Он хотел…
Проклятие! В этом-то и состояла вся загвоздка. Он хотел Лили Бид. Так сильно, что не находил себе места и метался по усадьбе, как загнанный в клетку зверь. С этим пора было кончать.
— И куда только все подевались, черт возьми? — пробормотал Эйвери.
Даже эта троица постоянно падающих горничных подозрительно отсутствовала. Одному Богу известно, где пряталась Лили. Вероятно, обдумывала свой новый план действий для того, чтобы… Для чего?
И чего она, ради всего святого, хотела добиться этим своим поцелуем? Отвлечь его от противозаконной деятельности? Но ведь он, как джентльмен, никогда ни в чем подобном замешан не был! Заставить его до такой степени потерять от нее голову, чтобы он отказался от своих прав на Милл-Хаус? Вряд ли она могла надеяться, что у нее это получится. Он должен получить ответ.
— Франциска! — снова рявкнул он.
Легкий стук каблучков возвестил о появлении Франциски. Подол ее перламутрового платья обвивался вокруг лодыжек, щеки покрывал лихорадочный румянец.
— Что такое? — произнесла она, запыхавшись. — Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. Просто я хотел с тобой поговорить, — ответил Эйвери.
Франциска прижала ладонь к груди.
— Ты, юный болван! Из-за тебя у меня чуть было не случился сердечный приступ. Зачем тебе понадобилось поднимать крик на весь дом?
— Я кричал лишь потому, что рядом не было никого, кто бы мог передать тебе мою просьбу встретиться со мной… здесь, — добавил он, после некоторого раздумья ткнув пальцем в сторону одной из парадных гостиных. — У меня не было желания бегать по коридорам и открывать все двери, разыскивая тебя.
— Хорошо, Эйвери.
Франциска изящно расположилась на мягком диване, обитом темно-бордовой парчой, и поджала под себя ноги.
— Где остальные? — спросил Эйвери, оглядывая комнату.
Теперь ему стало ясно, почему никто не желал пользоваться этой гостиной. Она была темной, обставлена мрачной мебелью, а из каминной трубы поддувало.
— Миссис Кеттл сцеживает вино к обеду — по-видимому, это весьма долгий и утомительный процесс, к которому она относится очень серьезно. Эвелин сейчас в гостиной, учит мисс Мейкпис плести кружево — как будто на свете нет других занятий! — а Бернард отправился в конюшню, к лошадям.
— Разумно ли было отпускать его туда, Франциска? Состояние легких мальчика, не говоря уже обо всем остальном…
— А что с ним может случиться? — удивленно спросила она.
— На конюшнях уйма грязи и сильные сквозняки. А лошади — непредсказуемые, легковозбудимые животные… Не желаешь ли выпить, Франциска? — Он кивнул на хрустальный графин с виски.
— С удовольствием. И тебе незачем так беспокоиться насчет Бернарда. Питомцы Лили уже давно не представляют ни для кого опасности, а мальчику очень нравится ездить верхом. Насколько мне известно, это единственный вид спорта, которым он занимается с охотой.
— Я бы тоже занялся им, если бы мог, — буркнул Эйвери, в воображении которого уже возник образ Лили Бид, легким галопом мчащейся через поля с развевающимися за спиной черными волосами.
Усилием воли он отогнал от себя это видение, занявшись графином со спиртным и одновременно думая о своем юном кузене. Итак, чем бы ни объяснялись внезапные спазмы в легких Бернарда, они не были вызваны близостью лошадей — тем внешним фактором, который так долго причинял страдания ему самому. Если они с Бернардом вместе обсудят этот вопрос, то, быть может, им удастся выяснить, при каких условиях у мальчика чаще всего появляются приступы одышки, и тогда ему останется делать то же, что делал в свое время Эйвери, — избегать тех мест или событий, которые способствуют их возникновению.
— Эйвери, — задумчиво проговорила Франциска, — неужели именно лошади вызывают эти спазмы в твоей груди?
Он совсем забыл о Франциске. Свернувшись в клубочек в уголке огромного дивана, в своих светлых полупрозрачных одеждах она походила на осеннюю бабочку — пусть немного увядшую и слегка потрепанную, но все еще обворожительную.
— Иногда, — ответил он уклончиво. — Вряд ли стоит сейчас об этом говорить. Я стараюсь не приближаться к ним, если только меня не вынуждают обстоятельства. Ну, а теперь о ней.
— О ней? — Франциска выглядела озадаченной. Но затем ее лицо прояснилось. — Ах да. О ней. И что же?
Эйвери помолчал, размышляя, стоит ли ему откровенничать с кузиной. Бесспорно, среди его знакомых не было человека, который мог судить о характере Лили с большим беспристрастием, чем Франциска. Природа наделила ее опытом в вопросах отношения полов, и так было с тех пор, когда она еще только вышла из детского возраста.
— Камфилд, — произнес он наконец, передавая ей стакан виски с содовой.
— Мартин Камфилд? — Франциска взяла у него из рук стакан. — А он здесь при чем?
— Какого рода отношения существуют между ним и мисс Бид?
Ее губы сложились в презрительную гримаску.
— Насколько я могу судить, мистер Камфилд очень высокого мнения об умственных способностях Лили.
Эйвери успокоился. Если самым сильным чувством, которое Камфилд испытывает к такой женщине, как Лили, было высокое мнение о ее умственных способностях, то этот человек либо гомосексуалист, либо евнух. В любом случае Эйвери теперь был настроен к нему более доброжелательно, чем в начале разговора. Он улыбнулся:
— Или по крайней мере он сам хочет, чтобы она так Думала.
Улыбка исчезла с его лица.
— Возможно, Мартин Камфилд просто достаточно мудр, чтобы понять, насколько привлекательнее выглядит в глазах Лили мужчина, который ценит в ней личность, чем тот, который просто с ней заигрывает.
— Я никогда с ней не заигрывал!
— Но, Эйвери, я и не упрекала тебя в этом! — оскорбленно воскликнула Франциска.
— Я только хотел дать понять, что не отношусь к людям подобного сорта.
— И очень жаль, — отозвалась Франциска, одним залпом осушив добрую половину содержимого стакана.
— А как насчет Лили?
— Лили?
— Поощряет ли она ухаживания Камфилда?
— Разумеется, да, — ответила Франциска, поставив пустой стакан на столик рядом с диваном. — Что с тобой, Эйвери? Ты нездоров?
При одной мысли о Лили в объятиях Камфилда — или, что еще хуже, Камфилда в объятиях Лили — у Эйвери заныли зубы, и ему стоило немалых усилий их разжать.
— Со мной все в порядке. Просто мне неприятно было узнать, что женщина с умом и дарованиями Лили способна опуститься до того, чтобы таким грубым и бесчестным образом манипулировать чувствами мужчины.
— Грубым? Бесчестным? — Франциска нахмурилась. — И в чем же я, по-твоему, только что уличила Лили?
— В том, что она пускает в ход свои женские уловки, чтобы добиться от мужчин того, что ей нужно.
— Понятно. — Франциска покачала головой. — До чего же у некоторых людей богатое воображение! Не могу ли я спросить, что именно ей нужно от Мартина Камфилда?
— Понятия не имею, — отозвался Эйвери раздраженно. — Да и откуда мне знать? Что она сумела извлечь для себя из их знакомства?
Франциска откинулась на спинку дивана, лицо ее выражало глубокую задумчивость.
— Что ж, — произнесла она медленно, — пожалуй, она может похвастаться тем, что ей удалось приобрести у него семена для посева по очень низкой цене. Должна признаться, мне самой никогда не пришло бы в голову предлагать мужчине свою благосклонность в обмен на десятипроцентную скидку при покупке семян, но если она и впрямь так поступила, я бы назвала это чертовски удачным ходом…
— Не говори глупостей!
— Кто, я? — Она поднялась с дивана. — А мне казалось, что это ты слишком торопишься с выводами. Я говорила о том, что Лили кокетничала с Мартином Камфилдом, а не спала с ним, ты, чурбан неотесанный! Разница большая, как. ты сам понимаешь.
— Если бы ты перестала насмехаться над нами, простыми смертными, и отвечала бы на мои вопросы прямо, я бы не стал торопиться с выводами, — парировал он.
Его слова возымели желаемый эффект. Надменное выражение исчезло с лица Франциски. Под тонким слоем пудры, покрывавшим ее кожу, проступил яркий румянец.
— Неужели Лили позволила себе нечто такое, что дало тебе повод… э-э… подозревать ее в легкомыслии?
— Я джентльмен, Франциска, — ответил Эйвери холодно.
— Ага! — воскликнула она торжествующе. — Но одного я все-таки не пойму, Эйвери. Если она и ты… почему же ты тогда?.. — Она присмотрелась к нему повнимательнее. — Ты не доверяешь ее знакам внимания?
— Если с ее стороны и были какие-то знаки внимания — а я, как джентльмен, предпочел бы не распространяться на этот счет, то да, у меня есть все основания им не доверять. Я был бы круглым идиотом, если бы поступил иначе. Вот передо мной женщина, которая явно меня не выносит, которая в течение почти пяти лет писала мне всякие колкости и не делает никакой тайны из того обстоятельства, что намерена урвать у меня мое законное наследство, и вдруг она…
Оказывает мне знаки внимания! Что я мог… нет, должен был подумать?
— Бедняга. — Франциска наблюдала за ним с каким-то болезненным интересом.
— Не будь дурочкой, Франциска. Слава Богу, после его ответа с ее лица исчезло это тошнотворное выражение торжества.
— Гм… Что ж, если моя помощь тебе не нужна…
— Помощь в чем?
— Я могла бы тебе помочь — как бы поизящнее выразиться? — добиться руки Лили Бид.
— Я вовсе не намерен добиваться руки Лили Бид.
— Тебе незачем так повышать голос, Эйвери.
— А что еще мне прикажешь делать? Большей нелепости я в жизни не слышал. Лили Бид — упрямая, вздорная, своенравная особа, причиняющая всем одни неудобства. Она не выносит меня, я не выношу ее. Впрочем, «не выношу» — это, пожалуй, слишком сильно сказано. Просто я ей не доверяю. С одной стороны, она чересчур умна, а с другой — чересчур независима. Какой мужчина станет домогаться такой женщины?
— На этот вопрос я бы при всем желании ответить не смогла, — отозвалась Франциска добродушно. — Я же не мужчина. Может быть, ты сумеешь меня просветить?
— Охотно, — ответил Эйвери, едва отдавая себе отчет в том, что он собирался объяснить истоки того самого чувства, которое за минуту до того яростно отрицал. — Взаимное притяжение между людьми противоположного пола — вещь вполне естественная. Из того, что прежде я никогда не испытывал ничего подобного, вовсе не следует, что я хочу во что бы то ни стало заполучить Лили Бид. Мое влечение к ней, без сомнения, объясняется тем, что я неожиданно оказался в совершенно чуждом для меня женском обществе, а также несоответствием возрастов и наличием определенных химикалий в теле. — Он нахмурился. — Ну и конечно, ее глазами.
— По правде говоря, я не поняла, к чему ты клонишь, Эйвери.
— Я имею в виду, — пояснил Эйвери, — что поскольку мое увлечение, как мы только что выяснили, является лишь следствием неудачного сочетания ряда умственных, химических и социальных факторов, я нашел отличный способ с ним справиться.
— О!
— Пруд возле мельницы! — воскликнул он, весьма довольный собой. — Я внимательно осмотрел его, когда прогуливался вместе с Лили. Вода там довольно глубокая и, насколько я помню, очень холодная.
— Ты что, собираешься купаться в ледяной воде?
— А что еще мне остается?" — Он понимал, что говорил намного громче, чем следовало бы, однако не мог себя сдержать. — Я словно одержим этой женщиной. Это ненормально. Да что там, просто нелепо!
— Ты же сам только что сказал, что это вполне естественно.
— Я ошибался… Нет, я был прав! Дьявольщина! Как только речь заходит о ней, у меня все начинает путаться в голове. Она начисто лишила меня способности рассуждать здраво. , Он вынул из кармана пиджака портсигар, одним щелчком открыл его и, достав сигару, сказал:
— Мне нужно держаться от нее подальше. Эта поездка в Лондон пойдет мне на пользу. Очевидно, я вступил в ту пору жизни, когда мне следует подумать о женитьбе. Я… я договорился о встрече с несколькими друзьями. У некоторых из них есть сестры. Милые кроткие создания. Из них выйдут прекрасные жены. О черт, она даже не позволяет мне курить в доме!
Яростным движением он запихал сигару на место и снова сунул портсигар в карман.
— Бедняжка. — Однако в голосе Франциски явно не хватало сочувствия. — Почему бы тебе не смириться с неизбежным? Поверь мне, Эйвери, я сама не раз оказывалась в том же положении, что и ты. Такого рода чувства, как у тебя, непреодолимы, и противиться им бесполезно. Взаимное влечение между мужчиной и женщиной столь же неотвратимо, как волны океанского прилива. С тем же успехом ты можешь утонуть в них и при этом ощущать себя наверху блаженства.
— Я не собираюсь становиться утопленником, — заявил Эйвери решительно. — Я лучше прибегну к купаниям. Долгим бодрящим купаниям в ледяной воде. Каждый день, если понадобится. Два раза в день.
— Ты просто глупец, Эйвери, — вздохнула Франциска.
Он подозревал, что она права, хотя и не мог объяснить почему, и это обстоятельство окончательно вывело его из себя.
— Черт побери, Франциска, ей нужен мой дом!
— Лили, — произнесла она приторно-мягким тоном, — отдала этому дому пять лет своей юности! Те самые пять лет, которые другие молодые девушки обычно отдают поклонникам, забавам и веселью, Лили просиживала с вечера до утра над счетами, напрягая зрение в попытке извлечь из фермы хоть один лишний пенни дохода, сама мыла полы, ползая на четвереньках… — Заметив изумленное выражение его лица, она осеклась и презрительно поджала губы. — Бог ты мой, Эйвери, неужели ты и впрямь думаешь, будто эти три несчастные беременные горничные, у которых и без того хватает забот, выполняли всю работу по дому? Ты только взгляни на ее руки!
— Почему? — спросил он недоуменно. Она неверно поняла его вопрос.
— Да потому, что у нее не было другого способа обеспечить себе то будущее, каким она хочет его видеть. Полагаю, что после всего того, что Лили сделала для Милл-Хауса, она имеет полное право считать этот дом своим. — Франциска спокойно подняла на него глаза. — Я, во всяком случае, не собираюсь ей в этом препятствовать.
Ее слова поразили его как удар, снова вернув к той же дилемме, которая терзала его все последнее время. Он откинул волосы со лба.
— Знаю, — произнес он. — Я собственными глазами видел, чего она добилась. Сам я никогда не считал это возможным. Но, Франциска, не я первым бросил Лили этот вызов. Я не виноват в том, что ей предложили мой дом.
Франциска молча смотрела на него.
— Милл-Хаус был обещан мне, когда мне было меньше лет, чем сейчас Бернарду, — продолжал он. — Я думал о нем, видел его в своих снах, рассчитывал на него даже тогда, когда мне больше не на что было рассчитывать. Он должен был стать моим домом. И дна знала об этом, когда согласилась на план Горацио. Только не надо мне говорить, будто она не отдавала себе отчета в том, что, устраивая свое будущее, она тем самым отнимала его у другого человека.
— Я понимаю, почему ее поступок кажется тебе таким бесчувственным, Эйвери, — отозвалась Франциска; пренебрежительная гримаска на ее лице сменилась замешательством. — Могу сказать в ее оправдание лишь то, что пять лет назад твои шансы, с ее точки зрения, были более высокими, чем ее собственные.
— А мне какое до этого дело? Она приняла вызов, зная, что, если ей удастся взять верх, я неминуемо лишусь своего законного наследства. Скверно сработано, Франциска. Очень скверно.
— Возможно, тебе такое поведение может показаться не совсем джентльменским…
— Вот именно, черт побери! — взорвался он. — Если она на это решилась, на что еще она способна? Какие еще шаги она предпримет, чтобы завладеть Милл-Хаусом? И как я могу себе позволить связаться с подобной женщиной? Вместе с тем, когда я вижу этих несчастных, списанных за негодностью скаковых лошадей, о которых она заботится, я невольно спрашиваю себя: зачем ей ставить под удар свое будущее ради каких-то жалких кляч? Вряд ли сухая, беспринципная особа, какой она хочет казаться, пойдет на подобное безрассудство. И что еще важнее, около года назад она написала мне письмо, которое… которое спасло мне жизнь… Оно очень много для меня значило. Мне с трудом верится, чтобы женщина, написавшая мне такое письмо, могла оказаться настолько черствой.
У Франциски не нашлось ответа на эту загадку.
Внезапно Эйвери почувствовал, что он устал. Устал, опустошен и охвачен горьким сознанием того, что единственной женщине, которая ему была так нужна, он не мог доверять.
— Я по достоинству ценю те усилия, которые приложила Лили, чтобы добиться своего, но все же надеюсь, что она окажется в проигрыше. Просто хотеть чего-либо — не значит иметь на это право.
— Стало быть, именно это ты твердишь себе всякий раз, когда смотришь на нее? — спросила Франциска. — Что она не заслуживает твоего дома? Или у тебя на уме совсем другое?
Эйвери глухо застонал. Франциска могла завести разговор о денежной реформе и тут же перевести его на тему отношений между полами. А то, что ее слова с новой силой пробудили в нем страсть к Лили, никак не могло служить предметом для шуток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Проклятие! В этом-то и состояла вся загвоздка. Он хотел Лили Бид. Так сильно, что не находил себе места и метался по усадьбе, как загнанный в клетку зверь. С этим пора было кончать.
— И куда только все подевались, черт возьми? — пробормотал Эйвери.
Даже эта троица постоянно падающих горничных подозрительно отсутствовала. Одному Богу известно, где пряталась Лили. Вероятно, обдумывала свой новый план действий для того, чтобы… Для чего?
И чего она, ради всего святого, хотела добиться этим своим поцелуем? Отвлечь его от противозаконной деятельности? Но ведь он, как джентльмен, никогда ни в чем подобном замешан не был! Заставить его до такой степени потерять от нее голову, чтобы он отказался от своих прав на Милл-Хаус? Вряд ли она могла надеяться, что у нее это получится. Он должен получить ответ.
— Франциска! — снова рявкнул он.
Легкий стук каблучков возвестил о появлении Франциски. Подол ее перламутрового платья обвивался вокруг лодыжек, щеки покрывал лихорадочный румянец.
— Что такое? — произнесла она, запыхавшись. — Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. Просто я хотел с тобой поговорить, — ответил Эйвери.
Франциска прижала ладонь к груди.
— Ты, юный болван! Из-за тебя у меня чуть было не случился сердечный приступ. Зачем тебе понадобилось поднимать крик на весь дом?
— Я кричал лишь потому, что рядом не было никого, кто бы мог передать тебе мою просьбу встретиться со мной… здесь, — добавил он, после некоторого раздумья ткнув пальцем в сторону одной из парадных гостиных. — У меня не было желания бегать по коридорам и открывать все двери, разыскивая тебя.
— Хорошо, Эйвери.
Франциска изящно расположилась на мягком диване, обитом темно-бордовой парчой, и поджала под себя ноги.
— Где остальные? — спросил Эйвери, оглядывая комнату.
Теперь ему стало ясно, почему никто не желал пользоваться этой гостиной. Она была темной, обставлена мрачной мебелью, а из каминной трубы поддувало.
— Миссис Кеттл сцеживает вино к обеду — по-видимому, это весьма долгий и утомительный процесс, к которому она относится очень серьезно. Эвелин сейчас в гостиной, учит мисс Мейкпис плести кружево — как будто на свете нет других занятий! — а Бернард отправился в конюшню, к лошадям.
— Разумно ли было отпускать его туда, Франциска? Состояние легких мальчика, не говоря уже обо всем остальном…
— А что с ним может случиться? — удивленно спросила она.
— На конюшнях уйма грязи и сильные сквозняки. А лошади — непредсказуемые, легковозбудимые животные… Не желаешь ли выпить, Франциска? — Он кивнул на хрустальный графин с виски.
— С удовольствием. И тебе незачем так беспокоиться насчет Бернарда. Питомцы Лили уже давно не представляют ни для кого опасности, а мальчику очень нравится ездить верхом. Насколько мне известно, это единственный вид спорта, которым он занимается с охотой.
— Я бы тоже занялся им, если бы мог, — буркнул Эйвери, в воображении которого уже возник образ Лили Бид, легким галопом мчащейся через поля с развевающимися за спиной черными волосами.
Усилием воли он отогнал от себя это видение, занявшись графином со спиртным и одновременно думая о своем юном кузене. Итак, чем бы ни объяснялись внезапные спазмы в легких Бернарда, они не были вызваны близостью лошадей — тем внешним фактором, который так долго причинял страдания ему самому. Если они с Бернардом вместе обсудят этот вопрос, то, быть может, им удастся выяснить, при каких условиях у мальчика чаще всего появляются приступы одышки, и тогда ему останется делать то же, что делал в свое время Эйвери, — избегать тех мест или событий, которые способствуют их возникновению.
— Эйвери, — задумчиво проговорила Франциска, — неужели именно лошади вызывают эти спазмы в твоей груди?
Он совсем забыл о Франциске. Свернувшись в клубочек в уголке огромного дивана, в своих светлых полупрозрачных одеждах она походила на осеннюю бабочку — пусть немного увядшую и слегка потрепанную, но все еще обворожительную.
— Иногда, — ответил он уклончиво. — Вряд ли стоит сейчас об этом говорить. Я стараюсь не приближаться к ним, если только меня не вынуждают обстоятельства. Ну, а теперь о ней.
— О ней? — Франциска выглядела озадаченной. Но затем ее лицо прояснилось. — Ах да. О ней. И что же?
Эйвери помолчал, размышляя, стоит ли ему откровенничать с кузиной. Бесспорно, среди его знакомых не было человека, который мог судить о характере Лили с большим беспристрастием, чем Франциска. Природа наделила ее опытом в вопросах отношения полов, и так было с тех пор, когда она еще только вышла из детского возраста.
— Камфилд, — произнес он наконец, передавая ей стакан виски с содовой.
— Мартин Камфилд? — Франциска взяла у него из рук стакан. — А он здесь при чем?
— Какого рода отношения существуют между ним и мисс Бид?
Ее губы сложились в презрительную гримаску.
— Насколько я могу судить, мистер Камфилд очень высокого мнения об умственных способностях Лили.
Эйвери успокоился. Если самым сильным чувством, которое Камфилд испытывает к такой женщине, как Лили, было высокое мнение о ее умственных способностях, то этот человек либо гомосексуалист, либо евнух. В любом случае Эйвери теперь был настроен к нему более доброжелательно, чем в начале разговора. Он улыбнулся:
— Или по крайней мере он сам хочет, чтобы она так Думала.
Улыбка исчезла с его лица.
— Возможно, Мартин Камфилд просто достаточно мудр, чтобы понять, насколько привлекательнее выглядит в глазах Лили мужчина, который ценит в ней личность, чем тот, который просто с ней заигрывает.
— Я никогда с ней не заигрывал!
— Но, Эйвери, я и не упрекала тебя в этом! — оскорбленно воскликнула Франциска.
— Я только хотел дать понять, что не отношусь к людям подобного сорта.
— И очень жаль, — отозвалась Франциска, одним залпом осушив добрую половину содержимого стакана.
— А как насчет Лили?
— Лили?
— Поощряет ли она ухаживания Камфилда?
— Разумеется, да, — ответила Франциска, поставив пустой стакан на столик рядом с диваном. — Что с тобой, Эйвери? Ты нездоров?
При одной мысли о Лили в объятиях Камфилда — или, что еще хуже, Камфилда в объятиях Лили — у Эйвери заныли зубы, и ему стоило немалых усилий их разжать.
— Со мной все в порядке. Просто мне неприятно было узнать, что женщина с умом и дарованиями Лили способна опуститься до того, чтобы таким грубым и бесчестным образом манипулировать чувствами мужчины.
— Грубым? Бесчестным? — Франциска нахмурилась. — И в чем же я, по-твоему, только что уличила Лили?
— В том, что она пускает в ход свои женские уловки, чтобы добиться от мужчин того, что ей нужно.
— Понятно. — Франциска покачала головой. — До чего же у некоторых людей богатое воображение! Не могу ли я спросить, что именно ей нужно от Мартина Камфилда?
— Понятия не имею, — отозвался Эйвери раздраженно. — Да и откуда мне знать? Что она сумела извлечь для себя из их знакомства?
Франциска откинулась на спинку дивана, лицо ее выражало глубокую задумчивость.
— Что ж, — произнесла она медленно, — пожалуй, она может похвастаться тем, что ей удалось приобрести у него семена для посева по очень низкой цене. Должна признаться, мне самой никогда не пришло бы в голову предлагать мужчине свою благосклонность в обмен на десятипроцентную скидку при покупке семян, но если она и впрямь так поступила, я бы назвала это чертовски удачным ходом…
— Не говори глупостей!
— Кто, я? — Она поднялась с дивана. — А мне казалось, что это ты слишком торопишься с выводами. Я говорила о том, что Лили кокетничала с Мартином Камфилдом, а не спала с ним, ты, чурбан неотесанный! Разница большая, как. ты сам понимаешь.
— Если бы ты перестала насмехаться над нами, простыми смертными, и отвечала бы на мои вопросы прямо, я бы не стал торопиться с выводами, — парировал он.
Его слова возымели желаемый эффект. Надменное выражение исчезло с лица Франциски. Под тонким слоем пудры, покрывавшим ее кожу, проступил яркий румянец.
— Неужели Лили позволила себе нечто такое, что дало тебе повод… э-э… подозревать ее в легкомыслии?
— Я джентльмен, Франциска, — ответил Эйвери холодно.
— Ага! — воскликнула она торжествующе. — Но одного я все-таки не пойму, Эйвери. Если она и ты… почему же ты тогда?.. — Она присмотрелась к нему повнимательнее. — Ты не доверяешь ее знакам внимания?
— Если с ее стороны и были какие-то знаки внимания — а я, как джентльмен, предпочел бы не распространяться на этот счет, то да, у меня есть все основания им не доверять. Я был бы круглым идиотом, если бы поступил иначе. Вот передо мной женщина, которая явно меня не выносит, которая в течение почти пяти лет писала мне всякие колкости и не делает никакой тайны из того обстоятельства, что намерена урвать у меня мое законное наследство, и вдруг она…
Оказывает мне знаки внимания! Что я мог… нет, должен был подумать?
— Бедняга. — Франциска наблюдала за ним с каким-то болезненным интересом.
— Не будь дурочкой, Франциска. Слава Богу, после его ответа с ее лица исчезло это тошнотворное выражение торжества.
— Гм… Что ж, если моя помощь тебе не нужна…
— Помощь в чем?
— Я могла бы тебе помочь — как бы поизящнее выразиться? — добиться руки Лили Бид.
— Я вовсе не намерен добиваться руки Лили Бид.
— Тебе незачем так повышать голос, Эйвери.
— А что еще мне прикажешь делать? Большей нелепости я в жизни не слышал. Лили Бид — упрямая, вздорная, своенравная особа, причиняющая всем одни неудобства. Она не выносит меня, я не выношу ее. Впрочем, «не выношу» — это, пожалуй, слишком сильно сказано. Просто я ей не доверяю. С одной стороны, она чересчур умна, а с другой — чересчур независима. Какой мужчина станет домогаться такой женщины?
— На этот вопрос я бы при всем желании ответить не смогла, — отозвалась Франциска добродушно. — Я же не мужчина. Может быть, ты сумеешь меня просветить?
— Охотно, — ответил Эйвери, едва отдавая себе отчет в том, что он собирался объяснить истоки того самого чувства, которое за минуту до того яростно отрицал. — Взаимное притяжение между людьми противоположного пола — вещь вполне естественная. Из того, что прежде я никогда не испытывал ничего подобного, вовсе не следует, что я хочу во что бы то ни стало заполучить Лили Бид. Мое влечение к ней, без сомнения, объясняется тем, что я неожиданно оказался в совершенно чуждом для меня женском обществе, а также несоответствием возрастов и наличием определенных химикалий в теле. — Он нахмурился. — Ну и конечно, ее глазами.
— По правде говоря, я не поняла, к чему ты клонишь, Эйвери.
— Я имею в виду, — пояснил Эйвери, — что поскольку мое увлечение, как мы только что выяснили, является лишь следствием неудачного сочетания ряда умственных, химических и социальных факторов, я нашел отличный способ с ним справиться.
— О!
— Пруд возле мельницы! — воскликнул он, весьма довольный собой. — Я внимательно осмотрел его, когда прогуливался вместе с Лили. Вода там довольно глубокая и, насколько я помню, очень холодная.
— Ты что, собираешься купаться в ледяной воде?
— А что еще мне остается?" — Он понимал, что говорил намного громче, чем следовало бы, однако не мог себя сдержать. — Я словно одержим этой женщиной. Это ненормально. Да что там, просто нелепо!
— Ты же сам только что сказал, что это вполне естественно.
— Я ошибался… Нет, я был прав! Дьявольщина! Как только речь заходит о ней, у меня все начинает путаться в голове. Она начисто лишила меня способности рассуждать здраво. , Он вынул из кармана пиджака портсигар, одним щелчком открыл его и, достав сигару, сказал:
— Мне нужно держаться от нее подальше. Эта поездка в Лондон пойдет мне на пользу. Очевидно, я вступил в ту пору жизни, когда мне следует подумать о женитьбе. Я… я договорился о встрече с несколькими друзьями. У некоторых из них есть сестры. Милые кроткие создания. Из них выйдут прекрасные жены. О черт, она даже не позволяет мне курить в доме!
Яростным движением он запихал сигару на место и снова сунул портсигар в карман.
— Бедняжка. — Однако в голосе Франциски явно не хватало сочувствия. — Почему бы тебе не смириться с неизбежным? Поверь мне, Эйвери, я сама не раз оказывалась в том же положении, что и ты. Такого рода чувства, как у тебя, непреодолимы, и противиться им бесполезно. Взаимное влечение между мужчиной и женщиной столь же неотвратимо, как волны океанского прилива. С тем же успехом ты можешь утонуть в них и при этом ощущать себя наверху блаженства.
— Я не собираюсь становиться утопленником, — заявил Эйвери решительно. — Я лучше прибегну к купаниям. Долгим бодрящим купаниям в ледяной воде. Каждый день, если понадобится. Два раза в день.
— Ты просто глупец, Эйвери, — вздохнула Франциска.
Он подозревал, что она права, хотя и не мог объяснить почему, и это обстоятельство окончательно вывело его из себя.
— Черт побери, Франциска, ей нужен мой дом!
— Лили, — произнесла она приторно-мягким тоном, — отдала этому дому пять лет своей юности! Те самые пять лет, которые другие молодые девушки обычно отдают поклонникам, забавам и веселью, Лили просиживала с вечера до утра над счетами, напрягая зрение в попытке извлечь из фермы хоть один лишний пенни дохода, сама мыла полы, ползая на четвереньках… — Заметив изумленное выражение его лица, она осеклась и презрительно поджала губы. — Бог ты мой, Эйвери, неужели ты и впрямь думаешь, будто эти три несчастные беременные горничные, у которых и без того хватает забот, выполняли всю работу по дому? Ты только взгляни на ее руки!
— Почему? — спросил он недоуменно. Она неверно поняла его вопрос.
— Да потому, что у нее не было другого способа обеспечить себе то будущее, каким она хочет его видеть. Полагаю, что после всего того, что Лили сделала для Милл-Хауса, она имеет полное право считать этот дом своим. — Франциска спокойно подняла на него глаза. — Я, во всяком случае, не собираюсь ей в этом препятствовать.
Ее слова поразили его как удар, снова вернув к той же дилемме, которая терзала его все последнее время. Он откинул волосы со лба.
— Знаю, — произнес он. — Я собственными глазами видел, чего она добилась. Сам я никогда не считал это возможным. Но, Франциска, не я первым бросил Лили этот вызов. Я не виноват в том, что ей предложили мой дом.
Франциска молча смотрела на него.
— Милл-Хаус был обещан мне, когда мне было меньше лет, чем сейчас Бернарду, — продолжал он. — Я думал о нем, видел его в своих снах, рассчитывал на него даже тогда, когда мне больше не на что было рассчитывать. Он должен был стать моим домом. И дна знала об этом, когда согласилась на план Горацио. Только не надо мне говорить, будто она не отдавала себе отчета в том, что, устраивая свое будущее, она тем самым отнимала его у другого человека.
— Я понимаю, почему ее поступок кажется тебе таким бесчувственным, Эйвери, — отозвалась Франциска; пренебрежительная гримаска на ее лице сменилась замешательством. — Могу сказать в ее оправдание лишь то, что пять лет назад твои шансы, с ее точки зрения, были более высокими, чем ее собственные.
— А мне какое до этого дело? Она приняла вызов, зная, что, если ей удастся взять верх, я неминуемо лишусь своего законного наследства. Скверно сработано, Франциска. Очень скверно.
— Возможно, тебе такое поведение может показаться не совсем джентльменским…
— Вот именно, черт побери! — взорвался он. — Если она на это решилась, на что еще она способна? Какие еще шаги она предпримет, чтобы завладеть Милл-Хаусом? И как я могу себе позволить связаться с подобной женщиной? Вместе с тем, когда я вижу этих несчастных, списанных за негодностью скаковых лошадей, о которых она заботится, я невольно спрашиваю себя: зачем ей ставить под удар свое будущее ради каких-то жалких кляч? Вряд ли сухая, беспринципная особа, какой она хочет казаться, пойдет на подобное безрассудство. И что еще важнее, около года назад она написала мне письмо, которое… которое спасло мне жизнь… Оно очень много для меня значило. Мне с трудом верится, чтобы женщина, написавшая мне такое письмо, могла оказаться настолько черствой.
У Франциски не нашлось ответа на эту загадку.
Внезапно Эйвери почувствовал, что он устал. Устал, опустошен и охвачен горьким сознанием того, что единственной женщине, которая ему была так нужна, он не мог доверять.
— Я по достоинству ценю те усилия, которые приложила Лили, чтобы добиться своего, но все же надеюсь, что она окажется в проигрыше. Просто хотеть чего-либо — не значит иметь на это право.
— Стало быть, именно это ты твердишь себе всякий раз, когда смотришь на нее? — спросила Франциска. — Что она не заслуживает твоего дома? Или у тебя на уме совсем другое?
Эйвери глухо застонал. Франциска могла завести разговор о денежной реформе и тут же перевести его на тему отношений между полами. А то, что ее слова с новой силой пробудили в нем страсть к Лили, никак не могло служить предметом для шуток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32