на его глазах превратились в пылающие огнем пряди, а женщина на заднем плане сошла с фотографии в комнату.Через двадцать минут он покинул Вудхилл, а через пять часов пересек Ламанш. Когда владелец детективного агентства наутро пришел в контору, только что приехавший с Северного вокзала маркиз уже ожидал у дверей, небритый, взъерошенный, и потребовал немедленных ответов.Остаток дня ушел на то, чтобы разыскать изображенных на снимке людей, которые могли бы опознать женщину с бриллиантовым колье.Она оказалась княгиней Марианой, регентом небольшого княжества на границе Далмации и Монтенегро. Княгиня правила от имени маленького сына, князя Савы.Из Парижа маркиз выехал в Зальцбург и далее в Загреб. Поезд мчался по пустынной местности, где протекало множество речушек, впадавших в Адриатическое море, которое в этот пасмурный день выглядело как одно из унылых шотландских озер. Небо, море и острова сливались в серый туман, рассекаемый дождевыми струями. В Загребе он сел на пароход, идущий мимо Коршулы в Рагузу. Там маркиз нанял экипаж и отправился в глубь материка.Места, которые он проезжал, были настолько живописны, что казались театральными декорациями: сочная зелень лесов, перемежаемая темными тонами сосен, величественные горные пики, глубокие озера, фруктовые сады и виноградные лозы в долинах, домики, утопавшие в цветущих розах, водопады, низвергавшиеся с высоких скал. Повсюду в буйном изобилии росли осины, инжир, тополя, березы, гибкие лозы вистерии, словно в некоем первобытном раю. Наконец он прибыл в маленькую столицу, напоминавшую миниатюрную Венецию: белостенные дворцы и церкви, сверкающие под полуденным солнцем.Княжеский дворец был выстроен из белого мрамора: бесчисленные террасы, поросшие кустарником и цветами, спускались уступами с крутого холма. Но маркиз не замечал красоты окружающего пейзажа. Только одна мысль не давала покоя: поскорее увидеть ее.У ворот его остановила стража, но он настоял на том, чтобы поговорить с Григорием, объясняясь с солдатами на дюжине иностранных языков, пока те не поняли, о чем он толкует, и не отвели в караульную.При виде нежданного гостя Григорий нахмурился:— Я надеялся, что вы благополучно ее забыли.— А я, в свою очередь, мечтал, что она останется со мной в Вулхилле, — холодно возразил маркиз. — Видимо, мы оба ошибались.— Я мог бы не пускать вас к ней.— Не советовал бы усложнять! — вызывающе бросил Хью. — Британский премьер-министр будет более чем рад прийти мне на помощь.Григорий на мгновение растерялся.— Зачем ему это?— Видите ли, я его крестник, но дело не столько в этом, сколько в том, что он симпатизирует мне и находит рассказ о моем тогдашнем похищении весьма интригующим, — сообщил маркиз и, кивком показав на дверь, добавил: — Поэтому и предлагаю известить княгиню о моем приезде.— Что вы намереваетесь делать?Взгляды мужчин скрестились. Напряжение сгустилось, став физически ощутимым.— Пока не знаю, — выговорил наконец маркиз.
У княгини осталось немного времени, чтобы взять себя в руки и оправиться от потрясения, вызванного новостью. Войдя в гостиную, где ожидал маркиз, она уже сумела казаться спокойной и невозмутимой.— Ты нашел меня…— А ты воображала, что не найду?Княгиня пожала плечами, и цветастые шелковые оборки едва слышно зашелестели.— Прошло почти три года, — заметила она, не упоминая о его репутации донжуана, всегда готового обольстить и тут же забыть женщину.— Ты хорошо спряталась, — бесстрастно обронил он.— Это было необходимо.Только сверхъестественное самообладание давало ей силы говорить с ним как с чужим, незнакомым человеком. Но как трудно держаться, когда он заполнил комнату своим присутствием, а глаза горят такой яростью, что словно сжигают ее. Когда она способна помнить лишь о сладости его объятий…— Ты посчитала, мне безразлично то, что сын не знает своего отца?— Конечно, нет!— Разумеется, нет, — мягко сказал он, думая о том, что рассказал ему британский консул в Рагузе. — Я слышал, твой муж мертв.— Да, — выдавила она, с трудом выдерживая беспощадное презрение его взгляда.— И ты его убила.Мариана немного помолчала, прежде чем ответить.— Да, каким-то образом… можно сказать и так, — призналась она, слегка вздернув подбородок, чтобы выстоять против его обвинений. — А ты проделал этот путь, чтобы обличить меня?Она не позволит делать из себя злодейку и убийцу, что бы он там ни утверждал.— Если это так, желаю тебе благополучно вернуться в Англию.— Какой цвет настоящий? — осведомился он, показывая на ее светлые волосы.— Это так важно? — раздраженно процедила она.— Просто я помню тебя другой, — тихо пояснил он внезапно изменившимся голосом, в котором снова прозвенели доброта и тепло, голосом, который она помнила со времени, проведенного в Вудхилле. — Так ты надела мое ожерелье в тот парижский вечер?Мариана вынуждала себя держаться отчужденно, хотя хрипловатый тембр пробуждал поток воспоминаний, казалось, навеки умерших.— Я часто ношу его, — пояснила она.Каждый день. Каждый Божий день, хотя этого она ему не скажет. Но его подарок стал единственным талисманом, надежной опорой в ее одиноком мире.— Тебе следовало написать. По крайней мере когда родился наш сын.— Я хотела. И не только написать, — вздохнула княгиня, — но обстоятельства не позволили. У меня нет личной жизни, Хью. Ты должен это понять.— Как и у меня. С тех пор как ты исчезла, я тосковал по тебе, — прошептал маркиз. Он стоял неподвижно: высокий, смуглый, греховно-красивый, совсем такой, каким она его помнила. А его слова… мечта, воплощенная в жизнь…— А я не смела тосковать по тебе. Мне не позволяли, — слегка улыбнулась она, начиная надеяться, что Господь, может, все-таки ответил на ее молитвы.— Григорий…Ее улыбка стала чуть шире.— Он не дает угаснуть моему чувству долга.— А я в это время был вдали от сына и не видел его первых шагов.— Прости меня за это. Но моя жизнь должна быть принесена в жертву этому…Мариана показала на широкие окна, за которыми раскинулся город.— Кроме того, я думала, что ты довольно скоро утешишься и найдешь себе другие развлечения.— А ты? — внезапно взорвался он. — Ты сумела найти себе другие развлечения?— Если хочешь знать, я жила строже монашки, но считала, что ты, как всегда, ищешь свои обычные удовольствия… привычка — вторая натура…При мысли о его бесчисленных похождениях уже привычная ревность опалила душу.— Интересно, сколько детей у тебя появилось за последний год? — вызывающе добавила она.Слово «монашка» проникло в сознание, мгновенно уничтожив досаду и горечь.— Что ты скажешь, если я останусь?— Сначала ответь мне!— Ни одного. Ни одного ребенка, — подчеркнул маркиз, сознавая, что она имеет право подозревать его во всех грехах. — С тех пор как ты сбежала, я не спал с женщиной.— А до меня доходили совсем иные слухи.— Видимо, Григорий нагло лжет, — с вкрадчивой злобой заверил маркиз.— Это не Григорий.— Значит, другой советчик, который теперь вертит тобой и вмешивается в твою жизнь!— Я сама решила вернуться. И мной никто не управляет.— В таком случае ты — хозяйка своей судьбы, — деловито отметил маркиз. — Ты меня любишь? — Он тут же понял, что не стоило спрашивать об этом таким ледяным тоном, и, немного смягчившись, умоляюще повторил: — Ты меня любишь?Мариана зачарованно смотрела в прекрасные темные глаза, прежде чем тяжесть долга и ответственности вновь легла на плечи свинцовым грузом. Она поспешно отвернулась.— Я не спрашиваю, позволено ли тебе меня любить, — мягко пояснил он. — Только любишь ли ты?Она снова подняла на него взгляд, в котором сияли тепло и нежность.— Ты знаешь ответ.— Годы и беды сбили с меня спесь, — с улыбкой сожаления признался маркиз. — Я хочу слышать…— Я люблю тебя, — прошептала она, вдруг показавшись ему совсем юной и беззащитной. — Люблю тебя сейчас, любила вчера и буду любить через тысячу лет. Всегда и навеки.— Три года — бесконечно долгий срок для разлуки с тобой, — тихо обронил он, потягивая ей руку. — Временами я почти терял рассудок.Видя, что она все еще колеблется, Хью двумя широкими шагами перекрыл расстояние между ними и сжал ее в объятиях, словно ни этих лет, ни политических интриг, ни бесчисленных стран попросту не существовало. Словно они опять оказались в Вудхилле и солнце с небес сияло только для двоих.— Я отчаянно люблю тебя! Так, как только мужчина способен любить женщину, и готов разделить с тобой все невзгоды и радости, — бормотал он, прижимая ее к себе.— Жить здесь — все равно что на вулкане. Это опасные места, — предупредила она.— Значит, моему сыну не помешает лишний опекун и защитник.— Так ты решил остаться? — ахнула она.— Ради тебя я готов на все. Тебе следовало бы спросить меня об этом три года назад.— Я боялась. Прости меня… за все… то есть почти за все.Невероятно счастливая улыбка озарила ее прекрасное лицо.— Сава похож на тебя как две капли воды… даже если бы ты захотел, не смог бы отрицать свое отцовство. И он всегда старается настоять на своем, совсем как ты. Хочешь его увидеть?— Даже Григорий со всем своим воинством не смог бы меня удержать, — усмехнулся маркиз. — Странная штука — любовь.— И временами бывает хуже всякой пытки.— Была. Отныне все изменилось! — жизнерадостно объявил он, подхватывая ее на руки. — И теперь счастливее нас нет никого на свете.
Едва завидев отца, Сава заулыбался, протянул ему пухлые ручонки и повторил слово «папа», которому научила его мать.Не стыдясь заблестевших слезами глаз, Хью повернулся к княгине и, прошептав «спасибо», прижал к себе малыша. Тот доверчиво прильнул к его груди. Хью принялся тихо рассказывать ему о своем путешествии, о поездах и кораблях, и не прошло и получаса, как отец с сыном были полностью поглощены механизмом забавной игрушки — заводного автомобиля. Сосредоточенные лица были настолько одинаковыми, что княгиня не сводила с них потрясенного взгляда. Неужели кровь рода Кру действительно так чиста?Две темноволосые взъерошенные головы склонились над машиной. Две пары черных глаз рассматривали каждую деталь, и когда игрушка с шумом промчалась по полу, оба самозабвенно расхохотались В этот день Хью Долсени и князь Сава стали друзьями навеки, и маркиз Кру согласился на роль законного опекуна ребенка: наставлял, заботился и безмерно любил.Когда князю исполнилось пять, Мариана и Хью обвенчались. От этого счастливого союза родилось еще трое детей. Семейство продолжало жить в горном княжестве, вдали от потрясений, происходивших в соседних странах, и только когда Версальский договор вновь перекроил карту Европы, последние балканские карликовые государства исчезли с лица земли. Тогда маркиз, унаследовавший от отца титул герцога, увез семью домой, в Англию, в одно из родовых поместий. Герцог и герцогиня Тимерли вместе со своими детьми вели спокойное, уединенное существование.Полное любви.И жизнь в провинции, на которую когда-то решился Хью от скуки и досады, превратилась в благословенное, добровольное уединение.
1 2 3 4 5 6 7 8
У княгини осталось немного времени, чтобы взять себя в руки и оправиться от потрясения, вызванного новостью. Войдя в гостиную, где ожидал маркиз, она уже сумела казаться спокойной и невозмутимой.— Ты нашел меня…— А ты воображала, что не найду?Княгиня пожала плечами, и цветастые шелковые оборки едва слышно зашелестели.— Прошло почти три года, — заметила она, не упоминая о его репутации донжуана, всегда готового обольстить и тут же забыть женщину.— Ты хорошо спряталась, — бесстрастно обронил он.— Это было необходимо.Только сверхъестественное самообладание давало ей силы говорить с ним как с чужим, незнакомым человеком. Но как трудно держаться, когда он заполнил комнату своим присутствием, а глаза горят такой яростью, что словно сжигают ее. Когда она способна помнить лишь о сладости его объятий…— Ты посчитала, мне безразлично то, что сын не знает своего отца?— Конечно, нет!— Разумеется, нет, — мягко сказал он, думая о том, что рассказал ему британский консул в Рагузе. — Я слышал, твой муж мертв.— Да, — выдавила она, с трудом выдерживая беспощадное презрение его взгляда.— И ты его убила.Мариана немного помолчала, прежде чем ответить.— Да, каким-то образом… можно сказать и так, — призналась она, слегка вздернув подбородок, чтобы выстоять против его обвинений. — А ты проделал этот путь, чтобы обличить меня?Она не позволит делать из себя злодейку и убийцу, что бы он там ни утверждал.— Если это так, желаю тебе благополучно вернуться в Англию.— Какой цвет настоящий? — осведомился он, показывая на ее светлые волосы.— Это так важно? — раздраженно процедила она.— Просто я помню тебя другой, — тихо пояснил он внезапно изменившимся голосом, в котором снова прозвенели доброта и тепло, голосом, который она помнила со времени, проведенного в Вудхилле. — Так ты надела мое ожерелье в тот парижский вечер?Мариана вынуждала себя держаться отчужденно, хотя хрипловатый тембр пробуждал поток воспоминаний, казалось, навеки умерших.— Я часто ношу его, — пояснила она.Каждый день. Каждый Божий день, хотя этого она ему не скажет. Но его подарок стал единственным талисманом, надежной опорой в ее одиноком мире.— Тебе следовало написать. По крайней мере когда родился наш сын.— Я хотела. И не только написать, — вздохнула княгиня, — но обстоятельства не позволили. У меня нет личной жизни, Хью. Ты должен это понять.— Как и у меня. С тех пор как ты исчезла, я тосковал по тебе, — прошептал маркиз. Он стоял неподвижно: высокий, смуглый, греховно-красивый, совсем такой, каким она его помнила. А его слова… мечта, воплощенная в жизнь…— А я не смела тосковать по тебе. Мне не позволяли, — слегка улыбнулась она, начиная надеяться, что Господь, может, все-таки ответил на ее молитвы.— Григорий…Ее улыбка стала чуть шире.— Он не дает угаснуть моему чувству долга.— А я в это время был вдали от сына и не видел его первых шагов.— Прости меня за это. Но моя жизнь должна быть принесена в жертву этому…Мариана показала на широкие окна, за которыми раскинулся город.— Кроме того, я думала, что ты довольно скоро утешишься и найдешь себе другие развлечения.— А ты? — внезапно взорвался он. — Ты сумела найти себе другие развлечения?— Если хочешь знать, я жила строже монашки, но считала, что ты, как всегда, ищешь свои обычные удовольствия… привычка — вторая натура…При мысли о его бесчисленных похождениях уже привычная ревность опалила душу.— Интересно, сколько детей у тебя появилось за последний год? — вызывающе добавила она.Слово «монашка» проникло в сознание, мгновенно уничтожив досаду и горечь.— Что ты скажешь, если я останусь?— Сначала ответь мне!— Ни одного. Ни одного ребенка, — подчеркнул маркиз, сознавая, что она имеет право подозревать его во всех грехах. — С тех пор как ты сбежала, я не спал с женщиной.— А до меня доходили совсем иные слухи.— Видимо, Григорий нагло лжет, — с вкрадчивой злобой заверил маркиз.— Это не Григорий.— Значит, другой советчик, который теперь вертит тобой и вмешивается в твою жизнь!— Я сама решила вернуться. И мной никто не управляет.— В таком случае ты — хозяйка своей судьбы, — деловито отметил маркиз. — Ты меня любишь? — Он тут же понял, что не стоило спрашивать об этом таким ледяным тоном, и, немного смягчившись, умоляюще повторил: — Ты меня любишь?Мариана зачарованно смотрела в прекрасные темные глаза, прежде чем тяжесть долга и ответственности вновь легла на плечи свинцовым грузом. Она поспешно отвернулась.— Я не спрашиваю, позволено ли тебе меня любить, — мягко пояснил он. — Только любишь ли ты?Она снова подняла на него взгляд, в котором сияли тепло и нежность.— Ты знаешь ответ.— Годы и беды сбили с меня спесь, — с улыбкой сожаления признался маркиз. — Я хочу слышать…— Я люблю тебя, — прошептала она, вдруг показавшись ему совсем юной и беззащитной. — Люблю тебя сейчас, любила вчера и буду любить через тысячу лет. Всегда и навеки.— Три года — бесконечно долгий срок для разлуки с тобой, — тихо обронил он, потягивая ей руку. — Временами я почти терял рассудок.Видя, что она все еще колеблется, Хью двумя широкими шагами перекрыл расстояние между ними и сжал ее в объятиях, словно ни этих лет, ни политических интриг, ни бесчисленных стран попросту не существовало. Словно они опять оказались в Вудхилле и солнце с небес сияло только для двоих.— Я отчаянно люблю тебя! Так, как только мужчина способен любить женщину, и готов разделить с тобой все невзгоды и радости, — бормотал он, прижимая ее к себе.— Жить здесь — все равно что на вулкане. Это опасные места, — предупредила она.— Значит, моему сыну не помешает лишний опекун и защитник.— Так ты решил остаться? — ахнула она.— Ради тебя я готов на все. Тебе следовало бы спросить меня об этом три года назад.— Я боялась. Прости меня… за все… то есть почти за все.Невероятно счастливая улыбка озарила ее прекрасное лицо.— Сава похож на тебя как две капли воды… даже если бы ты захотел, не смог бы отрицать свое отцовство. И он всегда старается настоять на своем, совсем как ты. Хочешь его увидеть?— Даже Григорий со всем своим воинством не смог бы меня удержать, — усмехнулся маркиз. — Странная штука — любовь.— И временами бывает хуже всякой пытки.— Была. Отныне все изменилось! — жизнерадостно объявил он, подхватывая ее на руки. — И теперь счастливее нас нет никого на свете.
Едва завидев отца, Сава заулыбался, протянул ему пухлые ручонки и повторил слово «папа», которому научила его мать.Не стыдясь заблестевших слезами глаз, Хью повернулся к княгине и, прошептав «спасибо», прижал к себе малыша. Тот доверчиво прильнул к его груди. Хью принялся тихо рассказывать ему о своем путешествии, о поездах и кораблях, и не прошло и получаса, как отец с сыном были полностью поглощены механизмом забавной игрушки — заводного автомобиля. Сосредоточенные лица были настолько одинаковыми, что княгиня не сводила с них потрясенного взгляда. Неужели кровь рода Кру действительно так чиста?Две темноволосые взъерошенные головы склонились над машиной. Две пары черных глаз рассматривали каждую деталь, и когда игрушка с шумом промчалась по полу, оба самозабвенно расхохотались В этот день Хью Долсени и князь Сава стали друзьями навеки, и маркиз Кру согласился на роль законного опекуна ребенка: наставлял, заботился и безмерно любил.Когда князю исполнилось пять, Мариана и Хью обвенчались. От этого счастливого союза родилось еще трое детей. Семейство продолжало жить в горном княжестве, вдали от потрясений, происходивших в соседних странах, и только когда Версальский договор вновь перекроил карту Европы, последние балканские карликовые государства исчезли с лица земли. Тогда маркиз, унаследовавший от отца титул герцога, увез семью домой, в Англию, в одно из родовых поместий. Герцог и герцогиня Тимерли вместе со своими детьми вели спокойное, уединенное существование.Полное любви.И жизнь в провинции, на которую когда-то решился Хью от скуки и досады, превратилась в благословенное, добровольное уединение.
1 2 3 4 5 6 7 8