Не знаю, как мне удалось дожить до нашей следующей встречи с Виндхэмом. Время точно пошло вспять: нет, оно не остановилось полностью, но стало вязким, словно глина, поэтому преодолевалось с трудом. Когда же наконец наступили день и час, признаюсь, несмотря на жалость к себе и домашние заботы, моя готовность на связь была намного больше, чем у большинства женщин. Все было очень просто. Дэвид ушел в театр в полседьмого. У меня было время выкупать Флору, дать Джо его бутылочку и переодеться, прежде чем встретиться с Виндхэмом на углу улицы. Паскаль думала, что я иду в кино. Проще и быть не могло и мне казалось, что я была свободна идти куда угодно.
Однако вечер начался просто ужасно. После стольких ожиданий меня охватило сомнение, как только я его увидела. Он же, казалось, решил, что мы достигли определенных подвижек в своих отношениях и повел себя слишком напористо. Когда наступило время ужина, я чувствовала себя нервной и озлобленной. Все же я не пришла ни к какому выводу в тот момент: настолько сильно страсть искажает чувство реальности. И действительно, нельзя было ошибиться, страсть витала где-то поблизости. Я впитывала каждое его слово, каждый жест: его комплименты очаровывали, взгляды пронизывали насквозь, но я знала, что мне нравился именно он, со всеми недостатками. Во-первых, он был ужасный хвастун: испортил большую часть своих рассказов негалантным упоминанием широко известных во всем мире имен. Конечно, он был знаком с этими людьми: я и не сомневалась, но какая необходимость была рассказывать мне об этом? Это развенчивало его, принижало его собственную значимость. Я сидела и слушала, ощущая то восторг, то раздражение, и мечтая временами, чтобы он просто заткнулся.
Когда мы вышли после ужина на улицу, еще не стемнело. Ему не хотелось пить кофе, и у меня появилось дурное предчувствие, но когда мы сели в машину, он сказал:
– Мы могли бы теперь немного прокатиться. Здесь есть неподалеку одно местечко, которое мне хотелось бы тебе показать. Тебе ведь еще не пора домой?
– Я должна быть дома к половине двенадцатого, – ответила я, но сейчас было всего начало десятого. Мысль о том, чтобы поехать прокатиться, показалась мне привлекательной: вечер был прекрасный, по небу быстро бежали облачка. Но ехать далеко не пришлось. Через несколько миль по дороге, казавшейся слишком узкой для автомобиля Виндхэма, мы подъехали к какой-то маленькой деревушке. Из окна машины я увидела церковь наверху крутого холма, и мы остановились возле высокой кирпичной стены.
– Где мы? – спросила я, осмотревшись: я чувствовала, что он приехал сюда неспроста.
– В деревне, – ответил он. – Дом за этой стеной принадлежит моей тетке. Я подумал, что мы могли бы приехать и взглянуть на него.
– Она дома? – поинтересовалась я.
– Она умерла. Думаю, дом выставлен на продажу, и мне захотелось хотелось посмотреть на него, прежде чем его разрушат. Хочешь пойти со мной?
– Конечно, – сказала я, внутренне удивляясь, как это он так точно выбрал экскурсию, которая для меня представляла огромный интерес.
Даже стена выглядела прелестно: кирпич был старым, светло-красным, и поблескивал в угасающем свете. Мы вылезли из машины и пошли к воротам. На ногах у меня были туфли на высоком каблуке, они утопали в траве и грязи на каждом шагу. Возле самых ворот висело объявление о продаже: «Резиденция, известная под названием Биннефорд-хауз, расположена в Биннефорде, бывшая собственность мисс Марджори Фаррар. Будет выставлена на аукцион 16 июня вместе с домиком садовника и двенадцатью акрами земли». Я остановилась и прочитала подробное описание системы центрального отопления и расположения комнат, а Виндхэм пошел дальше один. Когда я наконец последовала за ним и завернула за поворот подъездной дорожки, я увидела его, а за его спиной – этот необычный дом. Он был огромен и так прекрасен, что я поразилась: большое строение XVIII века, массивное, но удивительно элегантное, из серого и розового камня, с окрашенными белой краской дверьми и многочисленными пропорциональными окнами, утопающее во вьющихся растениях. Мы находились от него на расстояние примерно двухсот ярдов и могли полностью охватить его взглядом.
Я взяла Виндхэма за руку, и мы медленно направились к дому по каменной дорожке. По одну сторону от нас была лужайка, а по другую – аллея, обсаженная деревьями и цветами: нарциссами и маргаритками, белеющими в быстро подступающей темноте. Когда мы подошли к парадной двери, Виндхэм сказал:
– У меня нет ключа, здесь никто не живет. Ты не расстроишься? Мы не можем войти туда.
– Нет, нет.
Мне хотелось, чтобы он рассказал мне об этом доме, но я боялась спрашивать его: он казался задумчивым и отчужденным. Мы обошли дом кругом. Сад простирался вниз по холму в дальнем конце, за аллеями и кустарниками. Виндхэм махнул рукой в том направлении и сказал:
– Там дальше река.
– Какая река?
– А ты как думаешь? Вай. Река Вай. Хочешь, спустимся к ней? Наверняка, там очень грязно, все поросло крапивой. Ты испортишь свои чулки.
– Наплевать на чулки.
– Действительно? Тогда пошли.
И я стала спускаться вслед за ним к речному берегу. Не доходя до реки, сад резко обрывался. Когда мы спустились до самого берега, то оказались в густой мокрой траве. Мы стояли и смотрели на бурный поток.
Уровень воды поднялся из-за постоянных весенних ливней, и она неслась по корням деревьев плотной крутящейся массой. Пока мы там стояли, я замерзла и почувствовала страх: было уже совсем темно, хотя наши глаза уже привыкли к темноте, и тишина вечера была для меня непривычной. Я ничего не могла понять. Я здесь, среди всей этой зелени, над которой так смеялась со своими лондонскими друзьями… Здесь все казалось более реальным, чем в Лондоне: река, и деревья, и трава; и ни единой души в округе. Я вздрогнула, Виндхэм заметил это:
– Пойдем, становится холодно, – и он повел меня в сад. По дороге я споткнулась обо что-то мягкое и пугающее, похожее на дохлую мышь, но когда я наклонилась, то увидела сгнившее яблоко, лежавшее здесь с прошлой осени. Мне пришло в голову, что в этом и заключается жизненный путь для яблок-падунцов: лежать и гнить в траве, а та часть их «жизни», с которой я была более знакома – сбор урожая на продажу и для еды – сформировалась намного позже. Когда мы вернулись к машине, Виндхэм сказал:
– Видимо, я был здесь в последний раз. Я часто приезжал сюда мальчиком и жил с теткой.
– Я замерзла, – сказала я. – Дай мне сигарету.
– Тебе здесь не понравилось, Эмма?
– Конечно, понравилось. Просто так странно думать об этих простирающихся землях без единой души вокруг, в то время как в Лондоне каждой травинке приходится бороться за свое существование. Каждому дереву необходимо выиграть битву в Совете графства.
– А где тебе приятнее находиться?
– Лондон нравится мне больше. Здесь я чувствую себя чужой.
– Когда я был ребенком, мне было здесь очень хорошо.
– Теперь, должно быть, все по-другому.
– Нет, не так уж все изменилось. Просто на определенной стадии место как бы становится меньше. Когда мне было семнадцать или около того, я приезжал сюда и думал, что все как-то сжалось. Но потом все стало прежним. После войны все снова выросло.
– Это сжались твои ожидания.
– Как хорошо ты сказала! Да, думаю, именно это и произошло. В семнадцать мне хотелось всего. Но после войны я был рад просто тому, что дом сохранился.
– Когда ты говоришь о войне, я чувствую себя ребенком.
– Ты и есть ребенок.
– Нет. У меня самой есть дети.
– Эмма…
– Да?
– Говоря о сжатии… Когда я впервые увидел тебя, подумал: вот самая невероятная девушка, она тоненькая, как тростинка, и у нее самая потрясающая грудь. А теперь твоя грудь не кажется мне такой потрясающей. В смысле размера.
Я засмеялась.
– Ты хочешь сказать, что пригласил меня на это свидание только потому, что я была прекрасна?
– Ты и сейчас прекрасна, но почему твоя грудь уменьшилась…«сжалась»?
– Все очень просто. Я перестала кормить Джозефа.
Когда-нибудь слышал о грудном вскармливании? Грудь уменьшается, когда прекращаешь кормить, и довольно быстро. Разве ты этого не знал?
– Знал, наверное. Просто как-то не задумывался. Я никогда не видел, как кормят грудью. За исключением моей сестры, а она отказалась от этого через неделю, ей не понравилось. Значит, просто опали враз?
– В какой-то мере. Вообще-то они не опали, просто вернулись к своему прежнему размеру. Теперь они тебе не нравятся?
– Нравятся, конечно. Ты мне вся нравишься. Просто я говорил себе: вот девушка, с самой большой грудью, тоненькая, как тростинка, и выше меня ростом. Звучит провоцирующе?
– Дэйв говорил, что у меня в жилах не течет кровь. Однажды он даже выхватил бритву и порезал мне запястье, чтобы посмотреть.
– Что же случилось?
– Пошла кровь. Это было еще до свадьбы.
– Эмма…
– Да?
– Расстегни пальто и платье. Я не прикоснусь к тебе, просто хочу взглянуть.
Я расстегнула пальто и блузку и осталась в своем черном кружевном бюстгальтере, освещенная лунным светом, бросающим блики на мою бледную кожу. Он смотрел на меня, и я смотрела на себя некоторое время, потом подняла глаза к небу, где, подобно бурному речному потоку, бежали облака. Через некоторое время Виндхэм сказал:
– Эмма, мне они нравятся даже маленькие. Правда.
– Я рада.
– Ты всегда выглядишь усталой. Сын не дает тебе спать?
– Никто из детей не дает мне спать.
– Бедная Эмма. Это несправедливо.
– Виндхэм, надо идти, иначе я опоздаю. Особенно теперь, когда ты мне напомнил о них.
И мы уехали оттуда… На обратном пути он неожиданно сказал:
– Я никогда не верил, что однажды встречу такую девушку, как ты. Я не хотела отвечать, но после пяти минут молчания сказала:
– Разве ты мог знать, что произойдет в будущем?
И он ответил:
– О, у меня были большие планы… Раньше.
Мы опоздали – Дэвид наверняка уже вернулся. Виндхэм высадил меня в конце улицы, пообещав позвонить, и я побежала домой, придумывая оправдания. Однако они не понадобились: в тот момент, когда я распахнула дверь, я ощутила сильный запах газа. Я взлетела наверх по ступенькам прямо в кухню. Воздух был плотным от газа, и по доносившемуся шипению я догадалась, что это работает духовка. Свет в гостиной горел, поэтому я вбежала туда и увидела Дэвида. Он поднял голову от театрального журнала и спросил:
– Привет, Эмма, в чем дело?
– Ты что, обалдел? – закричала я. – Пытаешься покончить жизнь самоубийством? Весь дом пропитался газом, разве ты не чувствуешь?
– Газ? – с тупым видом повторил он. Вот, значит, что это. А я-то думаю, что за странный запах. У меня немного разболелась голова. Ты уверена, что дело в газе?
– Ты сошел с ума, – сказала я. – Ты сошел с ума. Как долго ты здесь сидишь?
– Минут десять…
– Тебе повезло, что ты еще не умер, – я развернулась, направилась в комнату Паскаль и впервые за время нашего знакомства грубо заколотила в ее дверь. Мне хотелось разбудить это сонное царство. Слабый голос ответил мне, и я открыла дверь. Она еще не умерла, но лежала на кровати с восковым лицом, усеянном бисеринками пота.
– Что произошло? – спросила я, и она простонала:
– О, мой Бог, я чувствую себя ужасно… у меня раскалывается голова… – сказала она по-французски.
– Я и не сомневаюсь, – ответила я, забыв в этот момент о добром отношении к иностранцам и с ужасом видя, во что превратилась ее обычно приятная внешность. – В доме полно газа, что вы наделали?
– Я ничего не сделала, – слабо проговорила она, – Абсолютно ничего.
– Тогда кто? – Я попыталась распахнуть ее окно. Она с ужасом смотрела на меня, для нее свежий воздух был губительнее запаха газа. – Вы могли умереть, – разгневанно продолжала я, – духовка была включена на полную мощность. О, Боже, это, наверное, Флора! Она играла на кухне, пока я кормила Джозефа из бутылочки?
– Да, да, это, наверное, она, – неожиданно захихикала Паскаль. – Что за непослушная девочка. Непослушная девочка пыталась нас всех убить.
– Вы хотите сказать, что даже не заметили? Что с семи часов вы ничего не почувствовали?
– Нет, ничего. Я сидеть в гостиной, и около восьми часов у меня начать болеть голова. Я идти на кухню и пить виски, потом мне хуже, поэтому я пить еще один или два, а потом идти в кровать.
– О, Иисусе! – я была слишком рассержена, чтобы смеяться, хотя, казалось, она была готова усмотреть в этом смешную сторону, если бы я только поддержала ее. – Вы идиотка. А если бы я не пришла ночевать? Тогда к утру вы бы все умерли. Могу поспорить, что чувствуете вы себя препогано от этой смеси виски и газа. Пойду взгляну на детей.
– О, с ними все о'кей, – сказала она, откидываясь на подушку, с бледной невинной улыбкой.
Перед дверью Флоры я замешкалась, размышляя, будить ли ее, чтобы проверить, не отравилась ли она газом. Когда я тихонько прокралась внутрь, то увидела, что она спит вполне мирно и дышит нормально, поэтому я открыла окно и вышла из ее комнаты. Я пошла спать, ощущая страшное раздражение и вспоминая изречения миссис Скотт: «Вы забудете дышать, если я вам не напомню», и «Если я не поставлю перед вами тарелку, вы все умрете с голоду». Наконец-то эти замечания обрели для меня какой-то смысл. Никогда не поверила бы, что двое взрослых людей могут вести себя, как ненормальные, я не допустила бы подобной оплошности. Мне следовало бы перекрыть газовую заслонку. Я пыталась объяснить Дэвиду, прежде чем мы уснули, что если бы не я, дети могли бы умереть. Кстати, он так и не спросил, где я была весь вечер.
Глава одиннадцатая
Через неделю наступило лето. Неожиданно изменилась погода: дождь прекратился, вышло солнце. Виндхэм не позвонил. Много дней я ничего не слышала о нем. Я вспоминала каждое слово нашего последнего разговора и жалела о всплесках своего раздражения: может, стоило повнимательнее слушать его рассуждения о втором браке сэра Такого-то. Потом я случайно узнала, что он в Лондоне, а ведь он мог хотя бы намекнуть мне, что уезжает. Что же мне теперь делать? Воздух стал теплее, церковь приобрела веселый вид, земля вступила в пору цветения. Я заметила, что все это не дает мне ощущения прежнего, детского удовлетворения. Я вступила в какую-то стадию взросления, когда не отличаешь одного времени года от другого и никак не реагируешь на сияющее солнышко: я снова замкнулась в искусственном мире ожидания. Мне это не помогало, я едва могла поверить, что такая разумная, активная личность, как я, может целыми днями (и ночами) прислушиваться к телефону, вздрагивать при виде имени Фаррара на доске объявлений и бесцельно бродить по улицам. Я разрывалась между скептицизмом и ожиданием.
Заняться мне было нечем. Дэвид играл каждый вечер, у него было также два утренних спектакля в неделю, и большую часть свободного времени проводил в пабе. Однажды я отправилась на прогулку. Дэвид повел Флору к парикмахеру, Джо спал, а Паскаль мыла голову, поэтому я решила, что мне необходимо немного погулять. Для начала я отправилась в церковь, где осмотрела усыпальницу Канцлера Свинфильда с ее шестнадцатью веселыми поросятами. Во время этой экскурсии за мной следовали двое слегка подвыпивших юнцов, в черных блестящих сапогах и выцветших джинсах с закатанными штанинами. Я наблюдала за ними со стороны. Через некоторое время я уже могла предвидеть каждый их последующий шаг. Их усилия достигли апогея, когда мы подошли к купели – огромному древнему куску камня, – прикрытой мощной крышкой. Я пошла мимо, потом задержалась прочитать надпись на стене. Они следовали за мной, пока купель не привлекла их внимания; тот из парней, что был покрупнее, одним глазом косясь на меня, взялся за железное кольцо на крышке. Младший сказал что-то вроде: «Ну что, слабо», и тот, словно Геркулес, напрягся и поднял ее. Он победно удерживал ее в воздухе, дюймах в шести над каменной купелью, явно довольный собой, и потом с грохотом опустил на место. Я была поражена, смотрела, не отрывая глаз. Когда я снова стронулась с места, направляясь к двери, они опять пошли за мной. Я уже выходила, когда, после очередного хихиканья и перешептываний, один из них спросил:
– Вы из театра, мисс?
– В какой-то мере, – ответила я не оборачиваясь, но не желая быть неправильно понятой.
– Мы так и подумали, мисс, – сказал второй. – Не хотите немного прогуляться, мисс?
– Нет, благодарю, – мы вышли из сумрачного помещения на яркое солнце. – Нам все равно далеко не уйти: я собиралась пойти в магазин.
– Тогда извините, – и они пошли в другую сторону, сунув руки в карманы джинсов, обтягивающих их костлявые бедра. Я попрощалась с ними, но они не ответили, и мне понравилось их высокомерное равнодушие. Идя в город, я вдруг поняла, что это был мой первый словесный контакт С местными жителями. Конечно, я делала покупки и обменивала книги в библиотеке, но я почти ничего при этом не говорила. Я ни с кем не встречалась, жила в маленьком разобщенном сообществе людей, временно поселившихся в этом городе, не имевших с ним ничего более общего, чем с любым другим городком в Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19