— Майлз выдавил из себя смешок, сам удивляясь тому, до какой степени цинизма он дошел. — Наверное, стена, которую я выстроил между нами, единственное, что может удержать меня от того, чтобы заниматься с тобой любовью сутки напролет. — Поскольку Алекс молчала, он, набрав в грудь воздуха, сказал в завершение: — Я хочу тебя, Алекс, но я хочу, чтобы между нами все было как полагается. То есть надо подождать до свадьбы. Я не прощу себе никогда, если испорчу тебе репутацию.
— Так ты это делаешь из уважения ко мне? — без околичностей спросила она.
— Да.
— Молодую деревенскую акушерку крадет из дома знатный англичанин, преступник и предатель. Затем ее же похищает испанский работорговец, который в свою очередь сбывает ее арабскому принцу, от которого она едва успевает унести ноги. О чьей репутации идет речь, Майлз?
— Алекс…
— Зачем ты пытаешься обмануть меня?
— Это правда.
— Ложь! Надуманная, за уши притянутая ложь! Я не знаю, что произошло, но в силу каких-то причин ты больше не хочешь меня и не можешь набраться духу сказать об этом ясно. Почему, Майлз? Из-за моей подпорченной репутации? Ты чувствуешь себя виноватым и хочешь жениться на мне из жалости? Так?
— Алекс, это неправда. Я люблю тебя.
— Не любишь, — продолжала настаивать она. — Не может человек, который любит, смотреть на меня так, как смотришь ты, когда думаешь, что я не вижу. Почти так же ты смотрел на меня до Пальмы, до первой нашей ночи здесь, в этой каюте. Тот же самый презрительный взгляд, каким ты смотрел на меня тогда, когда Копели сказал, что я шлюха…
Алекс остановилась на полуслове, ошеломленная. Она сама, проведя параллель, нашла ответ на поставленный вопрос. Все стало ясно как день.
— Господи, — простонала она. — Ты не веришь мне… Ты никогда не верил в то, что я не спала с Диего. Ты лгал…
— Алекс!
— Черт! Почему ты не можешь поверить, что он не спал со мной?!
— Потому что я знаю Диего! — заорал Майлз.
Он был почти рад, что Алекс сама вскрыла нарыв. Может, теперь она признается во всем.
— Но ты меня не знаешь, иначе бы ты понимал, что я никогда не смогла бы тебе солгать!
— Алекс, ты думаешь, мне самому хочется чувствовать то, что чувствую? Ты думаешь, мне нравится проводить ночи без сна, не находя себе места от непрошеных картин, встающих перед глазами? Ты думаешь, я хочу представлять вас с Диего, занимающимися всем тем, что в таких животрепещущих подробностях он описывал мне?!
— И поэтому ты больше меня не любишь.
— Не люблю? Боже, конечно же, я люблю тебя! Я бы не мучился так, если бы не любил!
— Но моего слова тебе недостаточно.
В два прыжка он оказался около нее. В отчаянии схватив ее руки, он взмолился:
— Алекс, повтори сначала! Заставь меня поверить в то, что Диего никогда тебя не касался! Заставь меня поверить в это! Прогони прочь эти ужасные видения! Прошу тебя! Прошу!
Пустота… Алекс ничего не чувствовала, кроме зияющей пустоты внутри. Взглянув в его лицо, она поняла, что все потеряно. Майлз сбросил маску, и теперь в его глазах была только боль, боль, от которой и ей становилось больно — больно в прямом смысле, у нее скулы сводило от этой боли, и в этот миг ей стало его жаль даже больше, чем себя.
— Скажи мне, Алекс! Убеди меня! — требовал он, но она, стряхнув его руки, лишь покачала головой.
— Нет, Майлз. Никакие слова не убедят тебя. Насиловал меня Диего или нет, делала ли я все те вещи, о которых он тебе рассказывал, или нет, все это будет стоять между нами всегда. Родера гниет на далеком песчаном берегу, и птицы давно выклевали его глаза, но победил в вашей схватке все равно он. Он преследовал тебя, когда был жив, он преследует тебя и после смерти. Десять лет ты представлял себе вид горящего корабля с телом повешенного на главной мачте друга — и ты никогда не забудешь… это.
— Неправда. Я справлюсь. Мне только нужно время, Алекс. Ты не виновата ни в чем. Я не могу винить тебя…
— Не можешь, но винишь, — отрезала Алекс с горечью.
— Но я не хочу этого, — выдавил Майлз.
— Не хочешь, но винишь, — тихо повторила Алекс.
Она чувствовала себя на удивление спокойно, так, будто вся жизнь вытекла из дыры, оставленной в ее душе. Пораженная этому мертвому спокойствию, она покачала головой.
— Сколько нам осталось до Чарлстона? — спросила она.
— Две недели, может, меньше, — ответил Майлз, не понимая, к чему она клонит.
— Понятно.
Алекс нагнулась, чтобы поднять с пола корзину с недошитым платьем, которое ей уже не суждено надеть.
— Как скоро мы с доктором Копели сможем сесть на корабль, отплывающий в Англию?
— В Англию? Нет, — решительно качнув головой, сказал Майлз. — Я тебя не пущу.
Алекс спокойно подняла на него глаза. Все чувства умерли.
— У тебя нет выбора. Ты сам увидишь, так будет лучше. Ты найдешь себе юную непорочную девицу, достаточно чистую для того, чтобы носить твое имя.
— Александра, не в этом дело, и ты знаешь! — возмутился Майлз, рассерженный тем, что она свела его глубокий душевный надлом к чему-то до пошлости тривиальному.
— Разве? — едко спросила она. — Разве не в этом дело, Майлз? Думай, Майлз, думай. Вспомни тот день, когда мы встретились впервые. Вспомни, как ложь Копели перечеркнула влечение, которое ты стал ко мне испытывать. Ты думал, что я была с другими, и поэтому недостаточно хороша для тебя. Но когда ты понял, что я была девственницей, сразу все стало хорошо! Потом появился Диего, и ты вновь не можешь смотреть на меня.
— Алекс, я сумею справиться с тем, что сделал Диего.
— Когда, Майлз? Через день? Месяц? А потом сколько времени пройдет, прежде чем память вернется к тебе? Может, в брачную ночь, когда ты будешь держать меня в объятиях и думать…
— Довольно! — заорал Майлз.
— Все кончено. И мы ничего не можем сделать, — заключила Алекс и повернулась к двери.
Взявшись за ручку, она подождала немного, надеясь, что Майлз остановит ее, не даст уйти, но позади слышалось лишь его сбивчивое дыхание. Он безуспешно пытался справиться с собой. Не оглядываясь, Алекс открыла дверь и вышла из каюты. Вернувшись к себе, она поставила на стол клетку с Цезарем и, сев на кровать, принялась методично рвать на лоскуты свое небесно-голубое свадебное платье.
Глава 25
Шли дни. Алекс большую часть времени проводила в своей каюте за шитьем. В капитанскую каюту она больше не заходила и, увидев случайно Майлза на палубе, делала все, для того чтобы разминуться с ним. Разумеется, завтраки, обеды и ужины она тоже проводила в одиночестве. За все это время Алекс не пролила ни слезинки. Слез просто не было. Там, где когда-то были эмоции, осталась лишь черная дыра. Она по-прежнему любила его — в этом смысле все осталось, как было. Видимо, он тоже любил ее, но в его глазах она упала с пьедестала, утратив совершенство, а для такого человека, как Майлз, несовершенство было непростительным пороком. Еще бы, ведь он был взращен совершенной парой англичан — совершенной матерью, совершенным отцом, родился от совершенной любви — весь само совершенство, и его женщина должна быть так же совершенна, как он сам.
Алекс попробовала взглянуть на ситуацию глазами Майлза и с удивлением поняла, что не может винить его. То, что Диего пощадил ее, иначе как чудом не назовешь, и если бы Диего действительно делал с ней все то, о чем рассказывал, чувства к ней Майлза были бы легко объяснимы. Какой мужчина захочет женщину, использованную другим мужчиной? В данном случае важно было не то, что она невинна, а то, какой ее видит Майлз. Диего оказался достаточно красноречивым, чтобы вполне убедить Кросса.
Удивительно, как он не сошел с ума от изощренной мучительной пытки испанца. Много лет назад Диего не смог сломить дух Золотого Орла, но на этот раз ему удалось нащупать слабое место врага, и этой ахиллесовой пятой оказалась она, Алекс. Нет, она не в силах была винить его за то, что он любит и ненавидит ее одновременно.
Ее отношение к Майлзу в большей мере диктовалось жалостью, чем обидой. Он действительно любил ее. Она видела это по его глазам, когда случайно встречалась с ним взглядом во время недолгих прогулок по палубе. Его взгляд лишь укреплял ее в мысли о том, что у них с Майлзом нет будущего.
Итак, ей оставалось только смириться. И она шила себе все новые и новые платья из прекрасной материи, купленной Майлзом на Тенерифе. В конце концов, он был ее должником, думала Алекс в особо горькие минуты. Он лишил ее дома, друзей… К тому времени как она вернется в Бриджуотер, пять, а то и шесть месяцев ее жизни окажутся отнятыми. Полгода жизни чего-нибудь да стоят. Не говоря уже о том, что он отнял у нее девственность… Если Майлз не хочет довольствоваться тем, что оставил Родера, почему другой мужчина захочет взять то, что оставил он, Майлз? В эти минуты на Алекс нападала такая злость, что она готова была вырвать у него сердце, но как только она вспоминала его полные боли глаза, злость исчезала. То, что так случилось, не его вина — его беда.
Майлз действительно был ее должником. Он дал ей почувствовать вкус любви, вкус страсти, который она уже никогда не забудет, а она взамен отдала ему сердце. Несколько платьев — жалкая компенсация за душевную ущербность.
Шли дни, а между Алекс и Майлзом ничего не менялось. Вернее, менялось, но в худшую сторону. Похоже, оба старались по возможности избегать друг друга, и эта перемена больно отзывалась в сердце Макарди. Он не находил себе места, не понимая, почему отношения между Александрой и Кроссом изменились. Ведь было столько пережито вместе. Все оказалось позади. Теперь бы счастливо зажить, но что-то неладно между ними.
Оги стоял на палубе, когда к нему подошел капитан.
— Ты, наверное, знаешь, что надвигается шторм… — Майлз запнулся. — Ты не мог бы предупредить мисс Уайком, чтобы она была поосторожнее?
— Капитан, мне надоело быть звеном в ваших отношениях. Скажите ей сами все, что считаете нужным!
Макарди оказался приятно удивлен тем, что Кросс не стал настаивать.
— Она у себя? — спросил он.
— Да. Или по крайней мере была у себя.
— Хорошо. Оставайся здесь пока за главного, а я спущусь вниз.
Майлз повернулся и пошел к лестнице, и, хотя со спины он здорово напоминал человека, идущего на смерть, Оги довольно улыбнулся. Может, если они будут разговаривать друг с другом, дело у них пойдет на лад…
…Жара стояла невыносимая. Александра остановилась посреди каюты, обмахиваясь рукой как веером. Непривычная к влажной жаре тропиков, она безуспешно пыталась добиться хоть какого-то сквозняка, отворив настежь дверь своей тесной каюты. Откинув со лба влажную прядь, Алекс вернулась к работе.
Новые платья нужно повесить, а в платяном шкафу, где все еще находились вещи Тернера, места не было. Утром Алекс попросила у Макарди разрешения убрать костюмы Джудсона в сундук вместе с остальными вещами, и Оги с готовностью согласился. Алекс вытаскивала из платяного шкафа вещи, складывала их и убирала аккуратно в сундук.
— Что ты делаешь? — раздался голос Майлза.
Алекс вздрогнула и обернулась. Майлз стоял в дверном проеме. Сверху, с палубы, лился странный оранжево-красный свет, образовывая вокруг его головы светящийся красновато-золотистый нимб. На нем были бриджи из оленьей кожи, и его чистая белая рубашка, расстегнутая почти до пояса, приобрела тот же красновато-золотистый оттенок. Майлз был похож на величественную бронзовую статую.
Вернувшись к кровати, чтобы сложить очередную вещь, она ответила:
— Оги сказал, что я могу переложить вещи Тернера из шкафа в сундук. Наверное, я должна была прежде спросить у тебя, — немного нервничая, начала извиняться она, видя, что Майлз по-прежнему стоит в дверях.
— Все хорошо, — сказал, тряхнув головой, Майлз. — Я должен был сам давно это сделать.
Кросс прошел в каюту и стал помогать Алекс вытаскивать из шкафа вещи Джудсона.
— Как ты аккуратно все складываешь, — сказал Майлз, наблюдая за работой Алекс. — Честно говоря, мне кажется, что вещи Джудсона еще никогда не знали такой нежной заботы. Аккуратность не была в числе его добродетелей.
Алекс усмехнулась, довольная тем, что Майлз уже может говорить о покойном с улыбкой.
— Ты не смог приучить его к порядку, так надо понимать?
— Как ни старался, — со смехом признался Майлз, передавая Алекс темно-синий плащ. — Думаю, я отвезу все это в «Белые дубы», когда мы прибудем в Чарлстон. Пусть полежат там на чердаке, пока, — сорвавшимся голосом закончил Майлз, — я не найду того, кто бы мог ими воспользоваться.
— Если ты сможешь с ними расстаться, — тихо сказала Алекс.
— Ты видишь меня насквозь? — спросил он без злобы.
— Иногда, — спокойно ответила Алекс, глядя ему в глаза.
Повисло неловкое молчание. И тот и другая все бы отдали для того, чтобы сломать барьер, но каждый понимал, что это ничего не даст. Алекс первая опустила глаза и, вернувшись к кровати, стала складывать изящно расшитый жилет.
— У Джудсона нет семьи?
— Нет, никого, — сказал Майлз, садясь на кровать. Наблюдая за ее работой, за ее руками, лицом, он испытывал мучительное наслаждение.
— Почти вся его семья умерла во время эпидемии, свирепствовавшей в Уэльсе, когда он был еще совсем юным. Поскольку для своих лет он был достаточно крупным и крепким, Джудсон сумел найти себе работу в порту на берегу Бристольского залива, однако он вскоре понял, что контрабанда — дело куда более приятное и прибыльное, чем работа в доках.
— Так он был контрабандистом, когда вы встретились? — спросила Алекс, счастливая тем, что они с Майлзом остались наедине.
— Нет, — покачав головой, ответил Майлз. — Не контрабандистом, а пиратом. «В Уэльсе запахло жареным», — добавил Майлз, подражая валлийскому акценту, который, видимо, в то время был у Джудсона, — и он подался в Вест-Индию. Мы повстречались с ним на Ямайке, он как раз удирал от властей, готовых сделать из него висельника, так вот, он остался, чтобы вызволить меня из лап целой стаи головорезов.
— Победив разбойников, вы стали друзьями, — заключила Алекс.
— Трудно не подружиться с тем, кто спас тебе жизнь.
Джудсон вошел в его жизнь как спаситель и ушел из жизни, тоже спасая.
Даже не глядя на Майлза, Алекс знала, о чем он сейчас думает. Она участливо протянула руку, чтобы дотронуться до его плеча, но, быстро передумав, отдернула. Ей не хотелось портить доверительный тон беседы.
— Ты его очень любишь, не так ли?
— Мне его чертовски не хватает. Джудсон Тернер был словно частью меня самого.
— Был и всегда будет.
— Я знаю.
В голосе Майлза послышалась внезапная горечь, и Алекс нахмурилась.
— Ты все еще винишь себя в его смерти?
— Да.
— А я думала, что ты уже перестал себя терзать.
— Легко сказать! Та ночь, когда ранили Джудсона, стала первой в бесконечном ряду оплошностей, граничащих с преступлениями!
— Но это не так!
— Так! Мой лучший друг погиб по моей вине. А с тобой что получилось? Возможно, я когда-нибудь научусь жить с чувством вины и не замечать его, но избавиться — не смогу никогда. Это касается как Джудсона, так и тебя.
Алекс оставила без внимания последнее замечание.
— А теперь скажи, каким образом ты виновен в гибели Джудсона?
— Что? — удивленно заморгал Майлз, считая, очевидно, вопрос до смешного наивным.
— Какая твоя промашка привела к гибели Джудсона? Ты что, сам толкнул его под пулю?
— Ты не понимаешь, Алекс. С самого начала не надо было высаживаться на берег. Я не должен был отпускать людей, пока не получу с берега световой сигнал, означающий, что берег чист.
— Тогда почему ты не дождался сигнала?
— Я был слишком встревожен…
— А других причин не было?
Майлз задумался, вспоминая ту горькую ночь.
— Не понимаю, чего ты добиваешься.
— С тех пор много воды утекло, Майлз, и та ночь поблекла в твоей памяти, но я кое-что помню очень ясно… Туман! Туман, Майлз, окутал берег плотным покрывалом. Даже если бы на берегу горели сигнальные огни, как бы ты заметил их сквозь туман?
— Верно, — медленно проговорил Кросс. — Я не мог… Поэтому я рискнул…
Алекс улыбнулась:
— Тогда в чем ты винишь себя? Ты был уверен в том, что огни горят, и это действительно было так. Ты поступил так, как любой бы поступил на твоем месте.
Майлз почти физически ощутил, как свинцовая тяжесть упала с его плеч. Тот ужасный миг, когда Джудсон оттолкнул его в сторону, приняв на себя пулю, предназначавшуюся ему, Майлзу, заслонил от него все. Майлз попросту забыл о том, почему решил сойти на берег. Одна вина нагромождалась на другую, и правда о том дне оказалась погребенной под свинцовым спудом.
— Почему ты всегда знаешь, что сказать, Алекс? Ты так славно все понимаешь и попадаешь в точку.
— Спасибо, — пробормотала Алекс.
— Нет, спасибо тебе за то, что заставила меня увидеть…
Голос его сошел на нет, взгляды их встретились, и во взгляде его была такая печаль, что Алекс впервые за много дней захотелось плакать.
— Я люблю тебя, Алекс, — сказал Майлз, но не сделал ни шагу, чтобы сократить разделявшее их пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Так ты это делаешь из уважения ко мне? — без околичностей спросила она.
— Да.
— Молодую деревенскую акушерку крадет из дома знатный англичанин, преступник и предатель. Затем ее же похищает испанский работорговец, который в свою очередь сбывает ее арабскому принцу, от которого она едва успевает унести ноги. О чьей репутации идет речь, Майлз?
— Алекс…
— Зачем ты пытаешься обмануть меня?
— Это правда.
— Ложь! Надуманная, за уши притянутая ложь! Я не знаю, что произошло, но в силу каких-то причин ты больше не хочешь меня и не можешь набраться духу сказать об этом ясно. Почему, Майлз? Из-за моей подпорченной репутации? Ты чувствуешь себя виноватым и хочешь жениться на мне из жалости? Так?
— Алекс, это неправда. Я люблю тебя.
— Не любишь, — продолжала настаивать она. — Не может человек, который любит, смотреть на меня так, как смотришь ты, когда думаешь, что я не вижу. Почти так же ты смотрел на меня до Пальмы, до первой нашей ночи здесь, в этой каюте. Тот же самый презрительный взгляд, каким ты смотрел на меня тогда, когда Копели сказал, что я шлюха…
Алекс остановилась на полуслове, ошеломленная. Она сама, проведя параллель, нашла ответ на поставленный вопрос. Все стало ясно как день.
— Господи, — простонала она. — Ты не веришь мне… Ты никогда не верил в то, что я не спала с Диего. Ты лгал…
— Алекс!
— Черт! Почему ты не можешь поверить, что он не спал со мной?!
— Потому что я знаю Диего! — заорал Майлз.
Он был почти рад, что Алекс сама вскрыла нарыв. Может, теперь она признается во всем.
— Но ты меня не знаешь, иначе бы ты понимал, что я никогда не смогла бы тебе солгать!
— Алекс, ты думаешь, мне самому хочется чувствовать то, что чувствую? Ты думаешь, мне нравится проводить ночи без сна, не находя себе места от непрошеных картин, встающих перед глазами? Ты думаешь, я хочу представлять вас с Диего, занимающимися всем тем, что в таких животрепещущих подробностях он описывал мне?!
— И поэтому ты больше меня не любишь.
— Не люблю? Боже, конечно же, я люблю тебя! Я бы не мучился так, если бы не любил!
— Но моего слова тебе недостаточно.
В два прыжка он оказался около нее. В отчаянии схватив ее руки, он взмолился:
— Алекс, повтори сначала! Заставь меня поверить в то, что Диего никогда тебя не касался! Заставь меня поверить в это! Прогони прочь эти ужасные видения! Прошу тебя! Прошу!
Пустота… Алекс ничего не чувствовала, кроме зияющей пустоты внутри. Взглянув в его лицо, она поняла, что все потеряно. Майлз сбросил маску, и теперь в его глазах была только боль, боль, от которой и ей становилось больно — больно в прямом смысле, у нее скулы сводило от этой боли, и в этот миг ей стало его жаль даже больше, чем себя.
— Скажи мне, Алекс! Убеди меня! — требовал он, но она, стряхнув его руки, лишь покачала головой.
— Нет, Майлз. Никакие слова не убедят тебя. Насиловал меня Диего или нет, делала ли я все те вещи, о которых он тебе рассказывал, или нет, все это будет стоять между нами всегда. Родера гниет на далеком песчаном берегу, и птицы давно выклевали его глаза, но победил в вашей схватке все равно он. Он преследовал тебя, когда был жив, он преследует тебя и после смерти. Десять лет ты представлял себе вид горящего корабля с телом повешенного на главной мачте друга — и ты никогда не забудешь… это.
— Неправда. Я справлюсь. Мне только нужно время, Алекс. Ты не виновата ни в чем. Я не могу винить тебя…
— Не можешь, но винишь, — отрезала Алекс с горечью.
— Но я не хочу этого, — выдавил Майлз.
— Не хочешь, но винишь, — тихо повторила Алекс.
Она чувствовала себя на удивление спокойно, так, будто вся жизнь вытекла из дыры, оставленной в ее душе. Пораженная этому мертвому спокойствию, она покачала головой.
— Сколько нам осталось до Чарлстона? — спросила она.
— Две недели, может, меньше, — ответил Майлз, не понимая, к чему она клонит.
— Понятно.
Алекс нагнулась, чтобы поднять с пола корзину с недошитым платьем, которое ей уже не суждено надеть.
— Как скоро мы с доктором Копели сможем сесть на корабль, отплывающий в Англию?
— В Англию? Нет, — решительно качнув головой, сказал Майлз. — Я тебя не пущу.
Алекс спокойно подняла на него глаза. Все чувства умерли.
— У тебя нет выбора. Ты сам увидишь, так будет лучше. Ты найдешь себе юную непорочную девицу, достаточно чистую для того, чтобы носить твое имя.
— Александра, не в этом дело, и ты знаешь! — возмутился Майлз, рассерженный тем, что она свела его глубокий душевный надлом к чему-то до пошлости тривиальному.
— Разве? — едко спросила она. — Разве не в этом дело, Майлз? Думай, Майлз, думай. Вспомни тот день, когда мы встретились впервые. Вспомни, как ложь Копели перечеркнула влечение, которое ты стал ко мне испытывать. Ты думал, что я была с другими, и поэтому недостаточно хороша для тебя. Но когда ты понял, что я была девственницей, сразу все стало хорошо! Потом появился Диего, и ты вновь не можешь смотреть на меня.
— Алекс, я сумею справиться с тем, что сделал Диего.
— Когда, Майлз? Через день? Месяц? А потом сколько времени пройдет, прежде чем память вернется к тебе? Может, в брачную ночь, когда ты будешь держать меня в объятиях и думать…
— Довольно! — заорал Майлз.
— Все кончено. И мы ничего не можем сделать, — заключила Алекс и повернулась к двери.
Взявшись за ручку, она подождала немного, надеясь, что Майлз остановит ее, не даст уйти, но позади слышалось лишь его сбивчивое дыхание. Он безуспешно пытался справиться с собой. Не оглядываясь, Алекс открыла дверь и вышла из каюты. Вернувшись к себе, она поставила на стол клетку с Цезарем и, сев на кровать, принялась методично рвать на лоскуты свое небесно-голубое свадебное платье.
Глава 25
Шли дни. Алекс большую часть времени проводила в своей каюте за шитьем. В капитанскую каюту она больше не заходила и, увидев случайно Майлза на палубе, делала все, для того чтобы разминуться с ним. Разумеется, завтраки, обеды и ужины она тоже проводила в одиночестве. За все это время Алекс не пролила ни слезинки. Слез просто не было. Там, где когда-то были эмоции, осталась лишь черная дыра. Она по-прежнему любила его — в этом смысле все осталось, как было. Видимо, он тоже любил ее, но в его глазах она упала с пьедестала, утратив совершенство, а для такого человека, как Майлз, несовершенство было непростительным пороком. Еще бы, ведь он был взращен совершенной парой англичан — совершенной матерью, совершенным отцом, родился от совершенной любви — весь само совершенство, и его женщина должна быть так же совершенна, как он сам.
Алекс попробовала взглянуть на ситуацию глазами Майлза и с удивлением поняла, что не может винить его. То, что Диего пощадил ее, иначе как чудом не назовешь, и если бы Диего действительно делал с ней все то, о чем рассказывал, чувства к ней Майлза были бы легко объяснимы. Какой мужчина захочет женщину, использованную другим мужчиной? В данном случае важно было не то, что она невинна, а то, какой ее видит Майлз. Диего оказался достаточно красноречивым, чтобы вполне убедить Кросса.
Удивительно, как он не сошел с ума от изощренной мучительной пытки испанца. Много лет назад Диего не смог сломить дух Золотого Орла, но на этот раз ему удалось нащупать слабое место врага, и этой ахиллесовой пятой оказалась она, Алекс. Нет, она не в силах была винить его за то, что он любит и ненавидит ее одновременно.
Ее отношение к Майлзу в большей мере диктовалось жалостью, чем обидой. Он действительно любил ее. Она видела это по его глазам, когда случайно встречалась с ним взглядом во время недолгих прогулок по палубе. Его взгляд лишь укреплял ее в мысли о том, что у них с Майлзом нет будущего.
Итак, ей оставалось только смириться. И она шила себе все новые и новые платья из прекрасной материи, купленной Майлзом на Тенерифе. В конце концов, он был ее должником, думала Алекс в особо горькие минуты. Он лишил ее дома, друзей… К тому времени как она вернется в Бриджуотер, пять, а то и шесть месяцев ее жизни окажутся отнятыми. Полгода жизни чего-нибудь да стоят. Не говоря уже о том, что он отнял у нее девственность… Если Майлз не хочет довольствоваться тем, что оставил Родера, почему другой мужчина захочет взять то, что оставил он, Майлз? В эти минуты на Алекс нападала такая злость, что она готова была вырвать у него сердце, но как только она вспоминала его полные боли глаза, злость исчезала. То, что так случилось, не его вина — его беда.
Майлз действительно был ее должником. Он дал ей почувствовать вкус любви, вкус страсти, который она уже никогда не забудет, а она взамен отдала ему сердце. Несколько платьев — жалкая компенсация за душевную ущербность.
Шли дни, а между Алекс и Майлзом ничего не менялось. Вернее, менялось, но в худшую сторону. Похоже, оба старались по возможности избегать друг друга, и эта перемена больно отзывалась в сердце Макарди. Он не находил себе места, не понимая, почему отношения между Александрой и Кроссом изменились. Ведь было столько пережито вместе. Все оказалось позади. Теперь бы счастливо зажить, но что-то неладно между ними.
Оги стоял на палубе, когда к нему подошел капитан.
— Ты, наверное, знаешь, что надвигается шторм… — Майлз запнулся. — Ты не мог бы предупредить мисс Уайком, чтобы она была поосторожнее?
— Капитан, мне надоело быть звеном в ваших отношениях. Скажите ей сами все, что считаете нужным!
Макарди оказался приятно удивлен тем, что Кросс не стал настаивать.
— Она у себя? — спросил он.
— Да. Или по крайней мере была у себя.
— Хорошо. Оставайся здесь пока за главного, а я спущусь вниз.
Майлз повернулся и пошел к лестнице, и, хотя со спины он здорово напоминал человека, идущего на смерть, Оги довольно улыбнулся. Может, если они будут разговаривать друг с другом, дело у них пойдет на лад…
…Жара стояла невыносимая. Александра остановилась посреди каюты, обмахиваясь рукой как веером. Непривычная к влажной жаре тропиков, она безуспешно пыталась добиться хоть какого-то сквозняка, отворив настежь дверь своей тесной каюты. Откинув со лба влажную прядь, Алекс вернулась к работе.
Новые платья нужно повесить, а в платяном шкафу, где все еще находились вещи Тернера, места не было. Утром Алекс попросила у Макарди разрешения убрать костюмы Джудсона в сундук вместе с остальными вещами, и Оги с готовностью согласился. Алекс вытаскивала из платяного шкафа вещи, складывала их и убирала аккуратно в сундук.
— Что ты делаешь? — раздался голос Майлза.
Алекс вздрогнула и обернулась. Майлз стоял в дверном проеме. Сверху, с палубы, лился странный оранжево-красный свет, образовывая вокруг его головы светящийся красновато-золотистый нимб. На нем были бриджи из оленьей кожи, и его чистая белая рубашка, расстегнутая почти до пояса, приобрела тот же красновато-золотистый оттенок. Майлз был похож на величественную бронзовую статую.
Вернувшись к кровати, чтобы сложить очередную вещь, она ответила:
— Оги сказал, что я могу переложить вещи Тернера из шкафа в сундук. Наверное, я должна была прежде спросить у тебя, — немного нервничая, начала извиняться она, видя, что Майлз по-прежнему стоит в дверях.
— Все хорошо, — сказал, тряхнув головой, Майлз. — Я должен был сам давно это сделать.
Кросс прошел в каюту и стал помогать Алекс вытаскивать из шкафа вещи Джудсона.
— Как ты аккуратно все складываешь, — сказал Майлз, наблюдая за работой Алекс. — Честно говоря, мне кажется, что вещи Джудсона еще никогда не знали такой нежной заботы. Аккуратность не была в числе его добродетелей.
Алекс усмехнулась, довольная тем, что Майлз уже может говорить о покойном с улыбкой.
— Ты не смог приучить его к порядку, так надо понимать?
— Как ни старался, — со смехом признался Майлз, передавая Алекс темно-синий плащ. — Думаю, я отвезу все это в «Белые дубы», когда мы прибудем в Чарлстон. Пусть полежат там на чердаке, пока, — сорвавшимся голосом закончил Майлз, — я не найду того, кто бы мог ими воспользоваться.
— Если ты сможешь с ними расстаться, — тихо сказала Алекс.
— Ты видишь меня насквозь? — спросил он без злобы.
— Иногда, — спокойно ответила Алекс, глядя ему в глаза.
Повисло неловкое молчание. И тот и другая все бы отдали для того, чтобы сломать барьер, но каждый понимал, что это ничего не даст. Алекс первая опустила глаза и, вернувшись к кровати, стала складывать изящно расшитый жилет.
— У Джудсона нет семьи?
— Нет, никого, — сказал Майлз, садясь на кровать. Наблюдая за ее работой, за ее руками, лицом, он испытывал мучительное наслаждение.
— Почти вся его семья умерла во время эпидемии, свирепствовавшей в Уэльсе, когда он был еще совсем юным. Поскольку для своих лет он был достаточно крупным и крепким, Джудсон сумел найти себе работу в порту на берегу Бристольского залива, однако он вскоре понял, что контрабанда — дело куда более приятное и прибыльное, чем работа в доках.
— Так он был контрабандистом, когда вы встретились? — спросила Алекс, счастливая тем, что они с Майлзом остались наедине.
— Нет, — покачав головой, ответил Майлз. — Не контрабандистом, а пиратом. «В Уэльсе запахло жареным», — добавил Майлз, подражая валлийскому акценту, который, видимо, в то время был у Джудсона, — и он подался в Вест-Индию. Мы повстречались с ним на Ямайке, он как раз удирал от властей, готовых сделать из него висельника, так вот, он остался, чтобы вызволить меня из лап целой стаи головорезов.
— Победив разбойников, вы стали друзьями, — заключила Алекс.
— Трудно не подружиться с тем, кто спас тебе жизнь.
Джудсон вошел в его жизнь как спаситель и ушел из жизни, тоже спасая.
Даже не глядя на Майлза, Алекс знала, о чем он сейчас думает. Она участливо протянула руку, чтобы дотронуться до его плеча, но, быстро передумав, отдернула. Ей не хотелось портить доверительный тон беседы.
— Ты его очень любишь, не так ли?
— Мне его чертовски не хватает. Джудсон Тернер был словно частью меня самого.
— Был и всегда будет.
— Я знаю.
В голосе Майлза послышалась внезапная горечь, и Алекс нахмурилась.
— Ты все еще винишь себя в его смерти?
— Да.
— А я думала, что ты уже перестал себя терзать.
— Легко сказать! Та ночь, когда ранили Джудсона, стала первой в бесконечном ряду оплошностей, граничащих с преступлениями!
— Но это не так!
— Так! Мой лучший друг погиб по моей вине. А с тобой что получилось? Возможно, я когда-нибудь научусь жить с чувством вины и не замечать его, но избавиться — не смогу никогда. Это касается как Джудсона, так и тебя.
Алекс оставила без внимания последнее замечание.
— А теперь скажи, каким образом ты виновен в гибели Джудсона?
— Что? — удивленно заморгал Майлз, считая, очевидно, вопрос до смешного наивным.
— Какая твоя промашка привела к гибели Джудсона? Ты что, сам толкнул его под пулю?
— Ты не понимаешь, Алекс. С самого начала не надо было высаживаться на берег. Я не должен был отпускать людей, пока не получу с берега световой сигнал, означающий, что берег чист.
— Тогда почему ты не дождался сигнала?
— Я был слишком встревожен…
— А других причин не было?
Майлз задумался, вспоминая ту горькую ночь.
— Не понимаю, чего ты добиваешься.
— С тех пор много воды утекло, Майлз, и та ночь поблекла в твоей памяти, но я кое-что помню очень ясно… Туман! Туман, Майлз, окутал берег плотным покрывалом. Даже если бы на берегу горели сигнальные огни, как бы ты заметил их сквозь туман?
— Верно, — медленно проговорил Кросс. — Я не мог… Поэтому я рискнул…
Алекс улыбнулась:
— Тогда в чем ты винишь себя? Ты был уверен в том, что огни горят, и это действительно было так. Ты поступил так, как любой бы поступил на твоем месте.
Майлз почти физически ощутил, как свинцовая тяжесть упала с его плеч. Тот ужасный миг, когда Джудсон оттолкнул его в сторону, приняв на себя пулю, предназначавшуюся ему, Майлзу, заслонил от него все. Майлз попросту забыл о том, почему решил сойти на берег. Одна вина нагромождалась на другую, и правда о том дне оказалась погребенной под свинцовым спудом.
— Почему ты всегда знаешь, что сказать, Алекс? Ты так славно все понимаешь и попадаешь в точку.
— Спасибо, — пробормотала Алекс.
— Нет, спасибо тебе за то, что заставила меня увидеть…
Голос его сошел на нет, взгляды их встретились, и во взгляде его была такая печаль, что Алекс впервые за много дней захотелось плакать.
— Я люблю тебя, Алекс, — сказал Майлз, но не сделал ни шагу, чтобы сократить разделявшее их пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45