Само собой разумеется, она тоже берегла те послания, что получала от него, но делала это только ради Бернарда — во всяком случае, так ей самой хотелось думать. Лили прикусила губу. Нет-нет, она не позволит сбить себя с толку.
— Никогда не забуду, — весело тараторил между тем Джон, словно не замечая того впечатления, которое произвели на нее его последние слова, — как однажды в Бразилии наших проводников увело в плен враждебное индейское племя, из-за чего нам пришлось блуждать по джунглям самостоятельно в течение, дай Бог памяти, почти целого месяца. — При этом воспоминании его зубы блеснули в ослепительной улыбке. — Должен признаться, мы все изрядно пали духом, однако Эйвери при помощи ваших писем сумел нас расшевелить. «Выше головы, парни! — говорил он нам. — Если мисс Бид нимало не тревожится за нашу безопасность, то почему об этом должны беспокоиться мы?» И когда кто-то — возможно, даже я сам — спросил его, чем вызвано подобное равнодушие, он ответил: «Дело в том, что — я позволю себе процитировать мисс Бид — само провидение заботится о детях и слабоумных, и потому, будучи мужчинами, вы вдвойне ограждены от всяких неприятностей».
Лицо Лили залилось румянцем. Джон расхохотался.
— В другой раз мы были в Турции, и нас пригласил в гости некий бедуинский шейх. Одна из сестер этого малого — между прочим, принцесса по рождению — прониклась к Эйвери нежными чувствами до такой степени, что изъявила желание выйти за него замуж. Должен признаться, она нас здорово удивила, — добавил Нейл с широкой улыбкой.
Лили, в сердце которой уже начала загораться ревность, изумленно уставилась на собеседника:
— Почему?
— Видите ли, — объяснил Джон, — при всех его претензиях на звание образцового джентльмена никто ведь не примет старину Эйвери за Оскара Уайльда, разве не так? Я имею в виду, что хотя он остроумен, как все… как все люди его круга, но…
— У него прекрасные манеры, — возразила Лили.
— У него вообще нет никакого понятия о манерах! — Джон рассмеялся, впрочем, без всякого злорадства. — Грубый, неотесанный малый, в котором не больше деликатности, чем в ударе дубинкой по голове, — вот каков Эйвери Торн.
У Лили не нашлось ответа на столь неслыханную дерзость, и она нахмурилась.
— Так или иначе, — продолжал Джон, — Эйвери остался к девушке равнодушным, и когда шейх спросил его о причине, он ответил: «Из меня выйдет скверный муж. Я слишком ребячлив, беспомощен и безответствен. Более того, если верить одному весьма авторитетному источнику, а именно мисс Лилиан Бид из графства Девон, то, что я пытался представить в глазах читающей публики как исследование последних белых пятен на поверхности земного шара, на самом деле является не чем иным, как стремлением найти самого крупного из ныне живущих приматов, чтобы затем вызвать его на кулачный поединок!»
Джон снова разразился неудержимым хохотом, который длился целых пять минут, так что в конце концов ему пришлось утирать слезы краешком рукава.
— Видели бы вы лицо того шейха!
— И что, его это смутило? — холодно спросила Лили.
— Нет! — выпалил Джон. — Вот это-то и есть самое забавное. Он прекрасно все понял! Он с глубокомысленным видом кивнул, вздохнул и заявил, что не прочь взять вас в
Жены!
— Я рада, что мои слова доставили столько радости многим людям.
— О да, могу вас заверить! — Он ободряюще улыбнулся ей сквозь слезы. — Неудивительно, что Эйвери так дорожил вашими письмами.
Лили замерла.
Как раз в этот момент в комнате снова появилась Кэти, слегка согнувшись под тяжестью чайного сервиза из гравированного серебра. Джон тут же вскочил и, приняв у нее поднос, поставил его на стол.
— Мне трудно выразить словами, с каким нетерпением мы ожидали каждого следующего вашего обмена письмами, — продолжал он тем же беззаботным тоном. — Не знаю, кто из нас был более горячим их поклонником — Эйвери или все остальные в нашей группе.
— Ты можешь идти, Кэти, — обратилась к горничной Лили.
— Хорошо, вот только открою окна. Сегодня такая чудесная погода…
— Иди, Кэти.
Горничная обиженно поплелась к выходу. Как только она скрылась за дверью, Лили поднялась со своего места.
— Мистер Нейл, боюсь, вы…
— Прошу прощения, — отозвался Джон огорченно. — Пожалуй, манеры у меня не лучше, чем у Эйвери. Врываюсь в чужой дом и сразу же начинаю выкладывать всю вашу историю. Просто у меня сложилось такое впечатление, будто мы с вами давно знакомы, вроде как члены одной семьи. К тому же я стольким обязан Эйвери, что вряд ли когда-нибудь смогу вернуть ему долг, и, что еще важнее, мне по-настоящему нравится этот здоровый сук… здоровый малый. Я мог бы сказать вам, что Эйвери для меня все равно что брат, — добавил он, и в первый раз за все время их разговора на лице его проступила грусть, — но это было бы не правдой. Эйвери Торн — мой предводитель и был им с самого начала, несмотря на то что именно я затеял эту экспедицию. Будь я одним из ваших шотландских горцев, он мог бы стать моим лэрдом. Будь я индейцем, он мог бы стать моим вождем. На всем свете нет другого человека, с которым я без единого протеста согласился бы пойти навстречу любой опасности и которому я бы с большей охотой доверил свою жизнь — что я и делал, притом не один раз, — заверил он ее самым серьезным тоном. — И Эйвери еще никогда меня не подводил, хотя сам он думает иначе. — Он начал беспокойно теребить свою шляпу. — Знаете, а ведь вы спасли ему жизнь! Лили покачала головой:
— Я понятия не имею, о чем вы говорите.
— О гибели Карла. — Улыбка исчезла с лица гостя, уступив место глубокой скорби. — Эйвери медленно убивал себя угрызениями совести. Не то чтобы он говорил с нами об этом, нет! Тогда бы мы знали, что ему ответить. Просто он не хотел лишний раз обременять нас, как мы постоянно обременяли его своими проблемами.
Он тяжело вздохнул, как будто воспоминания о случившейся трагедии до сих пор давили на него своей тяжестью.
— Нам не следовало перекладывать так много на его плечи, возлагать на него столько ответственности, однако он так легко со всем справлялся, понимаете?
Лили молча кивнула.
— Эйвери всегда делал то, что от него требовалось, всегда умудрялся найти выход, шла ли речь о переправе через реку, или о дипломатических переговорах с правительствами враждебных стран, или о чем-либо еще. Но после гибели Карла… Даже со стороны можно было заметить, что в нем что-то надломилось. Он стал вдруг замкнутым и молчаливым, нерешительным в мелочах и опрометчивым во всем, что касалось его личной безопасности. А потом пришло ваше письмо. — Джон, не удержавшись, дружески потрепал ее по руке. — Да благословит вас Бог! Я не знаю, что вы там ему написали, потому что Эйвери никогда не читал его нам вслух — да мы его об этом и не просили, — зато я не раз замечал, как он перечитывал его тайком, когда думал, что рядом никого нет, особенно после того, как нам случалось попасть в очередную крупную переделку, и тогда он буквально оживал на глазах. Ваше письмо сняло бремя с его души, понимаете?
Она молчала, и тут Джон, похоже, вспомнил о правилах приличия, равно как и о том, что они были, по сути, совершенно посторонними друг другу людьми. Его смуглое лицо покраснело, и он принялся смущенно вертеть в руках шляпу.
— Впрочем, я приехал сюда вовсе не затем, чтобы портить вам настроение своими рассказами. Сегодня у меня знаменательный день — наконец-то я встретил женщину, которой удалось женить на себе Эйвери Торна.
— Что?! — Новое известие сломило ее окончательно.
— Где же он сам? — осведомился Джон. — Прокладывает новое русло для реки? У этого малого куда больше энергии, чем необходимо для здоровья. — Тут он заметил ее полные муки глаза и понял свою ошибку. — Разве вы не женаты?
— Нет! — вырвалось у нее. Это слово разбило тишину между ними на тысячу маленьких осколков. — Нет, мы не женаты.
— Извините, — с трудом выдавил гость, совершенно подавленный. — Просто… видите ли, я думал, именно этого следовало ожидать после всех ваших писем. Со стороны казалось очевидным, что вы оба… добивались расположения друг друга. И когда мне сообщили адрес Эйвери и оказалось, что он совпадает с вашим, я решил… Что ж, такой поступок был бы вполне в духе Эйвери, да и в вашем тоже, судя по тому, что я о вас знаю, — просто взять и пожениться, отбросив все условности! Мне очень жаль, если мои слова заставили вас страдать. Честное слово, мне очень жаль, — закончил он грустно.
— Все в порядке. Просто я не ожидала подобного вопроса, — ответила Лили, мысли которой вращались вокруг невольной ошибки, допущенной Джоном, — вероятно, потому, что на самом деле он не так уж и ошибался. Эти письма действительно были для них формой ухаживания. — Мистер Торн сейчас в трактире «Собака и заяц» в Литтл-Хенти.
— Понятно. — Смущенный взгляд американца был сосредоточен на кончиках его ботинок. — Что ж, в таком случае, полагаю, мне лучше отправиться туда и разыскать его. Благодарю вас за чай и за несказанное удовольствие увидеть вас воочию. Вы еще прекраснее, чем я предполагал, — добавил он, улыбнувшись, — и намного спокойнее.
Улыбка исчезла с его лица.
— Хотя в этом есть и моя вина, не так ли? Я просто не могу выразить словами, как я сожалею о том, что позволил себе сболтнуть лишнее. Я…
— Нет-нет, что вы! Пожалуйста, не думайте об этом!
— Тогда позвольте мне пожелать вам всего хорошего, мисс Бид.
Джон поднялся с кресла, хлопнув своей огромной шляпой по бедру, и направился к двери. Уже на пороге он обернулся и отвесил ей низкий поклон. Когда он выпрямился, на губах его снова появилась веселая усмешка, а в глазах вспыхнул лукавый огонек.
— Раз уж вы отказали Эйвери, мисс Бид, может быть, моя кандидатура покажется вам более приемлемой?
О душевном состоянии Лили можно было судить уже по тому, что она не стала отвечать на это нелепое предложение. Она как будто вовсе не расслышала его слов.
— Всего вам хорошего, мистер Нейл.
Лили поднялась наверх, в спальню Эйвери. Целый поток воспоминаний и ощущений обрушился на нее, пока она стояла на пороге, чувствуя, как пол уходит у нее из-под ног. Вот здесь он поднял ее на руки. Тут он осыпал ее поцелуями — бесчисленным множеством мягких, нежных, страстных поцелуев. А вот сюда он ее отнес…
Она пригладила волосы и осторожно вошла в комнату. Все здесь хранило его запах. Слабый привкус дорогого табака, аромат сандалового мыла, свежесть чистых льняных простыней и едва уловимый запах хвои, исходивший от его старых дорожных костюмов, висевших в шкафу.
Краешком глаза Лили заметила книгу, брошенную на пол, и наклонилась, чтобы ее подобрать, но тут ее внимание привлек лист бумаги, валявшийся на ковре рядом с креслом. Края его стерлись от времени и от того, что его слишком часто держали в руках. Она подняла его и, развернув, осторожно разгладила складки, чтобы бумага не порвалась.
Это было ее письмо.
Мой дражайший враг!
Я очень озабочена.
Ваше последнее письмо не пестрело, как обычно, комплиментами и лестными замечаниями, оно оказалось предельно кратким. Что я должна об этом думать? И неужели я брошу своего самого главного соперника в его горе? О нет. Вы просто не вправе позволять вашей утрате перенестись через моря и континенты, чтобы она стала и моей тоже. Это было бы недостойно джентльмена.
Разрешите мне хотя бы на минуту снять с ваших плеч то бремя, которое вы сами на них взвалили. Вам не следует обвинять себя в гибели вашего друга. Даже для вас это было бы уже слишком.
Неужели вы хотите навечно остаться в ладье Харона, вырвав весла у него из рук, чтобы не дать вашим друзьям покинуть мир живых? А кто тогда окажет ту же самую услугу вам, Эйвери? И согласитесь ли с этим вы сами? Или же вы обрушитесь в праведном негодовании на любого, кто помешает вам сделать хотя бы один-единственный шаг по той дороге, которую вы для себя избрали? Осмелюсь предположить, что нам обоим уже известен ответ.
Вы пишете, что Карл Дерман погиб, не имея ни дома, ни родины, ни близких, но я-то знаю, что это не правда. Вы были рядом с ним, Эйвери. Карлу Дерману пришлось вынести в жизни много утрат: его дом был сожжен, семья убита, страна разорена. Однако в вашем обществе он сумел найти не только замену всем этим вещам, но и выход из одиночества. Разве вы сами не называли его братом? И кто может лучше нас с вами понять, как тесно это слово связано со словом «дом» ?
В своем письме вы упомянули о том, что Карл не раз выражал желание жениться на мне. Так вот, я не желаю лишаться сразу поклонника и соперника. У меня и без того слишком мало знакомств, чтобы пренебрегать хотя бы одним из них, тем более если учесть, каких больших умственных затрат требует наша с вами переписка.
Поэтому позвольте мне взять на себя роль его вдовы и сказать вам то, в чем охотно заверила бы вас на моем месте любая любящая жена. Карл погиб в результате несчастного случая, который никто не в силах был предотвратить. Он умер в расцвете лет, живя той жизнью, которую сам для себя выбрал, а не убегая от нее, и оставил после себя друзей, которые оплакали его кончину. Дай Бог, чтобы обо всех нас после смерти можно было сказать то же самое.
Итак, мой дражайший враг, я сделала нечто большее, чем просто улыбнулась. Я почтила его память своими слезами. Полагаю, вам сейчас самая пора утереть ваши.
Искренне ваша, Лилиан Бид.
То самое письмо, о котором упоминал Джон Нейл. Те злополучные, чудесные, непостижимые письма… Почему, о Господи, почему они не могли и дальше продолжать в том же духе?
Лили положила письмо на стол и зарыдала.
Глава 27
Они вернулись вчера вечером.
Лилиан Бид.
Эйвери сложил записку. Под словом «они», без сомнения, подразумевались Эвелин, Бернард и мисс Мейкпис. Одной короткой фразой Лили выполнила свое обещание. Пожалуй, от женщины, которая даже из новой ливреи для кучера извлекала тему для объемистого письма, можно было ожидать большего — какого-нибудь намека или предостережения… Боже правый, подумал Эйвери, скомкав записку, еще совсем недавно они делили ложе, так неужели ей нечего было сказать ему в этой записке, кроме каких-то четырех слов?
Он швырнул листок на узкую кушетку, которую снимал за шесть шиллингов в сутки в трактире «Собака и заяц». Ему не хватало Милл-Хауса — вернее, того, что Лили сделала из Милл-Хауса: его спокойной, непринужденной атмосферы, полной домашнего тепла и уюта.
И еще ему не хватало Лили. Той самой незаурядной, поразительно прекрасной женщины, которая не оставила камня на камне от его предубеждений и сумела завоевать его полное и безоговорочное уважение. Его привлекало в ней все — ее острый язык, ее чисто хозяйская скупость в делах, ее нелепая кампания по спасению скаковых лошадей и даже то искреннее смущение, которое вызывала в ней юношеская влюбленность Бернарда. Он уже не представлял себе, как сможет жить без нее дальше.
В любом случае ему казалось немыслимым жить в Милл-Хаусе без Лили. Этот дом принадлежал ей. Все в нем, от дешевой копии севрской вазы и до удобной гостиной на первом этаже, носило на себе отпечаток ее индивидуальности. Даже эти проклятые портреты в до смешного претенциозной фамильной галерее почему-то связывались в его сознании с нею. Милл-Хаус мог оставаться его домом лишь до тех пор, пока Лили была в нем хозяйкой.
Эйвери нагнулся и, достав из-под примятого матраса потрепанный саквояж, вынул оттуда туго перевязанный сверток. По крайней мере он еще мог найти достойный выход из того переплета, в который угодил не по своей вине.
Затем он сорвал с вешалки пиджак и покинул трактир, кивнув мимоходом раскрасневшейся служанке, которая мыла выбеленные известью ступеньки. Путь его лежал в Милл-Xayc.
— Вот, возьми. Этого вполне достаточно, чтобы восстановить конюшню и снова сделать поместье доходным. — С этими словами Эйвери швырнул на стол толстую пачку купюр.
Вид у Лили был холодным и неприступным. Похоже, она уже успела взять себя в руки. Ее безупречно чистые штаны и накрахмаленная рубашка были жесткими, словно одежда китайского мандарина. Она посмотрела на сверток:
— Это еще что такое?
— Твои деньги.
Она подняла голову, и он поймал на себе ее спокойный, настороженный взгляд.
— У меня нет никаких денег.
— Нет, есть. Это те самые деньги, которые ты высылала мне в течение пяти лет. Мое содержание. Я не истратил ни пенни.
На какой-то миг в ее потухших глазах вспыхнули искорки интереса. В данную минуту у него оставалось лишь одно, что он мог ей предложить, единственный дар, который она еще могла от него принять, однако ему придется действовать крайне осторожно, иначе даже такая ничтожная, с его точки зрения, мелочь будет ею отвергнута.
— Я тебе не верю, — ответила она.
— Мне ровным счетом наплевать, веришь ты мне или нет, — солгал он. — Перестань строить из себя оскорбленную в своих лучших чувствах дебютантку и подумай хорошенько.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Никогда не забуду, — весело тараторил между тем Джон, словно не замечая того впечатления, которое произвели на нее его последние слова, — как однажды в Бразилии наших проводников увело в плен враждебное индейское племя, из-за чего нам пришлось блуждать по джунглям самостоятельно в течение, дай Бог памяти, почти целого месяца. — При этом воспоминании его зубы блеснули в ослепительной улыбке. — Должен признаться, мы все изрядно пали духом, однако Эйвери при помощи ваших писем сумел нас расшевелить. «Выше головы, парни! — говорил он нам. — Если мисс Бид нимало не тревожится за нашу безопасность, то почему об этом должны беспокоиться мы?» И когда кто-то — возможно, даже я сам — спросил его, чем вызвано подобное равнодушие, он ответил: «Дело в том, что — я позволю себе процитировать мисс Бид — само провидение заботится о детях и слабоумных, и потому, будучи мужчинами, вы вдвойне ограждены от всяких неприятностей».
Лицо Лили залилось румянцем. Джон расхохотался.
— В другой раз мы были в Турции, и нас пригласил в гости некий бедуинский шейх. Одна из сестер этого малого — между прочим, принцесса по рождению — прониклась к Эйвери нежными чувствами до такой степени, что изъявила желание выйти за него замуж. Должен признаться, она нас здорово удивила, — добавил Нейл с широкой улыбкой.
Лили, в сердце которой уже начала загораться ревность, изумленно уставилась на собеседника:
— Почему?
— Видите ли, — объяснил Джон, — при всех его претензиях на звание образцового джентльмена никто ведь не примет старину Эйвери за Оскара Уайльда, разве не так? Я имею в виду, что хотя он остроумен, как все… как все люди его круга, но…
— У него прекрасные манеры, — возразила Лили.
— У него вообще нет никакого понятия о манерах! — Джон рассмеялся, впрочем, без всякого злорадства. — Грубый, неотесанный малый, в котором не больше деликатности, чем в ударе дубинкой по голове, — вот каков Эйвери Торн.
У Лили не нашлось ответа на столь неслыханную дерзость, и она нахмурилась.
— Так или иначе, — продолжал Джон, — Эйвери остался к девушке равнодушным, и когда шейх спросил его о причине, он ответил: «Из меня выйдет скверный муж. Я слишком ребячлив, беспомощен и безответствен. Более того, если верить одному весьма авторитетному источнику, а именно мисс Лилиан Бид из графства Девон, то, что я пытался представить в глазах читающей публики как исследование последних белых пятен на поверхности земного шара, на самом деле является не чем иным, как стремлением найти самого крупного из ныне живущих приматов, чтобы затем вызвать его на кулачный поединок!»
Джон снова разразился неудержимым хохотом, который длился целых пять минут, так что в конце концов ему пришлось утирать слезы краешком рукава.
— Видели бы вы лицо того шейха!
— И что, его это смутило? — холодно спросила Лили.
— Нет! — выпалил Джон. — Вот это-то и есть самое забавное. Он прекрасно все понял! Он с глубокомысленным видом кивнул, вздохнул и заявил, что не прочь взять вас в
Жены!
— Я рада, что мои слова доставили столько радости многим людям.
— О да, могу вас заверить! — Он ободряюще улыбнулся ей сквозь слезы. — Неудивительно, что Эйвери так дорожил вашими письмами.
Лили замерла.
Как раз в этот момент в комнате снова появилась Кэти, слегка согнувшись под тяжестью чайного сервиза из гравированного серебра. Джон тут же вскочил и, приняв у нее поднос, поставил его на стол.
— Мне трудно выразить словами, с каким нетерпением мы ожидали каждого следующего вашего обмена письмами, — продолжал он тем же беззаботным тоном. — Не знаю, кто из нас был более горячим их поклонником — Эйвери или все остальные в нашей группе.
— Ты можешь идти, Кэти, — обратилась к горничной Лили.
— Хорошо, вот только открою окна. Сегодня такая чудесная погода…
— Иди, Кэти.
Горничная обиженно поплелась к выходу. Как только она скрылась за дверью, Лили поднялась со своего места.
— Мистер Нейл, боюсь, вы…
— Прошу прощения, — отозвался Джон огорченно. — Пожалуй, манеры у меня не лучше, чем у Эйвери. Врываюсь в чужой дом и сразу же начинаю выкладывать всю вашу историю. Просто у меня сложилось такое впечатление, будто мы с вами давно знакомы, вроде как члены одной семьи. К тому же я стольким обязан Эйвери, что вряд ли когда-нибудь смогу вернуть ему долг, и, что еще важнее, мне по-настоящему нравится этот здоровый сук… здоровый малый. Я мог бы сказать вам, что Эйвери для меня все равно что брат, — добавил он, и в первый раз за все время их разговора на лице его проступила грусть, — но это было бы не правдой. Эйвери Торн — мой предводитель и был им с самого начала, несмотря на то что именно я затеял эту экспедицию. Будь я одним из ваших шотландских горцев, он мог бы стать моим лэрдом. Будь я индейцем, он мог бы стать моим вождем. На всем свете нет другого человека, с которым я без единого протеста согласился бы пойти навстречу любой опасности и которому я бы с большей охотой доверил свою жизнь — что я и делал, притом не один раз, — заверил он ее самым серьезным тоном. — И Эйвери еще никогда меня не подводил, хотя сам он думает иначе. — Он начал беспокойно теребить свою шляпу. — Знаете, а ведь вы спасли ему жизнь! Лили покачала головой:
— Я понятия не имею, о чем вы говорите.
— О гибели Карла. — Улыбка исчезла с лица гостя, уступив место глубокой скорби. — Эйвери медленно убивал себя угрызениями совести. Не то чтобы он говорил с нами об этом, нет! Тогда бы мы знали, что ему ответить. Просто он не хотел лишний раз обременять нас, как мы постоянно обременяли его своими проблемами.
Он тяжело вздохнул, как будто воспоминания о случившейся трагедии до сих пор давили на него своей тяжестью.
— Нам не следовало перекладывать так много на его плечи, возлагать на него столько ответственности, однако он так легко со всем справлялся, понимаете?
Лили молча кивнула.
— Эйвери всегда делал то, что от него требовалось, всегда умудрялся найти выход, шла ли речь о переправе через реку, или о дипломатических переговорах с правительствами враждебных стран, или о чем-либо еще. Но после гибели Карла… Даже со стороны можно было заметить, что в нем что-то надломилось. Он стал вдруг замкнутым и молчаливым, нерешительным в мелочах и опрометчивым во всем, что касалось его личной безопасности. А потом пришло ваше письмо. — Джон, не удержавшись, дружески потрепал ее по руке. — Да благословит вас Бог! Я не знаю, что вы там ему написали, потому что Эйвери никогда не читал его нам вслух — да мы его об этом и не просили, — зато я не раз замечал, как он перечитывал его тайком, когда думал, что рядом никого нет, особенно после того, как нам случалось попасть в очередную крупную переделку, и тогда он буквально оживал на глазах. Ваше письмо сняло бремя с его души, понимаете?
Она молчала, и тут Джон, похоже, вспомнил о правилах приличия, равно как и о том, что они были, по сути, совершенно посторонними друг другу людьми. Его смуглое лицо покраснело, и он принялся смущенно вертеть в руках шляпу.
— Впрочем, я приехал сюда вовсе не затем, чтобы портить вам настроение своими рассказами. Сегодня у меня знаменательный день — наконец-то я встретил женщину, которой удалось женить на себе Эйвери Торна.
— Что?! — Новое известие сломило ее окончательно.
— Где же он сам? — осведомился Джон. — Прокладывает новое русло для реки? У этого малого куда больше энергии, чем необходимо для здоровья. — Тут он заметил ее полные муки глаза и понял свою ошибку. — Разве вы не женаты?
— Нет! — вырвалось у нее. Это слово разбило тишину между ними на тысячу маленьких осколков. — Нет, мы не женаты.
— Извините, — с трудом выдавил гость, совершенно подавленный. — Просто… видите ли, я думал, именно этого следовало ожидать после всех ваших писем. Со стороны казалось очевидным, что вы оба… добивались расположения друг друга. И когда мне сообщили адрес Эйвери и оказалось, что он совпадает с вашим, я решил… Что ж, такой поступок был бы вполне в духе Эйвери, да и в вашем тоже, судя по тому, что я о вас знаю, — просто взять и пожениться, отбросив все условности! Мне очень жаль, если мои слова заставили вас страдать. Честное слово, мне очень жаль, — закончил он грустно.
— Все в порядке. Просто я не ожидала подобного вопроса, — ответила Лили, мысли которой вращались вокруг невольной ошибки, допущенной Джоном, — вероятно, потому, что на самом деле он не так уж и ошибался. Эти письма действительно были для них формой ухаживания. — Мистер Торн сейчас в трактире «Собака и заяц» в Литтл-Хенти.
— Понятно. — Смущенный взгляд американца был сосредоточен на кончиках его ботинок. — Что ж, в таком случае, полагаю, мне лучше отправиться туда и разыскать его. Благодарю вас за чай и за несказанное удовольствие увидеть вас воочию. Вы еще прекраснее, чем я предполагал, — добавил он, улыбнувшись, — и намного спокойнее.
Улыбка исчезла с его лица.
— Хотя в этом есть и моя вина, не так ли? Я просто не могу выразить словами, как я сожалею о том, что позволил себе сболтнуть лишнее. Я…
— Нет-нет, что вы! Пожалуйста, не думайте об этом!
— Тогда позвольте мне пожелать вам всего хорошего, мисс Бид.
Джон поднялся с кресла, хлопнув своей огромной шляпой по бедру, и направился к двери. Уже на пороге он обернулся и отвесил ей низкий поклон. Когда он выпрямился, на губах его снова появилась веселая усмешка, а в глазах вспыхнул лукавый огонек.
— Раз уж вы отказали Эйвери, мисс Бид, может быть, моя кандидатура покажется вам более приемлемой?
О душевном состоянии Лили можно было судить уже по тому, что она не стала отвечать на это нелепое предложение. Она как будто вовсе не расслышала его слов.
— Всего вам хорошего, мистер Нейл.
Лили поднялась наверх, в спальню Эйвери. Целый поток воспоминаний и ощущений обрушился на нее, пока она стояла на пороге, чувствуя, как пол уходит у нее из-под ног. Вот здесь он поднял ее на руки. Тут он осыпал ее поцелуями — бесчисленным множеством мягких, нежных, страстных поцелуев. А вот сюда он ее отнес…
Она пригладила волосы и осторожно вошла в комнату. Все здесь хранило его запах. Слабый привкус дорогого табака, аромат сандалового мыла, свежесть чистых льняных простыней и едва уловимый запах хвои, исходивший от его старых дорожных костюмов, висевших в шкафу.
Краешком глаза Лили заметила книгу, брошенную на пол, и наклонилась, чтобы ее подобрать, но тут ее внимание привлек лист бумаги, валявшийся на ковре рядом с креслом. Края его стерлись от времени и от того, что его слишком часто держали в руках. Она подняла его и, развернув, осторожно разгладила складки, чтобы бумага не порвалась.
Это было ее письмо.
Мой дражайший враг!
Я очень озабочена.
Ваше последнее письмо не пестрело, как обычно, комплиментами и лестными замечаниями, оно оказалось предельно кратким. Что я должна об этом думать? И неужели я брошу своего самого главного соперника в его горе? О нет. Вы просто не вправе позволять вашей утрате перенестись через моря и континенты, чтобы она стала и моей тоже. Это было бы недостойно джентльмена.
Разрешите мне хотя бы на минуту снять с ваших плеч то бремя, которое вы сами на них взвалили. Вам не следует обвинять себя в гибели вашего друга. Даже для вас это было бы уже слишком.
Неужели вы хотите навечно остаться в ладье Харона, вырвав весла у него из рук, чтобы не дать вашим друзьям покинуть мир живых? А кто тогда окажет ту же самую услугу вам, Эйвери? И согласитесь ли с этим вы сами? Или же вы обрушитесь в праведном негодовании на любого, кто помешает вам сделать хотя бы один-единственный шаг по той дороге, которую вы для себя избрали? Осмелюсь предположить, что нам обоим уже известен ответ.
Вы пишете, что Карл Дерман погиб, не имея ни дома, ни родины, ни близких, но я-то знаю, что это не правда. Вы были рядом с ним, Эйвери. Карлу Дерману пришлось вынести в жизни много утрат: его дом был сожжен, семья убита, страна разорена. Однако в вашем обществе он сумел найти не только замену всем этим вещам, но и выход из одиночества. Разве вы сами не называли его братом? И кто может лучше нас с вами понять, как тесно это слово связано со словом «дом» ?
В своем письме вы упомянули о том, что Карл не раз выражал желание жениться на мне. Так вот, я не желаю лишаться сразу поклонника и соперника. У меня и без того слишком мало знакомств, чтобы пренебрегать хотя бы одним из них, тем более если учесть, каких больших умственных затрат требует наша с вами переписка.
Поэтому позвольте мне взять на себя роль его вдовы и сказать вам то, в чем охотно заверила бы вас на моем месте любая любящая жена. Карл погиб в результате несчастного случая, который никто не в силах был предотвратить. Он умер в расцвете лет, живя той жизнью, которую сам для себя выбрал, а не убегая от нее, и оставил после себя друзей, которые оплакали его кончину. Дай Бог, чтобы обо всех нас после смерти можно было сказать то же самое.
Итак, мой дражайший враг, я сделала нечто большее, чем просто улыбнулась. Я почтила его память своими слезами. Полагаю, вам сейчас самая пора утереть ваши.
Искренне ваша, Лилиан Бид.
То самое письмо, о котором упоминал Джон Нейл. Те злополучные, чудесные, непостижимые письма… Почему, о Господи, почему они не могли и дальше продолжать в том же духе?
Лили положила письмо на стол и зарыдала.
Глава 27
Они вернулись вчера вечером.
Лилиан Бид.
Эйвери сложил записку. Под словом «они», без сомнения, подразумевались Эвелин, Бернард и мисс Мейкпис. Одной короткой фразой Лили выполнила свое обещание. Пожалуй, от женщины, которая даже из новой ливреи для кучера извлекала тему для объемистого письма, можно было ожидать большего — какого-нибудь намека или предостережения… Боже правый, подумал Эйвери, скомкав записку, еще совсем недавно они делили ложе, так неужели ей нечего было сказать ему в этой записке, кроме каких-то четырех слов?
Он швырнул листок на узкую кушетку, которую снимал за шесть шиллингов в сутки в трактире «Собака и заяц». Ему не хватало Милл-Хауса — вернее, того, что Лили сделала из Милл-Хауса: его спокойной, непринужденной атмосферы, полной домашнего тепла и уюта.
И еще ему не хватало Лили. Той самой незаурядной, поразительно прекрасной женщины, которая не оставила камня на камне от его предубеждений и сумела завоевать его полное и безоговорочное уважение. Его привлекало в ней все — ее острый язык, ее чисто хозяйская скупость в делах, ее нелепая кампания по спасению скаковых лошадей и даже то искреннее смущение, которое вызывала в ней юношеская влюбленность Бернарда. Он уже не представлял себе, как сможет жить без нее дальше.
В любом случае ему казалось немыслимым жить в Милл-Хаусе без Лили. Этот дом принадлежал ей. Все в нем, от дешевой копии севрской вазы и до удобной гостиной на первом этаже, носило на себе отпечаток ее индивидуальности. Даже эти проклятые портреты в до смешного претенциозной фамильной галерее почему-то связывались в его сознании с нею. Милл-Хаус мог оставаться его домом лишь до тех пор, пока Лили была в нем хозяйкой.
Эйвери нагнулся и, достав из-под примятого матраса потрепанный саквояж, вынул оттуда туго перевязанный сверток. По крайней мере он еще мог найти достойный выход из того переплета, в который угодил не по своей вине.
Затем он сорвал с вешалки пиджак и покинул трактир, кивнув мимоходом раскрасневшейся служанке, которая мыла выбеленные известью ступеньки. Путь его лежал в Милл-Xayc.
— Вот, возьми. Этого вполне достаточно, чтобы восстановить конюшню и снова сделать поместье доходным. — С этими словами Эйвери швырнул на стол толстую пачку купюр.
Вид у Лили был холодным и неприступным. Похоже, она уже успела взять себя в руки. Ее безупречно чистые штаны и накрахмаленная рубашка были жесткими, словно одежда китайского мандарина. Она посмотрела на сверток:
— Это еще что такое?
— Твои деньги.
Она подняла голову, и он поймал на себе ее спокойный, настороженный взгляд.
— У меня нет никаких денег.
— Нет, есть. Это те самые деньги, которые ты высылала мне в течение пяти лет. Мое содержание. Я не истратил ни пенни.
На какой-то миг в ее потухших глазах вспыхнули искорки интереса. В данную минуту у него оставалось лишь одно, что он мог ей предложить, единственный дар, который она еще могла от него принять, однако ему придется действовать крайне осторожно, иначе даже такая ничтожная, с его точки зрения, мелочь будет ею отвергнута.
— Я тебе не верю, — ответила она.
— Мне ровным счетом наплевать, веришь ты мне или нет, — солгал он. — Перестань строить из себя оскорбленную в своих лучших чувствах дебютантку и подумай хорошенько.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32