Честное слово!
— Так что же ты сделал? — нетерпеливо спросил Питер, постукивая носком сапога по палубе.
— Я положил ей в мешок кинжал, — шепотом признался мальчик.
Матросы сперва удивленно уставились на юнгу, а затем стали переглядываться, улыбаясь.
— Устами младенца… — тоном оракула провозгласил Уилкс, и тут же все засмеялись; про себя каждый подумал, что на месте Пича сделал бы то же самое.
Джордан пригладил непослушную светлую гриву.
— Ну что же, друзья! Никто из нас раньше не нарушал приказа, не так ли?
— Нет, — усмехаясь, моряки покачивали головами.
— Так почему же у нас сейчас так чертовски хорошо на душе? По рядам матросов пробежал смех. Быть может, Алексис и будет недовольна, да только что она сможет поделать? Питер подкинул мальчишку в воздух и усадил на свои могучие плечи. Со счастливой улыбкой юнга смотрел по сторонам. Все расходились по своим постам с такими же просветленными лицами. «Святая Мария» делала разворот.
— Вначале пойдем в Род-Таун, — сообщил Джордан. — Расскажем обо всем Грендону. А уж потом поплывем в Вашингтон. Если она собирается бежать, то ей понадобится средство передвижения, на котором она могла бы бежать!
Все закивали.
— Вы знаете, что она будет злиться, — добавил Джордан с серьезным выражением лица, но не выдержал и рассмеялся. — Вот уж она нас поболтает с раины на киль!
Глава 10
Прошел всего час заключения на борту «Конкорда», но Алексис этот час показался вечностью. Она смахнула ладонью остатки слез и обвела глазами каюту. Большую часть ее занимала кровать. Между кроватью и боковой стеной втиснулись туалетный столик и комод. К счастью, в каюте был иллюминатор, и именно он привлек внимание Алексис прежде всего. Она попыталась открыть его, но тщетно. После нескольких минут упорной работы, подкрепленной яростью и отчаянием, ей удалось распахнуть иллюминатор, но, увы, даже для ее стройного тела отверстие оказалось маловато. Прежде чем закрыть окошко в мир, Алексис глубоко вдохнула солоноватый морской воздух. Усевшись с размаху на кровать, она уставилась взглядом в стену. Как выбраться отсюда? Через иллюминатор? Но если даже она как-то сумеет протиснуться в него, сделать это в ближайшее время все равно не удастся. Придется терпеть до Вашингтона. Надежды на то, что она сможет добраться до берега вплавь, не было, как и другой надежды — что ее подберет проходящий корабль.
Итак, придется сидеть и ждать. Алексис не могла понять, почему Президент выбрал такой изуверский способ добиться встречи с нею. Арестовать ее! Обвинения были просто абсурдны! Не могли же они быть такими глупцами! Она бы помогла им сама. Еще немного, и она бы предложила им…
Алексис вскинула голову, услышав, что снаружи поднимают засов.
— Никого не желаю видеть, — крикнула она.
По-видимому, ее слова не произвели на того, кто стоял за дверью, никакого впечатления. Торопливо отвернувшись, Алексис насухо вытерла мокрое от слез лицо. Ей не хотелось, чтобы вошедший, кем бы он ни был, увидел свидетельства ее отчаяния.
— У вас нет выбора, капитан Денти, — ответил знакомый голос.
Клод вошел и закрыл за собой дверь.
— И вам нечего опасаться. За дверью стоит часовой.
— Я не боюсь вас. — Алексис спрятала за спину руки. Она ничего не могла с собой поделать: пальцы ее дрожали, сердце сковывал страх, природу которого она не могла понять. И все же источником этого страха мог быть только он — высокий и статный мужчина, заполнивший собой почти все свободное пространство маленькой каюты.
Клод ничего не сказал по поводу припухших век и покрасневших глаз пленницы, делая вид, что не замечает того, что он сделал с ней; а если и замечает, то не считает ее слезы достойными внимания. Он не мог отвести взгляд от ее наряда. Сейчас он искренне желал, чтобы на ней было что-то построже. В этом платье она казалась такой ранимой, такой хрупкой. Но вот Алексис справилась с собой, взглянула ему в глаза — и сразу перестала казаться жалкой. Она более не была беспомощным созданием. Ее золотые глаза напомнили Клоду о том, что перед ним была женщина, которую он хотел, но не мог иметь. Когда Клод заговорил, голос его был полон горечи.
— Есть вещи, которые нам надо прояснить с самого, начала, капитан Денти. Гарри сказал, что вы не стали разговаривать ни с ним, ни с Джоном. Я бы не хотел, чтобы вы относились к ним как к мерзавцам. Они уважают вас, и, презирая их, вы заставляете их страдать.
Алексис вскочила с кровати. Подбоченясь, расставив для устойчивости ноги, она тряхнула головой и решительно вздернула подбородок.
— Что ж, капитан Клод. Давайте расставим все точки. Я впервые слышу, чтобы от пленника требовали любезного отношения к своим тюремщикам. И я отказываюсь брать на себя вину за их оскорбленные чувства. Не я, они сами покрыли себя позором! Я не принуждала их делать гнусности!
Клод ничего не сказал. Собственно, и говорить тут было не о чем.
Алексис спокойно прошла мимо Клода к мешку с одеждой и принялась разбирать вещи. Заметив замешательство Танкера, она засмеялась.
— Вы можете сесть на кровать, капитан Клод. Апартаменты, которые вы предоставляете пленникам, не рассчитаны на прием посетителей.
Клод тут же безмятежно растянулся на кровати, закинув руки за голову. Он не замечал или не хотел замечать того, что Алексис готова была броситься на него с кулаками за ту бесцеремонность, с которой он распоряжался в ее каюте.
— Быть может, эти апартаменты и невелики, зато надежно охраняются.
— Вам виднее, — с насмешкой откликнулась Алексис. — Скажите, капитан, почему вы не дали мне взять Траверса? Вы же знали, что я почти у цели. Вы могли бы подождать и захватить меня после.
— Траверс мог вас убить, — не меняя интонации, ответил Клод.
— Риск — дело благородное, к тому же рисковала я, а не вы.
— Вот именно. Я не мог рисковать: командование приказало мне доставить вас в Вашингтон живой.
Алексис предпочла не отвечать, продолжая разбирать вещи. Глядя на нее, Клод не мог оставаться равнодушным к непринужденной грациозности ее движений, красоте ее тела… Вот она достала пару бежевых брюк, разгладила их и, аккуратно сложив, убрала в выдвижной ящик комода. Затем достала рубашку и точно так же аккуратно сложила ее. Он не мог оторвать взгляда от этих рук, ласкающих материал, тех самых рук, что некогда ласкали его обнаженную плоть.
— Я скучал по тебе, Алекс, — внезапно сказал он и тут же пожалел об этом.
Она мгновенно отреагировала на его слова, хотя и не произнесла ни слова. Алексис замерла, словно застыла на мгновение, уставившись в мешок. Секундное замешательство — и она продолжила свою работу как ни в чем не бывало.
Но Клод льстил себе, думая, что именно его слова послужили причиной внезапной перемены, происшедшей с Алексис. В тот самый момент, когда прозвучало его признание, рука ее коснулась холодного металла. Алексис едва не рассмеялась. Ох уж этот Пич! Мысленно она поблагодарила его за этот подарок, за его попытку помочь ей. Незаметно Алексис опустила нож в высокий ботинок, затем как ни в чем не бывало достала ботинки из мешка и поставила у кровати. Только после этого она вспомнила о сказанном Клодом и украдкой бросила взгляд в его сторону. Судя по всему, он уже жалел о своей откровенности. Медленно Алексис повернулась лицом к Таннеру, чувствовавшему себя на ее постели так легко, так естественно. Он мало изменился за два года. Густые, медно-рыжие волосы стали чуть длиннее и вились на концах. Под темно-синим форменным кителем и белыми брюками проступали бугры мышц. Она помнила его тело на ощупь, знала, каким жарким оно могло быть. Рубашка, открытая у ворота, позволяла видеть, как пульсирует у него жилка на шее. Внезапно Алексис заметила, как участился его пульс. Вот он замер — перестал дышать. Его зеленые глаза притягивали ее все ближе. Она теряла волю к борьбе. Его губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать или, может быть, поцеловать ее.
Алексис резким движением отвернулась, склонившись над мешком. Доставая свой черный шелковый костюм и не глядя на Клода, она тихо шепнула:
— Я тоже скучала по тебе, Клод.
Он закрыл глаза. Если бы она взяла плеть и хлестнула его по лицу, ему и то не было бы так больно. Но еще больнее было бы услышать холодный ответ на слова, которые он так и не решился произнести, на его признание в любви.
Ему показалось или он действительно услышал звук, похожий на всхлип. Клод открыл глаза в тот момент, когда Алексис доставала со дна мешка рубашку — его, Клода, рубашку. Подняв глаза от своего талисмана, Алексис увидела, что и Клод узнал некогда принадлежавшую ему вещь. Ей хотелось швырнуть эту рубашку ему в лицо, но она не в силах была заставить себя с ней расстаться. Так где же она? Когда она придет — та ненависть, которой только и заслуживал человек, в очередной раз вставший у нее на пути? И почему она не может отыскать в себе этого чувства?
Ненависти не было, но не было и любви. Желание рассказать ему о том, что она чувствовала к нему последние два года, прошло, едва она увидела Клода на борту своего корабля. Но она не могла перестать желать его. Все в ней кричало об этом: глаза, губы, тело. Пусть невысказанное, ее желание почти физически ощущалось в тесной каюте.
Клод поднялся и сделал шаг. Он взял рубашку из ее дрожащих пальцев. Алексис по нескольку раз штопала прохудившуюся ткань на локтях, и Клод не мог не заметить этой трогательной детали.
— Ты часто ее носила? — тихо спросил он.
— Да.
Алексис потянула рубашку на себя, их кисти на миг соприкоснулись, и, словно обжегшись, она отдернула руку в тот же миг, что и он. Рубашка упала на пол. Алексис наклонилась, чтобы поднять ee… Клод бережно, на настойчиво предупредил ее. Алексис замерла.
— Почему?
Это слово, будто живое, вспорхнуло вверх, задев ее щеку, согрев ее, и Клоду показалось, что он увидел на щеке Алексис розоватый след.
Алексис прикоснулась к щеке ладонью, затем решительно сняла со своих плеч его руки, отступая назад. Ей стало трудно дышать; ее испугал и сам вопрос, и то, как она восприняла его.
Алексис решительно подняла рубашку, бережно и аккуратно сложила ее, расправляя складки.
— Это единственная вещь, которая у меня осталась от тебя. Единственная вещь, которая напоминала мне о том, что ты не плод моего воображения. — Замолчав и повернувшись к нему спиной, Алексис убрала рубашку в комод. — Я надевала ее только ночью, — тихо добавила она. — Спала в ней. Мне нравилось думать, что я сплю с тобой.
— А сейчас все изменилось, — полуутвердительно-полувопросительно сказал Клод.
— Ты знаешь сам, — ответила Алексис, снова поворачиваясь к нему лицом.
Слова ее разбили тишину, словно молоток хрупкое стекло, — все было названо своими именами.
Он знал о том, что между ними ничего не будет, уже в тот момент, когда брал в руки конверт с приказом, но лишь сейчас Клод понял, что до сих пор не смог с этим смириться. Он резко отвернулся, не в силах более выносить мягкий янтарный свет, льющийся из ее глаз. На его отчаянно громкий стук в дверь охранник отодвинул засов снаружи и выпустил Клода. Он ушел, не оглянувшись. Алексис скорее почувствовала, чем услышала, как опустился засов. Шаги за дверью стихли. Едва осознавая, что делает, Алексис вытащила из ботинка кинжал и метнула его в стену своей тюрьмы.
Лезвие глубоко вонзилось в дерево. Костяная ручка продолжала вибрировать, пока она, упав на постель, уставившись невидящими глазами в иллюминатор, боролась с собой, стараясь унять дрожь в губах и непрошеные слезы.
Несколькими часами позже Клод принес ей обед. Он оставил поднос на столе и ушел, не глядя на нее, а пустой поднос позже забрал Франк. Свет проникал в каюту только сквозь иллюминатор, и с наступлением вечера ее тюрьма погрузилась во мрак, лишив возможности созерцать хотя бы что-нибудь.
Алексис закрыла глаза и, сжавшись в комок, натянула на себя одеяло. Ей снились не моря, не битвы, не Клод, даже не ее тюрьма. Ей снилась девочка, которой когда-то была она сама, девочка, чей мир составляла горка черной сажи в углу.
Клод не спал в эту ночь. Стоя неподалеку от рулевого, он всматривался вдаль, не покажется ли на горизонте «Святая Мария». Если Алексис и была абсолютно уверена в своих людях, Клод не разделял ее веры. Он видел, какими взглядами провожали они своего капитана, и понимал, что они с большой неохотой подчинились приказу не затевать драки. Действительно, ее речь, когда она сообщила им о происшедшем, была исполнена величия. Ни намека на жертвенность и снисходительность — ничего, что могло бы задеть их чувства. Голос спокойный и уверенный, с той необходимой долей авторитарности, которая может гарантировать безусловное исполнение приказа. Они придут, думал Клод. Придут рано или поздно. Клод мечтал о том, чтобы это случилось поскорее.
Он думал о ней, спящей в его рубашке под мягким белым льном простыни; о том, как выглядит она во сне, когда на нее смотрит один только голубоватый месяц, заливая ее призрачным светом, очерчивая полутенями нежные округлости тела. Он вспоминал, как просыпался сам, как смотрел на нее, и она просыпалась тоже. Улыбка теплилась где-то в самых уголках ее губ, желание проявлялось в едва заметном наклоне головы, сопровождавшемся взмахом золотых волос — шелковисто-нежных и тоже отсвечивающих голубым.
Хватит, приказал себе Клод. Теперь уже не важно, чем она была для него, теперь он должен был видеть в ней лишь капитана Денти. Если явятся ее люди, они будут сражаться за своего капитана. Алексис была частью их жизни, их, а не его. И сейчас, запертая в четырех стенах каюты за крепким засовом, она принадлежала только себе.
— Я пришел вас сменить, капитан, — сообщил Лендис, возвращая Клода к реальности.
— Да, пожалуй, пора.
— Вы думаете, они придут? — спросил Лендис, принимая вахту.
— А вы нет?
— Я думаю, придут. И ребята считают так же.
— Так почему ее люди должны думать по-другому?
— Мне не слишком хочется встречаться с ними в бою, — покачав головой, признался Лендис.
Клод невесело усмехнулся.
— Разве мне этого хочется?
— Да, — последовал ответ.
Клод удивленно оглянулся на друга.
— И что вас заставляет так думать?
Глядя вдаль, Лендис ответил:
— Вы знаете не хуже остальных, что на этот раз у нее нет надежды на спасение, что бы она ни говорила. И если бы ее люди пришли к ней на помощь, всем, в том числе и вам, стало бы легче.
Клод угрюмо насупился.
— Чтобы я больше не слышал этого, Лендис. И нечего ссылаться на остальных. Забудьте об Алексис! Женщина, которую мы взяли в плен, — капитан Денти, и капитана Денти мы сейчас везем в Вашингтон! Никому из нас не станет легче от того, что мы будем мучиться и переживать. Мы только утратим бдительность, и она сразу воспользуется этим. Имейте в виду, я разберусь с любым, кто проявит малейшую нерешительность, когда будет приказано вздернуть ее на нок-pee!
Клод зашагал прочь, не заметив что Лендис улыбается ему вслед.
Лендис посмотрел на стоящего за штурвалом Тома Даниелса и по тому, как тот передернул плечами, понял, что он слышал все. И Лендис, и Том, как, впрочем, почти каждый на корабле, сильно сомневались в том, что капитан смог бы подать своим подчиненным пример, если бы повесить Денти приказали ему.
Готовясь ко сну, Клод думал о только что сказанном. Кого он пытался убедить: себя или Лендиса? Разве он властен над сознанием, над чувствами подчиненных? Не мог же он расколоть надвое каждого из своих моряков и раздвоиться сам. Алексис тоже была существом единым. Будучи капитаном Денти, она оставалась женщиной, которую он любил. Засыпая, Клод мечтал лишь о том моменте, когда моряки со «Святой Марии» заставят его действовать, освободив от тягостных раздумий.
Несколько дней прошло в монотонном однообразии. Алексис успела пересчитать количество досок, образующих пол ее каюты. Она успела дать имя каждому следу от сучка на потолке и научилась распознавать стражников по шагам. Она представляла себе лица людей, сменяющих друг друга на посту возле ее двери. Вот это Франк Спринджер, тонкокостный высокий парень с легкой и пружинистой, как и его имя, походкой. А вот его сменщик Майк Гаррисон — увалень, шагающий тяжело, чуть косолапо. Гарри Янга она узнавала по шаркающим шагам, отчего-то ассоциирующимся у нее с его кривоватой усмешкой. Зато Том Даниелс двигался с вальяжной грацией отменного фехтовальщика. Шаги его были почти неслышными, вкрадчивыми. Правда, Алексис не удавалось представить себе походку Форреста, зато он заявлял о себе громким кряхтеньем.
Клод все не приходил, хотя его шаги она узнала бы среди сотни других. В его поступи читался молчаливый вызов, самоуверенная надменность знающего себе цену человека. Победная поступь героя посреди восхищенной толпы. Его шаги звучали как шум аплодисментов.
Как раз сейчас она слышала те самые хлопки, что производили его сапоги, ступавшие по доскам пола кают-компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Так что же ты сделал? — нетерпеливо спросил Питер, постукивая носком сапога по палубе.
— Я положил ей в мешок кинжал, — шепотом признался мальчик.
Матросы сперва удивленно уставились на юнгу, а затем стали переглядываться, улыбаясь.
— Устами младенца… — тоном оракула провозгласил Уилкс, и тут же все засмеялись; про себя каждый подумал, что на месте Пича сделал бы то же самое.
Джордан пригладил непослушную светлую гриву.
— Ну что же, друзья! Никто из нас раньше не нарушал приказа, не так ли?
— Нет, — усмехаясь, моряки покачивали головами.
— Так почему же у нас сейчас так чертовски хорошо на душе? По рядам матросов пробежал смех. Быть может, Алексис и будет недовольна, да только что она сможет поделать? Питер подкинул мальчишку в воздух и усадил на свои могучие плечи. Со счастливой улыбкой юнга смотрел по сторонам. Все расходились по своим постам с такими же просветленными лицами. «Святая Мария» делала разворот.
— Вначале пойдем в Род-Таун, — сообщил Джордан. — Расскажем обо всем Грендону. А уж потом поплывем в Вашингтон. Если она собирается бежать, то ей понадобится средство передвижения, на котором она могла бы бежать!
Все закивали.
— Вы знаете, что она будет злиться, — добавил Джордан с серьезным выражением лица, но не выдержал и рассмеялся. — Вот уж она нас поболтает с раины на киль!
Глава 10
Прошел всего час заключения на борту «Конкорда», но Алексис этот час показался вечностью. Она смахнула ладонью остатки слез и обвела глазами каюту. Большую часть ее занимала кровать. Между кроватью и боковой стеной втиснулись туалетный столик и комод. К счастью, в каюте был иллюминатор, и именно он привлек внимание Алексис прежде всего. Она попыталась открыть его, но тщетно. После нескольких минут упорной работы, подкрепленной яростью и отчаянием, ей удалось распахнуть иллюминатор, но, увы, даже для ее стройного тела отверстие оказалось маловато. Прежде чем закрыть окошко в мир, Алексис глубоко вдохнула солоноватый морской воздух. Усевшись с размаху на кровать, она уставилась взглядом в стену. Как выбраться отсюда? Через иллюминатор? Но если даже она как-то сумеет протиснуться в него, сделать это в ближайшее время все равно не удастся. Придется терпеть до Вашингтона. Надежды на то, что она сможет добраться до берега вплавь, не было, как и другой надежды — что ее подберет проходящий корабль.
Итак, придется сидеть и ждать. Алексис не могла понять, почему Президент выбрал такой изуверский способ добиться встречи с нею. Арестовать ее! Обвинения были просто абсурдны! Не могли же они быть такими глупцами! Она бы помогла им сама. Еще немного, и она бы предложила им…
Алексис вскинула голову, услышав, что снаружи поднимают засов.
— Никого не желаю видеть, — крикнула она.
По-видимому, ее слова не произвели на того, кто стоял за дверью, никакого впечатления. Торопливо отвернувшись, Алексис насухо вытерла мокрое от слез лицо. Ей не хотелось, чтобы вошедший, кем бы он ни был, увидел свидетельства ее отчаяния.
— У вас нет выбора, капитан Денти, — ответил знакомый голос.
Клод вошел и закрыл за собой дверь.
— И вам нечего опасаться. За дверью стоит часовой.
— Я не боюсь вас. — Алексис спрятала за спину руки. Она ничего не могла с собой поделать: пальцы ее дрожали, сердце сковывал страх, природу которого она не могла понять. И все же источником этого страха мог быть только он — высокий и статный мужчина, заполнивший собой почти все свободное пространство маленькой каюты.
Клод ничего не сказал по поводу припухших век и покрасневших глаз пленницы, делая вид, что не замечает того, что он сделал с ней; а если и замечает, то не считает ее слезы достойными внимания. Он не мог отвести взгляд от ее наряда. Сейчас он искренне желал, чтобы на ней было что-то построже. В этом платье она казалась такой ранимой, такой хрупкой. Но вот Алексис справилась с собой, взглянула ему в глаза — и сразу перестала казаться жалкой. Она более не была беспомощным созданием. Ее золотые глаза напомнили Клоду о том, что перед ним была женщина, которую он хотел, но не мог иметь. Когда Клод заговорил, голос его был полон горечи.
— Есть вещи, которые нам надо прояснить с самого, начала, капитан Денти. Гарри сказал, что вы не стали разговаривать ни с ним, ни с Джоном. Я бы не хотел, чтобы вы относились к ним как к мерзавцам. Они уважают вас, и, презирая их, вы заставляете их страдать.
Алексис вскочила с кровати. Подбоченясь, расставив для устойчивости ноги, она тряхнула головой и решительно вздернула подбородок.
— Что ж, капитан Клод. Давайте расставим все точки. Я впервые слышу, чтобы от пленника требовали любезного отношения к своим тюремщикам. И я отказываюсь брать на себя вину за их оскорбленные чувства. Не я, они сами покрыли себя позором! Я не принуждала их делать гнусности!
Клод ничего не сказал. Собственно, и говорить тут было не о чем.
Алексис спокойно прошла мимо Клода к мешку с одеждой и принялась разбирать вещи. Заметив замешательство Танкера, она засмеялась.
— Вы можете сесть на кровать, капитан Клод. Апартаменты, которые вы предоставляете пленникам, не рассчитаны на прием посетителей.
Клод тут же безмятежно растянулся на кровати, закинув руки за голову. Он не замечал или не хотел замечать того, что Алексис готова была броситься на него с кулаками за ту бесцеремонность, с которой он распоряжался в ее каюте.
— Быть может, эти апартаменты и невелики, зато надежно охраняются.
— Вам виднее, — с насмешкой откликнулась Алексис. — Скажите, капитан, почему вы не дали мне взять Траверса? Вы же знали, что я почти у цели. Вы могли бы подождать и захватить меня после.
— Траверс мог вас убить, — не меняя интонации, ответил Клод.
— Риск — дело благородное, к тому же рисковала я, а не вы.
— Вот именно. Я не мог рисковать: командование приказало мне доставить вас в Вашингтон живой.
Алексис предпочла не отвечать, продолжая разбирать вещи. Глядя на нее, Клод не мог оставаться равнодушным к непринужденной грациозности ее движений, красоте ее тела… Вот она достала пару бежевых брюк, разгладила их и, аккуратно сложив, убрала в выдвижной ящик комода. Затем достала рубашку и точно так же аккуратно сложила ее. Он не мог оторвать взгляда от этих рук, ласкающих материал, тех самых рук, что некогда ласкали его обнаженную плоть.
— Я скучал по тебе, Алекс, — внезапно сказал он и тут же пожалел об этом.
Она мгновенно отреагировала на его слова, хотя и не произнесла ни слова. Алексис замерла, словно застыла на мгновение, уставившись в мешок. Секундное замешательство — и она продолжила свою работу как ни в чем не бывало.
Но Клод льстил себе, думая, что именно его слова послужили причиной внезапной перемены, происшедшей с Алексис. В тот самый момент, когда прозвучало его признание, рука ее коснулась холодного металла. Алексис едва не рассмеялась. Ох уж этот Пич! Мысленно она поблагодарила его за этот подарок, за его попытку помочь ей. Незаметно Алексис опустила нож в высокий ботинок, затем как ни в чем не бывало достала ботинки из мешка и поставила у кровати. Только после этого она вспомнила о сказанном Клодом и украдкой бросила взгляд в его сторону. Судя по всему, он уже жалел о своей откровенности. Медленно Алексис повернулась лицом к Таннеру, чувствовавшему себя на ее постели так легко, так естественно. Он мало изменился за два года. Густые, медно-рыжие волосы стали чуть длиннее и вились на концах. Под темно-синим форменным кителем и белыми брюками проступали бугры мышц. Она помнила его тело на ощупь, знала, каким жарким оно могло быть. Рубашка, открытая у ворота, позволяла видеть, как пульсирует у него жилка на шее. Внезапно Алексис заметила, как участился его пульс. Вот он замер — перестал дышать. Его зеленые глаза притягивали ее все ближе. Она теряла волю к борьбе. Его губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать или, может быть, поцеловать ее.
Алексис резким движением отвернулась, склонившись над мешком. Доставая свой черный шелковый костюм и не глядя на Клода, она тихо шепнула:
— Я тоже скучала по тебе, Клод.
Он закрыл глаза. Если бы она взяла плеть и хлестнула его по лицу, ему и то не было бы так больно. Но еще больнее было бы услышать холодный ответ на слова, которые он так и не решился произнести, на его признание в любви.
Ему показалось или он действительно услышал звук, похожий на всхлип. Клод открыл глаза в тот момент, когда Алексис доставала со дна мешка рубашку — его, Клода, рубашку. Подняв глаза от своего талисмана, Алексис увидела, что и Клод узнал некогда принадлежавшую ему вещь. Ей хотелось швырнуть эту рубашку ему в лицо, но она не в силах была заставить себя с ней расстаться. Так где же она? Когда она придет — та ненависть, которой только и заслуживал человек, в очередной раз вставший у нее на пути? И почему она не может отыскать в себе этого чувства?
Ненависти не было, но не было и любви. Желание рассказать ему о том, что она чувствовала к нему последние два года, прошло, едва она увидела Клода на борту своего корабля. Но она не могла перестать желать его. Все в ней кричало об этом: глаза, губы, тело. Пусть невысказанное, ее желание почти физически ощущалось в тесной каюте.
Клод поднялся и сделал шаг. Он взял рубашку из ее дрожащих пальцев. Алексис по нескольку раз штопала прохудившуюся ткань на локтях, и Клод не мог не заметить этой трогательной детали.
— Ты часто ее носила? — тихо спросил он.
— Да.
Алексис потянула рубашку на себя, их кисти на миг соприкоснулись, и, словно обжегшись, она отдернула руку в тот же миг, что и он. Рубашка упала на пол. Алексис наклонилась, чтобы поднять ee… Клод бережно, на настойчиво предупредил ее. Алексис замерла.
— Почему?
Это слово, будто живое, вспорхнуло вверх, задев ее щеку, согрев ее, и Клоду показалось, что он увидел на щеке Алексис розоватый след.
Алексис прикоснулась к щеке ладонью, затем решительно сняла со своих плеч его руки, отступая назад. Ей стало трудно дышать; ее испугал и сам вопрос, и то, как она восприняла его.
Алексис решительно подняла рубашку, бережно и аккуратно сложила ее, расправляя складки.
— Это единственная вещь, которая у меня осталась от тебя. Единственная вещь, которая напоминала мне о том, что ты не плод моего воображения. — Замолчав и повернувшись к нему спиной, Алексис убрала рубашку в комод. — Я надевала ее только ночью, — тихо добавила она. — Спала в ней. Мне нравилось думать, что я сплю с тобой.
— А сейчас все изменилось, — полуутвердительно-полувопросительно сказал Клод.
— Ты знаешь сам, — ответила Алексис, снова поворачиваясь к нему лицом.
Слова ее разбили тишину, словно молоток хрупкое стекло, — все было названо своими именами.
Он знал о том, что между ними ничего не будет, уже в тот момент, когда брал в руки конверт с приказом, но лишь сейчас Клод понял, что до сих пор не смог с этим смириться. Он резко отвернулся, не в силах более выносить мягкий янтарный свет, льющийся из ее глаз. На его отчаянно громкий стук в дверь охранник отодвинул засов снаружи и выпустил Клода. Он ушел, не оглянувшись. Алексис скорее почувствовала, чем услышала, как опустился засов. Шаги за дверью стихли. Едва осознавая, что делает, Алексис вытащила из ботинка кинжал и метнула его в стену своей тюрьмы.
Лезвие глубоко вонзилось в дерево. Костяная ручка продолжала вибрировать, пока она, упав на постель, уставившись невидящими глазами в иллюминатор, боролась с собой, стараясь унять дрожь в губах и непрошеные слезы.
Несколькими часами позже Клод принес ей обед. Он оставил поднос на столе и ушел, не глядя на нее, а пустой поднос позже забрал Франк. Свет проникал в каюту только сквозь иллюминатор, и с наступлением вечера ее тюрьма погрузилась во мрак, лишив возможности созерцать хотя бы что-нибудь.
Алексис закрыла глаза и, сжавшись в комок, натянула на себя одеяло. Ей снились не моря, не битвы, не Клод, даже не ее тюрьма. Ей снилась девочка, которой когда-то была она сама, девочка, чей мир составляла горка черной сажи в углу.
Клод не спал в эту ночь. Стоя неподалеку от рулевого, он всматривался вдаль, не покажется ли на горизонте «Святая Мария». Если Алексис и была абсолютно уверена в своих людях, Клод не разделял ее веры. Он видел, какими взглядами провожали они своего капитана, и понимал, что они с большой неохотой подчинились приказу не затевать драки. Действительно, ее речь, когда она сообщила им о происшедшем, была исполнена величия. Ни намека на жертвенность и снисходительность — ничего, что могло бы задеть их чувства. Голос спокойный и уверенный, с той необходимой долей авторитарности, которая может гарантировать безусловное исполнение приказа. Они придут, думал Клод. Придут рано или поздно. Клод мечтал о том, чтобы это случилось поскорее.
Он думал о ней, спящей в его рубашке под мягким белым льном простыни; о том, как выглядит она во сне, когда на нее смотрит один только голубоватый месяц, заливая ее призрачным светом, очерчивая полутенями нежные округлости тела. Он вспоминал, как просыпался сам, как смотрел на нее, и она просыпалась тоже. Улыбка теплилась где-то в самых уголках ее губ, желание проявлялось в едва заметном наклоне головы, сопровождавшемся взмахом золотых волос — шелковисто-нежных и тоже отсвечивающих голубым.
Хватит, приказал себе Клод. Теперь уже не важно, чем она была для него, теперь он должен был видеть в ней лишь капитана Денти. Если явятся ее люди, они будут сражаться за своего капитана. Алексис была частью их жизни, их, а не его. И сейчас, запертая в четырех стенах каюты за крепким засовом, она принадлежала только себе.
— Я пришел вас сменить, капитан, — сообщил Лендис, возвращая Клода к реальности.
— Да, пожалуй, пора.
— Вы думаете, они придут? — спросил Лендис, принимая вахту.
— А вы нет?
— Я думаю, придут. И ребята считают так же.
— Так почему ее люди должны думать по-другому?
— Мне не слишком хочется встречаться с ними в бою, — покачав головой, признался Лендис.
Клод невесело усмехнулся.
— Разве мне этого хочется?
— Да, — последовал ответ.
Клод удивленно оглянулся на друга.
— И что вас заставляет так думать?
Глядя вдаль, Лендис ответил:
— Вы знаете не хуже остальных, что на этот раз у нее нет надежды на спасение, что бы она ни говорила. И если бы ее люди пришли к ней на помощь, всем, в том числе и вам, стало бы легче.
Клод угрюмо насупился.
— Чтобы я больше не слышал этого, Лендис. И нечего ссылаться на остальных. Забудьте об Алексис! Женщина, которую мы взяли в плен, — капитан Денти, и капитана Денти мы сейчас везем в Вашингтон! Никому из нас не станет легче от того, что мы будем мучиться и переживать. Мы только утратим бдительность, и она сразу воспользуется этим. Имейте в виду, я разберусь с любым, кто проявит малейшую нерешительность, когда будет приказано вздернуть ее на нок-pee!
Клод зашагал прочь, не заметив что Лендис улыбается ему вслед.
Лендис посмотрел на стоящего за штурвалом Тома Даниелса и по тому, как тот передернул плечами, понял, что он слышал все. И Лендис, и Том, как, впрочем, почти каждый на корабле, сильно сомневались в том, что капитан смог бы подать своим подчиненным пример, если бы повесить Денти приказали ему.
Готовясь ко сну, Клод думал о только что сказанном. Кого он пытался убедить: себя или Лендиса? Разве он властен над сознанием, над чувствами подчиненных? Не мог же он расколоть надвое каждого из своих моряков и раздвоиться сам. Алексис тоже была существом единым. Будучи капитаном Денти, она оставалась женщиной, которую он любил. Засыпая, Клод мечтал лишь о том моменте, когда моряки со «Святой Марии» заставят его действовать, освободив от тягостных раздумий.
Несколько дней прошло в монотонном однообразии. Алексис успела пересчитать количество досок, образующих пол ее каюты. Она успела дать имя каждому следу от сучка на потолке и научилась распознавать стражников по шагам. Она представляла себе лица людей, сменяющих друг друга на посту возле ее двери. Вот это Франк Спринджер, тонкокостный высокий парень с легкой и пружинистой, как и его имя, походкой. А вот его сменщик Майк Гаррисон — увалень, шагающий тяжело, чуть косолапо. Гарри Янга она узнавала по шаркающим шагам, отчего-то ассоциирующимся у нее с его кривоватой усмешкой. Зато Том Даниелс двигался с вальяжной грацией отменного фехтовальщика. Шаги его были почти неслышными, вкрадчивыми. Правда, Алексис не удавалось представить себе походку Форреста, зато он заявлял о себе громким кряхтеньем.
Клод все не приходил, хотя его шаги она узнала бы среди сотни других. В его поступи читался молчаливый вызов, самоуверенная надменность знающего себе цену человека. Победная поступь героя посреди восхищенной толпы. Его шаги звучали как шум аплодисментов.
Как раз сейчас она слышала те самые хлопки, что производили его сапоги, ступавшие по доскам пола кают-компании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56