— Что случилось?
— О, мамзель, вам нужно пойти! Быстро, быстро! — возбужденно заговорил Айза. — Мусье Дай, он обижает нашу Лали.
— Он наказывает ее? — удивленно подняла брови Амалия, вспомнив, что Лали была тихой, миловидной девушкой со светло-кофейным цветом кожи. Ей не было еще шестнадцати, поэтому она следила за детьми, пока взрослые женщины работали на плантации. Амалия никогда не слышала, чтобы с Лали были какие-нибудь проблемы.
— Нет, мамзель. Он хочет, чтобы Лали пришла к нему в дом, а она не хочет идти!
В глазах Амалии засветился недобрый огонек. Она отложила газету и поднялась. Ей говорили, что среди малышей со светлой кожей есть и плоды трудов надсмотрщика Патрика Дая, да и их матери не скрывали этого. Выросшая среди плантаторов, Амалия привыкла к подобным вещам и не обращала на них никакого внимания. Но случай с Лали — особый.
— Айза, ты уверен, что Лали не хочет идти с ним? — переспросила Амалия.
— Она отбивается от него и кричит, но люди боятся помогать ей. Пойдемте, мамзель! Пожалуйста, пойдемте!
Амалия спустилась по лестнице и, утопая в волнах пышных юбок, обогнула дом и пошла по тропинке, ведущей на плантацию. Айза ковылял следом, стараясь не отстать. Позади остались «гарсоньерка», котельная, конюшня, бондарная, и тут Амалия услышала крики и мольбы о помощи. Минутой позже она увидела, как Патрик Дай тащил по грязной тропе, которая вела к его дому, упирающуюся Лали. Платок на ее голове сбился на затылок, и волосы, более тонкие и прямые, чем у всех остальных, растрепались, прилипли к мокрому от слез лицу. Рот девушки распух, а над разбитой губой запеклась кровь. Она сопротивлялась изо всех сил, но разве могла девушка, почти девочка, справиться со здоровым сильным мужчиной? Патрик остановился, рывком повернул Лали к себе и с размаху ударил по лицу.
— Отпустите девушку! Сию же минуту отпустите! — Амалия, стоявшая в нескольких ярдах от него, не собиралась вмешиваться, но слова, полные гнева и холодного презрения, сами слетели с ее губ.
От удивления ирландец выпустил руку Лали, и она, почувствовав свободу и неожиданно пришедшую защиту, кинулась в ноги Амалии, ухватилась за ее юбку.
— Помогите мне! Помогите! — умоляла она, захлебываясь слезами. — Заклинаю вас именем Святой Девы, помогите!
Стиснув кулаки, надсмотрщик направился к Лали, но Амалия решительно шагнула вперед, заслонив девушку собой. Гордо поднятый подбородок, трепещущие ноздри, твердый взгляд делали ее похожей на богиню-воительницу. Патрик остановился.
— Нет нужды вам беспокоиться, мэм, — выдохнул он в бешенстве. — Это наше дело: мое и черномазой.
— Не могу согласиться, — возразила Амалия. — Я слышала, как вы намеревались навязать себя силой.
Патрик Дай наградил наполовину спрятавшегося за спиной хозяйки Айзу убийственным взглядом.
— Это не так, мэм, — заявил он дерзко. — Она хотела пойти со мной, но чтобы я ей кое-что пообещал.
— Нет-нет, я не хотела! — выкрикнула Лали, поднимая на хозяйку полные слез глаза.
— Какого рода обещание, мсье Дай? — потребовала разъяснений Амалия.
— Сейчас она, конечно, не признается, — усмехнулся надсмотрщик, — а хотела быть моей экономкой, чтобы освободили от другой работы — она бы лежала целый день и ничего не делала. Все этого хотят, мэм.
— Не потому ли, что именно это вы всем обещаете? — заметила она не без ехидства.
— Ничего я никому не обещаю! — разозлился Патрик Дай. — Для них это честь, и они это знают.
Самодовольная наглость надсмотрщика (сказать такое ей!) переполнила чашу ее терпения.
— Любопытно, почему же Лали ничего не знает? — возмутилась Амалия. — Короче, вы к ней больше не притронетесь!
— Думаю, что такие дела лучше решать мужчинам, — усмехнулся он снова. — Я поговорю с хозяином, и он разберется.
— Мне кажется, вы меня не поняли… — начала Амалия.
— Нет, это вы не можете понять, что всякому нормальному мужчине нужна женщина, — перебил ее Дай. — Хотя откуда вам знать об этом?
Амалия растерялась, не веря собственным ушам. Широко раскрытыми глазами смотрела она на человека, который только что сказал вслух о том, о чем знали двое: она и Жюльен. «Нет, это невозможно, — решила Амалия, пытаясь скрыть волнение. — Что же он тогда имел в виду?» От обиды и гнева дрожали руки, но она сцепила пальцы так, что побелели суставы. Впервые в жизни Амалия пожалела, что она леди и не может отвести душу крепким словцом. Разжав побледневшие губы, она заговорила с ледяной вежливостью:
— С этого момента, мсье Дай, вы уволены. Пожалуйста, соберите свои вещи, и чтобы через двадцать четыре часа духа вашего здесь не было.
— Э-э, нет, сударыня, этого я делать не стану, — сказал надсмотрщик без всякого выражения.
— Повторите-ка это еще раз, Дай! — нарушил затянувшуюся паузу низкий мужской голос.
Участники сцены настолько увлеклись выяснением отношений, что не заметили появления человека на коне. Первым увидел его Айза и тут же потянул Амалию за рукав, чтобы она обратила на всадника внимание, но ей было не до того. Обернувшись на голос, Амалия уловила во взгляде темно-синих глаз Роберта нечто похожее на восхищение и была благодарна ему за поддержку.
— Я жду, Дай! — напомнил о себе Роберт Фарнум.
— Я хотел сказать… я считаю… только хозяин, мсье Деклуе, имеет право увольнять своих служащих. Контракт со мной продлен до конца года, и в нем ничего не говорится о женщине…
— Достаточно! — резко оборвал его Роберт. Надсмотрщик сразу же примолк. Глаза его пылали лютой ненавистью, но ссориться с Робертом он побоялся. Высокомерие и наглость этого человека, получив достойный отпор, мгновенно испарились, он стоял, как побитая собака. Амалия с затаенной радостью наблюдала за происходящим.
Роберт спешился и, взяв повод лошади левой рукой, на которую, несмотря на снятую повязку с правой, полагался пока больше, предложил Амалии проводить ее до дома.
Амалия с благодарностью согласилась, но тут же добавила:
— Эта девушка пойдет со мной.
— Ну, в этом нет нужды, — произнес Патрик, делая шаг в сторону Лали.
— А я думаю, есть, — возразила Амалия, бросив уничтожающий взгляд на надсмотрщика. — Лали, поднимайся! Ты идешь со мной!
Девушка вытерла слезы, поднялась с земли и, со страхом глядя на своего мучителя, начала пятиться, словно рак, к тому месту, где стоял Айза.
— Так нельзя! — взревел обезумевший от гнева надсмотрщик. — Вы подрываете мой авторитет! — При этом его похотливый взгляд продолжал ощупывать Лали, одетую в бесформенную ситцевую блузку и юбку.
— Как можно подорвать то, чего давно уже нет? — ядовито заметила Амалия, беря кузена под руку.
Патрик Дай сделал полшага в их направлении, и Амалия подумала, что он вновь попытается остановить их, однако суровый взгляд Роберта, брошенный через плечо, прекратил дальнейшие препирательства. Процессия в составе двух пар: Амалии и Роберта и слуг — Лали и Айзы удалилась.
Позеленевшее от злости лицо Патрика лучше всяких слов говорило о том, что с этого дня Амалия приобрела смертельного врага.
— Наглость этого человека безгранична, — пожаловалась Амалия, когда они отошли на достаточное расстояние.
— Некоторых вполне устраивает надсмотрщик, который знает, как выращивать сахарный тростник, и умеет заставить людей работать до кровавого пота. Все остальное для них не имеет никакого значения, — сказал Роберт печально.
— Как же я его ненавижу! — В эти непроизвольно вырвавшиеся из ее уст слова Амалия вложила всю боль души за поруганное женское достоинство, за унижение, которое ей только что пришлось испытать, за несостоявшуюся великую любовь, о которой она мечтала всю жизнь.
Спасаясь от дневной жары, Роберт скинул сюртук и закатал рукава рубашки. Как истинный джентльмен, он мог позволить себе такую вольность только на плантации; перед входом в дом следовало снова надеть сюртук и выглядеть должным образом.
От прикосновения ее тонких прохладных пальцев к теплой коже обнаженной руки сердце Роберта учащенно забилось, и ему .стоило огромных усилий не подать виду, как он взволнован.
— Дай прав, говоря, что только Жюльен может уволить его, — Роберт пристально посмотрел на Амалию, потом перевел взгляд на ее пальцы, покоившиеся на его руке, и наконец, решившись на что-то, спросил: — Вы намерены просить мужа об этом?
— Да! — выдохнула она с жаром.
— Тогда и мне придется сказать ему несколько слов о Патрике. Тростник и работу Дай, возможно, понимает, но о земле и о ее нуждах не заботится. Нет у него уважения к земле! — заключил Роберт сердито, а потом добавил: — Лично я не потерпел бы рядом человека, который позволяет себе в столь непозволительном тоне разговаривать с леди.
Амалия не знала, что сказать в ответ: смятение овладело ею. Гнев и отчаяние, радость встречи и глупый девичий страх перед оказавшимся рядом мужчиной настолько смутили ее, что она не придумала в ответ ничего, кроме едва слышного:
— Благодарю вас.
Только часа полтора спустя Амалия вошла в холл. Она направилась к распахнутым на ночь дверям, прислонилась к прохладному косяку и, глядя на заводь, подумала о всех превратностях ушедшего дня. Ночь жила особой жизнью: мягкий воздух, наполненный цветочным ароматом трав, приятно ласкал кожу; сумрачную тишину нарушав только концерты лягушачьего хора и треск цикад: темнота на галерее располагала к мыслям, которыми не с кем было поделиться.
Амалия села за фортепьяно, и пальцы сами заиграли прелюды Шопена. Ей надо было успокоиться, привести в порядок мысли, которые вторую неделю преследовали ее, убеждая, что она совершила роковую ошибку.
В тот вечер Амалия забрала Лали к себе в спальню, решив не откладывая обсудить ее обязанности камеристки. Мами сказала как-то, чтобы Амалия сама выбрала себе понравившуюся девушку, но все не было случая. Лали оказалась понятливой и услужливой, а ее природная скромность как нельзя лучше соответствовала характеру Амалии. Было решено, что ночевать она может внизу в пустующей комнате сиделки.
На этот раз Амалия быстрее обычного закончила вечерний туалет, приняла ванну и надела приталенный капот из розового шелка с широкой свободной юбкой. Она хотела выкроить время, чтобы переговорить с Жюльеном до ужина. Амалия осталась довольна услугами новой горничной, особенно тем, как Лали уложила ей волосы. Девушка заменила строгую корону из туго заплетенных кос на каскад ниспадающих на затылок локонов. Судя по всему, работа в доме оказалась ей по душе.
По сложившейся традиции только в особых случаях Амалия набиралась смелости беспокоить Жюльена в его комнате. На этот раз причина казалась серьезной, и она решительно постучала в дверь, соединяющую ее спальню со спальней мужа. Жюльен удивился неожиданному появлению жены, но был приветлив.
Отослав Тиге, он надел комнатные туфли с пряжками, выполненными по его собственному эскизу и украшенными бронзовыми монограммами, уселся в мягкое кресло и приготовился слушать. Амалия довольно спокойно, без особых эмоций рассказала о случившемся, Жюльен по окончании задал два-три вопроса, не особенно вслушиваясь в ответы, и, пожав плечами, сообщил, что вряд ли она добавила что-либо новое к тому, что рассказал ему Роберт. По его мнению, эта история яйца выеденного не стоит, и зря они подняли столько шума. Конечно, Амалия может оставить девушку у себя в услужении, если хочет, но у него нет желания искать нового надсмотрщика, да еще в конце сезона, когда все лучшие давно разобраны.
Амалия не сомневалась, что ей удастся убедить мужа, и была обескуражена, когда Жюльен отказался обсуждать этот вопрос, никак не отреагировав на ее слова о наглом поведении Патрика Дая. Если бы у Амалии хватило духу рассказать всю правду до конца, Жюльен, возможно, и возмутился бы, но как она могла поведать мужу о том, что какому-то надсмотрщику известно об отсутствии нормальных супружеских отношений между ними, что чужой человек смеет судить 'о мужских достоинствах Жюльена и его недостаточной страсти к ней?
Но была и другая причина, которая заставила Амалию промолчать. Она никогда дикому, кроме Мами, да и то после настойчивых расспросов, не рассказывала о том, что происходит у нее в спальне. Было бы странно думать, что мадам Деклуе станет обсуждать эту тему с надсмотрщиком. Оставался один Жюльен. Только он мог проговориться Патрику Даю, что Амалия не привлекает его как женщина. В таком случае, о чем с ним вообще говорить?
Амалия подняла глаза от клавишей, услышав приближающиеся шаги со стороны лоджии. По лестнице поднимался Роберт. Войдя в холл, он молча остановился у порога. Статную фигуру Роберта облегал черный сюртук, из-под которого виднелась полотняная рубашка и белый шелковый галстук. Такая цветовая гамма придавала бронзе лица мягкую золотистость. Его красота была скорее мужественной, чем суровой. Женщинам нравятся такие мужчины.
За окном быстро темнело, Роберт подошел к столику красного дерева, взял лампу и поставил ее на шаль с бахромой, покрывавшую большую часть крышки фортепьяно. Амалия улыбнулась благодарно за дополнительный свет, а он тихо, чтобы не мешать ей, отошел в сторону и растворился в сумерках холла. Она подумала, что он вышел на галерею, но потом, околдованная звуками сонаты и еще одной пьесы, которую сыграла вслед за ней, Амалия перестала думать о Роберте.
Музыка всегда была важным компонентом воспитания истинной леди, а для Амалии еще и имела особое значение. Когда девушка потеряла отца, мать, а потом и любимого, только музыка утешала ее, спасала от одиночества. Тетя Тон-Тон считала, что истинная леди не должна ни при каких обстоятельствах обнаруживать свои чувства, поэтому Амалия раскрывала свою душу музыке — это более подходило истинной леди. Как ненавидела она эти два слова, когда была подростком, как возмущалась нелепыми условностями, которые связывали ее по рукам и ногам.
Однако прошли годы, и Амалия ко многому привыкла. И как обилие нижних юбок, которые раньше мешали ходить, не казалось больше насилием над личностью; она просто забывала о них до того момента, когда возникала необходимость воспользоваться ими как защитной броней.
Амалия вспомнила о неприятном разговоре с. Жюльеном и его нежелании уволить Патрика Дая. Впервые с тех пор, как ей исполнилось десять лет, Амалия пожалела, что не родилась мужчиной, который имеет законное право Настоять на своем. «Если бы я была мужчиной!» — с тоской подумала Амалия, вспомнив о своей незавидной женской доле, с которой предстояло мириться всю жизнь.
Последние звуки бетховенской «Апассионаты» еще витали вокруг, когда Амалия тихо закрыла крышку фортепьяно, почувствовала нечеловеческую усталость. Повернувшись на табурете, она увидела Роберта и ничуть этому не удивилась.
Кузен возлежал на парчовом канапе в противоположной стороне холла и, слушая музыку, неотрывно смотрел на Амалию. В блеске его темно-синих глаз она уловила ту завораживающую смесь удивления и интереса, которую отметила при первой встрече в гостиной у Мами. Прикрыв веки, Роберт украдкой продолжал наблюдать за ней. Амалия чувствовала, как его цепкий взгляд, скользнув по искрящимся локонам ее темных волос, переместился по изгибу щеки на белые просторы ее плеч, деликатно задержался на входе к двум райским яблокам, потом опустился еще ниже, туда, где осиная талия переходила в колокол пышных юбок, потом… Роберт лежал неподвижно, скрестив руки на груди и прикрыв глаза, словно дремал, затем вдруг вскинул их вверх, и Амалию будто током обожгло — в глубине мерцающей синевы она уловила страстное, дикое желание самца. Амалия смущенно опустила ресницы. Она так увлеклась своими наблюдениями, что пропустила появление Жюльена.
— Если концерт окончен, могу предложить рюмочку шерри, — сказал он весело.
Ужин превратился в бесконечную череду блюд. Жюльен нашел, наконец, свою баржу, которую прибило к дереву ниже по течению, и теперь говорил только о ней. Из-за пробоины в корпусе баржа могла затонуть, но, к счастью, ее выбросило на мель. Жюльен снял четырех человек с дренажных работ, чтобы залатать дыру, спустить судно на воду и отбуксировать его в заводь. Потребуются серьезный ремонт, покраска и золочение деталей интерьера, а также новые паруса — обязательно кремовые с хиней полосой, о которых Жюльен давно мечтал, и мягкая ткань для тента. По замыслу Жюльена, тент, натянутый ветром, защитит дам от солнца. Хлоя не упустила возможность съехидничать, заявив, что от прогулок по воде ей делается дурно, поэтому Жюльен мог бы и не волноваться на ее счет, она никуда с ним не поплывет. Жюльен не остался в долгу и тут же заметил, что, как бы ему ни было трудно, он постарается пережить один день без ее милого общества.
Назревавшую ссору развеял Джордж, пригласивший Хлою посетить сад, который он начал создавать, вдохновленный подручными материалами и средствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42