— А кажется, словно ты никогда и не прерывала это занятие.
— Благодарю. Еще мы пьем за то, что находимся всего в неделе хода от Нового Орлеана, а значит, надеюсь, и от Траверса.
— За окончание поисков.
— Да. И еще мы поминаем «Надежный».
— Кто сказал тебе?
— Пич. Ты мог бы и сам рассказать мне это, Клод.
— Я сделал только то, что был в состоянии сделать, не более.
— И наконец, — Алексис снова подняла бокал, — за то, что мы вдвоем.
— Действительно вдвоем?
— Прошлая ночь была последней, которую мы провели в разных каютах.
— Вот это, — с энтузиазмом воскликнул Клод, — стоит отпраздновать.
— Совершенно с тобой согласна.
Подойдя к нему, Алексис оттянула воротник его полотняной рубашки так, что показалась бронзовая от загара грудь; она прижалась к ней губами, слушая, как под солоноватой теплотой плоти бьется сердце.
Клод засмеялся глубоким, грудным смехом. Она подняла свои золотые, с чуть туманной поволокой глаза. В глубине ее черных зрачков играл огонек — тот бесовский огонек, что побуждал к действию. Клод не шевельнулся, ни жестом, ни взглядом не давая ей понять, что ему приятна ее близость. Она хотела победить его, и Клод поступал так именно потому, что она все еще считала необходимым побеждать. Он спокойно поднес бокал к губам и сделал большой глоток. Поставив вино на стол, он сказал:
— Мне нравится, когда ты так на меня смотришь.
— Как?
— Ты не догадываешься?
Алексис отрицательно помотала головой. Корабль покачивало, и пряди ее золотистых волос тоже покачивались, касаясь ее щек и губ. Клод чуть улыбнулся, убирая ей волосы с лица.
— Не догадываешься, чем ты сразила меня в тот самый момент, когда я вошел к тебе?
— Сразила тебя? — недоверчиво переспросила Алексис.
— Да, именно так.
— Нет.
Взяв ее за подбородок, Клод большим пальцем нежно погладил приоткрывшиеся ему навстречу губы.
— Когда ты смотрела на меня, у тебя было такое знакомое выражение. Оно бывает всегда, когда ты сталкиваешься с чем-нибудь, что воспринимаешь как вызов себе, своим силам. Не так смотрит женщина, которой владеет желание. Нет, твой взгляд куда целеустремленнее, и мне это нравится. Мне нравится, что ты воспринимаешь меня как вызов, как цель своих устремлений.
Тем же неторопливым движением он провел ладонью по ее лицу, коснулся мочек ушей, провел кончиком пальца по бровям.
— И эти глаза — совсем не такие, как у других. Веки твои не наливаются тяжестью, изнемогая от чувственности; они подняты и напряжены, словно ты боишься моргнуть, чтобы пропустить нечто важное. Твоя чувственность выражается в кристальной ясности взгляда. За этой дымкой желания остается твердость, решимость и ясность сознания. Я так люблю этот особенный, только тебе присущий свет, который загорается в твоих глазах, когда ты чего-то очень хочешь.
— — — Свет? О н-евйчаесть? Ты видан его?
— Да.
— Хорошо, — прошептала она, лаская губами его ладонь. — Я хочу тебя.
Она сказала то, что он знал прежде, чем зашел к ней, то, чего Хотела и что собиралась сделать она с тех самых пор, как вернулась к себе в каюту. Руки ее вспорхнули, как крылья бабочки; она начала расстегивать его рубашку до самого конца, пока полы ее не разошлись. Ослабив ремень на его брюках, Алексис приникла губами к его груди, руками лаская живот, и Клод вздрогнул от подаренного ею наслаждения.
— Ты всегда получаешь то, что хочешь? — спросил он, целуя ее лицо.
— Если бы!
Теплое дыхание ее ласкало ему затылок. Она обвила его руками, осторожно касаясь пальцами шрамов на спине.
— Врунья, — сказал он так, словно называл ее ласковым прозвищем.
Алексис осознала, что он успел расстегнуть ее платье, только когда оно упало к ее ногам. Она вздрогнула от прикосновения его рук. Раздев Алексис, он нагую отнес ее на кровать, но она не желала отпускать его и потянула за собой, перекатившись на него сверху, покрывая быстрыми горячими поцелуями его лицо, шею, грудь.
Клод приподнялся под ней, помогая ей снять с себя брюки стащив их, Алексис начала ласкать его бедра, колени, икры. Губы ее были горячими и влажными, ласки уверенными, и Клод, хотя и наслаждался ее агрессивностью, больше не мог ни мгновения оставаться пассивным. На жадные жаркие ласки подруги он ответил долгим нежным поцелуем, потом коснулся языком шрама на ее плече, а пальцем провел по только-только зажившему свежему рубцу.
— Ты красивая, — пробормотал он, уткнувшись лицом в ее плечо.
— Вся в шрамах.
— Я тоже.
Он взял ее руку и заставил коснуться своей спины, словно доказывая правоту этого утверждения.
— Ты тоже красивый, — сказала она.
Губы ее нашли его губы, и они слились в поцелуе, нежном и горячем.
Неторопливыми круговыми движениями он ласкал ее грудь, поддразнивая ее, трогая ее соски, заставляя со стоном выгибаться навстречу его ладоням. Клод улыбался, любуясь тем, как она выражает свое наслаждение, той решимостью, с которой она отдавалась ему. Накрыв губами ее сосок, Клод ласкал его нежную мякоть языком, и она со стоном, не в силах более выносить эту изысканную пытку, попыталась оттолкнуть его от себя.
— Ты нужен мне сейчас, — задыхаясь, произнесла она.
Клод или не слышал или сделал вид, что не слышит. Отпустив левую грудь, он принялся за правую, лаская ртом так же, как до этого левую сестру, рукой поглаживая бедра. Повинуясь настойчивости его ласк, Алексис раскрылась ему навстречу, и он убедился, что она готова к любви. Ее тепло, ее энергия возбуждали его, и он позволил ей ощутить, что она с ним делает.
— Ты нужна мне, Алекс. Ласкай меня.
Алексис не заставила уговаривать себя. Она с жадной готовностью вернула ему его ласки. Руки ее, губы ее, то нежно и легко, словно перышко, то с настойчивой силой ласкали его, и то, как он подбадривал ее, как учил ее, возбуждало Алексис, поощряло на самые интимные ласки, для которых в ход шли и руки, и губы, и язык. Алексис извлекала немалое наслаждение из того, что могла отомстить ему за ту эротическую пытку, которой он уже подверг ее. И она добилась своего, она сломила его волю: с глухим стоном он оттолкнул ее и перевернулся так, что она оказалась под ним.
Их тела встретились, вжались друг в друга с той страстью, с той решимостью, с которой Алексис вступила в их первую после долгих недель ожидания ночь любви.
Когда после всего они, усталые, в изнеможении лежали в объятиях друг друга, Клод неожиданно сказал:
— Давай поженимся.
Эти слова прозвучали как гром, в один миг уничтожив ту атмосферу согласия и мира, которая воцарилась между ними. Их действие было похоже на действие острого ножа, входящего в тело. Вначале ты не чувствуешь боли, и только когда в поле зрения попадают и нож, и кровь, возникает представление о размерах причиненного вреда. Клод лежал, прижавшись щекой к ее груди. Ей больно было смотреть на него в эту минуту, и, когда она заставила себя сделать это, ее начало знобить.
— Алекс?
Клод едва расслышал собственный голос, так сильно билось ее сердце.
— Нет, Клод.
Он медленно стал поднимать голову, но Алексис вцепилась ему в волосы, не желая отпускать от себя. Она все еще не могла заставить себя заглянуть ему в глаза. Она не знала, хватит ли у нее сил повторить то, что она сказала, если придется смотреть ему в лицо.
— Я не понимаю.
Клод старался говорить спокойно, но ему это не очень удавалось.
— Послушай, я все обдумал. Ты можешь передать командование Джордану, и он поженит нас на корабле. Или, если хочешь, мы могли бы через неделю обвенчаться в Новом Орлеане. Почему ты сказала «нет»? Ты ни разу не дала мне повода думать, что твой ответ будет таким.
— Прошу тебя, Клод, не надо. Я сказала так, потому что догадалась о твоем желании пожениться как можно быстрее.
Алексис замолчала, ожидая, пока пройдет спазм. Когда она продолжила, ее голос был чист, но свидетельством испытанной ею боли остались непрошеные слезы, поблескивавшие в уголках глаз.
— Ты хочешь жениться до того, как мы найдем Траверса. Так?
— Да.
— Почему?
Клод не стал отвечать. Рука его бессознательно потянулась к заживающему шраму. Когда он понял, что делает, то резко отдернул руку. Но было поздно. Его руки сказали все, о чем он хотел промолчать.
— Потом, Клод. Я выйду за тебя после.
— Я не могу заставить тебя передумать?
— Нет. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы быть твоей женой лишь на короткий срок.
— Тогда не гонись за Траверсом.
В голосе его звучала горечь.
— Не смей мне больше об этом говорить.
— Я ненавижу его.
Клод поднял голову, жадно вглядываясь в ее лицо. Он видел ее слезы — капли крови ее израненных чувств. Он сел, притянув ее к себе, и Алексис беззвучно плакала у него на груди, промывая раны и облегчая боль. Когда слезы кончились, он долго целовал ее, и его поцелуи были целительнее любой мази, успокаивали лучше любого лекарства. Потом они снова любили друг друга — нежно, не торопясь, и сон, последовавший за этим, был крепок и спокоен: Алексис не видела больше причин бояться чего бы то ни было.
Ливень хлестал Алексис по лицу, впиваясь в кожу тысячами мелких иголок, ветер раздувал плащ. Чтобы удержаться на ногах под его яростными порывами, ей приходилась сгибаться почти пополам. Прошло всего шесть дней с тех пор, как она снова приняла командование кораблем, и вот уже шторм смеялся над ней, над ее мастерством, превращая в ничто ее усилия по обузданию стихии.
— Капитан, вода прибывает. Корабль больше не выдержит этого водопада.
— Все насосы работают?
— Конечно!
Джордану приходилось кричать изо всех сил, чтобы быть услышанным сквозь завывание ветра и грохот волн.
— Они все равно не успевают откачивать всю воду!
И Алексис, и Джордан промокли насквозь. Алексис щурилась, чтобы хоть что-то рассмотреть сквозь густую завесу дождя. Казалось, мачты «Принцессы ночи» пробивают небо, бросая вызов стихии,
— Мы меняем курс, мистер Джордан, — крикнула Алексис. — Единственный наш шанс — Баратария.
— Но это…
— Да, Лафитт. Или он, или его величество Нептун.
Джордан колебался недолго: Лафитт был, разумеется, предпочтительнее, чем дно Мексиканского залива; он тут же сказал об этом Алексис. Она засмеялась и, покачиваясь под напором ветра, направилась к стоящему у руля Уилксу. Ей пришлось несколько раз повторить команду, надрывая голос, чтобы Уилкс понял, что от него требуется.
Алексис поскользнулась, возвращаясь к Джордану, но сильные руки подхватили ее, удержав от падения.
— С вами все в порядке, капитан? — участливо спросил Редлэнд.
— Ну да! А что вы тут делаете?
Редлэнд уступил первое слово грому и лишь потом ответил:
— Я пришел доложить о юнге! Он упал с высоты и сломал ногу. Таннер оказывает ему помощь у вас в каюте!
— Пойду взгляну. Джордан, проследите за новым курсом. Я ненадолго.
Алексис поплотнее запахнула плащ и, склонив голову, пошла навстречу ветру. Редлэнд держался рядом с капитаном, вытягивая руки перед собой на случай, если она поскользнется. Предчувствие не обмануло его, но только поскользнулась не она, а он сам. Покачнувшись, он упал на борт. Алексис не промедлила и секунды.
— Вот моя рука. Держитесь!
Редлэнд ухватился за протянутую руку. Если бы он чуть опрокинулся на палубу, его бы швырнуло в волны. Алексис рывком помогла ему подняться.
— Спасибо, капитан.
Слова благодарности потонули в очередном громовом раскате. Джордан бросился к ним.
— Господи! Я уже думал, что мы вас потеряли!
— Я был чертовски к этому близок! — крикнул в ответ Редлэнд.
Все трое ухватились за канаты и постояли немного, чтобы отдышаться и выбрать наиболее безопасный маршрут среди перекатывающихся по палубе потоков воды, а затем стали пробираться к люку, ведущему вниз, в кают-компанию. Редлэнд сделал шаг к люку, и в этот момент сверкнувшая молния попала в бизань-мачту, ее верхушка обломилась от страшного удара. Алексис, ослепленная на мгновение яркой вспышкой, успела поднять голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как огромная пика летит прямо на них. Инстинктивно все трое отскочили, но в это время очередной вал накрыл корабль. Людей, как щепки, подбросило в воздух; каждый из них ожидал не слишком приятного приземления на жесткие доски палубы, но тут Алексис, Джордан и Редлэнд с ужасом обнаружили, что они уже по ту сторону борта и вот-вот их поглотит море.
Члены команды, оказавшиеся достаточно близко, чтобы заметить случившееся, тут же выбросили им спасательные леера. Драгоценные минуты были невозвратно потеряны, пока те, кто пытался спасти троих несчастных, поняли, что их товарищи за бортом не в состоянии разглядеть протянутую им помощь. Петерс, сообразивший первым, в чем дело, торопливо принялся отсоединять шлюпки от шлюпбалок. Рендала и Брэндона, не без риска, спустили вниз, в шлюпку, но и эти меры оказались напрасными. Сейчас только чудо могло помочь найти капитана и двоих товарищей в штормовом море.
Брэндон, напрягая зрение, смотрел туда, где, по его мнению, должны были находиться попавшие в беду. Когда на помощь ему пришла молния, Брэндон выругался — все, что он успел заметить при ее вспышке, это белую пену волн. Предположения Петерса о том, что он свалял дурака со шлюпкой, превратились в уверенность, когда ее подбросило волной и швырнуло о борт корабля. Шлюпку принялись немедленно поднимать, но ее болтало и с треском било о корпус «Принцессы». Брэндон и Рендал вцепились в бортовые канаты с полным сознанием того, что их жизнь сейчас целиком зависит от того, насколько крепкой будет их хватка. Как раз в тот момент Рендал увидел отчаянно борющегося с волнами человека. Пока Петерс втаскивал шлюпку на борт, моряк успел схватить весло и протянуть его товарищу. Теперь он мог держаться только одной рукой, и канат врезался в его ладонь почти до мяса.
Лодка под ним качнулась, но утопающий уже успел схватить весло. Сверху доносились крики матросов, подбадривавших Рендала, а когда молния вновь осветила море, он увидел, что тащит из воды Джордана. Рендал подтянул его поближе, с корабля бросили еще один леер, и, убедившись, что Курт прочно ухватился за канат, Рендал отпустил весло. Спасенного потащили вверх, на корабль.
Джордан почувствовал, как крепкие руки товарищей перекинули его через борт на палубу. Покачиваясь, он попытался подняться на ноги, но в ту же минуту упал, как подкошенный.
Как раз в этот момент на палубе появился Клод. Люди, окружившие Джордана, расступились, и Клод увидел перед собой лежащего без сознания первого помощника и склонившегося над ним Петерса.
— Что случилось? — крикнул он, пытаясь преодолеть шум волн.
Вначале Пич, затем Джордан. Этот шторм приносил им все новые и новые беды.
Ответом ему была какая-то странная, повисшая посреди всеобщего грохота тишина. Не просто молчание, как успел заметить Клод, а откровенное смятение. Значит, было что-то еще, кроме шторма и Джордана. Кое-кто из моряков поспешил вернуться к работе, старательно избегая поворачиваться в его сторону. Но и те, кому он успел заглянуть в глаза, смотрели как-то сквозь него, словно перед ними был не человек, а пустое место. Клод присел рядом с Петерсом.
— Он жив? — спросил Клод.
— Да, он выживет, — хмуро ответил Петерс, выдавливая из легких и желудка Джордана морскую воду.
— Так что все-таки случилось? — повторил Клод уже более требовательно.
Петерс указал на сломанную верхушку бизань-мачты:
— Молния. Выломало часть ограждения. Они упали за борт.
— Они?
Клод поднял голову и обвел глазами лица находившихся поблизости людей, затем снова обратился к Петерсу. Тот был смертельно бледен. То, что Клод принял за следы дождя, когда впервые взглянул на врача, оказалось следами слез. Клод почувствовал, что почва уходит у него из-под ног, но даже не пытался бороться с подступившей слабостью.
— Они! Кто они?! — кричал он, тряся Петерса за плечо. Петерс не пытался высвободиться.
— Редлэнд, — бесцветным голосом сообщил он, — и капитан Денти.
— Господи! — воскликнул Клод и, отпустив Петерса, в один момент очутился возле борта.
— Таннер! — изо всех сил закричал Петерс, хватая Клода. — Мы пытались! Ты ничего не сможешь сделать!
Клод стряхнул руку Петерса, как пушинку.
— Кто-нибудь! — заорал во всю мочь моряк. — Ради Бога, остановите его!
Брэндон сбил Клода с ног и повалил на палубу, но вскоре стало ясно, что Клод может выйти победителем и из этой схватки. Тогда на Таннера навалилось еще трое.
— Пустите меня! Будьте вы неладны! — кричал он. — Вы не можете оставить ее там!
Клод боролся, стремясь высвободиться, до тех пор, пока окончательно не лишился сил. Словно безжизненная кукла, лежал он на палубе, и дождь хлестал его по лицу, унося с собой надежду, энергию, желание жить. Брэндон помог капитану подняться, и его протянутая рука сказала больше, чем могли бы сказать слова.
Держась за поручень, Клод подошел к Джордану.
— Отнесите его в каюту, — тихо сказал он Петерсу. — Да заодно осмотрите юнгу.
Петерс кивнул, скорее поняв по губам, чем расслышав слова Клода, и подал знак Дэвиду Брэндону, чтобы тот помог ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56