Только для варяга исключение сделала, да и то лишь после того, как полюбовником ее стал. Глянулся ей, вдовице, чужеземец пригожий, вот и пришла к нему ночью. Торир принял ее, понимая, что иначе властную бабу не уломать. Но хоть княгиня и дозволила ему встретиться с сыном, однако воли особой не давала.
— У нас, мил человек, — говорила посланцу новгородскому Параксева, — есть такая присказка: от добра — добра не жди. Вот ты и поясни, какая нам выгода Дира Олегу Рюрикову предпочесть? Дир окрестные племена под себя подмял, а Рюрик разве не то же делает? Где, спрашивается, вольные старшины мерянские? Где князья полочан? Где чудь свободная? Все под варягом оказались. Потому что в этом вся ваша порода варяжья — власть над другими брать. Но Дира Кровавого мы хоть знаем, воевать с ним научились. Другое дело Рюрик. Неведом он нам, а неведомое всегда опасно. — Одно ты только забываешь, княгинюшка, — вальяжно раскинувшись на лавке, заметил Торир. — Рюрик от вас далеко на севере, а Аскольд — вон, под самым боком. И смекни теперь, кто тебе в союзниках против кого выгоднее. Про Рюрика же скажу у него одна цель — наказать своих ратников Аскольда с Диром, которые обманом у него увели часть войска, говоря, что на Царьград пойдут, а сами, на силу Рюрика опираясь, власти у киевлян добились. Теперь тому же Рюрику условия выставляют да мешают новгородцам торги вести.
Имя старшего киевского князя Торир произносил по-местному — Аскольд, не Оскальд, по-северному. И всякий раз, словно что-то предательски ломалось в его голосе. Параксева заметила это, скривила в усмешке рот.
— Ох, и не любишь ты русов из Киева, варяг, ох и не любишь.
— Коль мудра, оказалась это приметить, то могла бы и сообразить, что выгоду тебе предлагают. Разве не прославился Дир Киевский внезапными набегами, точно хазарин? И худо ли будет радимичам, если их будут упреждать о его нашествии?
Параксева продолжала сомневаться, хотя Родим ерзал под шкурами, поглядывал на мать едва ли не гневно. Но молчал. Отца родного погубить не побоялся, а матери и слова поперек не скажет. А ведь были у них и ссоры, и стычки этой осенью, как донесли Ториру.
Варяг собирался еще что-то сказать, но тут княгиню позвали. Параксева важно встала, вышла. Только этого и надо было Ториру. Подсев сразу к Родиму, он зашептал ему в ухо, мол, что это ты бабу, князь, слушаешь, мол, сговоримся по-мужски, а там и пойдем, покажем молодецкую удаль, потесним Дира. И добился-таки своего, дал обет князь. И какой обет — клинок у огня поцеловал, что не обманет. У славян эта клятва священной почитается — огонь Свароясич ее видел, булат каленый от Перуна ощутил. И как же это удачно, что Параксеву отвлекли.
Чтобы княгиня ничего не заподозрила, Торир тут же сменил тему. Стал рассказывать о делах новгородских. О том, что Рюрик уже и не в такой силе, хворает тяжело, а всеми делами его заправляет отныне Олег. Олег — он сам волхв. Перуна, покровителя воинов, над другими богами поставил и сам жрецом его сделался. Вещим зовут Олега, так как сила ему от богов дана. И чтобы сохранить ее, не разменивать понапрасну, Олег даже от брака отказался, посвятив себя Громовержцу, ибо ведомо, что ничто так вещую силу не отнимает, как женщины и семейные дела.
Родим слушал варяга внимательно. Сам-то он до баб был страсть как охоч. Даже поделился с Ториром, как приглянулась ему меньшица отца, вот он и взял ее после родителя. Кариной ее звали, красивая, как сама Заря-Заряница. Вот только с норовом девка оказалась, обиделась да ушла. Но ништо, он велит вернуть ее, когда снега сойдут.
Тут Родим неожиданно осекся. Торир оглянулся, а Параксева рядом стоит, слушает. И как сумела подойти так тихо, что и половица не скрипнула? Чем-то взволнована была княгиня, на сына глянула хмуро, но вдруг засуетилась, стала его обхаживать, а варягу велела идти, дескать, устал князь, хворый еще, пусть поспит.
Торир вышел. Что ж, задуманное сделано, а провести еще ночь в Елани — храни боги. Притомила его ненасытной страстью стареющая Параксева, да и дела торопили. Поэтому варяг сразу пошел на конюшню, стал седлать верного Малагу. Конь у него был редкостный: легкий, стройный, выносливый, — такие на вес серебра ценились. И масть у Малаги особая, игреневая — по темно-бурому фону ассыпаны светлые яблоки пятен, грива и хвост почти белые.
Торир уже выводил коня, когда увидел Параксеву.
— Никак едешь уже, Торирко? Пошто к ночи собрался? Вот утречка бы, по солнышку и тронулся.
Но Торир отказался. И так ведь задержался дольше положенного. Да и от мысли провести еще ночь с жадной до ласк немолодой княгиней едва не оторопь брала. Но вслух лишь отшучивался весело, даже ущипнул Параксеву за пухлый бок.
— Что же, езжай, — молвила княгиня. — У тебя ведь путь дальний, до самого Киева. Думаешь, сможешь при князьях-то устроиться? Опасное ты задумал, Торирко. Но совета доброго послушай; от скакуна своего отделайся. Одинокий путник ни для кого не приметен, а вот конь твой всякому в глаза бросится. Знатный у тебя конь, впору самому кагану Хазарскому на таком ездить. Вот и полетит легкокрылая молва, что ездит по лесам пришелец неведомый на коне ярком, пятнистом. Так весть и до самого Аскольда Киевского дойти может. И уж он-то призадумается, не прост он, знай. А что про тебя дознается — не сомневайся. Он потому и Киев за собой смог удержать, что умом боги его не обидели.
Торир задумчиво погладил крутую холку жеребца. То, что княгиня сказывала, верно, было. Да только варягу еще нужен был Малага. Не объяснять же княгине, для чего. Поэтому, простившись как можно приветливей, Торир вскочил в седло и поспешил в распахнутые ворота.
Снаружи обдало ледяным ветром. Торир поплотнее запахнулся в полушубок, сжал коленями бока коня. Малага так и пошел легкой рысью, полетел. Торир же думал о своем. Ему около Елани еще надо было посетить капище Перуна, поговорить с местными волхвами, знак посланца показать. По всем необъятным просторам, от варяжских морей до хазарских степей, прячутся в лесах такие капища-урочища волхвов-перунников. Хотя «прячутся» не то слово. Знают о них люди, сходятся с подношениями, молят сурового Громовержца. В одних местах, таких как Новгород, Перуну поклоняются с особым почетом, в других более чтут иных богов, того же Рода, Даждьбога плодородного, Сварога кузнечного. Однако у перунников связь между собой лучше налажена. Главное, слово заветное знать — и волхвы примут того, кто так же посланцем Громовержца окажется, выслушают.
Торира отвлекла от мыслей попавшаяся на глаза нищенка. Стояла на пути, руки умоляюще подняла. Нищие попрошайки обычно раздражали Торира. Их всегда много, всем не поможешь. А эта… Ведь девчонка совсем. И хорошенькая, одна грива черных волос чего стоит. Что же она мыкается по свету, такой красотке разве трудно покровителя найти? Но если нет ума — погибай.
И, хлестнув Малагу, Торир пронесся мимо. Не оглянулся, но нищенка почему-то не шла из головы. Люди-то вон, совсем рядом, однако не пустят. Не то время, чтобы помнить гостеприимные заповеди Рода да голытьбу принимать, — мор.
Варяг уже одолел подъём к лесу, когда его внимание привлек след на снегу Торир попридержал коня. Тому, кто таится, не грех и на любую мелочь внимание обратить. Тут же совсем недавно что-то волокли. След уводил под нависшие ветви елей. Варяг спешился, пошел по следу и, отодвинув ветви, увидел в укрытии человека на волокушах. Видать, тот некогда пострадал от нападения, на лице, на глазах, повязка, побуревшая от крови. Варяг сразу определил, что незнакомец уже умер, даже иней проступил на скулах. А ведь кто-то тащил его, схоронил тут, надеясь помочь. Видны были следы, уводившие от волокуш в сторону Елани.
И тут Торир все понял: девка-нищенка притащила за собой раненого. Тот был не мелкий мужик, тяжеловато было ей волочь такого, да еще по холоду и глубокому снегу. Кем приходился ей сей мертвец — муж ли, отец, друг случайный? Но просчиталась девушка. Не спасла, мертвым приволокла в негостеприимную Елань. Да и саму ее не приняли. Погибнет теперь, разве редко нищие у самого жилья погибают. И все же… Нет, женщина, так самоотверженно спасавшая близкого, заслуживает того, чтобы ей помогли.
Торир вернулся к коню, рывком вскочил в седло и поскакал назад.
Девка еще сидела на снегу, опустив голову, в черных ее волосах заледенел снег. На подъехавшего всадника глянула безучастно, лишь, когда он остановился и наклонился в седле, ее глаза изумленно раскрылись.
Торир сказал:
— Ну, не мешкай. Давай руку, с собой возьму.
Она повиновалась, поставила ногу в обмотках на стремя, схватилась за сильное запястье. Он легко поднял ее, усадил перед собой. От него исходило тепло, а девушка озябла. Ветхие шкуры едва прикрывали ее тело, вокруг шеи какое-то тряпье было намотано.
Когда въехали в лес, она заволновалась, заерзала на коне. — Не могу уехать с тобой. Дядька со мной раненый.
— Нет более твоего дядьки, девица. Тело лежит, а душа уже в светлый Ирий унеслась. Так что оставь его.
Она молчала. Через какое-то время Торир понял, что она плачет.
— Не погребен ведь, — всхлипывала девушка. — Душа его не успокоится.
— Ну, хочешь, я оставлю тебя? Вернешься к нему, но учти — я ждать не стану.
Она удрученно молчала. Только голова еще больше поникла.
— Ты долго его тащила?
— Долго. Терпеи мы, из Мокошиной Пяди.
Ториру это ни о чем не говорило. Но, порасспросив, понял, что селище ее где-то на границе трех больших племенных союзов находилось — радимичей, голяди и вятичей. Значит, и впрямь немалый путь она проделала.
— Вот что, девка, успокойся. Ты столько для родича своего сделала, что душа его не станет на тебя обиду держать.
А про себя подумал: мне-то она зачем? Что с негаданной попутчицей делать стану? Но раз уж подобрал, не бросать же теперь? И, чтобы как-то успокоить ее, сказал, что едет на капище к волхвам-перунникам и велит там, чтобы погребли ее родича.
Она вздохнула. Сказала, что если он дотемна хочет добраться к капищу, она укажет более короткую дорогу. Варяг подивился:
— Ты ведь терпейка. Откуда местные края знаешь?
— Жила здесь.
Больше они не разговаривали, только порой попутчица указывала, где свернуть.
К капищу они подъехали, когда уже совсем смеркалось. Деревья тут стояли стеной, Ториру пришлось спешиться, вести коня на поводу Капище разглядел по огням, светлевшим за частоколом. Над ним на шестах возвышались голые черепа туров, медведей, человечьи. Варяг направился прямиком к воротам святилища. Громко постучал.
Волхв-привратник вышел, высоко подняв смоляной факел.
— Тебя ли ждем? Слово заветное скажи.
Торир молвил слово негромко, чтобы спутница не расслышала. Она сидела безучастно, а когда служитель осветил ее факелом, даже отвернулась, спрятавшись за разметавшимися волосами.
— Зачем привез ее? — спросил волхв. — На алтарь, в жертву?
— А вы, погляжу, уже и баб стали перед Громовержцем класть?
— Всяко бывало.
— Не дело это. А на девку не гляди. Она моя добыча. Вели ее лучше пристроить. Да чтоб в бане пропарили, а то ей и захворать недолго. — Понимал ли его заботу волхв, Ториру было безразлично. Но волхвы вообще-то народ понятливый, кого попало в служители не берут.
Люди часто на службу в капище просятся, но не всех принимают, а если выберут кого — срок испытательный установят. Не выдержишь — прочь, поди. Но куда чаще волхвы сами служителей подбирают из люда, присматриваются, кто каким даром наделен. Но отбор суров, потому-то волхвы обычно люди особые и одаренные.
Торир вновь отметил это, когда в доме ведовском служители с ним речь держали. Спрашивать сами не спешили, все больше слушали, что им посланец скажет. Но по их взглядам Торир угадывал одобрение. Да и как они могли не одобрить, если посланец предлагал им объединение всех служителей Громовержца. Пока племенные волхвы все в стороне друг от дружки держались, но понимали — в единений сила. А то, что посланец от волхвов новгородских прибыл, им льстило. Нигде такой власти перунники не имели, как в новгородской земле. Здесь же над Громовержцем большую силу древний бог Род забрал. Вот и выходило, что на севере перунники главенствовали, а здесь — те, кто Роду служит. В Киеве же и вовсе Змей-Велес главным был. Хотя еще не забылось, как некогда и на Горах киевских Перуна почитали. Пока Аскольд с Диром его в леса не согнали, а главное капище Велесу отдали. А для перунников нет хуже, чем волхвам Белеса путь уступать. Всем известно, что эти два бога — Перун-Громовержец и Белес, «скотий бог», — извечные соперники. Так и жрецы их соперничали между собой. И то, что предлагал пришелец — помочь свергнуть тех, кто Белеса возвеличил, — было им любо.
Для себя Торир отметил, что волхвы интересовались не столько князем Рюриком, сколько его воеводой Олегом. Правда ли, что Олег сам из волхвов? И что будет, когда хворый Рюрик власть оставит? Не займет ли его место в княжьем доме воевода-волхв Олег Вещий? Князь, почитающий Перуна, был бы им весьма по сердцу.
— Не о том речь ведете, боговы люди, — ответил Торир. — У Рюрика сын есть — Игорь. Он и наследник в Новгороде. А если Олегом интересуетесь, если хотите, чтобы князь-перунник в Киеве сел, надо поначалу сделать все, чтобы поклонников Велеса, Аскольда и Дира, сгубить.
Один из волхвов, перебирая нагрудные амулеты, проворчал;
— Их не так-то просто сгубить. Вон, какую силу у полян взяли. К тому же Дир Киевский — воин. Последнее время он богатые требы Перуну стал возносить.
Торир напрягся. Это было неожиданно и неприятно.
— А кто все же верховный глава в Киеве — Аскольд или Дир?
Волхвы лишь вздыхали. Известно — Аскольд. Правят братья-варяги на хазарский манер: Аскольд вроде кагана на престоле сидит, а Дир при нем как шад — тот, кто в походы ходит и войны ведет.
— А у Аскольда, после того как болгары зарубили сына, нет более наследников, — говорил все тот же старый волхв с амулетами. — У Дира же и жены, и сыновья имеются. Ему после Аскольда и Киев достанется. А там глядишь…
— А если нет? — перебивал другой, хоть и более молодой, но с золотым изображением сдвоенной молнии на груди — значит, был главнее. — Дир и Аскольд всегда на богатых волхвов Велеса опирались. А вот Олег — тот хоть и варяг, а нашего Перуна верховным богом признал. Так что мы теряем, если пособим ему?
Торир решил, что больше не станет давить на волхвов. Сами должны разобраться, это их воля. Потому, сославшись на усталость, решил их оставить. Правда, сказал перед уходом:
— Вы тут обсудите, но имейте в виду не вы, так иные племена помочь захотят. Даже у древлян Перуна-Громовержца почитают.
— А ты и к древлянам пойдешь? — ахнул кто-то.
Древлян боялись все. Торир видел, как изменились лица волхвов. Понимали: если этот чужак с древлянами сговорится, большую силу получить сможет.
Торир чуть усмехнулся.
— Пойду. А вы мне проводника дадите.
Посланцу волхвы обязаны помогать. Но при условии, что он не наследил и не привел за собой погоню. Ибо им следует хранить тайну своих связей.
Пока же младший из волхвов повел гостя на постой. Отвел к небольшому селищу близ святилища. Возле капищ часто располагаются такие поселения мирян. Они обычно обслуживают перунников, следят за их хозяйством. Здесь же и гости волхвов останавливаются.
Провожатый Торира постучал у самой большой избы. Гостя здесь ждали. Хозяин накормил варяга, даже в баньку зазывал — после его спутницы она еще не остыла. Но Торир отказался. Не далее как сегодня утром он парился в княжьей бане в Елань-граде, а ныне просто хотелось остаться одному, поразмыслить кое о чем. Но побыть одному в избе селян-огнищан непросто. Изба хоть и просторная, но живут здесь скопом, привычки уединяться не имеют. Стариков тут кладут поближе к огню, к теплу, хозяин с хозяйкой на полатях за занавеской располагаются, старшие, уже женатые, дети по лавкам, остальные же — молодежь, отроки — прямо на полу, сенца подстелив, шкуры раскатав. Приходилось переступать через спящих.
Печка-каменка прогрелась за вечер так, что в избе даже жарко было. Хозяин проводил гостя за занавеску, уступив свое место. Здесь под пушистой медвежьей шкурой уже спала подобранная Ториром девица.
Варяг скинул полушубок, стал раздеваться. На девушку сперва не глядел, думал о том, что на капище обсуждали. Отдельно о том, что у Аскольда убили сына. И улыбнулся нехорошо.
Торир хотел, было подвинуть девку, но она раздраженно оттолкнула его руку.
— Прочь, поди. Не хочу сейчас.
Ого, как властно! Со сна она плохо соображала, но и норов свой так невольно проявила. Торир взял с выступа лампу с фитильком, осветил спящую. И загляделся. До чего же красивой вдруг показалась подобранная приблуда! Ее одели в рубаху из сермяги, тесемки на груди не стянуты, видны нежное горло, линия ключиц, округлости пышной груди. Чистые черные волосы как шелк растекались по изголовью, отливая сажей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9