Все это они запивали замечательным местным вином «Прозекко конельяно», легким и чуть терпким.
Общий разговор за столом не клеился, но Джолетта с Цезарем постоянно смеялись и шутили друг с другом. Он осыпал ее самыми невероятными комплиментами и все время подливал ей вина, невзирая на ее возражения. Но после того как Роун попытался ее остановить, Джолетта перестала протестовать и даже начала поощрять итальянца.
Окончательное решение относительно поездки во Флоренцию она приняла, когда стали заказывать десерт. Роун предложил одно, Цезарь — другое, и, пока она выбирала, Роун сам сделал заказ за нее. Вроде бы мелочь, тем более что он остановился на ее любимом желе с миндалем и абрикосами, но ей надоело, что он постоянно принимал за нее решения и навязывал ей свое мнение.
Когда они вышли из ресторана и направились к машине, Джолетта что-то тихо сказала Цезарю. Он ответил ей восторженным взглядом.
В Венецию они вернулись поздно. Расставшись с Натали и Цезарем на набережной, Джолетта и Роун отправились в гостиницу. В холле девушка подошла к стойке портье, чтобы взять ключ от своей комнаты, в то время как Роун остался стоять в стороне, поджидая ее. Она многозначительно посмотрела на него, но ничего не сказала, до тех пор пока они не оказались у двери ее номера.
— Я думала, что ты возьмешь ключ от своей комнаты, — заметила Джолетта, отпирая дверь.
— Не могу, — спокойно ответил он. — Я сдал его, и они поселили в моей комнате кого-то другого.
— Ты что, проверял?
— А ты как думала? — он говорил по-прежнему спокойно. В тот момент Джолетта не знала, верить ли его словам. Она глубоко вздохнула.
— Знаешь…
— Знаю, — оборвал ее Роун. — Ты не хочешь, чтобы я оставался в твоей комнате, хочешь, чтобы я ушел. Но я этого делать не собираюсь. И не собираюсь развлекать всю гостиницу нашей дискуссией на эту тему.
Он протянул руку над ее головой и распахнул дверь номера. Потом, отодвинув Джолетту, вошел в комнату.
Джолетте оставалось либо стоять в коридоре, либо последовать за ним. Вздохнув, она шагнула в полутемный номер и захлопнула за собой дверь.
В тот момент, когда рука ее коснулась выключателя, она почувствовала густой и пряный аромат, окутавший ее в темноте комнаты. Джолетта нажала на кнопку выключателя. Стало светло.
В вазах, расставленных повсюду, где только можно, стояли крохотные садовые гвоздики — розовые, огненно-красные, белые, пестрые. Их головки источали такой упоительный аромат, что девушка невольно застыла на месте.
— Что это такое? — озадаченно спросила она.
— Гвоздики. Я увидел их на рынке Риальто и заказал.
— По телефону?
Он кивнул.
— Согласно дневнику, они означают погубленную любовь или что-то в этом роде. — В его напряженном голосе прозвучало нечто похожее на смущение.
— Сердце бедное, увы! — машинально продолжила Джолетта.
— Именно так.
Глупо было восторгаться поступком, столь явно рассчитанным на ее сентиментальность. Но великодушие жеста, понимание того, что ей нужно, проявление заботы о ней — все это говорило о том, как тонко он чувствует ее. Это поразило Джолетту и обезоружило.
— Чего ты добиваешься? — тихо спросила она.
— Я хотел сказать, что у меня не было намерений обидеть тебя, и прошу простить меня. И еще мне хотелось бы понять, не осталось ли у нас хоть какой-то возможности начать все сначала?
— Чтобы у тебя было время дочитать дневник?
Он тяжело вздохнул.
— Мне неважно, увижу я его снова или нет.
— Вот и хорошо, — рассудительно заметила она.
Она рассчитывала вывести его из себя, но лицо его выражало лишь твердую решимость. Джолетта подошла к стулу, сняла с плеча сумку и положила ее на сиденье.
— Я люблю тебя, Джолетта, — сказал он хриплым, прерывающимся голосом.
— Не надо! — резко ответила она, даже не взглянув на него. Потом добавила тише:
— Прошу тебя. Не надо.
— Я знаю, что у тебя нет никаких оснований доверять мне, но мне было важно сказать тебе это.
— Конечно, очень кстати, что ты понял это именно сейчас, — ответила она твердым голосом.
— Я давно это знал, еще в Бате, хотя началось все гораздо раньше, возможно, в ту самую ночь в Новом Орлеане. Просто тогда я не мог этого сказать, потому что не был честен по отношению к тебе и тень притворства могла бы лечь и на мое признание.
— Плохо то, что это не помешало тебе забраться ко мне в постель.
— А вот об этом я нисколько не жалею. Может быть, это — единственное, что у меня есть.
Джолетте очень хотелось верить ему, и это огорчало ее больше всего. Она не должна ему верить. Он использовал ее и будет использовать дальше, стоит только ему позволить. А этого она больше допустить не может.
Вне всяких сомнений, он считал, что ей, возможно, удастся расшифровать формулу с помощью дневника, и хотел быть поблизости на такой случай. И если у нее что-то получится, всему придет конец. Он возьмет то, что искал, и покинет ее. А если ничего не получится, если в конце путешествия у нее не будет никаких результатов, то ему просто незачем с ней оставаться. В любом случае она проиграет.
Эта мысль казалась ей такой же невыносимой, как и его льстивая ложь. Ее всегда все бросали. Мама, папа, жених. Даже Мими. На сей раз она этого не допустит. Она сама его бросит.
Джолетта подошла к столику у кровати, на котором стояло несколько ваз с гвоздиками. Наклонившись, она вдохнула их густой запах. Прохладные лепестки ласкали ей веки, рот, подбородок. Вино и аромат цветов кружили ей голову, она подумала, что, может быть, Роун заслужил прощальный подарок, нечто такое, что он сможет вспоминать, что поможет ему унять тоску, когда она покинет его.
— Джолетта, — взмолился Роун.
Ей нужно было время все обдумать, убедиться, что она действительно хочет этого. Сострадание, жертвенность, вызванная чувством вины, просто желание — все смешалось в порыве, который охватил ее. Она понимала, что в ее чувствах есть и нечто большее, но не желала признаваться себе в этом.
Она хотела провести с ним последнюю ночь, последние мгновения в его объятиях. Возможно, это прощание нужно было прежде всего ей самой. Но никто об этом никогда не узнает. Это никого не касается. Никого, кроме нее.
Если она уступит, он может подумать, что выиграл, ну и что из этого? Сама она будет знать правду. А вскоре и он ее узнает. Не вполне твердым голосом она сказала:
— Прежде чем лечь, нужно собрать чемоданы, чтобы утром их унесли носильщики. Мне еще надо упаковать вещи. Если ты не против, я приму душ первая.
Он долго смотрел на нее, потом отвернулся и чуть слышно вздохнул.
— Нет, я не против.
Джолетта искоса взглянула на него, и едва заметная улыбка тронула ее губы.
Она провела в ванной комнате не много времени. Когда настала очередь Роуна принимать душ, Джолетта выложила брюки и рубашку, которые собиралась надеть утром, выставила упакованный чемодан за дверь, а то, что намеревалась взять с собой, положила в свою большую наплечную сумку. Она похлопала рукой по ее разбухшим бокам, убедилась, что дневник лежит там, где ему полагалось; она не вспоминала о нем весь день. Ощутив ладонью выступавший угол дневника, девушка успокоилась.
Уже переодевшись в белую вышитую ночную сорочку, она еще раз наклонилась понюхать гвоздики. Они на самом деле были великолепны. Обхватив один из цветков ладонью, она вытащила его из вазы, потушила свет и скользнула под простыню.
Несколько минут спустя Роун вышел из ванной. Его высокий, сильный силуэт четко вырисовывался в дверном проеме. В полумраке комнаты Джолетта следила за тем, как он обходит кровать и ложится рядом с ней. Она чувствовала, как колотится ее сердце, будто мячик, которым стучит об пол двухлетний карапуз. Жаркие волны пробегали по ее телу, а ладони зудели от выступившей на них влаги. Оказывается, в том, чтобы быть искусительницей, есть не только нечто возбуждающее. Страха в этом ничуть не меньше.
Она приподнялась на локте и провела гвоздикой, которую держала в руках, по губам Роуна. Быстрым рефлекторным движением он схватил цветок, будто это было какое-то насекомое. И тут словно замер.
— Что ты делаешь? — спросил он срывающимся от волнения голосом.
— Тс-сс, — шепнула она.
Забрав у него цветок, она снова дотронулась им до его рта, очертила губы, провела лепестками по подбородку и ниже — по шее, по углублению ключицы, потом — вверх-вниз по его груди, к соскам. Коснулась одного из них, напрягшегося от ее прикосновения.
— Джолетга! — взмолился он.
Она не отвечала.
Оставив гвоздику на его груди, она приникла к нему и горячим, влажным языком коснулась возбужденного соска, провела языком вокруг него, легко пощекотала и передвинулась к другому.
Не говоря ни слова, он обхватил ее обеими руками, притянул к себе, лаская нежные изгибы ее тела сквозь тонкую, мягкую ткань, находя там самые трепетные уголки, о существовании которых она и не подозревала. Она неспешно наслаждалась его ласками, и теплые волны удовольствия пробегали по ее телу. Джолетта слышала его участившееся дыхание, которое звучало в унисон с ее собственным.
Не открывая глаз, она нашла его страстный рот, нежно провела кончиком языка по его влажным губам. Мягко и ласково он отвечал на ее игру. Затем еще теснее прижал ее к себе, так что нижняя часть ее тела касалась его плоти. Положив ладони на изгиб ее талии, он стал осторожно двигаться вниз, натягивая ткань ночной рубашки на бедрах так, чтобы она подчеркивала округлость их форм, и начал медленно поднимать рубашку.
Джолетта положила колено поперек его тела, раскрываясь перед его осторожным прикосновением. Жар, обдававший ее кожу, проникал вглубь, сосредоточивался внизу живота. Она чуть застонала, когда он наконец дотронулся до самого чувствительного места. Тая от желания, она поцеловала его в уголки рта и дальше, от щеки до самого уха. Добравшись до мочки, она в экстазе зарылась лицом в его шею.
Роун перевернулся на спину и принялся ласкать ладонями ее грудь, легко поглаживая соски подушечками больших пальцев, отчего захлестнувшая ее волна наслаждения стала почти непереносимой.
Но они не спешили. С трудом контролируя дыхание, Джолетта коснулась рукой его мускулистой груди, нащупала лежавшую там гвоздику и отложила ее в сторону. Дрожащими пальцами она провела по его груди, опускаясь все ниже и ниже, убирая с дороги накрывавшую их простыню. Ей так хотелось доставить ему такое же удовольствие, которое давал он ей, что испытываемое ею наслаждение становилось слаще в сотни раз.
Когда их тела не могли больше выдержать томительного напряжения бушевавших чувств, он притянул ее к себе. Они долго лежали, прижавшись друг к другу, и их сердца бились в едином ритме. Наконец она приподнялась над ним и приняла его в свое влажное лоно.
Медленно они стали раскачиваться в такт, постепенно набирая уверенность, силу и быстроту движений. Он сдерживал себя, подчиняясь ее темпу и давая ей возможность самой установить ритм.
Дыхание их участилось. На коже проступили капельки влаги. Свежий аромат их волос и тел смешивался с ароматом гвоздик, действуя на них возбуждающе. Джолетта ощущала необыкновенную легкость и силу одновременно, она, казалось, была исполнена бесконечной нежности, была смела и в то же время женственна.
Вдруг она почувствовала, как сердце ее дрогнуло, и замерла на мгновение. Волшебное пламя объяло ее изнутри. Роун тут же приподнялся и, не отпуская ее, перевернул на спину. Склонившись над ней, он навалился на нее всем своим весом, проникая все глубже в ее пульсирующую жизненной силой плоть, и продолжил движение.
Всем своим существом Джолетта отдалась ему. Она двигалась в одном ритме с ним, дышала в такт с ним. Волшебство вернулось вновь. Почувствовав снова его горячее дыхание, они приникли друг к другу в страстном порыве и отдались на его волю.
Только потом, лежа в объятиях Роуна и глядя широко распахнутыми глазами в темноту, Джолетта вспомнила, что это чудо любви было задумано ею как прощание. Но почему-то все получилось совсем не так, как она планировала. Ей захотелось оставить все по-прежнему, быть рядом с ним столько, сколько ей будет позволено. Она даже подумала, что готова принять любые притворные заверения в любви со стороны Роуна.
А вдруг эти заверения станут подлинными или, по крайней мере, ей будет их достаточно? Нет. Она не могла на это пойти. Выбор сделан, и, как ни горько, надо выдержать все до конца. Если она сломается, она даст возможность тете Эстелле — и Натали — и Роуну победить ее обманом. И тогда ей придется поступиться тем, что стало для нее таким важным в последнее время, — самоуважением.
Она уедет. Она должна это сделать.
Джолетта проснулась, когда было совсем рано. Серый рассвет за окном только начинал золотиться первыми лучами солнца. Колокола церквей еще не звонили. Она выскользнула из кровати, Роун пошевелился и протянул руку ей вслед. Но даже если он и проснулся, то не подал виду, чтобы она не почувствовала себя виноватой в том, что разбудила его.
Когда Джолетта оделась, зазвонили колокола. Она в последний раз провела щеткой по волосам и перехватила их двумя костяными заколками. Вернувшись в спальню, она положила щетку в свою большую сумку, потом подхватила ее и повесила на плечо, ощутив всю тяжесть своей ноши.
Роун лежал на спине, подложив руки под голову. При виде ее губы его расплылись в улыбке. Заметив, что Джолетта взяла сумку, он спросил:
— Куда ты направляешься в такую рань?
— Мне надо купить пару женских принадлежностей. Я скоро вернусь.
— Но магазины еще закрыты, — возразил он. Под растрепанными волосами на щеках его уже темнела щетина, веки были тяжелыми после сна. Может быть, от печали, притаившейся где-то в глубине его глаз, но он никогда не выглядел так привлекательно.
Джолетта сглотнула ком, подступивший к горлу, и сказала:
— Тогда, возможно, портье мне поможет. Я на минутку.
Она не стала дожидаться ответа. Не поцеловала его, не попрощалась. Она была сильной.
Выйдя из номера, Джолетта закрыла за собой дверь. И только на лестнице слезы, которые застилали ей глаза, хлынули безудержным потоком.
20
Цезарь вел свою красную «Альфа-Ромео» по направлению к Флоренции с пылом, унаследованным им от своих далеких предков, возничих колесниц. Джолетта, проверив, хорошо ли закреплен ремень безопасности, старалась не хвататься рукой за приборную доску чаще, чем это было необходимо. Ее страх, казалось, забавлял итальянца и побуждал его к новым пируэтам, которыми он хотел показать, с каким совершенством водит машину. Джолетте это, конечно, не нравилось, но она удерживалась от выражений протеста. Хорошо, что он предложил отвезти ее во Флоренцию. К тому же у нее не было сил возмущаться.
Джолетта долго думала, стоит ли отвлекать его беседой или, наоборот, он хоть немного сбавит скорость, чтобы уделить ей внимание. В конце концов она решилась заговорить, тем более что ей совсем не хотелось оставаться наедине со своими мрачными мыслями. Ей показалось, что лучше всего будет начать с самых обычных вопросов, которых они прежде не касались.
— Где я сейчас живу? — переспросил он, расплываясь в широкой улыбке.
— В основном в Венеции, иногда — в Риме или на Капри. Часто — в Париже или в Ницце.
— Это понятно, но дом-то ваш где?
— А-а… Дом мой — в деревне, милях в двадцати от Венеции. Мои отец и мать до сих пор там живут.
— То есть у вас нет постоянного места?
— Нет. А зачем?
Она озадаченно посмотрела на него.
— Мне показалось, вы сказали, что вы из Венеции. Так где же вы там живете?
— Я говорю, что я из Венеции, и людям понятно. Венецию все знают. Так проще. — Он пожал плечами. — Последние несколько дней я жил в отеле «Киприани».
Это был тот самый отель, где остановилась Натали. Джолетта ощутила некоторое беспокойство, но тут же постаралась отделаться от него.
— Кажется, вы не говорили мне, чем вы занимаетесь.
— То одним, то другим. Продаю и покупаю. Когда-то работал официантом на большом морском лайнере. Работа тяжелая, много часов приходилось проводить на ногах, но прибыльная. Я научился говорить по-английски, по-немецки, по-французски, по-испански. Немного по-японски. И еще знакомился с богатыми дамами, вдовами или просто одинокими.
Джолетта не могла понять, действительно ли он имеет в виду то, о чем она подумала. Она внимательно посмотрела на него, заметила, с каким изяществом он держится, как тщательно одет. На нем была кремовая шелковая рубашка, на одной руке — «Ролекс», на другой — тяжелый золотой браслет.
— Неужели вы подумали, что я богат, раз у меня такая машина? — Цезарь удивленно вскинул брови. — Вовсе нет, во всяком случае, пока что нет.
— Но вы намереваетесь разбогатеть, — констатировала она.
— Я много работаю, чтобы этого добиться. — Он немного помолчал, потом добавил более ласковым тоном:
— Но мне нечасто удается заняться тем, чем мне хочется, с такой прекрасной дамой, как вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Общий разговор за столом не клеился, но Джолетта с Цезарем постоянно смеялись и шутили друг с другом. Он осыпал ее самыми невероятными комплиментами и все время подливал ей вина, невзирая на ее возражения. Но после того как Роун попытался ее остановить, Джолетта перестала протестовать и даже начала поощрять итальянца.
Окончательное решение относительно поездки во Флоренцию она приняла, когда стали заказывать десерт. Роун предложил одно, Цезарь — другое, и, пока она выбирала, Роун сам сделал заказ за нее. Вроде бы мелочь, тем более что он остановился на ее любимом желе с миндалем и абрикосами, но ей надоело, что он постоянно принимал за нее решения и навязывал ей свое мнение.
Когда они вышли из ресторана и направились к машине, Джолетта что-то тихо сказала Цезарю. Он ответил ей восторженным взглядом.
В Венецию они вернулись поздно. Расставшись с Натали и Цезарем на набережной, Джолетта и Роун отправились в гостиницу. В холле девушка подошла к стойке портье, чтобы взять ключ от своей комнаты, в то время как Роун остался стоять в стороне, поджидая ее. Она многозначительно посмотрела на него, но ничего не сказала, до тех пор пока они не оказались у двери ее номера.
— Я думала, что ты возьмешь ключ от своей комнаты, — заметила Джолетта, отпирая дверь.
— Не могу, — спокойно ответил он. — Я сдал его, и они поселили в моей комнате кого-то другого.
— Ты что, проверял?
— А ты как думала? — он говорил по-прежнему спокойно. В тот момент Джолетта не знала, верить ли его словам. Она глубоко вздохнула.
— Знаешь…
— Знаю, — оборвал ее Роун. — Ты не хочешь, чтобы я оставался в твоей комнате, хочешь, чтобы я ушел. Но я этого делать не собираюсь. И не собираюсь развлекать всю гостиницу нашей дискуссией на эту тему.
Он протянул руку над ее головой и распахнул дверь номера. Потом, отодвинув Джолетту, вошел в комнату.
Джолетте оставалось либо стоять в коридоре, либо последовать за ним. Вздохнув, она шагнула в полутемный номер и захлопнула за собой дверь.
В тот момент, когда рука ее коснулась выключателя, она почувствовала густой и пряный аромат, окутавший ее в темноте комнаты. Джолетта нажала на кнопку выключателя. Стало светло.
В вазах, расставленных повсюду, где только можно, стояли крохотные садовые гвоздики — розовые, огненно-красные, белые, пестрые. Их головки источали такой упоительный аромат, что девушка невольно застыла на месте.
— Что это такое? — озадаченно спросила она.
— Гвоздики. Я увидел их на рынке Риальто и заказал.
— По телефону?
Он кивнул.
— Согласно дневнику, они означают погубленную любовь или что-то в этом роде. — В его напряженном голосе прозвучало нечто похожее на смущение.
— Сердце бедное, увы! — машинально продолжила Джолетта.
— Именно так.
Глупо было восторгаться поступком, столь явно рассчитанным на ее сентиментальность. Но великодушие жеста, понимание того, что ей нужно, проявление заботы о ней — все это говорило о том, как тонко он чувствует ее. Это поразило Джолетту и обезоружило.
— Чего ты добиваешься? — тихо спросила она.
— Я хотел сказать, что у меня не было намерений обидеть тебя, и прошу простить меня. И еще мне хотелось бы понять, не осталось ли у нас хоть какой-то возможности начать все сначала?
— Чтобы у тебя было время дочитать дневник?
Он тяжело вздохнул.
— Мне неважно, увижу я его снова или нет.
— Вот и хорошо, — рассудительно заметила она.
Она рассчитывала вывести его из себя, но лицо его выражало лишь твердую решимость. Джолетта подошла к стулу, сняла с плеча сумку и положила ее на сиденье.
— Я люблю тебя, Джолетта, — сказал он хриплым, прерывающимся голосом.
— Не надо! — резко ответила она, даже не взглянув на него. Потом добавила тише:
— Прошу тебя. Не надо.
— Я знаю, что у тебя нет никаких оснований доверять мне, но мне было важно сказать тебе это.
— Конечно, очень кстати, что ты понял это именно сейчас, — ответила она твердым голосом.
— Я давно это знал, еще в Бате, хотя началось все гораздо раньше, возможно, в ту самую ночь в Новом Орлеане. Просто тогда я не мог этого сказать, потому что не был честен по отношению к тебе и тень притворства могла бы лечь и на мое признание.
— Плохо то, что это не помешало тебе забраться ко мне в постель.
— А вот об этом я нисколько не жалею. Может быть, это — единственное, что у меня есть.
Джолетте очень хотелось верить ему, и это огорчало ее больше всего. Она не должна ему верить. Он использовал ее и будет использовать дальше, стоит только ему позволить. А этого она больше допустить не может.
Вне всяких сомнений, он считал, что ей, возможно, удастся расшифровать формулу с помощью дневника, и хотел быть поблизости на такой случай. И если у нее что-то получится, всему придет конец. Он возьмет то, что искал, и покинет ее. А если ничего не получится, если в конце путешествия у нее не будет никаких результатов, то ему просто незачем с ней оставаться. В любом случае она проиграет.
Эта мысль казалась ей такой же невыносимой, как и его льстивая ложь. Ее всегда все бросали. Мама, папа, жених. Даже Мими. На сей раз она этого не допустит. Она сама его бросит.
Джолетта подошла к столику у кровати, на котором стояло несколько ваз с гвоздиками. Наклонившись, она вдохнула их густой запах. Прохладные лепестки ласкали ей веки, рот, подбородок. Вино и аромат цветов кружили ей голову, она подумала, что, может быть, Роун заслужил прощальный подарок, нечто такое, что он сможет вспоминать, что поможет ему унять тоску, когда она покинет его.
— Джолетта, — взмолился Роун.
Ей нужно было время все обдумать, убедиться, что она действительно хочет этого. Сострадание, жертвенность, вызванная чувством вины, просто желание — все смешалось в порыве, который охватил ее. Она понимала, что в ее чувствах есть и нечто большее, но не желала признаваться себе в этом.
Она хотела провести с ним последнюю ночь, последние мгновения в его объятиях. Возможно, это прощание нужно было прежде всего ей самой. Но никто об этом никогда не узнает. Это никого не касается. Никого, кроме нее.
Если она уступит, он может подумать, что выиграл, ну и что из этого? Сама она будет знать правду. А вскоре и он ее узнает. Не вполне твердым голосом она сказала:
— Прежде чем лечь, нужно собрать чемоданы, чтобы утром их унесли носильщики. Мне еще надо упаковать вещи. Если ты не против, я приму душ первая.
Он долго смотрел на нее, потом отвернулся и чуть слышно вздохнул.
— Нет, я не против.
Джолетта искоса взглянула на него, и едва заметная улыбка тронула ее губы.
Она провела в ванной комнате не много времени. Когда настала очередь Роуна принимать душ, Джолетта выложила брюки и рубашку, которые собиралась надеть утром, выставила упакованный чемодан за дверь, а то, что намеревалась взять с собой, положила в свою большую наплечную сумку. Она похлопала рукой по ее разбухшим бокам, убедилась, что дневник лежит там, где ему полагалось; она не вспоминала о нем весь день. Ощутив ладонью выступавший угол дневника, девушка успокоилась.
Уже переодевшись в белую вышитую ночную сорочку, она еще раз наклонилась понюхать гвоздики. Они на самом деле были великолепны. Обхватив один из цветков ладонью, она вытащила его из вазы, потушила свет и скользнула под простыню.
Несколько минут спустя Роун вышел из ванной. Его высокий, сильный силуэт четко вырисовывался в дверном проеме. В полумраке комнаты Джолетта следила за тем, как он обходит кровать и ложится рядом с ней. Она чувствовала, как колотится ее сердце, будто мячик, которым стучит об пол двухлетний карапуз. Жаркие волны пробегали по ее телу, а ладони зудели от выступившей на них влаги. Оказывается, в том, чтобы быть искусительницей, есть не только нечто возбуждающее. Страха в этом ничуть не меньше.
Она приподнялась на локте и провела гвоздикой, которую держала в руках, по губам Роуна. Быстрым рефлекторным движением он схватил цветок, будто это было какое-то насекомое. И тут словно замер.
— Что ты делаешь? — спросил он срывающимся от волнения голосом.
— Тс-сс, — шепнула она.
Забрав у него цветок, она снова дотронулась им до его рта, очертила губы, провела лепестками по подбородку и ниже — по шее, по углублению ключицы, потом — вверх-вниз по его груди, к соскам. Коснулась одного из них, напрягшегося от ее прикосновения.
— Джолетга! — взмолился он.
Она не отвечала.
Оставив гвоздику на его груди, она приникла к нему и горячим, влажным языком коснулась возбужденного соска, провела языком вокруг него, легко пощекотала и передвинулась к другому.
Не говоря ни слова, он обхватил ее обеими руками, притянул к себе, лаская нежные изгибы ее тела сквозь тонкую, мягкую ткань, находя там самые трепетные уголки, о существовании которых она и не подозревала. Она неспешно наслаждалась его ласками, и теплые волны удовольствия пробегали по ее телу. Джолетта слышала его участившееся дыхание, которое звучало в унисон с ее собственным.
Не открывая глаз, она нашла его страстный рот, нежно провела кончиком языка по его влажным губам. Мягко и ласково он отвечал на ее игру. Затем еще теснее прижал ее к себе, так что нижняя часть ее тела касалась его плоти. Положив ладони на изгиб ее талии, он стал осторожно двигаться вниз, натягивая ткань ночной рубашки на бедрах так, чтобы она подчеркивала округлость их форм, и начал медленно поднимать рубашку.
Джолетта положила колено поперек его тела, раскрываясь перед его осторожным прикосновением. Жар, обдававший ее кожу, проникал вглубь, сосредоточивался внизу живота. Она чуть застонала, когда он наконец дотронулся до самого чувствительного места. Тая от желания, она поцеловала его в уголки рта и дальше, от щеки до самого уха. Добравшись до мочки, она в экстазе зарылась лицом в его шею.
Роун перевернулся на спину и принялся ласкать ладонями ее грудь, легко поглаживая соски подушечками больших пальцев, отчего захлестнувшая ее волна наслаждения стала почти непереносимой.
Но они не спешили. С трудом контролируя дыхание, Джолетта коснулась рукой его мускулистой груди, нащупала лежавшую там гвоздику и отложила ее в сторону. Дрожащими пальцами она провела по его груди, опускаясь все ниже и ниже, убирая с дороги накрывавшую их простыню. Ей так хотелось доставить ему такое же удовольствие, которое давал он ей, что испытываемое ею наслаждение становилось слаще в сотни раз.
Когда их тела не могли больше выдержать томительного напряжения бушевавших чувств, он притянул ее к себе. Они долго лежали, прижавшись друг к другу, и их сердца бились в едином ритме. Наконец она приподнялась над ним и приняла его в свое влажное лоно.
Медленно они стали раскачиваться в такт, постепенно набирая уверенность, силу и быстроту движений. Он сдерживал себя, подчиняясь ее темпу и давая ей возможность самой установить ритм.
Дыхание их участилось. На коже проступили капельки влаги. Свежий аромат их волос и тел смешивался с ароматом гвоздик, действуя на них возбуждающе. Джолетта ощущала необыкновенную легкость и силу одновременно, она, казалось, была исполнена бесконечной нежности, была смела и в то же время женственна.
Вдруг она почувствовала, как сердце ее дрогнуло, и замерла на мгновение. Волшебное пламя объяло ее изнутри. Роун тут же приподнялся и, не отпуская ее, перевернул на спину. Склонившись над ней, он навалился на нее всем своим весом, проникая все глубже в ее пульсирующую жизненной силой плоть, и продолжил движение.
Всем своим существом Джолетта отдалась ему. Она двигалась в одном ритме с ним, дышала в такт с ним. Волшебство вернулось вновь. Почувствовав снова его горячее дыхание, они приникли друг к другу в страстном порыве и отдались на его волю.
Только потом, лежа в объятиях Роуна и глядя широко распахнутыми глазами в темноту, Джолетта вспомнила, что это чудо любви было задумано ею как прощание. Но почему-то все получилось совсем не так, как она планировала. Ей захотелось оставить все по-прежнему, быть рядом с ним столько, сколько ей будет позволено. Она даже подумала, что готова принять любые притворные заверения в любви со стороны Роуна.
А вдруг эти заверения станут подлинными или, по крайней мере, ей будет их достаточно? Нет. Она не могла на это пойти. Выбор сделан, и, как ни горько, надо выдержать все до конца. Если она сломается, она даст возможность тете Эстелле — и Натали — и Роуну победить ее обманом. И тогда ей придется поступиться тем, что стало для нее таким важным в последнее время, — самоуважением.
Она уедет. Она должна это сделать.
Джолетта проснулась, когда было совсем рано. Серый рассвет за окном только начинал золотиться первыми лучами солнца. Колокола церквей еще не звонили. Она выскользнула из кровати, Роун пошевелился и протянул руку ей вслед. Но даже если он и проснулся, то не подал виду, чтобы она не почувствовала себя виноватой в том, что разбудила его.
Когда Джолетта оделась, зазвонили колокола. Она в последний раз провела щеткой по волосам и перехватила их двумя костяными заколками. Вернувшись в спальню, она положила щетку в свою большую сумку, потом подхватила ее и повесила на плечо, ощутив всю тяжесть своей ноши.
Роун лежал на спине, подложив руки под голову. При виде ее губы его расплылись в улыбке. Заметив, что Джолетта взяла сумку, он спросил:
— Куда ты направляешься в такую рань?
— Мне надо купить пару женских принадлежностей. Я скоро вернусь.
— Но магазины еще закрыты, — возразил он. Под растрепанными волосами на щеках его уже темнела щетина, веки были тяжелыми после сна. Может быть, от печали, притаившейся где-то в глубине его глаз, но он никогда не выглядел так привлекательно.
Джолетта сглотнула ком, подступивший к горлу, и сказала:
— Тогда, возможно, портье мне поможет. Я на минутку.
Она не стала дожидаться ответа. Не поцеловала его, не попрощалась. Она была сильной.
Выйдя из номера, Джолетта закрыла за собой дверь. И только на лестнице слезы, которые застилали ей глаза, хлынули безудержным потоком.
20
Цезарь вел свою красную «Альфа-Ромео» по направлению к Флоренции с пылом, унаследованным им от своих далеких предков, возничих колесниц. Джолетта, проверив, хорошо ли закреплен ремень безопасности, старалась не хвататься рукой за приборную доску чаще, чем это было необходимо. Ее страх, казалось, забавлял итальянца и побуждал его к новым пируэтам, которыми он хотел показать, с каким совершенством водит машину. Джолетте это, конечно, не нравилось, но она удерживалась от выражений протеста. Хорошо, что он предложил отвезти ее во Флоренцию. К тому же у нее не было сил возмущаться.
Джолетта долго думала, стоит ли отвлекать его беседой или, наоборот, он хоть немного сбавит скорость, чтобы уделить ей внимание. В конце концов она решилась заговорить, тем более что ей совсем не хотелось оставаться наедине со своими мрачными мыслями. Ей показалось, что лучше всего будет начать с самых обычных вопросов, которых они прежде не касались.
— Где я сейчас живу? — переспросил он, расплываясь в широкой улыбке.
— В основном в Венеции, иногда — в Риме или на Капри. Часто — в Париже или в Ницце.
— Это понятно, но дом-то ваш где?
— А-а… Дом мой — в деревне, милях в двадцати от Венеции. Мои отец и мать до сих пор там живут.
— То есть у вас нет постоянного места?
— Нет. А зачем?
Она озадаченно посмотрела на него.
— Мне показалось, вы сказали, что вы из Венеции. Так где же вы там живете?
— Я говорю, что я из Венеции, и людям понятно. Венецию все знают. Так проще. — Он пожал плечами. — Последние несколько дней я жил в отеле «Киприани».
Это был тот самый отель, где остановилась Натали. Джолетта ощутила некоторое беспокойство, но тут же постаралась отделаться от него.
— Кажется, вы не говорили мне, чем вы занимаетесь.
— То одним, то другим. Продаю и покупаю. Когда-то работал официантом на большом морском лайнере. Работа тяжелая, много часов приходилось проводить на ногах, но прибыльная. Я научился говорить по-английски, по-немецки, по-французски, по-испански. Немного по-японски. И еще знакомился с богатыми дамами, вдовами или просто одинокими.
Джолетта не могла понять, действительно ли он имеет в виду то, о чем она подумала. Она внимательно посмотрела на него, заметила, с каким изяществом он держится, как тщательно одет. На нем была кремовая шелковая рубашка, на одной руке — «Ролекс», на другой — тяжелый золотой браслет.
— Неужели вы подумали, что я богат, раз у меня такая машина? — Цезарь удивленно вскинул брови. — Вовсе нет, во всяком случае, пока что нет.
— Но вы намереваетесь разбогатеть, — констатировала она.
— Я много работаю, чтобы этого добиться. — Он немного помолчал, потом добавил более ласковым тоном:
— Но мне нечасто удается заняться тем, чем мне хочется, с такой прекрасной дамой, как вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43