Джульетта бросилась к лежащей на земле Марии. Сестра Франческа, под чьим управлением находился лазарет, и Луиджия последовали за ней.
Джульетта опустилась на колени и с помощью Луиджии перевернула просительницу. Сестра Франческа склонилась над ней. Ливень уже ослабел, перейдя в мелкий дождик, но ветер не утихал.
— Чума, мать-настоятельница. Цыганка больна чумой.
Джульетта услышала, как ахнула за спиной Луиджия, но больше всего удивил вид сестры Лукреции. Ужас исказил ее лицо, прежде чем она смогла прийти в себя и найти выход в гневе. Монахиня отвернулась, и Джульетта подумала, что та собирается захлопнуть перед ними ворота.
— Ее нельзя впускать в Санта-Лючию! — приказала Лукреция. — Zingari здесь не место… Я не позволю, чтобы сестры умирали!
— Но, мать-настоятельница, — вступилась Джульетта, возмущенная услышанным. — Мы же не можем оставить ее здесь!
— Почему нет? — оборвала сестра Лукреция. — Как настоятельница, я ответственна за здоровье всех в этой обители. Взять ее сюда — безумие! — игуменья собралась уйти, но девушка шагнула к ней.
— Пожалуйста! Я присмотрю за ней.
— Дело не в этом! Нельзя допустить, чтобы она заразила остальных. Вы разве не знаете, что чума опустошает целые монастыри?
— Тогда… я позабочусь о ней в сарае… никому не нужно будет входить туда, пока женщина не выздоровеет.
В карих глазах Лукреции зажегся хитрый огонек. Наконец она произнесла:
— Хорошо. Вы можете ухаживать за ней в сарае. Пищу вам будут приносить. Вам запрещается выходить до тех пор, пока цыганке не станет лучше. Понятно?
Сестра Франческа бросила на нее обеспокоенный взгляд, но, вероятно, передумала и отступила от лежащей.
— А если она умрет? — спросила Джульетта.
Лукреция равнодушно пожала плечами.
— Не имеет значения. В любом случае, Zingari прокляты.
Несмотря на недобрые мысли о Родриго и его народе, иногда посещавшие ее, Джульетта почувствовала, как в ней поднимается негодование.
— А если выживет? — губы онемели, и вопрос дался девушке с трудом.
— Можете быть уверены, шансов у нее мало, — ответила Лукреция. — Но если такое чудо произойдет, вы подвергнетесь двухнедельному карантину, чтобы удостовериться, что болезнь не перешла к вам, — она кивнула Луиджии. — Помогите вашей подруге отнести Zingara в сарай, — прижав к лицу край плаща, настоятельница кивком указала сестре Софии на два ведра с молоком, все еще стоявшие там, где их оставила Джульетта, и поспешно вернулась в главное здание.
— Помоги мне, Луиджия, — обратилась девушка к подруге. Вторая послушница взяла Марию под колени, Джульетта обхватила плечи больной. На помощь пришла сестра Франческа, и девушка пробормотала:
— Grazi, suora.
Они медленно двинулись к коровнику и не заметили, как к воротам подошла привратница и закрыла их, потом подобно мышке скользнула в здание монастыря и захлопнула дверь.
Они уложили Марию на сено, и Джульетта, изрядно повозившись, зажгла фонарь. Едва пламя вспыхнуло, как сестра Франческа попятилась к выходу.
— Идемте, сестра Луиджия, — строго окликнула она послушницу. — Я дам вам медикаменты, чтобы облегчить страдания больной. И постельные принадлежности. Оставите их у двери снаружи, но не входите в сарай, иначе тоже подвергнетесь карантину.
— Si, — сказала Джульетта. — И пожалуйста, Луиджия, принеси мне накидку и одеяла.
Луиджия кивнула. Хотя она и была напугана, но уходить не хотела.
— Иди, Луиджия, — приказала подруга, обернувшись к Марии, забормотавшей что-то неразборчивое. — Только так ты сможешь помочь, не подвергая себя опасности.
Луиджия повернулась и вслед за сестрой Франческой вышла в дождливую ночь. Мария с т-рудом открыла глаза и уставилась на девушку:
— Где… где я?
— Это Санта-Лючия, Мария. Не беспокойся, я позабочусь о тебе, — ей удалось ободряюще улыбнуться.
— Как?.. — больная пыталась приподняться на локтях, недоверчиво глядя на дочь принца. — Джульетта?
Послушница кивнула:
— Теперь — сестра Джульетта, — она мягко уперлась рукой в грудь больной, не давая той подняться. — Не разговаривай. Тебе нужны вода, сухая одежда и отдых.
— Что вы здесь делаете? — будто не слыша, спросила Мария. — Вы же должны были… выйти замуж за Родриго. Как же?.. — веки ее задрожали, глаза закатились.
Джульетта убрала с лица цыганки спутанные волосы. Кожа Марии, невольно отметила девушка, была гладкой как бархат. Думаешь, он любит ее?
Внезапно на память пришли слова кузины Лючии. Ясно, что она любит Родриго и ничего плохого о нем не скажет. Подозрение закралось в сердце. Имеет ли ее жених какое-то отношение к нынешнему тяжелому положению Марии? Но нет, Родриго бы сказал…
Почему это он должен доверяться тебе?
Возвращаясь к вопросу, все еще висевшему в воздухе, Джульетта сказала:
— Я предпочла служить Богу.
Лгунья! Лицемерка!
Впервые на лице Марии появилось озабоченное выражение. Ресницы затрепетали, поднялись.
— Простите… но вы смеетесь надо мной. Какая нормальная женщина… в здравом уме… предпочтет монастырь Родриго да Валенти? Его объятиям?
Ее темные глаза наполнились слезами. Мария отвернулась, будто не желая больше смотреть на Джульетту.
— Он настоящий мужчина… и даже больше, — голос был слабым, но в словах слышалась убежденность.
— Конечно, — не могла не согласиться девушка, чувствуя, как кровь прилила к щекам. — А почему ты не в таборе?
— Палмьери, — прошептала цыганка. Девушка едва расслышала имя и наклонилась.
В это время в коровник вошла Луиджия. Джульетта предостерегающе подняла руку.
— Не подходи. Положи все у двери и… grazi, подруга.
Огорченная Луиджия кивнула.
— Осторожней, Джульетта. Пожалуйста, не заболей!
— У меня нет такого намерения. Но помолись за нас, хорошо?
— Не беспокойся, помолюсь. И благослови тебя Господь! — не совсем уверенно ответила Луиджия, отступила и, разрываемая противоречивыми чувствами, вышла из сарая.
Когда подруга ушла, девушка задумалась. Ее задача была нелегкой, она почти ничего не знала о лечении чумы. Но ей было известно, что болезнь смертельно опасна, причем некоторые виды — особенно.
Мария то ли спала, то ли потеряла сознание. Она лежала неспокойно: стонала, голова моталась из стороны в сторону. Врожденное чувство сострадания проснулось в дочери Данте де Алессандро и, отбросив страхи, девушка приступила к делу.
Раздев больную, укутала ее двумя одеялами. Сырую одежду сложила у двери. Интересно, передается ли чума через белье?
За работой Джульетте вспомнились слова аббатисы о цыганах и выражение отвращения на ее лице. Винить монахиню за то, что она боится чумы, нельзя, однако поведение явно не соответствовало званию. Монахине не к лицу предубеждение.
Но почему Мария пришла в Санта-Лючию, а не в табор? Разве что ее избегали, а может, и прогнали.
Хотя Джульетте с трудом верилось, что Маддалена отказалась бы ухаживать за больной.
Внезапно ее осенило. Конечно. Как и всегда, Zingari перебираются на зиму в более теплое место. Несомненно, они уже ушли. Но если так, то почему не взяли с собой Марию? Не могли же они ее бросить! Может быть, со временем Мария сама расскажет…
Джульетта вспотела, но сначала нужно было устроить больную, а уж потом думать о себе. Вытирая волосы цыганки скомканным полотенцем, девушка заметила на ее коже темные пятна. Сестра Франческа оказалась права, несомненно, это знаки чумы.
Отогнав мрачные мысли, Джульетта наполнила ведро водой из корыта и начала прикладывать мокрое полотенце к горячему телу больной, хотя вид темных пятен ужасал ее. Можно ли спасти молодую женщину? Удастся ли ей сделать это?
Только не сдаваться и молить о чуде. Чума убивает не всегда. Некоторые пережили ее и уже, как рассказывают, больше никогда не заболеют.
Удостоверившись, что Мария уснула и ей удобно, девушка положила полотенце в ведро и принялась изучать лекарства, принесенные сестрой Франческой.
Одна из коров замычала, и Джульетта беспокойно оглянулась. Как же они одиноки! Да, сарай — не место для больной. Иисус родился в яслях и спал там. Верно, но ведь ни мать, ни отец, ни ребенок не были больны.
Внезапно откуда-то из-за спины появился черный кот сестры Лукреции. На этот раз послушница впервые обрадовалась ему. Аристо рассказывал, что коты отгоняют чуму. Как им это удается, было загадкой, но многие верили, в том числе и ее мать. Девушка посмотрела на кота.
— Хорошо бы вас было десять, — ее рука погладила спину животного, кот в ответ привычно выгнулся и с явным удовольствием потерся о бедро Джульетты.
— А еще лучше, если бы ты был Бо, а я была в Кастелло Монтеверди. И готовилась к свадьбе…
* * *
Родриго не удалось найти Марию, хотя он и очень старался. Ему оставалось только с горечью признать, что в таком городе, как Флоренция, легко исчезнуть, особенно если не хочешь, чтобы тебя нашли.
Валенти предполагал, что девушка может быть уже мертва. Но винить себя он не мог, так как никогда не давал ей повода считать, что они могут пожениться.
В воскресенье Родриго уже серьезно подумывал о том, чтобы навестить Санта-Лючию, но чувство ответственности за Марию, за ее побег во Флоренцию удержало его. А утром он столкнулся с Андреа Ленци, одним из самых энергичных членов Compagnacci, который рассказал, что Большую Мессу в Санта-Мария дель Фьоре будет служить сам приор Сан-Марко — первое публичное выступление доминиканца после его отлучения в июне.
Из всех знакомых ему Compagnacci Андреа был наиболее близок Валенти. Родриго даже гостил в доме Ленци, где встретился со своим давнишним знакомым, отцом Антуаном, священником, изгнанным из Франции.
После полудня Родриго, Ленци и еще двое молодых мужчин шагали через Пьяцца Джованни к собору. И как всегда, это величественное сооружение с совершенно необычным, революционным куполом, спроектированным и возведенным Филиппо Брунеллески, вселило в Валенти чувство благоговейного трепета. Даже сейчас, одолеваемый столькими заботами, он не мог не ощутить всю незначительность человека перед столь внушительным зданием. И хотя Родриго знал о том, что произойдет внутри, им овладело величайшее миролюбие и смирение. Замысловатый узор белого, розового и зеленого мрамора во внешней отделке собора сиял под зимним солнцем, прекрасной работы кованые бронзовые двери и колокольня Джотто, парящая в небе — все это удостоилось лишь беглого взгляда молодых людей.
Поднимаясь в собор по четырем каменным ступенькам, идущим прямо с piazza, Родриго размышлял о Джироламо Савонароле. Этот фанатик, отлученный от церкви, настолько безрассуден, что собирается осквернить своим присутствием этот великолепный храм Бога. Подтверждается все, что молодой человек слышал об этом монахе после возвращения из Франции.
— Думаю, тебе понравится то, что мы припасли для приора Сан-Марко, — сказал ему Ленци, когда они вошли в собор.
Родриго искоса взглянул на него и усмехнулся.
— Хитрецы. А почему не заручились моей помощью?
Ленци, высокий худощавый юноша с прямыми каштановыми волосами, ниспадающими из-под красной бархатной шапочки, ответил:
— Все решилось в последнюю минуту… о намерениях доминиканца мы узнали только вчера вечером, — он подмигнул Родриго и пробормотал: — В следующий раз наверняка включим и тебя.
— Будем надеяться, что больше не понадобится, — заметил третий, Берто Кавалли.
— Не поверишь, пока не увидишь, Валенти, — добавил Таддео, еще один их товарищ. — Удивляйся тому, что мы придумали… вместе с доминиканцем!
Родриго кивнул, и они расположились в передней части собора, перед невысокими хорами, выложенными белым с прожилками мрамором. Народу было немного — явный знак, что сторонники Савонаролы не только теряют опору, но и число их уменьшается.
— Может быть, Его Святейшество пришлет войска, чтобы арестовать доминиканца, и мы избавимся от этого монаха раз и навсегда, — проворчал Ленци. И тут же просиял. — Или выставим его на обозрение вместе со львами на арене возле Палаццо Веккио.
Родриго посмотрел на него, вопросительно подняв брови.
— Конечно, если он обратит их в свою веру, — добавил Ленци, — даже папа не может отрицать, что Савонарола послан Богом.
— А если они съедят монаха? — усмехаясь, спросил Родриго.
— То окажут Республике большую услугу!
— Только если не начнут вещать его голосом! — воскликнул Таддео. Все рассмеялись.
— Можете быть уверены, — добавил Ленци, — ни один зверь не сможет переварить этого угрюмого церковника с кислой физиономией. Даже у льва будет несварение желудка.
— Что за вонь? — внезапно спросил Валенти. Он сморщил нос, казалось, запах исходит от алтаря. Или откуда-то еще?
— Это доминиканец. Сомневаюсь, что монах моется, — ответил Таддео.
Когда смех, вызванный этими словами, стих, все собрание замерло. В зловонном воздухе повисло ожидание, оно все нарастало, пока из боковой двери не появился Савонарола и не взошел на кафедру.
— А это что? — Родриго указал на серо-коричневую, как ему показалось, шкуру, висевшую там, где стоял монах. — Что…?
И понял. Все смотрели на него, озорно улыбаясь. Валенти бросил взгляд на Савонаролу.
— Так это…
Все трое кивнули.
—… шкура животного?
Они снова кивнули.
— Тухлая шкура осла, — объяснил Андрея Ленци. — Прекрасно, верно?
— Si, — сказал Кавалли. — Как говорится, если башмак, в данном случае, шкура — подходит, носи его! И смотрите… он даже не заметил! Явно лишен обоняния, это при таком-то клюве!
Но Родриго думал иначе. Доминиканец явно решил не подавать вида, чтобы не доставить удовольствия противникам, решившим высмеять его.
Отец Джироламо Савонарола почти сразу же завладел вниманием аудитории. Зеленые глаза горели. Сухой, как щепка, с бледной кожей, в заплатанной сутане, висевшей на нем, как на пугале, с неуклюжими жестами, он привлекал необычностью, страстностью, крайней искренностью своей проповеди. В этом ему было невозможно отказать.
—… должны покаяться, о, Флоренция, прежде чем гнев Господа падет на тебя!
Холодок предчувствия коснулся Родриго, он плотнее запахнулся в плащ, хотя и знал, что дело не в температуре.
— Все это мы слышали и раньше, — шепнул Ленци и драматически закатил глаза.
— Он такой мелкий, — произнес вслух Валенти, не отводя глаз от приора. — И неуклюжий. Трудно поверить, что у него так много последователей… и что он навлек гнев папы Александра.
Ленци согласился:
— И совершенно уродлив. Но, если слушать достаточно долго, можно понять, чем он привлекает, хотя его влияние и падает.
— Даже Сандро Боттичелли попал под его чары, — Родриго вспомнил слова Данте де Алессандро. — Как мне рассказывали, он сжег одну из своих бесценных картин.
— Да. Это случилось во время фестиваля. Монах назвал костер «жертвенным». Но дни его сочтены, и если мы сможем что-то сделать, падение Савонаролы неизбежно.
Кавалли наклонился к ним и зашипел:
— Им бы следовало забросать приора камнями!
—… неудовольствие Господа! — вещал Савонарола. — Скудный урожай и вспышка чумы — знаки божьего гнева на Его Святейшество в Риме! Я не могу больше верить папе Александру, но целиком вверяюсь Господу, который выбирает слабых, дабы поражать сильных. Его Святейшеству следует благоразумно позаботиться о своем собственном спасении.
— Нахален, надо отдать ему должное, — прокомментировал Родриго, оглядывая собравшихся. Многих увлек приор Сан-Марко, и это несмотря на то, что впал в немилость и подвергся отлучению. Других — их было меньше — проповедь раздражала, а большинство молодых людей — некоторых Валенти знал как Сompagnacci — были готовы наброситься на доминиканца и вышвырнуть его на piazza.
Кое-кто даже осмелился смеяться. Затем ударил барабан. Сторонники Савонаролы затеяли ссору с барабанщиком и его дружками.
— Убирайся в свою нору, болтун! Piagnone, лицемер!
Пронзительно закричала женщина, громко заплакал ребенок. Другие пытались успокоить крикунов.
— Смотрите! — внезапно воскликнул Андреа Ленци.
Родриго отвлекся от скандала и поднял голову вверх…
Глава 17
С нехорошим предчувствием направлялся Аристо в Санта-Лючию. Не то чтобы чего-то боялся, просто сама мысль оказаться в бастионе христианства была ему неприятна. Любые атрибуты религии живо напоминали о Стефано Руджерио, покойном епископе Флоренции, воспитавшем его. И пытавшемся железной волей искалечить душу Аристо.
Единственной причиной, почему карлик вообще собрался в монастырь, была тревога женщины, которую он обожал многие годы. Каресса де Алессандро очень хотела узнать, как живет ее дочь, и услышать это от близкого человека. Такого, с кем она была лучше знакома, чем с Родриго да Валенти. Мать Джульетты не просила Аристо, но, как ни пыталась, не смогла скрыть своего беспокойства ни от него, ни от принца.
Так что, когда Данте подавил свою гордость и нехотя объявил о намерении посетить дочь, Аристо галантно выступил вперед и предложил сделать это вместо него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Джульетта опустилась на колени и с помощью Луиджии перевернула просительницу. Сестра Франческа склонилась над ней. Ливень уже ослабел, перейдя в мелкий дождик, но ветер не утихал.
— Чума, мать-настоятельница. Цыганка больна чумой.
Джульетта услышала, как ахнула за спиной Луиджия, но больше всего удивил вид сестры Лукреции. Ужас исказил ее лицо, прежде чем она смогла прийти в себя и найти выход в гневе. Монахиня отвернулась, и Джульетта подумала, что та собирается захлопнуть перед ними ворота.
— Ее нельзя впускать в Санта-Лючию! — приказала Лукреция. — Zingari здесь не место… Я не позволю, чтобы сестры умирали!
— Но, мать-настоятельница, — вступилась Джульетта, возмущенная услышанным. — Мы же не можем оставить ее здесь!
— Почему нет? — оборвала сестра Лукреция. — Как настоятельница, я ответственна за здоровье всех в этой обители. Взять ее сюда — безумие! — игуменья собралась уйти, но девушка шагнула к ней.
— Пожалуйста! Я присмотрю за ней.
— Дело не в этом! Нельзя допустить, чтобы она заразила остальных. Вы разве не знаете, что чума опустошает целые монастыри?
— Тогда… я позабочусь о ней в сарае… никому не нужно будет входить туда, пока женщина не выздоровеет.
В карих глазах Лукреции зажегся хитрый огонек. Наконец она произнесла:
— Хорошо. Вы можете ухаживать за ней в сарае. Пищу вам будут приносить. Вам запрещается выходить до тех пор, пока цыганке не станет лучше. Понятно?
Сестра Франческа бросила на нее обеспокоенный взгляд, но, вероятно, передумала и отступила от лежащей.
— А если она умрет? — спросила Джульетта.
Лукреция равнодушно пожала плечами.
— Не имеет значения. В любом случае, Zingari прокляты.
Несмотря на недобрые мысли о Родриго и его народе, иногда посещавшие ее, Джульетта почувствовала, как в ней поднимается негодование.
— А если выживет? — губы онемели, и вопрос дался девушке с трудом.
— Можете быть уверены, шансов у нее мало, — ответила Лукреция. — Но если такое чудо произойдет, вы подвергнетесь двухнедельному карантину, чтобы удостовериться, что болезнь не перешла к вам, — она кивнула Луиджии. — Помогите вашей подруге отнести Zingara в сарай, — прижав к лицу край плаща, настоятельница кивком указала сестре Софии на два ведра с молоком, все еще стоявшие там, где их оставила Джульетта, и поспешно вернулась в главное здание.
— Помоги мне, Луиджия, — обратилась девушка к подруге. Вторая послушница взяла Марию под колени, Джульетта обхватила плечи больной. На помощь пришла сестра Франческа, и девушка пробормотала:
— Grazi, suora.
Они медленно двинулись к коровнику и не заметили, как к воротам подошла привратница и закрыла их, потом подобно мышке скользнула в здание монастыря и захлопнула дверь.
Они уложили Марию на сено, и Джульетта, изрядно повозившись, зажгла фонарь. Едва пламя вспыхнуло, как сестра Франческа попятилась к выходу.
— Идемте, сестра Луиджия, — строго окликнула она послушницу. — Я дам вам медикаменты, чтобы облегчить страдания больной. И постельные принадлежности. Оставите их у двери снаружи, но не входите в сарай, иначе тоже подвергнетесь карантину.
— Si, — сказала Джульетта. — И пожалуйста, Луиджия, принеси мне накидку и одеяла.
Луиджия кивнула. Хотя она и была напугана, но уходить не хотела.
— Иди, Луиджия, — приказала подруга, обернувшись к Марии, забормотавшей что-то неразборчивое. — Только так ты сможешь помочь, не подвергая себя опасности.
Луиджия повернулась и вслед за сестрой Франческой вышла в дождливую ночь. Мария с т-рудом открыла глаза и уставилась на девушку:
— Где… где я?
— Это Санта-Лючия, Мария. Не беспокойся, я позабочусь о тебе, — ей удалось ободряюще улыбнуться.
— Как?.. — больная пыталась приподняться на локтях, недоверчиво глядя на дочь принца. — Джульетта?
Послушница кивнула:
— Теперь — сестра Джульетта, — она мягко уперлась рукой в грудь больной, не давая той подняться. — Не разговаривай. Тебе нужны вода, сухая одежда и отдых.
— Что вы здесь делаете? — будто не слыша, спросила Мария. — Вы же должны были… выйти замуж за Родриго. Как же?.. — веки ее задрожали, глаза закатились.
Джульетта убрала с лица цыганки спутанные волосы. Кожа Марии, невольно отметила девушка, была гладкой как бархат. Думаешь, он любит ее?
Внезапно на память пришли слова кузины Лючии. Ясно, что она любит Родриго и ничего плохого о нем не скажет. Подозрение закралось в сердце. Имеет ли ее жених какое-то отношение к нынешнему тяжелому положению Марии? Но нет, Родриго бы сказал…
Почему это он должен доверяться тебе?
Возвращаясь к вопросу, все еще висевшему в воздухе, Джульетта сказала:
— Я предпочла служить Богу.
Лгунья! Лицемерка!
Впервые на лице Марии появилось озабоченное выражение. Ресницы затрепетали, поднялись.
— Простите… но вы смеетесь надо мной. Какая нормальная женщина… в здравом уме… предпочтет монастырь Родриго да Валенти? Его объятиям?
Ее темные глаза наполнились слезами. Мария отвернулась, будто не желая больше смотреть на Джульетту.
— Он настоящий мужчина… и даже больше, — голос был слабым, но в словах слышалась убежденность.
— Конечно, — не могла не согласиться девушка, чувствуя, как кровь прилила к щекам. — А почему ты не в таборе?
— Палмьери, — прошептала цыганка. Девушка едва расслышала имя и наклонилась.
В это время в коровник вошла Луиджия. Джульетта предостерегающе подняла руку.
— Не подходи. Положи все у двери и… grazi, подруга.
Огорченная Луиджия кивнула.
— Осторожней, Джульетта. Пожалуйста, не заболей!
— У меня нет такого намерения. Но помолись за нас, хорошо?
— Не беспокойся, помолюсь. И благослови тебя Господь! — не совсем уверенно ответила Луиджия, отступила и, разрываемая противоречивыми чувствами, вышла из сарая.
Когда подруга ушла, девушка задумалась. Ее задача была нелегкой, она почти ничего не знала о лечении чумы. Но ей было известно, что болезнь смертельно опасна, причем некоторые виды — особенно.
Мария то ли спала, то ли потеряла сознание. Она лежала неспокойно: стонала, голова моталась из стороны в сторону. Врожденное чувство сострадания проснулось в дочери Данте де Алессандро и, отбросив страхи, девушка приступила к делу.
Раздев больную, укутала ее двумя одеялами. Сырую одежду сложила у двери. Интересно, передается ли чума через белье?
За работой Джульетте вспомнились слова аббатисы о цыганах и выражение отвращения на ее лице. Винить монахиню за то, что она боится чумы, нельзя, однако поведение явно не соответствовало званию. Монахине не к лицу предубеждение.
Но почему Мария пришла в Санта-Лючию, а не в табор? Разве что ее избегали, а может, и прогнали.
Хотя Джульетте с трудом верилось, что Маддалена отказалась бы ухаживать за больной.
Внезапно ее осенило. Конечно. Как и всегда, Zingari перебираются на зиму в более теплое место. Несомненно, они уже ушли. Но если так, то почему не взяли с собой Марию? Не могли же они ее бросить! Может быть, со временем Мария сама расскажет…
Джульетта вспотела, но сначала нужно было устроить больную, а уж потом думать о себе. Вытирая волосы цыганки скомканным полотенцем, девушка заметила на ее коже темные пятна. Сестра Франческа оказалась права, несомненно, это знаки чумы.
Отогнав мрачные мысли, Джульетта наполнила ведро водой из корыта и начала прикладывать мокрое полотенце к горячему телу больной, хотя вид темных пятен ужасал ее. Можно ли спасти молодую женщину? Удастся ли ей сделать это?
Только не сдаваться и молить о чуде. Чума убивает не всегда. Некоторые пережили ее и уже, как рассказывают, больше никогда не заболеют.
Удостоверившись, что Мария уснула и ей удобно, девушка положила полотенце в ведро и принялась изучать лекарства, принесенные сестрой Франческой.
Одна из коров замычала, и Джульетта беспокойно оглянулась. Как же они одиноки! Да, сарай — не место для больной. Иисус родился в яслях и спал там. Верно, но ведь ни мать, ни отец, ни ребенок не были больны.
Внезапно откуда-то из-за спины появился черный кот сестры Лукреции. На этот раз послушница впервые обрадовалась ему. Аристо рассказывал, что коты отгоняют чуму. Как им это удается, было загадкой, но многие верили, в том числе и ее мать. Девушка посмотрела на кота.
— Хорошо бы вас было десять, — ее рука погладила спину животного, кот в ответ привычно выгнулся и с явным удовольствием потерся о бедро Джульетты.
— А еще лучше, если бы ты был Бо, а я была в Кастелло Монтеверди. И готовилась к свадьбе…
* * *
Родриго не удалось найти Марию, хотя он и очень старался. Ему оставалось только с горечью признать, что в таком городе, как Флоренция, легко исчезнуть, особенно если не хочешь, чтобы тебя нашли.
Валенти предполагал, что девушка может быть уже мертва. Но винить себя он не мог, так как никогда не давал ей повода считать, что они могут пожениться.
В воскресенье Родриго уже серьезно подумывал о том, чтобы навестить Санта-Лючию, но чувство ответственности за Марию, за ее побег во Флоренцию удержало его. А утром он столкнулся с Андреа Ленци, одним из самых энергичных членов Compagnacci, который рассказал, что Большую Мессу в Санта-Мария дель Фьоре будет служить сам приор Сан-Марко — первое публичное выступление доминиканца после его отлучения в июне.
Из всех знакомых ему Compagnacci Андреа был наиболее близок Валенти. Родриго даже гостил в доме Ленци, где встретился со своим давнишним знакомым, отцом Антуаном, священником, изгнанным из Франции.
После полудня Родриго, Ленци и еще двое молодых мужчин шагали через Пьяцца Джованни к собору. И как всегда, это величественное сооружение с совершенно необычным, революционным куполом, спроектированным и возведенным Филиппо Брунеллески, вселило в Валенти чувство благоговейного трепета. Даже сейчас, одолеваемый столькими заботами, он не мог не ощутить всю незначительность человека перед столь внушительным зданием. И хотя Родриго знал о том, что произойдет внутри, им овладело величайшее миролюбие и смирение. Замысловатый узор белого, розового и зеленого мрамора во внешней отделке собора сиял под зимним солнцем, прекрасной работы кованые бронзовые двери и колокольня Джотто, парящая в небе — все это удостоилось лишь беглого взгляда молодых людей.
Поднимаясь в собор по четырем каменным ступенькам, идущим прямо с piazza, Родриго размышлял о Джироламо Савонароле. Этот фанатик, отлученный от церкви, настолько безрассуден, что собирается осквернить своим присутствием этот великолепный храм Бога. Подтверждается все, что молодой человек слышал об этом монахе после возвращения из Франции.
— Думаю, тебе понравится то, что мы припасли для приора Сан-Марко, — сказал ему Ленци, когда они вошли в собор.
Родриго искоса взглянул на него и усмехнулся.
— Хитрецы. А почему не заручились моей помощью?
Ленци, высокий худощавый юноша с прямыми каштановыми волосами, ниспадающими из-под красной бархатной шапочки, ответил:
— Все решилось в последнюю минуту… о намерениях доминиканца мы узнали только вчера вечером, — он подмигнул Родриго и пробормотал: — В следующий раз наверняка включим и тебя.
— Будем надеяться, что больше не понадобится, — заметил третий, Берто Кавалли.
— Не поверишь, пока не увидишь, Валенти, — добавил Таддео, еще один их товарищ. — Удивляйся тому, что мы придумали… вместе с доминиканцем!
Родриго кивнул, и они расположились в передней части собора, перед невысокими хорами, выложенными белым с прожилками мрамором. Народу было немного — явный знак, что сторонники Савонаролы не только теряют опору, но и число их уменьшается.
— Может быть, Его Святейшество пришлет войска, чтобы арестовать доминиканца, и мы избавимся от этого монаха раз и навсегда, — проворчал Ленци. И тут же просиял. — Или выставим его на обозрение вместе со львами на арене возле Палаццо Веккио.
Родриго посмотрел на него, вопросительно подняв брови.
— Конечно, если он обратит их в свою веру, — добавил Ленци, — даже папа не может отрицать, что Савонарола послан Богом.
— А если они съедят монаха? — усмехаясь, спросил Родриго.
— То окажут Республике большую услугу!
— Только если не начнут вещать его голосом! — воскликнул Таддео. Все рассмеялись.
— Можете быть уверены, — добавил Ленци, — ни один зверь не сможет переварить этого угрюмого церковника с кислой физиономией. Даже у льва будет несварение желудка.
— Что за вонь? — внезапно спросил Валенти. Он сморщил нос, казалось, запах исходит от алтаря. Или откуда-то еще?
— Это доминиканец. Сомневаюсь, что монах моется, — ответил Таддео.
Когда смех, вызванный этими словами, стих, все собрание замерло. В зловонном воздухе повисло ожидание, оно все нарастало, пока из боковой двери не появился Савонарола и не взошел на кафедру.
— А это что? — Родриго указал на серо-коричневую, как ему показалось, шкуру, висевшую там, где стоял монах. — Что…?
И понял. Все смотрели на него, озорно улыбаясь. Валенти бросил взгляд на Савонаролу.
— Так это…
Все трое кивнули.
—… шкура животного?
Они снова кивнули.
— Тухлая шкура осла, — объяснил Андрея Ленци. — Прекрасно, верно?
— Si, — сказал Кавалли. — Как говорится, если башмак, в данном случае, шкура — подходит, носи его! И смотрите… он даже не заметил! Явно лишен обоняния, это при таком-то клюве!
Но Родриго думал иначе. Доминиканец явно решил не подавать вида, чтобы не доставить удовольствия противникам, решившим высмеять его.
Отец Джироламо Савонарола почти сразу же завладел вниманием аудитории. Зеленые глаза горели. Сухой, как щепка, с бледной кожей, в заплатанной сутане, висевшей на нем, как на пугале, с неуклюжими жестами, он привлекал необычностью, страстностью, крайней искренностью своей проповеди. В этом ему было невозможно отказать.
—… должны покаяться, о, Флоренция, прежде чем гнев Господа падет на тебя!
Холодок предчувствия коснулся Родриго, он плотнее запахнулся в плащ, хотя и знал, что дело не в температуре.
— Все это мы слышали и раньше, — шепнул Ленци и драматически закатил глаза.
— Он такой мелкий, — произнес вслух Валенти, не отводя глаз от приора. — И неуклюжий. Трудно поверить, что у него так много последователей… и что он навлек гнев папы Александра.
Ленци согласился:
— И совершенно уродлив. Но, если слушать достаточно долго, можно понять, чем он привлекает, хотя его влияние и падает.
— Даже Сандро Боттичелли попал под его чары, — Родриго вспомнил слова Данте де Алессандро. — Как мне рассказывали, он сжег одну из своих бесценных картин.
— Да. Это случилось во время фестиваля. Монах назвал костер «жертвенным». Но дни его сочтены, и если мы сможем что-то сделать, падение Савонаролы неизбежно.
Кавалли наклонился к ним и зашипел:
— Им бы следовало забросать приора камнями!
—… неудовольствие Господа! — вещал Савонарола. — Скудный урожай и вспышка чумы — знаки божьего гнева на Его Святейшество в Риме! Я не могу больше верить папе Александру, но целиком вверяюсь Господу, который выбирает слабых, дабы поражать сильных. Его Святейшеству следует благоразумно позаботиться о своем собственном спасении.
— Нахален, надо отдать ему должное, — прокомментировал Родриго, оглядывая собравшихся. Многих увлек приор Сан-Марко, и это несмотря на то, что впал в немилость и подвергся отлучению. Других — их было меньше — проповедь раздражала, а большинство молодых людей — некоторых Валенти знал как Сompagnacci — были готовы наброситься на доминиканца и вышвырнуть его на piazza.
Кое-кто даже осмелился смеяться. Затем ударил барабан. Сторонники Савонаролы затеяли ссору с барабанщиком и его дружками.
— Убирайся в свою нору, болтун! Piagnone, лицемер!
Пронзительно закричала женщина, громко заплакал ребенок. Другие пытались успокоить крикунов.
— Смотрите! — внезапно воскликнул Андреа Ленци.
Родриго отвлекся от скандала и поднял голову вверх…
Глава 17
С нехорошим предчувствием направлялся Аристо в Санта-Лючию. Не то чтобы чего-то боялся, просто сама мысль оказаться в бастионе христианства была ему неприятна. Любые атрибуты религии живо напоминали о Стефано Руджерио, покойном епископе Флоренции, воспитавшем его. И пытавшемся железной волей искалечить душу Аристо.
Единственной причиной, почему карлик вообще собрался в монастырь, была тревога женщины, которую он обожал многие годы. Каресса де Алессандро очень хотела узнать, как живет ее дочь, и услышать это от близкого человека. Такого, с кем она была лучше знакома, чем с Родриго да Валенти. Мать Джульетты не просила Аристо, но, как ни пыталась, не смогла скрыть своего беспокойства ни от него, ни от принца.
Так что, когда Данте подавил свою гордость и нехотя объявил о намерении посетить дочь, Аристо галантно выступил вперед и предложил сделать это вместо него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36