Тряхнув головой, она протерла глаза и еще раз посмотрела на лицо богини цветов, парящей с Зефиром в воздухе. Господи! Ведь это она'. Ее лицо смотрит на нее в эту минуту, оно навеки останется на холсте, пережив столетия! У Венеры – ее тело, а у Флоры – ее лицо, лицо Анны Нимейер из Гамбурга.У нее закружилась голова. Невероятно! Анна знала каждый штрих в этой картине, часами простаивая перед ней в Уффици, подолгу изучала подлинник, видела многочисленные репродукции в книгах и на открытках. Однако ей никогда не приходило в голову, что Флора так на нее похожа.Анна совсем запуталась, не веря собственным глазам и с трудом подавляя в себе истерический смех. Как можно представить себя на портрете XV века? Это какое-то безумие.– Удивлены? – спросил насмешливый голос за ее спиной. – Или испуганы? Художник угадал то, о чем вы даже не подозревали?– Ни то, ни другое, – не оборачиваясь, холодно ответила Анна. Она не хотела, чтобы Козимо видел ее лицо. Он был слишком проницателен, чтобы, глядя на нее, убедиться в своей правоте. Она не желала его триумфа. И незачем ей обсуждать с ним эту картину. – Я восхищена тем, как изображена Венера, как выписаны розы, словно чувствуешь их аромат. Вы не находите?– Вы разбираетесь в живописи? – вместо ответа спросил Козимо. В его голосе не было насмешки или иронии. Она бросила на него быстрый взгляд, но в этот момент его глаза были устремлены на картину.– Не осмелюсь назвать себя знатоком живописи и непредвзятым критиком. Возможно, я не авторитет в этой области, – ответила Анна, – но я искренно люблю искусство и всегда знаю, что мне нравится, а что нет.– Да, искусство изобрели боги, чтобы украсить земную жизнь. – Поглощенный созерцанием Венеры, Козимо медленно качал головой. – Признаюсь, что недооценивал таланта Боттичелли. Мне никогда не приходило в голову заказать ему картину, чтобы повесить ее в своем доме. Во Флоренции есть художники и подаро-витее. Но эта картина подлинный шедевр. Художнику, способному создать такое произведение искусства, многoe можно простить, даже весьма посредственные работы. «Рождение Венеры» сделает бессмертным его имя. – Козимо вздохнул. – Завидую Лоренцо. Как вы полагаете, синьорина Анна, не согласится ли Лоренцо уступить мне эту работу? Конечно, не сегодня и не завтра – когда-нибудь, когда она ему надоест и он захочет заказать себе другую?– Не знаю, – сказала Анна, думая о Джулиано, которого Боттичелли увековечил в своей картине. Джулиано, который скоро погибнет. Не пройдет и года. Сможет ли Лоренцо добровольно расстаться с тем, что напоминает ему радостную улыбку его любимого брата? Навряд ли. И все же… – Но я уверена, что когда-нибудь картина будет принадлежать вам. Не забывайте, Козимо, что, в отличие от Лоренцо и других членов вашей семьи, у вас еще есть время. У вас много времени впереди. Десять или пятьдесят лет – это для вас миг. Даже если вы сто лет будете ждать картину, это пустяк для вас. У вас будет еще четыреста лет впереди, чтобы наслаждаться картиной и вспоминать тех, кого вы пережили.Козимо побледнел, но выдержал взгляд Анны.– Вы позволяете себе судить о вещах исходя из понятий вашего времени, далеких от нынешних, – тихо проговорил он так, чтобы их никто не слышал. – Но если бы вы знали то, что знаю я, вы были бы осмотрительнее в своих суждениях.Анна не успела возразить: Козимо быстро повернулся и зашагал прочь. Она поняла, что допустила ошибку, и рассердилась на себя. Козимо так хорошо был настроен. Кто ее дергал за язык? Зачем она наговорила ему уйму колкостей и упустила единственную возможность расспросить об эликсире?Расстроенная своим промахом, Анна поплелась к буфету, взяла конфету в виде обсыпанного миндальной крошкой шарика – их была целая пирамида, возвышавшаяся на серебряном блюде. Анна узнала этот деликатес. Однажды такой конфетой ее угостил Козимо, на том злосчастном маскараде, и даже рассказал о старинном рецепте их приготовления. Правда, тогда он умолчал, что это «фирменное» блюдо семьи Медичи. Тогда… Анна начисто забыла, сколько же времени она живет в XV веке. В сущности, она уже не рвалась домой. Потянувшись за второй конфетой, она вдруг почувствовала чье-то холодное прикосновение. Анна вздрогнула и обернулась – перед ней стояла Джованна. Она тоже что-то жевала и, казалось, не замечала Анну, но ее рука едва коснулась руки Анны и что-то незаметно сунула ей. Не успела Анна произнести и слова, как Джованна исчезла. Изумленная, Анна проводила ее взглядом, потом взглянула на свою ладонь. Там лежал маленький, скомканный клочок пергамента с оборванными краями. По-видимому, Джованна вырвала его откуда-то. Возможно, из тетради или альбома. Развернув его, она прочла строки, написанные торопливой рукой:«Завтра после обеда я покажу вам дневник. Он у меня. Жду вас в часовне. Постарайтесь, чтобы вас никто не видел».Анна скомкала клочок и сунула его в сумочку. Завтра она все узнает. Она сгорала от нетерпения. Что скажет Джованна?– Моя Флора! – раздался голос Джулиано. Он подошел к ней с распростертыми объятиями и нежно поцеловал ее. – Почему ты грустишь? Тебя снова огорчил мой кузен Козимо? Не обращай на него внимания. Ты ведь знаешь, у него не все дома. Сегодня не тот день, когда красивой девушке стоит расстраиваться из-за какого-то безумца. Давай веселиться. А завтра, если хочешь, поговорим о моем смурном кузене. Идем танцевать, дорогая!Джулиано обнял ее за талию, и они закружились в танце. Его улыбка, юношеская страсть были настолько заразительны, что Анна забыла обо всем на свете.А завтра? Будет день – будет пища. Сегодня ей все равно не разгадать загадки. Так почему не повеселиться и не насладиться праздником?!
Ад
Солнце стояло почти в зените, когда служанка раскрыла шторы. Сквозь облака на зимнем сером небе пробивался слабый свет. Анна с трудом открыла заспанные глаза. Она находилась в одной из бесчисленных гостевых комнат загородной виллы Медичи. Кровать была удобной, но в ней имелся один недостаток: Анна была одна. В XV веке добрачные отношения не одобрялись официально, хотя в средневековой литературе немало примеров, опровергающих это правило.– Молодой синьор Джулиано уже проснулся? – спросила она служанку, которая в этот момент наливала горячую воду в таз для мытья.– Да, синьорина, он уже несколько часов назад позавтракал и отправился верхом на прогулку. Он приказал не будить и не беспокоить вас до обеда.Вздохнув, Анна поднялась с постели. Хорошо бы еще поспать. Вчера славно попраздновали, много ели, пили и танцевали. Когда она ложилась спать, усталая и, как водится, немного подвыпившая, где-то поблизости, во дворе уже пропели первые петухи. Как ей хотелось побыть подольше с Джулиано, прогуляться по полям верхом на лошади. Ближайшие два дня придется провести под неусыпным оком других гостей и, разумеется, Клариче. О том, чтобы побыть наедине, не могло быть и речи.Анна встала с кровати и прошла к умывальному столику. В лицо ударил густой пар от горячей воды. Анне стало дурно: закружилась голова, зашумело в ушах. В глазах запрыгали черные точки.– Синьорина, что с вами? – спросила встревоженная служанка. – Вы побледнели… Присядьте.Она придвинула ей небольшую скамейку, и Анна, поблагодарив служанку, села.– Синьорина, послать за молодым синьором Джулиано?– Спасибо, – слабо проговорила Анна, уткнувшись лицом в ладони. – Не надо. Мне уже лучше.Шум в ушах прекратился. Ночью она мало спала. «Наверное, перепады с давлением», – решила Анна. Она собралась перед обедом немного пройтись на свежем воздухе, хотя бы здесь, во дворе, а потом можно выйти к гостям. Видеть фальшивую озабоченность на лице Клариче совсем не хотелось.
Обеденный стол занимал почти половину парадного зала. Здесь собрались, как минимум, пятьдесят человек. Козимо сел в крайнем углу стола, стараясь избежать общения, но оказался соседом сидящего справа от него тучного лысого торговца сукном, напоминавшего борова, и не менее дородной, молодящейся дамы – слева. На ней было туго обтягивающее фигуру платье отвратительного младенчески-розового цвета, грозящее расползтись по швам в области полновесной груди и утопающего в жировых складках живота. Время от времени она демонстративно касалась внушительного бюста, предоставляя Козимо доступ к глубинам ее декольте, и без устали бороздила своими локтями его несчастные ребра.Торговец сукном пытался вовлечь Козимо в беседу, касавшуюся количества и качества тканей, реализованных им в последнее время. С трудом подавляя зевоту, во избежание попадания брызжущей из торговца слюны, Козимо закрыл рот платком. Не выдержав испытания, он отвернулся, изобразив приступ кашля.«После торжества надо было вернуться домой, – думал Козимо. – Зачем я остался здесь?» Конечно, в доме Лоренцо достаточно места, чтобы разместиться всем; кто пожелает заночевать: удобные кровати, камины топятся всю ночь невидимыми и бессловесными слугами, а завтрак выше всяких похвал. Козимо уловил в глазах Клариче надежду, что он откажется от ее предложения остаться ночевать, но не мог удержаться от соблазна пообщаться с ее гостями, послушать искусственный, истерический смех дам, попахивающих потом, хотя все это были вполне состоятельные люди. Большинство из них, правда, остались в душе крестьянами и мелкими, малокультурными лавочниками, какими и были некогда. Со временем они разбогатели, однако единственной книгой, которую держали в руках, был бухгалтерский гроссбух, а дорогие духи, которые они легко могли себе позволить, им заменяли мыло и ванну.Жаль, что рядом нет его верного Ансельмо. После удачно разыгранного приступа кашля соседи по столу оставили его в покое и даже игнорировали. Сейчас они перекидывались словами прямо через него, словно он был пустым местом. По этикету Ансельмо не имел права сидеть за этим столом. Его место – на кухне, со слугами. Там наверняка веселее и можно получить ценнейшую информацию о хозяевах. Козимо же должен мучиться среди этих господ. Толстый сосед случайно положил мясистую руку на его колени, и Козимо брезгливо, двумя пальцами отодвинул ее. Торговец ничего не заметил. Надо бы встать и уйти, но – нельзя! Клариче, эта ханжа и лицемерка, до смерти обидится. Она не любила Козимо, и это чувство было взаимное. Но ради Лоренцо (в отличие от супруги, он был приличным человеком) Козимо решил выдержать до конца.Чтобы отвлечься от неприятного соседа, он начал изучать присутствующих. Все это были известные во Флоренции лица – одни менее, другие – более знаменитые. Вот сидит Сандро Боттичелли в окружении двух молодых, не слишком привлекательных дам и что-то горячо обсуждает с ними. Возможно, они собираются заказать ему свои портреты. По выражению лица видно, что он не в восторге от этой идеи, но дамам, кажется, все равно, что о них думает художник.«Да, ему тоже не позавидуешь», – подумал Козимо, впервые почувствовав симпатию к живописцу. Взгляд Козимо скользил дальше по столу, остановившись на Джулиано и Анне. Зефир и Флора. Козимо попал в точку, и у него заныло под ложечкой. А они подходят друг другу. Красивая пара. Оба хороши. В Джулиано ключом бьет жизнь: глаза горят, щеки розовые, будто только что выкупался в горном ручье. По его виду не скажешь, что лег спать только под утро. Он оживленно беседовал с Анной, и его улыбка и взгляд были красноречивее, чем тысячи слов.«Не удивлюсь, если до конца года за этим столом будут праздновать их свадьбу», – подумал Козимо. – Джулиано ведет себя как жених, от любви потерявший голову. Как это только терпит Клариче? И что по этому поводу думает сама синьорина Анна?»Козимо внимательнее наблюдал за ней. Анна смотрела на Джулиано с обожанием, впрочем, как и он на нее. Правда, сегодня она показалась ему бледнее, чем прежде: вокруг глаз темные круги, держит носовой платок у носа – видимо, «благоухание», исходящее от некоторых дам, ей так же, как и ему, неприятно.«Черт бы тебя побрал, Джулиано, – негодовал Козимо, – эта женщина не для тебя». Это он, Козимо, подходящая для нее пара. Что, если еще не все потеряно? Она же сказала, что у него впереди много времени. Намного больше, чем у Джулиано. Надо дать ей несколько капель эликсира и подождать, когда истлеют кости Джулиано. Оплакивай спокойно своего Джулиано. А потом… Когда-нибудь ты все равно станешь моею. Мы пройдем через века, и мир будет у наших ног.Козимо вздрогнул. Неужели это его собственные мысли? Ведь он не верит в демонов, толкающих людей на зло. Но лучше верить в демонов, нашептывающих такие мысли, чем сознавать, что эти мысли – порождение его собственной души. Он быстро отвел взгляд от Анны.За столом появились Лоренцо и Клариче, свеженькие, хорошо причесанные, с сияющими лицами, как всегда, безупречно одетые. Принять две сотни гостей, из которых пятьдесят человек остались ночевать в доме, – дело нешуточное, но по их виду этого не скажешь. Козимо считал такие приемы чистейшей показухой. Ведь он хорошо знал супругу своего кузена, которая только и ждала момента, когда все гости наконец разъедутся.Места за столом рядом с Лоренцо и Клариче были еще свободны. «Кому же предназначаются эти почетные места?» – подумал Козимо. Ответ не замедлил явиться в лице донны Лючии и Джакомо де Пацци.Козимо был ошеломлен. Кто бы мог подумать, что именно эти двоим, с кем он избегал встречи, предоставлялись самые почетные места. В начале вечера при их приближении он удалялся в сторону, скрывался за занавесами, прятался за широкими спинами купцов или сливался с массой танцующих – всегда находились дамы, желающие с ним покружиться в танце. Но здесь, за длинным столом, от их глаз не укрыться. Спрятаться не за кем. Бежать некуда. Козимо был бессилен перед Пацци.Слуга помог донне Лючии усесться на стул. Она улыбнулась Лоренцо, кивнула Клариче и окинула взглядом сидящих, словно ища кого-то.«Меня, – мелькнуло в голове Козимо. – Меня ищет. Глупо надеяться, что от нее скрыли факт моего присутствия. Старая ворона отлично знает, что я здесь».Донна Лючия наградила Козимо ледяным взглядом. Она готова была выцарапать ему глаза, считая его виновным во всех смертных грехах: в разладе с семьей Медичи, в загубленной жизни Джованны.Козимо тоже наблюдал за происходящим. Джованны за столом не было. Ничего удивительного. Она часто болела и не выходила из дома. И вдруг! У него встал ком в горле. Джованна! Бедное существо! Глядя на нее, невозможно было представить, что когда-то это была цветущая, молодая красавица. Вместо того чтобы выйти замуж, родить детей и обрести семейное счастье, она предпочла безбрачие. Она высохла, как гроздь винограда, которую забыли снять с лозы. Почему она не вышла замуж? В претендентах на ее руку недостатка не было. Уж не Джакомо ли, безумно любивший свою сестру, препятствовал ее браку? Не хотел отдавать ее другому мужчине? Отвергал каждого жениха, пока все не разбежались?Козимо снова перевел взгляд на Джакомо. Они давно не виделись, избегая встреч, а если случайно оказывались в одном месте, то безмолвно проходили мимо друг друга. Каждый раз, когда он видел Джакомо, взгляд его бывшего друга пронзал его, словно удар кинжала. А было время, когда он поверял ему все свои тайны, – и в детстве, и в ранней молодости. Вместе они спасали бродячих котов, вместе воровали сладкие пирожки в пекарне горбатого булочника или, забравшись на старое дерево, рассказывали друг другу о строгостях в родительском доме, о первых любовных приключениях. Эликсир перевернул их жизнь. Козимо отдал бы все на свете, чтобы вернуть тот день, вычеркнуть его из жизни, когда они встретились с гадалкой. Если бы тогда он не вытащил силой Джакомо из их семейной церкви, вся жизнь пошла бы по-другому.Джакомо сидел за столом с самым невозмутимым видом, будто между ними ничего не произошло. Козимо знал, что о нем говорят все эти гости, все слуги, все жители Флоренции: «Какой милый синьор Джакомо де Пацци!», «Какой приветливый и щедрый», «Какой скромный, несмотря на богатство, и о бедняках не забывает», «О нем дурного слова не скажешь», «Каждый день посещает мессу» и т. п. Козимо посмеивался над этими слухами. Никто не знал, что немногочисленная челядь, живущая в доме Джакомо, от страха говорит только шепотом, а родная сестра на ночь запирает на засов свою комнату. Никто не знал истинного Джакомо, не видел безумного блеска в его глазах, когда он рассказывал Козимо о смерти своего отчима. Козимо был единственным, до кого дошел смысл его улыбки, когда тот поднял бокал вина в его честь. Козимо понял, что Джакомо что-то замышляет.На это указывало многое: выражение губ, характерная складка на лбу, особый блеск в его глазах. Кто-то бы счел это признаком его веселого настроения. Но Козимо знал, какая буря бушует в его голове. То, что многие приняли за улыбку, на самом деле было злорадством, демонической радостью от сознания того, что он обладает секретом эликсира, о котором Козимо даже не догадывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Ад
Солнце стояло почти в зените, когда служанка раскрыла шторы. Сквозь облака на зимнем сером небе пробивался слабый свет. Анна с трудом открыла заспанные глаза. Она находилась в одной из бесчисленных гостевых комнат загородной виллы Медичи. Кровать была удобной, но в ней имелся один недостаток: Анна была одна. В XV веке добрачные отношения не одобрялись официально, хотя в средневековой литературе немало примеров, опровергающих это правило.– Молодой синьор Джулиано уже проснулся? – спросила она служанку, которая в этот момент наливала горячую воду в таз для мытья.– Да, синьорина, он уже несколько часов назад позавтракал и отправился верхом на прогулку. Он приказал не будить и не беспокоить вас до обеда.Вздохнув, Анна поднялась с постели. Хорошо бы еще поспать. Вчера славно попраздновали, много ели, пили и танцевали. Когда она ложилась спать, усталая и, как водится, немного подвыпившая, где-то поблизости, во дворе уже пропели первые петухи. Как ей хотелось побыть подольше с Джулиано, прогуляться по полям верхом на лошади. Ближайшие два дня придется провести под неусыпным оком других гостей и, разумеется, Клариче. О том, чтобы побыть наедине, не могло быть и речи.Анна встала с кровати и прошла к умывальному столику. В лицо ударил густой пар от горячей воды. Анне стало дурно: закружилась голова, зашумело в ушах. В глазах запрыгали черные точки.– Синьорина, что с вами? – спросила встревоженная служанка. – Вы побледнели… Присядьте.Она придвинула ей небольшую скамейку, и Анна, поблагодарив служанку, села.– Синьорина, послать за молодым синьором Джулиано?– Спасибо, – слабо проговорила Анна, уткнувшись лицом в ладони. – Не надо. Мне уже лучше.Шум в ушах прекратился. Ночью она мало спала. «Наверное, перепады с давлением», – решила Анна. Она собралась перед обедом немного пройтись на свежем воздухе, хотя бы здесь, во дворе, а потом можно выйти к гостям. Видеть фальшивую озабоченность на лице Клариче совсем не хотелось.
Обеденный стол занимал почти половину парадного зала. Здесь собрались, как минимум, пятьдесят человек. Козимо сел в крайнем углу стола, стараясь избежать общения, но оказался соседом сидящего справа от него тучного лысого торговца сукном, напоминавшего борова, и не менее дородной, молодящейся дамы – слева. На ней было туго обтягивающее фигуру платье отвратительного младенчески-розового цвета, грозящее расползтись по швам в области полновесной груди и утопающего в жировых складках живота. Время от времени она демонстративно касалась внушительного бюста, предоставляя Козимо доступ к глубинам ее декольте, и без устали бороздила своими локтями его несчастные ребра.Торговец сукном пытался вовлечь Козимо в беседу, касавшуюся количества и качества тканей, реализованных им в последнее время. С трудом подавляя зевоту, во избежание попадания брызжущей из торговца слюны, Козимо закрыл рот платком. Не выдержав испытания, он отвернулся, изобразив приступ кашля.«После торжества надо было вернуться домой, – думал Козимо. – Зачем я остался здесь?» Конечно, в доме Лоренцо достаточно места, чтобы разместиться всем; кто пожелает заночевать: удобные кровати, камины топятся всю ночь невидимыми и бессловесными слугами, а завтрак выше всяких похвал. Козимо уловил в глазах Клариче надежду, что он откажется от ее предложения остаться ночевать, но не мог удержаться от соблазна пообщаться с ее гостями, послушать искусственный, истерический смех дам, попахивающих потом, хотя все это были вполне состоятельные люди. Большинство из них, правда, остались в душе крестьянами и мелкими, малокультурными лавочниками, какими и были некогда. Со временем они разбогатели, однако единственной книгой, которую держали в руках, был бухгалтерский гроссбух, а дорогие духи, которые они легко могли себе позволить, им заменяли мыло и ванну.Жаль, что рядом нет его верного Ансельмо. После удачно разыгранного приступа кашля соседи по столу оставили его в покое и даже игнорировали. Сейчас они перекидывались словами прямо через него, словно он был пустым местом. По этикету Ансельмо не имел права сидеть за этим столом. Его место – на кухне, со слугами. Там наверняка веселее и можно получить ценнейшую информацию о хозяевах. Козимо же должен мучиться среди этих господ. Толстый сосед случайно положил мясистую руку на его колени, и Козимо брезгливо, двумя пальцами отодвинул ее. Торговец ничего не заметил. Надо бы встать и уйти, но – нельзя! Клариче, эта ханжа и лицемерка, до смерти обидится. Она не любила Козимо, и это чувство было взаимное. Но ради Лоренцо (в отличие от супруги, он был приличным человеком) Козимо решил выдержать до конца.Чтобы отвлечься от неприятного соседа, он начал изучать присутствующих. Все это были известные во Флоренции лица – одни менее, другие – более знаменитые. Вот сидит Сандро Боттичелли в окружении двух молодых, не слишком привлекательных дам и что-то горячо обсуждает с ними. Возможно, они собираются заказать ему свои портреты. По выражению лица видно, что он не в восторге от этой идеи, но дамам, кажется, все равно, что о них думает художник.«Да, ему тоже не позавидуешь», – подумал Козимо, впервые почувствовав симпатию к живописцу. Взгляд Козимо скользил дальше по столу, остановившись на Джулиано и Анне. Зефир и Флора. Козимо попал в точку, и у него заныло под ложечкой. А они подходят друг другу. Красивая пара. Оба хороши. В Джулиано ключом бьет жизнь: глаза горят, щеки розовые, будто только что выкупался в горном ручье. По его виду не скажешь, что лег спать только под утро. Он оживленно беседовал с Анной, и его улыбка и взгляд были красноречивее, чем тысячи слов.«Не удивлюсь, если до конца года за этим столом будут праздновать их свадьбу», – подумал Козимо. – Джулиано ведет себя как жених, от любви потерявший голову. Как это только терпит Клариче? И что по этому поводу думает сама синьорина Анна?»Козимо внимательнее наблюдал за ней. Анна смотрела на Джулиано с обожанием, впрочем, как и он на нее. Правда, сегодня она показалась ему бледнее, чем прежде: вокруг глаз темные круги, держит носовой платок у носа – видимо, «благоухание», исходящее от некоторых дам, ей так же, как и ему, неприятно.«Черт бы тебя побрал, Джулиано, – негодовал Козимо, – эта женщина не для тебя». Это он, Козимо, подходящая для нее пара. Что, если еще не все потеряно? Она же сказала, что у него впереди много времени. Намного больше, чем у Джулиано. Надо дать ей несколько капель эликсира и подождать, когда истлеют кости Джулиано. Оплакивай спокойно своего Джулиано. А потом… Когда-нибудь ты все равно станешь моею. Мы пройдем через века, и мир будет у наших ног.Козимо вздрогнул. Неужели это его собственные мысли? Ведь он не верит в демонов, толкающих людей на зло. Но лучше верить в демонов, нашептывающих такие мысли, чем сознавать, что эти мысли – порождение его собственной души. Он быстро отвел взгляд от Анны.За столом появились Лоренцо и Клариче, свеженькие, хорошо причесанные, с сияющими лицами, как всегда, безупречно одетые. Принять две сотни гостей, из которых пятьдесят человек остались ночевать в доме, – дело нешуточное, но по их виду этого не скажешь. Козимо считал такие приемы чистейшей показухой. Ведь он хорошо знал супругу своего кузена, которая только и ждала момента, когда все гости наконец разъедутся.Места за столом рядом с Лоренцо и Клариче были еще свободны. «Кому же предназначаются эти почетные места?» – подумал Козимо. Ответ не замедлил явиться в лице донны Лючии и Джакомо де Пацци.Козимо был ошеломлен. Кто бы мог подумать, что именно эти двоим, с кем он избегал встречи, предоставлялись самые почетные места. В начале вечера при их приближении он удалялся в сторону, скрывался за занавесами, прятался за широкими спинами купцов или сливался с массой танцующих – всегда находились дамы, желающие с ним покружиться в танце. Но здесь, за длинным столом, от их глаз не укрыться. Спрятаться не за кем. Бежать некуда. Козимо был бессилен перед Пацци.Слуга помог донне Лючии усесться на стул. Она улыбнулась Лоренцо, кивнула Клариче и окинула взглядом сидящих, словно ища кого-то.«Меня, – мелькнуло в голове Козимо. – Меня ищет. Глупо надеяться, что от нее скрыли факт моего присутствия. Старая ворона отлично знает, что я здесь».Донна Лючия наградила Козимо ледяным взглядом. Она готова была выцарапать ему глаза, считая его виновным во всех смертных грехах: в разладе с семьей Медичи, в загубленной жизни Джованны.Козимо тоже наблюдал за происходящим. Джованны за столом не было. Ничего удивительного. Она часто болела и не выходила из дома. И вдруг! У него встал ком в горле. Джованна! Бедное существо! Глядя на нее, невозможно было представить, что когда-то это была цветущая, молодая красавица. Вместо того чтобы выйти замуж, родить детей и обрести семейное счастье, она предпочла безбрачие. Она высохла, как гроздь винограда, которую забыли снять с лозы. Почему она не вышла замуж? В претендентах на ее руку недостатка не было. Уж не Джакомо ли, безумно любивший свою сестру, препятствовал ее браку? Не хотел отдавать ее другому мужчине? Отвергал каждого жениха, пока все не разбежались?Козимо снова перевел взгляд на Джакомо. Они давно не виделись, избегая встреч, а если случайно оказывались в одном месте, то безмолвно проходили мимо друг друга. Каждый раз, когда он видел Джакомо, взгляд его бывшего друга пронзал его, словно удар кинжала. А было время, когда он поверял ему все свои тайны, – и в детстве, и в ранней молодости. Вместе они спасали бродячих котов, вместе воровали сладкие пирожки в пекарне горбатого булочника или, забравшись на старое дерево, рассказывали друг другу о строгостях в родительском доме, о первых любовных приключениях. Эликсир перевернул их жизнь. Козимо отдал бы все на свете, чтобы вернуть тот день, вычеркнуть его из жизни, когда они встретились с гадалкой. Если бы тогда он не вытащил силой Джакомо из их семейной церкви, вся жизнь пошла бы по-другому.Джакомо сидел за столом с самым невозмутимым видом, будто между ними ничего не произошло. Козимо знал, что о нем говорят все эти гости, все слуги, все жители Флоренции: «Какой милый синьор Джакомо де Пацци!», «Какой приветливый и щедрый», «Какой скромный, несмотря на богатство, и о бедняках не забывает», «О нем дурного слова не скажешь», «Каждый день посещает мессу» и т. п. Козимо посмеивался над этими слухами. Никто не знал, что немногочисленная челядь, живущая в доме Джакомо, от страха говорит только шепотом, а родная сестра на ночь запирает на засов свою комнату. Никто не знал истинного Джакомо, не видел безумного блеска в его глазах, когда он рассказывал Козимо о смерти своего отчима. Козимо был единственным, до кого дошел смысл его улыбки, когда тот поднял бокал вина в его честь. Козимо понял, что Джакомо что-то замышляет.На это указывало многое: выражение губ, характерная складка на лбу, особый блеск в его глазах. Кто-то бы счел это признаком его веселого настроения. Но Козимо знал, какая буря бушует в его голове. То, что многие приняли за улыбку, на самом деле было злорадством, демонической радостью от сознания того, что он обладает секретом эликсира, о котором Козимо даже не догадывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35