С трудом сглотнув, она потянулась дрожащими пальцами к бокалу бренди, который ей предлагали.
Жар бренди заполнил все ее тело живительной теплотой. От этого ощущения ее охватила дрожь. Она осторожно отпила еще, бережно держа бокал обеими руками.
Райан легким кивком выразил свое удовлетворение и поднял свой бокал:
– За Новый Орлеан!
Она еще не сказала, что поедет вместе с ним, но и отказаться пить за его родину она не могла.
– За Новый Орлеан! – повторила она его тост и отпила еще раз из своего бокала.
Райан чуть изменил позу, опустившись на постель, которую она приготовила. Он покрутил бокал, будто перемешивая бренди, и закрыл глаза.
Краешком глаза взглянув на него, Элен снова отвернулась. Она глубоко вздохнула и робко подвинулась, чтобы улечься возле него.
– Я думаю, – сказал Райан безразличным тоном, – что нам, пожалуй, стоит экономить свою свечку. На щедрость Фавье рассчитывать не приходится, тем более надеяться, что он даст нам другую.
– Да, скорее всего, так оно и будет, – ответила она.
Протянув руку к свече, он пальцами загасил пламя. Темнота сомкнулась вокруг них.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Элен почувствовала приятную легкость в мыслях и ощущение расслабленности мышц.
Она не винила Райана Байяра за то, что он предложил ей бренди, он же не заставлял ее пить бокал до дна. И уж конечно, никак не могла заподозрить его в том, что, предлагая ей выпить с ним, этот мужчина преследовал определенные цели. Элен даже чувствовала к нему благодарность за этот порыв. Он не мог, наверное, и предположить, что из-за пережитого она была на грани нервного срыва.
А может, Байяр это знал. Такой мужчина, как он, наверняка имел богатый опыт общения с женщинами. К тому же, капер он или пират, он должен был часто сталкиваться с перевозбужденными людьми – с мужчинами и женщинами, у которых он отнимал деньги, драгоценности и товары.
Впрочем, ей не было никакого дела до опыта общения Райана Байяра с женщинамии с кем-либо еще. Три дня, которые им предстояло провести вместе, пролетят очень быстро. А потом они навряд ли когда-нибудь еще встретятся.
Элен вовсе не одобряла образ жизни Райана. Но при этом надеялась, что не показала ему своего неодобрения слишком открыто: было бы не очень прилично судить человека, который спас ей и жизнь, и честь.
И тем не менее она считала, что человек все же должен чувствовать хоть какую-то лояльность к своей стране, к родине своих предков. В жилах Райана Байяра текла французская кровь, если судить по его фамилии и по тому, как он изъяснялся на языке, который, очевидно, знал с колыбели. «И почему он в таком случае нападает на французские суда, когда ему следовало бы охотиться за судами противников Франции?»
Правда, в эти дни очень трудно было решить, какую же фракцию в правительстве страны следует поддерживать. Отец Элен слыл ярым роялистом, который жестоко критиковал Наполеона Бонапарта, называя его «корсиканским выскочкой с претензиями на славу». Сама же она, после своего временного пребывания во Франции, почувствовала, что ей стал близок лозунг «Liberte, egalite et fraternite», хотя эксцессы революции вызывали в ней такое же отвращение, как и события на Сан-Доминго. И все-таки Элен казалось, что она не имела права забывать о том, что она француженка, независимо от того, кто правил в ее стране.
– Вашей горничной Дивоте можно доверять? – услышала она тихий голос Райана.
– Конечно, можно!
– Слово «конечно» здесь неуместно. И если вы доверяете ей только потому, что знаете ее всю свою жизнь, то это совсем не означает, что ей не захочется увидеть вас с перерезанным горлом.
– Если бы она хотела этого, ей было бы достаточно оставить меня вечером в лесу, – ответила Элен, вздрогнув. – Сомневаюсь, что без нее я смогла бы вовремя улизнуть из дома на нашей плантации и тем более добраться до леса. А кроме того, она не просто рабыня.
– Даже если вы хотите сказать, что она вам родственница по крови, все равно это никак не может гарантировать ее доброту и верность. Но я поверю вам, тем более ее имя в переводе означает – преданная и благочестивая.
– Принимая во внимание наше с вами положение, – тихо, но с легкой ехидцей в голосе сказала Элен, – вам не остается ничего, кроме как положиться на мою горничную.
– Вы неправы. Если предупредить человека, он сможет сделать очень многое, чтобы устранить угрозу, – бесстрастным голосом возразил Райан.
– Как вы можете думать о том, чтобы причинить вред Дивоте, если она только что принесла еду и все, что обеспечит нам некоторые удобства в таких условиях?
– А сколько людей из тех, что напали на ваш дом сегодня вечером, до этого только тем и занимались, что обеспечивали вам комфорт?
– Я... я бы предпочла об этом не задумываться.
Элен снова отвернулась от него. Аромат ее духов незаметно окутывал его. Под действием этого и паров бренди в его голове предательски возник образ его самого, уже распахивающего разорванный корсаж платья Элен...
Он представлял, как зарывается лицом в мягкую ложбинку между ее грудями, вдыхает этот мучительный аромат и ищет его источник. Райану пришлось поставить на пол свой бокал и сжать пальцы в кулаки, чтобы не дать им воли.
Спустя некоторое время он сделал долгий, почти беззвучный выдох, словно успокоился. И все же, когда он заговорил, его голос звучал напряженно:
– Здесь становится немного душно. Вы не будете возражать, если я сниму камзол?
– Нисколько, – ответила Элен, и в ее голосе послышалась фальшивая нотка удивления.
– Вас что-то рассмешило? – спросил он.
– Нет, просто... просто ваш вопрос прозвучал немного формально, если учесть, что в течение последнего часа я щеголяла перед вами в разорванном, наполовину открывающем спину платье... – насмешливо проговорила Элен.
Повисла пауза, и вдруг она заговорила снова. Теперь голос ее дрожал.
– Я вспомнила, что эта ночь должна была стать моей брачной ночью... А я волею судеб оказалась с вами, с человеком, которого никогда раньше даже не встречала...
– Я хорошо вас понимаю, – прервал ее Райан.
Элен же не была уверена, что этот мужчина правильно понял ее... Правда, ей показалось, что и себя-то она не слишком хорошо понимала. Каким-то непостижимым образом сложилось так, что ей почему-то больше нравилось вынужденное заточение с Райаном Байяром, чем ожидавшая ее перспектива выносить затворничество в спальне с Дюраном. Она чувствовала, что на время обрела облегчение, за которое ей, возможно, придется расплачиваться.
– А ваш жених... Его что, убили?
По тихим шуршащим звукам Элен поняла, что Райан снимает свой камзол. Она подумала, что он его собирается, наверное, положить в головах их постели, как подушку. Последовавшие за этим шорохи и шелест ткани говорили о том, что он развязывает и снимает с себя галстук-шарф, расстегивает ворот рубашки.
– Не знаю, что стало с Дюраном, – слегка сдавленным от спазма голосом ответила она. – Я потеряла его из виду, когда он исчез в толпе во время схватки.
– В таких случаях всегда остается надежда, что человек выживет.
– Естественно.
– Уверен, что он храбро сражался.
Элен тоже была в этом уверена. Хотя Дюран, казалось, не ставил перед собой высоких целей в жизни и стремился только получать удовольствия, выжимая для этого средства из своей плантации сахарного тростника, однако едва ли можно было отказать ему в мужестве и храбрости.
– Да, – прикрыв глаза, слабым голосом ответила Элен.
Мужчина, сидевший рядом с ней, потянулся за своим бокалом бренди и рукавом нечаянно дотронулся до ее руки. Элен резко отодвинулась от него. А мгновение спустя удивилась своему порыву – когда они ехали в его экипаже, она сидела гораздо ближе к нему, чем теперь. «Почему же я так среагировала на его прикосновение?» – подумала Элен.
Элен постаралась переключить свои мысли на укрытие, в котором они оказались.
– Что же это за сооружение, как вы думаете? – спросила она. – Нет ли в нем туннеля?
– Думаю, что туннель собирались прорубить от этого подвала сквозь скалу до самого пляжа. Но когда на остров вернулись французы, Фавье прекратил работы, испугавшись.
– Кстати, о Фавье. Насколько я наслышана о Дессалине, его мало беспокоят мулаты, он стремится изгнать с острова только белых. Так почему его должны пожалеть, как говорит сам Фавье, если начнется массовая резня?
– Думаю, из-за взяток, которые Фавье щедро раздает. Хочется надеяться, что он все же не решится выдать двоих белых на радость Дессалину ради спасения своей желтой шкуры.
– Выдать нас? И это... возможно? – В голосе Элен от ужаса послышалась хрипота.
– Очень даже возможно, если его как следует припрут к стенке. Единственное, что его заставит подумать об этом дважды, так это боязнь, что я дотянусь до его горла раньше, чем Дессалин дотянется до меня, – заключил Райан.
– Значит, вы думаете, что его страх обеспечит нам безопасность?
– Иногда страх человека становится более надежной гарантией, чем его добрые побуждения и намерения.
– Замечательно! – произнесла она с язвительной ноткой в голосе.
Райан рассмеялся и отпил еще один добрый глоток бренди. Может, ему стоило промолчать и не признаваться ей в том, что он не доверяет Фавье? Но ему хотелось предупредить ее на тот случай, если им вдруг придется действовать очень быстро.
– Мне кажется, вы хорошо знаете этого человека, – продолжала она. – По всему видно, он ваш давний партнер.
– Да, я знаком с ним давно.
– До нас иногда доходили слухи о его занятиях. И если вы мне позволите... и о ваших.
– Я польщен.
– Гордиться нечем. Слухи о вас были отнюдь не лестными...
Наступила непродолжительная пауза, после которой Райан сказал:
– Насколько я понимаю, у вас нет особого расположения к таким морским торговцам, как я.
– Да, пожалуй... Вы называете себя капером. Скажите, а под чьим флагом вы плаваете?
– Мое судно, как и большинство занятых в этом бизнесе судов, зарегистрировано в Картахене, – ровным голосом пояснил Райан. – И у меня имеются каперские свидетельства как от Англии, так и от Франции, поскольку эти государства находятся в состоянии войны.
– Значит, вы сделали свои капиталы, нападая на испанские и французские суда под английским флагом, а на британские – под французским, тогда как сами живете в испанской колонии? Вы насмехаетесь над Фавье, но, насколько я могу видеть, сами ненамного лучше его!
– Откуда вы взяли, что я нападал на испанские суда? – мягко проговорил Райан.
– А разве об этом никто не знает? Они же богаты, эти испанцы, и к тому же так вызывающе ведут себя на своих огромных и неповоротливых судах, что становятся легкой добычей любого пирата.
– Капера, а не пирата. Между нами имеется некоторая разница, – поправил ее Райан.
– Только не говорите, что каждый раз вы соблюдаете условия состояния войны и заключенные перемирия, чтобы предъявлять соответствующие каперские свидетельства, если подворачивается приличная добыча, которой можно воспользоваться?
– А не приходило ли вам в голову, что грабить суда моего доброго короля Карлоса – опаснейшее предприятие, не говоря уже о том, что и глупое, поскольку я живу под его короной?
– Понимаю. Но в таком случае, отказываясь от грабежей испанских судов, вы проявляете больше страха, чем лояльности. – Элен с легкостью бросала ему в лицо обидные слова.
«И это после того, что я для нее сделал?.. Да как она смеет!..» Райан постарался заглушить свой гнев.
– Вы не имеете представления об этих делах! – возмущенно крикнул он.
– Я знаю только то, что вы француз, который грабит своих соотечественников.
– Я не француз.
– Но ваша речь... – начала было Элен.
– О да, безусловно, я говорю по-французски, и кровь в моих жилах французская, хоть и обильно сдобренная ирландской кровью одного из сподвижников Александра О'Рейли, которому довелось пожить какое-то время в Новом Орлеане и завоевать сердце моей бабушки. Однако, с юридической точки зрения, я испанец еще со времен Людовика Пятнадцатого. Мой прапрадед присягал ему на верность, но король Франции отдал мою страну своему кузену, королю Испании, так, будто отделался от слишком требовательной и расточительной любовницы. Тем не менее один из братьев моего деда погиб под Новым Орлеаном в восстании против испанского правления, когда те попробовали установить республиканский строй в Новом Свете. Дряхлый испанский губернатор Нового Орлеана Сальседо вместе с Моралесом, в нарушение договора 1793 года, отменили права граждан Соединенных Штатов делать денежные вклады в банки и хранить товары в Новом Орлеане. Поэтому американцы прекратили доставку своих товаров в портовые склады, торговля почти прекратилась. А это поставило под угрозу доходы местных купцов и озлобило американцев, которые пригрозили вооруженным вторжением. Так с чего бы мне любить испанцев? Но тогда вы спросите, кто я такой?
– Вы француз, и я уверена, знаете об этом не хуже меня, поскольку больше двух лет назад Карлос Испанский вернул Луизиану Наполеону.
– Да, но Карлос затягивает подписаниедоговора, а у Бонапарта находятся другие дела... Франция официально так и не вступила в права владения Луизианой. До сих пор в ней вершат делами испанские алькальды, а испанский губернатор только председательствует на скучных и благопристойных заседаниях общественных собраний. Вот потому-то я и считаю себя испанцем...
– Это не имеет ни малейшего значения, – с некоторой горячностью сказала Элен. – Вы должны принимать во внимание интересы людей той страны, из которой родом.
– Я считаю себя подданным Луизианы и не нападаю на суда, которые направляются с грузами для наших торговцев, среди которых у меня много друзей.
– Я не это хотела сказать.
– Вы считаете, что я должен идти на всех парусах против врагов Франции? Да, я так поступаю, когда они нагружены золотом и товарами.
– Вы намеренно искажаете мои слова. Ответьте, у вас что, не сохранилось никаких добрых чувств к Франции? – кипела возмущенная Элен.
– О какой Франции вы говорите? О той, которая распутничала и азартно играла в Версале, время от времени бросая Луизиане жалкие гроши, чтобы не довести до голодной смерти колонистов, отправленных на поиски несметных богатств для пополнения королевских сундуков? Или, быть может, вы имеете в виду Францию, которая спускала кровь своих граждан в парижскую канализацию, а теперь развернула большую военную кампанию, которая удобрит поля Европы французской молодежью? Нет уж, избавьте меня от проповедей на тему о лояльности и верноподданничестве. Свои надежды на лучшее я связываю с тем, что политика Наполеона вызовет такую ненависть со стороны тех, кого перевозят в Новый Свет, обрекая на смерть от болезней, как это случилось на Сан-Доминго, что он в конце концов продаст Луизиану представителям Соединенных Штатов, и мы станем республикой.
– Вы, должно быть, сошли с ума?! Он никогда на такой шаг не пойдет.
– Вы хотите сказать, что он слишком благоразумен, чтобы лишиться лучшей части одного из самых плодородных континентов мира, лишь бы заполучить титул императора Франции? Да Наполеон никогда и не видел Луизианы! Более того, глаза ему затмил блеск европейских корон.
– По-моему, Наполеон не стремится стать императором. Да и народ Франции этого не допустит.
Элен бросила на Райана гневный взгляд, который он, к сожалению, в темноте не мог разглядеть.
– Неужели? Мне кажется, французы уже устали от того, что ими правят серые политики, занятые лишь постоянной полемикой друг с другом. Каждый француз мечтает о монархе...
– Ну а вам-то откуда это знать, – спросила она с явной насмешкой, – если вы только и бороздите моря между Новым Орлеаном и Картахеной, никогда не покидая пределы мельничного пруда под названием Карибский бассейн?
– Карибы, моя дорогая, – это самый коварный мельничный пруд, созданный Богом, но я, к вашему сведению, хожу и в Гавр, и в Марсель. Я дотрагивался до дворцовых камней Лувра, опускался на колени в Соборе Нотр-Дам, пересекал мост Понт-Нёф, гулял с девицами отнюдь не самых строгих правил по извилистым улочкам Монмартра, бывал и в салонах жен наполеоновских генералов. И после этого вы можете считать меня провинциалом?
– Да, но не за то, что вы шлялись с девицами! – ответила она ему с не меньшим жаром.
– Вряд ли, – тихо рассмеялся Райан.
– Знаете, а вам совсем не к лицу этот тон превосходства! Я жила во Франции в период Большого террора, да и после него. И вернулась оттуда всего полтора года назад.
– Напрасно вы это сделали. О чем только думал ваш отец?
– Его поместья расположены главным образом здесь. Это... – Она не собиралась рассказывать ему о себе, но... слова вырвались сами... Погиб ее отец... был убит на ее глазах... – Я не желаю об этом говорить... – Ее голос опять задрожал.
Райану вдруг захотелось обнять ее, успокоить. Он допил остатки бренди и с резким звенящим стуком опустил бокал на каменный пол рядом с их постелью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Жар бренди заполнил все ее тело живительной теплотой. От этого ощущения ее охватила дрожь. Она осторожно отпила еще, бережно держа бокал обеими руками.
Райан легким кивком выразил свое удовлетворение и поднял свой бокал:
– За Новый Орлеан!
Она еще не сказала, что поедет вместе с ним, но и отказаться пить за его родину она не могла.
– За Новый Орлеан! – повторила она его тост и отпила еще раз из своего бокала.
Райан чуть изменил позу, опустившись на постель, которую она приготовила. Он покрутил бокал, будто перемешивая бренди, и закрыл глаза.
Краешком глаза взглянув на него, Элен снова отвернулась. Она глубоко вздохнула и робко подвинулась, чтобы улечься возле него.
– Я думаю, – сказал Райан безразличным тоном, – что нам, пожалуй, стоит экономить свою свечку. На щедрость Фавье рассчитывать не приходится, тем более надеяться, что он даст нам другую.
– Да, скорее всего, так оно и будет, – ответила она.
Протянув руку к свече, он пальцами загасил пламя. Темнота сомкнулась вокруг них.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Элен почувствовала приятную легкость в мыслях и ощущение расслабленности мышц.
Она не винила Райана Байяра за то, что он предложил ей бренди, он же не заставлял ее пить бокал до дна. И уж конечно, никак не могла заподозрить его в том, что, предлагая ей выпить с ним, этот мужчина преследовал определенные цели. Элен даже чувствовала к нему благодарность за этот порыв. Он не мог, наверное, и предположить, что из-за пережитого она была на грани нервного срыва.
А может, Байяр это знал. Такой мужчина, как он, наверняка имел богатый опыт общения с женщинами. К тому же, капер он или пират, он должен был часто сталкиваться с перевозбужденными людьми – с мужчинами и женщинами, у которых он отнимал деньги, драгоценности и товары.
Впрочем, ей не было никакого дела до опыта общения Райана Байяра с женщинамии с кем-либо еще. Три дня, которые им предстояло провести вместе, пролетят очень быстро. А потом они навряд ли когда-нибудь еще встретятся.
Элен вовсе не одобряла образ жизни Райана. Но при этом надеялась, что не показала ему своего неодобрения слишком открыто: было бы не очень прилично судить человека, который спас ей и жизнь, и честь.
И тем не менее она считала, что человек все же должен чувствовать хоть какую-то лояльность к своей стране, к родине своих предков. В жилах Райана Байяра текла французская кровь, если судить по его фамилии и по тому, как он изъяснялся на языке, который, очевидно, знал с колыбели. «И почему он в таком случае нападает на французские суда, когда ему следовало бы охотиться за судами противников Франции?»
Правда, в эти дни очень трудно было решить, какую же фракцию в правительстве страны следует поддерживать. Отец Элен слыл ярым роялистом, который жестоко критиковал Наполеона Бонапарта, называя его «корсиканским выскочкой с претензиями на славу». Сама же она, после своего временного пребывания во Франции, почувствовала, что ей стал близок лозунг «Liberte, egalite et fraternite», хотя эксцессы революции вызывали в ней такое же отвращение, как и события на Сан-Доминго. И все-таки Элен казалось, что она не имела права забывать о том, что она француженка, независимо от того, кто правил в ее стране.
– Вашей горничной Дивоте можно доверять? – услышала она тихий голос Райана.
– Конечно, можно!
– Слово «конечно» здесь неуместно. И если вы доверяете ей только потому, что знаете ее всю свою жизнь, то это совсем не означает, что ей не захочется увидеть вас с перерезанным горлом.
– Если бы она хотела этого, ей было бы достаточно оставить меня вечером в лесу, – ответила Элен, вздрогнув. – Сомневаюсь, что без нее я смогла бы вовремя улизнуть из дома на нашей плантации и тем более добраться до леса. А кроме того, она не просто рабыня.
– Даже если вы хотите сказать, что она вам родственница по крови, все равно это никак не может гарантировать ее доброту и верность. Но я поверю вам, тем более ее имя в переводе означает – преданная и благочестивая.
– Принимая во внимание наше с вами положение, – тихо, но с легкой ехидцей в голосе сказала Элен, – вам не остается ничего, кроме как положиться на мою горничную.
– Вы неправы. Если предупредить человека, он сможет сделать очень многое, чтобы устранить угрозу, – бесстрастным голосом возразил Райан.
– Как вы можете думать о том, чтобы причинить вред Дивоте, если она только что принесла еду и все, что обеспечит нам некоторые удобства в таких условиях?
– А сколько людей из тех, что напали на ваш дом сегодня вечером, до этого только тем и занимались, что обеспечивали вам комфорт?
– Я... я бы предпочла об этом не задумываться.
Элен снова отвернулась от него. Аромат ее духов незаметно окутывал его. Под действием этого и паров бренди в его голове предательски возник образ его самого, уже распахивающего разорванный корсаж платья Элен...
Он представлял, как зарывается лицом в мягкую ложбинку между ее грудями, вдыхает этот мучительный аромат и ищет его источник. Райану пришлось поставить на пол свой бокал и сжать пальцы в кулаки, чтобы не дать им воли.
Спустя некоторое время он сделал долгий, почти беззвучный выдох, словно успокоился. И все же, когда он заговорил, его голос звучал напряженно:
– Здесь становится немного душно. Вы не будете возражать, если я сниму камзол?
– Нисколько, – ответила Элен, и в ее голосе послышалась фальшивая нотка удивления.
– Вас что-то рассмешило? – спросил он.
– Нет, просто... просто ваш вопрос прозвучал немного формально, если учесть, что в течение последнего часа я щеголяла перед вами в разорванном, наполовину открывающем спину платье... – насмешливо проговорила Элен.
Повисла пауза, и вдруг она заговорила снова. Теперь голос ее дрожал.
– Я вспомнила, что эта ночь должна была стать моей брачной ночью... А я волею судеб оказалась с вами, с человеком, которого никогда раньше даже не встречала...
– Я хорошо вас понимаю, – прервал ее Райан.
Элен же не была уверена, что этот мужчина правильно понял ее... Правда, ей показалось, что и себя-то она не слишком хорошо понимала. Каким-то непостижимым образом сложилось так, что ей почему-то больше нравилось вынужденное заточение с Райаном Байяром, чем ожидавшая ее перспектива выносить затворничество в спальне с Дюраном. Она чувствовала, что на время обрела облегчение, за которое ей, возможно, придется расплачиваться.
– А ваш жених... Его что, убили?
По тихим шуршащим звукам Элен поняла, что Райан снимает свой камзол. Она подумала, что он его собирается, наверное, положить в головах их постели, как подушку. Последовавшие за этим шорохи и шелест ткани говорили о том, что он развязывает и снимает с себя галстук-шарф, расстегивает ворот рубашки.
– Не знаю, что стало с Дюраном, – слегка сдавленным от спазма голосом ответила она. – Я потеряла его из виду, когда он исчез в толпе во время схватки.
– В таких случаях всегда остается надежда, что человек выживет.
– Естественно.
– Уверен, что он храбро сражался.
Элен тоже была в этом уверена. Хотя Дюран, казалось, не ставил перед собой высоких целей в жизни и стремился только получать удовольствия, выжимая для этого средства из своей плантации сахарного тростника, однако едва ли можно было отказать ему в мужестве и храбрости.
– Да, – прикрыв глаза, слабым голосом ответила Элен.
Мужчина, сидевший рядом с ней, потянулся за своим бокалом бренди и рукавом нечаянно дотронулся до ее руки. Элен резко отодвинулась от него. А мгновение спустя удивилась своему порыву – когда они ехали в его экипаже, она сидела гораздо ближе к нему, чем теперь. «Почему же я так среагировала на его прикосновение?» – подумала Элен.
Элен постаралась переключить свои мысли на укрытие, в котором они оказались.
– Что же это за сооружение, как вы думаете? – спросила она. – Нет ли в нем туннеля?
– Думаю, что туннель собирались прорубить от этого подвала сквозь скалу до самого пляжа. Но когда на остров вернулись французы, Фавье прекратил работы, испугавшись.
– Кстати, о Фавье. Насколько я наслышана о Дессалине, его мало беспокоят мулаты, он стремится изгнать с острова только белых. Так почему его должны пожалеть, как говорит сам Фавье, если начнется массовая резня?
– Думаю, из-за взяток, которые Фавье щедро раздает. Хочется надеяться, что он все же не решится выдать двоих белых на радость Дессалину ради спасения своей желтой шкуры.
– Выдать нас? И это... возможно? – В голосе Элен от ужаса послышалась хрипота.
– Очень даже возможно, если его как следует припрут к стенке. Единственное, что его заставит подумать об этом дважды, так это боязнь, что я дотянусь до его горла раньше, чем Дессалин дотянется до меня, – заключил Райан.
– Значит, вы думаете, что его страх обеспечит нам безопасность?
– Иногда страх человека становится более надежной гарантией, чем его добрые побуждения и намерения.
– Замечательно! – произнесла она с язвительной ноткой в голосе.
Райан рассмеялся и отпил еще один добрый глоток бренди. Может, ему стоило промолчать и не признаваться ей в том, что он не доверяет Фавье? Но ему хотелось предупредить ее на тот случай, если им вдруг придется действовать очень быстро.
– Мне кажется, вы хорошо знаете этого человека, – продолжала она. – По всему видно, он ваш давний партнер.
– Да, я знаком с ним давно.
– До нас иногда доходили слухи о его занятиях. И если вы мне позволите... и о ваших.
– Я польщен.
– Гордиться нечем. Слухи о вас были отнюдь не лестными...
Наступила непродолжительная пауза, после которой Райан сказал:
– Насколько я понимаю, у вас нет особого расположения к таким морским торговцам, как я.
– Да, пожалуй... Вы называете себя капером. Скажите, а под чьим флагом вы плаваете?
– Мое судно, как и большинство занятых в этом бизнесе судов, зарегистрировано в Картахене, – ровным голосом пояснил Райан. – И у меня имеются каперские свидетельства как от Англии, так и от Франции, поскольку эти государства находятся в состоянии войны.
– Значит, вы сделали свои капиталы, нападая на испанские и французские суда под английским флагом, а на британские – под французским, тогда как сами живете в испанской колонии? Вы насмехаетесь над Фавье, но, насколько я могу видеть, сами ненамного лучше его!
– Откуда вы взяли, что я нападал на испанские суда? – мягко проговорил Райан.
– А разве об этом никто не знает? Они же богаты, эти испанцы, и к тому же так вызывающе ведут себя на своих огромных и неповоротливых судах, что становятся легкой добычей любого пирата.
– Капера, а не пирата. Между нами имеется некоторая разница, – поправил ее Райан.
– Только не говорите, что каждый раз вы соблюдаете условия состояния войны и заключенные перемирия, чтобы предъявлять соответствующие каперские свидетельства, если подворачивается приличная добыча, которой можно воспользоваться?
– А не приходило ли вам в голову, что грабить суда моего доброго короля Карлоса – опаснейшее предприятие, не говоря уже о том, что и глупое, поскольку я живу под его короной?
– Понимаю. Но в таком случае, отказываясь от грабежей испанских судов, вы проявляете больше страха, чем лояльности. – Элен с легкостью бросала ему в лицо обидные слова.
«И это после того, что я для нее сделал?.. Да как она смеет!..» Райан постарался заглушить свой гнев.
– Вы не имеете представления об этих делах! – возмущенно крикнул он.
– Я знаю только то, что вы француз, который грабит своих соотечественников.
– Я не француз.
– Но ваша речь... – начала было Элен.
– О да, безусловно, я говорю по-французски, и кровь в моих жилах французская, хоть и обильно сдобренная ирландской кровью одного из сподвижников Александра О'Рейли, которому довелось пожить какое-то время в Новом Орлеане и завоевать сердце моей бабушки. Однако, с юридической точки зрения, я испанец еще со времен Людовика Пятнадцатого. Мой прапрадед присягал ему на верность, но король Франции отдал мою страну своему кузену, королю Испании, так, будто отделался от слишком требовательной и расточительной любовницы. Тем не менее один из братьев моего деда погиб под Новым Орлеаном в восстании против испанского правления, когда те попробовали установить республиканский строй в Новом Свете. Дряхлый испанский губернатор Нового Орлеана Сальседо вместе с Моралесом, в нарушение договора 1793 года, отменили права граждан Соединенных Штатов делать денежные вклады в банки и хранить товары в Новом Орлеане. Поэтому американцы прекратили доставку своих товаров в портовые склады, торговля почти прекратилась. А это поставило под угрозу доходы местных купцов и озлобило американцев, которые пригрозили вооруженным вторжением. Так с чего бы мне любить испанцев? Но тогда вы спросите, кто я такой?
– Вы француз, и я уверена, знаете об этом не хуже меня, поскольку больше двух лет назад Карлос Испанский вернул Луизиану Наполеону.
– Да, но Карлос затягивает подписаниедоговора, а у Бонапарта находятся другие дела... Франция официально так и не вступила в права владения Луизианой. До сих пор в ней вершат делами испанские алькальды, а испанский губернатор только председательствует на скучных и благопристойных заседаниях общественных собраний. Вот потому-то я и считаю себя испанцем...
– Это не имеет ни малейшего значения, – с некоторой горячностью сказала Элен. – Вы должны принимать во внимание интересы людей той страны, из которой родом.
– Я считаю себя подданным Луизианы и не нападаю на суда, которые направляются с грузами для наших торговцев, среди которых у меня много друзей.
– Я не это хотела сказать.
– Вы считаете, что я должен идти на всех парусах против врагов Франции? Да, я так поступаю, когда они нагружены золотом и товарами.
– Вы намеренно искажаете мои слова. Ответьте, у вас что, не сохранилось никаких добрых чувств к Франции? – кипела возмущенная Элен.
– О какой Франции вы говорите? О той, которая распутничала и азартно играла в Версале, время от времени бросая Луизиане жалкие гроши, чтобы не довести до голодной смерти колонистов, отправленных на поиски несметных богатств для пополнения королевских сундуков? Или, быть может, вы имеете в виду Францию, которая спускала кровь своих граждан в парижскую канализацию, а теперь развернула большую военную кампанию, которая удобрит поля Европы французской молодежью? Нет уж, избавьте меня от проповедей на тему о лояльности и верноподданничестве. Свои надежды на лучшее я связываю с тем, что политика Наполеона вызовет такую ненависть со стороны тех, кого перевозят в Новый Свет, обрекая на смерть от болезней, как это случилось на Сан-Доминго, что он в конце концов продаст Луизиану представителям Соединенных Штатов, и мы станем республикой.
– Вы, должно быть, сошли с ума?! Он никогда на такой шаг не пойдет.
– Вы хотите сказать, что он слишком благоразумен, чтобы лишиться лучшей части одного из самых плодородных континентов мира, лишь бы заполучить титул императора Франции? Да Наполеон никогда и не видел Луизианы! Более того, глаза ему затмил блеск европейских корон.
– По-моему, Наполеон не стремится стать императором. Да и народ Франции этого не допустит.
Элен бросила на Райана гневный взгляд, который он, к сожалению, в темноте не мог разглядеть.
– Неужели? Мне кажется, французы уже устали от того, что ими правят серые политики, занятые лишь постоянной полемикой друг с другом. Каждый француз мечтает о монархе...
– Ну а вам-то откуда это знать, – спросила она с явной насмешкой, – если вы только и бороздите моря между Новым Орлеаном и Картахеной, никогда не покидая пределы мельничного пруда под названием Карибский бассейн?
– Карибы, моя дорогая, – это самый коварный мельничный пруд, созданный Богом, но я, к вашему сведению, хожу и в Гавр, и в Марсель. Я дотрагивался до дворцовых камней Лувра, опускался на колени в Соборе Нотр-Дам, пересекал мост Понт-Нёф, гулял с девицами отнюдь не самых строгих правил по извилистым улочкам Монмартра, бывал и в салонах жен наполеоновских генералов. И после этого вы можете считать меня провинциалом?
– Да, но не за то, что вы шлялись с девицами! – ответила она ему с не меньшим жаром.
– Вряд ли, – тихо рассмеялся Райан.
– Знаете, а вам совсем не к лицу этот тон превосходства! Я жила во Франции в период Большого террора, да и после него. И вернулась оттуда всего полтора года назад.
– Напрасно вы это сделали. О чем только думал ваш отец?
– Его поместья расположены главным образом здесь. Это... – Она не собиралась рассказывать ему о себе, но... слова вырвались сами... Погиб ее отец... был убит на ее глазах... – Я не желаю об этом говорить... – Ее голос опять задрожал.
Райану вдруг захотелось обнять ее, успокоить. Он допил остатки бренди и с резким звенящим стуком опустил бокал на каменный пол рядом с их постелью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39