Тем не менее, я задумался и стал строить кое-какие планы, когда
заметил висящую на текинском ковре "каму" работы старого кумыцкого мастера
Базалая. Клинком такого кинжала можно высечь искру из камня или перерубить
арматурный прут, а потом без всякой точки и правки лезвия побриться.
Недаром военный историк прошлого века генерал Потто писал о булатном
оружии, что владеющий им не нуждается в большой физической силе, и оно
страшно даже в руках ребенка. Если придется туго, надо будет постараться
подойти к ковру, а там посмотрим, прав ли был старик... Не поворачивая
головы, я обвел глазами доступную моему взору часть холла, бегло
набрасывая сценарий возможной схватки.
Позже я думал: почему они были так неосторожны, что не убрали оружие
со стены? И пришел к выводу, что все дело в привычке. Постоянно имея перед
глазами эту коллекцию, они перестали воспринимать ее экспонаты как нечто
потенциально опасное, для них они были не более, чем украшения.
Характерный пример психологической слепоты на все обычное. Наш мозг, как
глаз лягушки, реагирует только на что-то отличающееся от привычной
картины, статика его усыпляет, лишает бдительности.
Появлению трех мужчин, вышедших из двери, скрытой за тяжелой
портьерой, не предшествовали звуки горна и барабанов, впереди них не бежал
герольд, хотя по всем признакам, по почтительному отношению к ним
остальных действующих лиц, это были по меньшей мере бароны в иерархии
мира, в котором вращались все здесь присутствовавшие, за исключением,
конечно, меня, чуждого пришельца-пленника. Вошедшие расположились в
креслах у журнального столика, против которого стоял я под охраной двух
горилл, и некоторое время молча рассматривали меня. У меня не было причин
стесняться своей внешности - отправляясь к Веронике, я побрился и надел
свой лучший галстук, поэтому я позволил им любоваться собой, а так как
начинать беседу первым считал невежливым, то воспользовался затянувшейся
паузой, чтобы и самому получше рассмотреть эту троицу, от приговора
которой, вероятно, зависела моя дальнейшая судьба.
Слева сидел тучный старик, по виду армянин или грек, в белом
чесучовом костюме, какие были в моде на юге лет сорок назад. Его большой
толстый нос, украшенный синеватыми прожилками и черными точками угрей,
нависал над верхней губой, почти касаясь выдвинутого вперед подбородка,
раздвоенного посередине и сине-черного, несмотря на то, что он был гладко
выбрит. Толстые пальцы рук, лежавших ладонями вниз на полированном столике
в такой позиции, как будто старик собирался разыгрывать гаммы, густо
поросли жесткими волосами, сквозь чащу которых поблескивали многочисленные
перстни. Взгляд черных, как маслины, глаз упирался в мое лицо, будто
стальной прут, я почти физически ощущал его твердый кончик, перемещавшийся
от переносицы к моим губам, ощупывающий скулы, вдавливающийся в глаза.
Справа развалился в свободной позе самый молодой из трех, высокий,
спортивного типа молодчик лет тридцати пяти, с гладко обритой головой, в
синем клубном пиджаке, из верхнего кармана которого выглядывал белый
кончик платка. Галстук-бабочка создавал впечатление, будто он явился прямо
с вечернего приема или собрался на небольшое суаре, вроде тех, какие
посещал мистер Сэм Уэллер-младший [персонаж романа Ч.Диккенса "Посмертные
записки Пиквикского клуба"], и где непременным атрибутом и гвоздем меню
бывала баранья нога в соусе из каперсов.
Третьего, который сидел в центре, я специально оставил в своем
повествовании напоследок, так как по моим наблюдениям именно он являлся
центральной фигурой не только в смысле расположения за столом. Он был у
себя дома, судя по красному с золотом халату из стеганого шелка,
облекавшему его могучее тело. Могучим было и его лицо, загорелое, с
крупными правильными чертами. Светлые глаза казались еще светлее, из-за
темного загара и черных, гладко зачесанных волос, блеск которых в неярком
свете нескольких включенных бра свидетельствовал об отличном здоровье.
Ничего зловещего, даже просто недоброжелательного не выражалось на
его лице, но я сразу понял, что в случае необходимости или просто из
минутной прихоти этот человек, не задумываясь, отправит на тот свет меня,
своих компаньонов, вообще кого угодно. Такими бывают "воры в законе"
высокого ранга, это не рисовка, не поза, а Modus vivendi, жизненная
позиция, этическая установка, ставшая настолько обыденной, что следование
ей превратилось в привычный физиологический процесс, такой же естественный
и не требующий оправданий и объяснений, как насыщение или утоление жажды.
- Мистер Боггарт, если не ошибаюсь? - спросил он хорошо поставленным
голосом. Казалось, как киловаттный динамик, работающий на четверть
мощности, он заполняет весь звуковой диапазон без провалов и подъемов от
самых низких до самых высоких частот.
Я слегка поклонился, не находя нужным подтверждать или опровергать
его слова.
- Впрочем, если вы предпочитаете, чтобы вас называли как-то иначе,
скажем, Войцехом Быковски, Юлиусом Рунге, Марианном Кодряну, Константином
Седых или Анатолием Грач-Грачевским, возражать мы не будем.
Старик-армянин (или грек?) насмешливо фыркнул, блондин,
распоряжавшийся моими конвоирами, захихикал угодливо, а сидящий справа
клубмен с обритой головой нетерпеливо скрипнул креслом, ему, как ни
странно, явно не нравилась долгая церемония представления.
Человек в красном халате перечислил некоторые, хотя далеко не все,
мои псевдонимы, это свидетельствовало о хорошей информированности в таких
вещах, знать которые непосвященным не только не полагалось, но и было
просто опасно.
- Пусть будет Боггарт, это хорошее имя, - сказал я. Слава Богу, я
успел отдышаться, и голос мой звучал спокойно и уверенно. Как я уже
говорил, я не сторонник фанатичной стойкости, тем более мальчишеской
бравады, но хорошо понимая всю опасность своего положения, все же не хотел
выглядеть перед ними испуганным и подавленным. Уверенность прибавит мне
цену, если дело дойдет до торга. А надо будет - я такого труса перед ними
спраздную... Курс сценического мастерства мы проходили.
- Поговорим по-деловому, Джек. - О, он уже называет меня по имени,
для англичан это равносильно переходу на "ты"! - Мы достаточно хорошо вас
знаем, как вы видите, чтобы не ходить вокруг да около. Нам нужен текст
шифровки, в которой указано, где спрятан бриллиант. За это вы получите
приличное вознаграждение в любой валюте на ваш выбор. Нам хотелось бы,
чтобы это стало началом нашего сотрудничества, которое может быть полезным
как нам, так и вам. Бриллиант, как бы ни был он ценен, не такая уж
исключительная добыча при наших масштабах.
При этих словах старик-армянин (или грек) нахмурил кустистые брови и
кашлянул, всем своим видом выражая неодобрение. Человек в красном халате
потрепал его по плечу успокаивающим жестом и продолжал:
- Есть и более интересные замыслы, в осуществлении которых вы можете
нам помочь. Хотелось бы, чтобы ваше решение было добровольным и искренним,
поэтому обещаю: согласитесь вы или нет, мы в любом случае отпустим вас
живым и невредимым. Не сочтите за хвастовство, но вы для нас не опасны, вы
не в силах причинить нам никакого вреда, во всяком случае, пока что.
- Немного странный способ приглашать на деловую беседу, - заметил я,
потирая запястья.
Человек в красном халате слегка улыбнулся.
- У нас не было другого выхода. Встреча должна проходить в тесном
дружеском кругу и без лишних свидетелей. Но вы не ответили на мое
предложение.
- Мне необходимо подумать...
Это было правдой. Я не верил, что они отпустят меня в случае отказа
сотрудничать с ними, и хотел потянуть время, пока не подвернется удобный
случай вырваться из западни. Если они будут держать меня в доме, им
придется давать мне еду, водить в туалет. Мало ли какие обстоятельства
могут при этом возникнуть.
- Думайте, - снисходительно ответил человек в красном халате. Его
соседи за столиком кивнули в знак согласия. Наступила пауза. Я
рассчитывал, что мне будет дан какой-нибудь определенный срок на
размышления, скажем, день, три часа, пятнадцать минут. Но судя по тому,
что все оставались на своих местах, срок этот был значительно короче.
Необходимо было изменить, переломить ход беседы, подкинуть им проблему,
которая заставила бы их самих ломать над ней голову и просить отсрочки.
- А если я соглашусь на ваше предложение, какие вы дадите мне
гарантии, что сдержите свое слово?
Человек в красном снова улыбнулся.
- Вам придется поверить нам без всяких гарантий. Сейчас мы хозяева
положения и ставим условия. Если когда-нибудь мы окажемся в вашем
кабинете, условия будете ставить вы. Но это маловероятно.
- Каких гарантий вы потребуете у меня?
- О, на этот счет не беспокойтесь. У нас есть много возможностей
проконтролировать, насколько добросовестно вы будете выполнять договор, и
множество способов уберечь вас от искушения его нарушить. Не хочу вас
пугать, так как нам желательно, как я уже сказал, получить ваше... ну,
почти добровольное согласие. Только в этом случае можно ожидать, что вы
станете работать с полной отдачей. Труд из-под палки, знаете ли...
- Политика кнута и пряника, понимаю. Но если с пряником все
более-менее ясно, то хотелось бы знать и о кнуте.
- Ну, например, мы можем взять человека - я говорю не о вас, а вообще
- на "медикаментозный поводок". Вы ведь знакомы, хотя бы в общих чертах, с
разработками вашей двенадцатой лаборатории? Подопечному вводится медленно
действующий яд, противоядие от которого находится в руках "хозяев". Можно
сделать вас "зомби" - запрограммировать на самоубийство по определенному
сигналу, по фразе-паролю, услыхав который, вы тут же перережете себе горло
или выпрыгните из окна высотного дома. Правда, тут обычно требуется
сотрудничество со стороны программируемого во время гипнотических сеансов,
да и времени на это нужно довольно много. Я думаю, проще всего
использовать старый добрый метод - взять заложника. Вам, кажется, очень
нравится та самочка, ну, что живет в Минском районе...
Кулаки мои сжались, и я сделал шаг вперед. Ему удалось задеть меня за
живое, и я оказался настолько глуп, что показал это.
Вероятно, мои чувства достаточно хорошо отразились на лице, потому
что охранники навалились на меня с двух сторон без приказа. Ладно,
покажем, на что я способен. Один отлетел влево от удара головой, а второй
попался на элементарные "ножницы" Я упал на вытянутую левую руку, правая
моя нога легла на кадык охранника, а левая ударила его под колени. Резкий
поворот, и он врезался затылком в отлично натертый паркет. Мгновение
спустя я уже был на ногах и одним прыжком достиг ковра, на котором висела
облюбованная мной "кама". Вырывая клинок из тугих ножен, я заметил краем
глаза, как медленно, точно во сне, блондин поднимает пистолет. Ударная
доза адреналина, выброшенная в кровь надпочечниками по привычному сигналу
острой ситуации, подобно уэллсовскому "чудесному ускорителю" настолько
подхлестнула меня, что действия окружающих протекали, казалось, в
десятикратно замедленном темпе. Пистолет не прошел еще и половины пути,
как отточенный клинок кинжала со свистом описал полукруг и отсек блондину
левую часть черепа и плечевой сустав вместе с левой рукой. Генерал Потто
не преувеличивал: я почти не ощутил сопротивления при ударе, как будто
лезвие рассекло не твердую кость и упругую мышечную ткань, а мягкий кусок
масла. Сделав резкий выдох, я повернулся к сидящим за журнальным столиком,
готовый изрубить в капусту и их.
Эти люди недаром занимали высокие места в мафиозной иерархии. Ни
следа испуга я не заметил на их лицах, они спокойно сидели в своих
креслах, а бритоголовый даже слегка наклонился вперед, чтобы лучше видеть
происходящее, точно разворачивающаяся перед ними сцена происходила не
наяву, а на экране телевизора.
- Браво, браво! Вы подтверждаете свою славу отличного бойца, - все
так же спокойно сказал человек в красном халате. - Но хорошие бойцы есть и
у нас, даже еще лучшие, чем вы, смею уверить. Нам от вас нужно другое -
ваш интеллект, ваша интуиция.
Его спокойный тон подействовал на меня, как ушат холодной воды на
мартовского кота.
- Я вижу, вы разволновались, - продолжал он. - Ладно, хотя вы и
испачкали мне пол, я сдержу свое слово и отпущу вас. Подумайте на досуге о
моем предложении, а позже мы найдем способ связаться с вами.
Я не заметил ни жеста, не услышал ни слова команды, но тяжелая
портьера на боковой двери отошла в сторону, открыв стоящих за ней
молчаливых рослых парней в пятнистой десантной форме с автоматами
наперевес. Один даже держал немецкий пулемет МГ-42. "Так вот чем
объясняется их хладнокровие! - с некоторым разочарованием подумал я. -
Стоило мне пересечь невидимую черту, как струя пуль срезала бы меня". Я
бросил кинжал на пол.
- Проводите гостя, - произнес человек в халате. Нужно отметить, что
за все это время остальные не проронили ни слова, выражая свое отношение к
происходящему лишь редкими кивками да покашливанием.
- Вам завяжут глаза, советую не сопротивляться, - сказал мой
собеседник, и голос его прозвучал для меня, как удар похоронного колокола.

18
Хрущi над вишнями гудуть.
Т.Шевченко
Несмотря на мои опасения, меня действительно отпустили живым и
невредимым. Я мог представить, какие чувства испытывали охранники после
того, как я вопреки всем их стараниям "испачкал пол" в холле босса. Но
дисциплина в этом клане была настолько сильна, что они не выдали своих
эмоций ни единым неприязненным взглядом, лица их были совершенно
бесстрастными, как будто происходившее их никак не касалось. Мы расстались
в лесу, и пока я развязывал руки и снимал повязку с глаз, пока добирался,
то и дело спотыкаясь в темноте о корни деревьев и продираясь сквозь кусты,
до шоссе, пока дождался машины, водитель которой не побоялся взять
незнакомого человека, прошла большая часть ночи.
Итак, первый ход сделали они, и следовало воспользоваться этим. Я
проявил достаточно твердости, чтобы мое согласие сотрудничать с ними не
выглядело бы игрой в поддавки. Теперь надо было бросить им настолько
жирный кусок, чтобы они увлеклись его смакованием и поверили в мою
искреннюю готовность работать на них. Таким куском сала на крючке
мышеловки стала фотокопия текста шифровки, которую я сохранил на всякий
случай, отдавая материалы о "Суассоне" своему преемнику. Ясно видимые на
отпечатке реквизиты не оставляли сомнений в подлинности документа. Взамен
я получил десять тысяч долларов крупными купюрами, и ко всем моим заботам
прибавилась еще одна: куда спрятать эту пачку, чтобы ее не обнаружил
случайный квартирный вор. О своей "измене долгу" я не стал информировать
начальство, опасаясь, что это сразу же станет известным моим новым
работодателям. Такая временная двойная игра иногда практиковалась, и то,
будет ли она наказана или одобрена, зависело только от конечного
результата. "Победителей не судят", это изречение Екатерины II все еще
имело силу. Ну, а если потерпишь поражение, то получишь за все сразу - по
совокупности, как говорится в Уголовном кодексе. Руководство в таких
случаях становилось в позу Пилата и умывало руки, не желая в то же время
сковывать инициативу, которая при удаче могла принести заслуженные по
должности лавры.
Но как, однако, жизнь вносит свои коррективы в самые, казалось бы,
тщательно разработанные планы! Мои противники, в начале нашей игры
желавшие только отделаться от меня любым способом, постепенно
"эволюционировали" до признания моих талантов, причем, не только в умении
охранять свою шкуру и скрываться от слежки. Они, точнее, "человек в
красном халате", ибо на лице старика-грека (или армянина) читались лишь
неумолимая жестокость и безмерная алчность, а щеголь-"клубмен" выглядел
довольно недалеким типом, сообразили, какую пользу могут извлечь, не
превращая меня в труп, а переманив, "перекупив" на свою сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30