— Каком?
— Ты говоришь, что она отправилась в монастырь по собственному желанию?
Родриго кивнул. Конечно, Данте хорошо знал, что его дочь осмелилась пуститься в путь по старому и возможно, опасному туннелю не для того, чтобы подышать свежим воздухом. На какой-то миг у Валенти появилось искушение сказать, что попытки были и раньше, но он промолчал.
— Хорошо, но если она пожелает покинуть монастырь до апреля, ты позволишь ей вернуться в Монтеверди. Вот мое условие. Согласен?
Некоторое время Родриго не мог решиться. Излишняя гордость помешает Джульетте признать, что она совершила неверный выбор и, следовательно, для нее будет унизительно просить забрать ее из Санта-Лючии. Пусть даже девушка считает, что может принять пострижение.
— Согласен.
Теперь Валенти знал, что его отношения с Дюранте де Алессандро еще раз подверглись проверке на прочность, только на этот раз из-за различий во взглядах на поведение Джульетты. Данте явно не хотел признавать недостатки дочери, как и свое потворство ей на протяжении многих лет.
— И, конечно, ей будет позволено навещать нас так часто, как…
— Нет, — Каресса эхом отозвалась на мысли Родриго. — Раз уж она решила оставить дом, нельзя позволять ей прибегать сюда каждый раз, когда станет одиноко… или не понравится в Санта-Лючии.
Данте встревоженно обернулся к ней.
— Но ведь она будет там шесть месяцев! Каресса! Дочь никогда не была вдали от нас больше чем несколько часов.
Шелестя шелковыми юбками, жена подошла к принцу и положила руку на плечо.
— Если каждый раз, когда дочь пожелает навестить Монтеверди, ты будешь принимать ее с распростертыми объятиями, какой же это будет урок?
— Поймет, что лучше быть здесь!
Но, к облегчению Родриго, принц только покачал головой, признавая свое поражение — логика и рассуждения оппонентов убедили его. Будучи не всегда в достаточной мере строгим по отношению к дочери, Данте все же обладал здравым смыслом.
— Вижу, вы оба против меня, — мрачно заметил он, поворачивая к выходу. — Собственная жена и человек, которого я принял как сына.
Хозяин замка прошествовал к двери, а Каресса, будто извиняясь за мужа, грустно посмотрела на Родриго. Молодому человеку было жаль ее, но он твердо верил, что его линия поведения наилучшая для всех, включая Джульетту. Гость галантно предложил хозяйке руку и улыбнулся уголком рта: за последние месяцы ему стало ясно — Данте не способен сердиться на жену.
Они проследовали за принцем, и Родриго признал, что там, где дело касается Джульетты, Каресса — более надежный союзник, чем Данте. При этом он не удержался от вздоха сожаления: печально, что принц Монтеверди уже не так молод и гибок в суждениях.
* * *
С каждым днем пребывания в Санта-Лючии Джульетту все больше привлекала перспектива брака с Родриго да Валенти, хотя в течение нескольких недель она не признавалась в этом.
Становилось холодно и сыро, и девушка возненавидела продуваемые сквозняками коридоры, ходить по которым приходилось в неуклюжих открытых сандалиях — таково было требование к послушницам. Не полагалось им также ни накидки, ни плаща, так что завернуться было не во что. Хотя тяжелая ряса и оберегала от холода, Джульетта не возражала бы против дополнительной защиты от непогоды, особенно когда ее посылали по каким-нибудь делам на улицу.
Осень не отличалась особой суровостью, но дочь принца привыкла к теплу жаровни и потрескиванию углей в камине, изгонявшим сырость и промозглость из Кастелло Монтеверди. В Санта-Лючии ее приучали к тому, что комфорт обитательниц монастыря, особенно послушниц, не принимается во внимание. Такие вещи, как камины и дополнительная теплая одежда, — не самое главное в монастырской жизни, так что Джульетте, которую баловали со дня рождения, пришлось ко всему привыкать и приспосабливаться.
— Я же не буду меньше любить Бога, если мне тепло и я сыта, — как-то сказала она другой послушнице, сестре Луиджии, вскоре после своего не совсем обычного и унизительного прибытия в монастырь. Они сидели в трапезной, дожидаясь конца ужина. Разговаривать запрещалось. Тем не менее Джульетта именно этим и занималась, тихо шепча на ухо соседке.
Луиджия, воспитанная в здоровом уважении к правилам монастыря и в страхе перед монахинями, в ответ лишь слегка поджала губы и постучала ногой в сандалии по лодыжке Джульетты. Она даже не подняла глаза от чашки с polenta, густой овсяной кашей. Это прикосновение ногой, очевидно, служило предостережением, но та, кому оно адресовалось, не обратила на него внимания.
С соседнего стола, за которым сидела сестра Лукреция и другие монахини, донесся запах жареной колбасы. Послушница украдкой взглянула в ту сторону и заметила, кроме колбасы, еще и овощи. Что-то похожее на дичь. А по обе стороны стола стояли соусницы, из которых поднимались тонкие струйки горячего пара.
Довольно просто, но в сравнении с тем, что давали послушницам, настоящий пир. И как последний вызов, по крайней мере, для Джульетты, вдоль стола были расставлены глиняные кувшины с темным, густым вином… куда до него разбавленному водой сидру.
Луиджия еще раз, уже выразительнее, стукнула Джульетту по ноге. Слишком поздно. Сестра Елена, ответственная за новенькую и наблюдавшая за ней, подобно ястребу, только и ждущему малейшего проявления слабости у жертвы, поймала жадный взгляд подопечной. Именно своей наставнице и ее редкому таланту экономии девушка приписывала честь разведения сидра водой. Монахиня в упор уставилась на Джульетту, не сумевшую вовремя погасить голодный блеск глаз.
Третий удар по ноге заставил, наконец, дочь принца Монтеверди отвести взгляд от запретного. Девушка хотела рассердиться на соседку, но тут заметила, что на нее кто-то смотрит с главного стола. Зная заранее, кто это может быть, Джульетта приняла смиренную позу, более подобающую новенькой.
Быстро схватив ложку, она принялась за еду.
* * *
В течение первой недели Луиджия показала новенькой сад и познакомила с травами, которые сестра Маргарита использовала на кухне. Две монахини, обычно занимавшиеся с послушницами сбором трав, совещались о чем-то с сестрой Лукрецией, так что девушкам представился редкий случай поболтать.
— Моя семья живет во Флоренции. Отец — ткач, но у меня еще три сестры, поэтому для меня приданого не осталось, — рассказывала Луиджия. — Мне здесь не нравится, но что еще делать, разве только стать проституткой, — в последних словах прозвучала горечь.
Джульетта мгновенно прониклась симпатией к девушке. Ей даже стало стыдно за такое различие в положении.
— Я сама решила прийти сюда, — честно призналась она, почему-то чувствуя себя лицемеркой. — И мне тоже здесь не нравится.
Луиджия, высокая, гибкая девушка, примерно одного возраста с Джульеттой, изумленно уставилась на подругу:
— Но ты же красивая, да еще дочь принца. Тебе-то зачем становиться монахиней?
Не получив ответа, она смущенно прикрыла рот ладонью. Пальцы, испачканные землей, оставили на щеке грязный след.
— Прости, что лезу не в свои дела…
Джульетта вырвала нужный корень, стряхнула с него комки глины и тихо, не поднимая глаз, произнесла:
— Grazi, но моя мать говорит, что красота — это то, что у тебя внутри, в душе, а отец как-то заметил, что здоровое любопытство не приносит вреда. Даже если ты женщина.
Луиджия молчала, и Джульетта подняла голову. Девушки посмотрели друг на друга и обе неожиданно улыбнулись.
— Достаточно сказать, — добавила Джульетта, — что я не хотела выходить замуж за человека, выбранного отцом. Я здесь по своему желанию и, Боже! — это совсем не то, что мне представлялось.
— Услышала бы тебя сестра Елена… да она заставила бы тебя неделю стоять на коленях перед алтарем в часовне! — усмехнулась Луиджия.
— Christo al cielo! — Джульетта притворно всплеснула руками. — Шутишь!
— Две недели, сестра Джульетта! — с притворной суровостью объявила подруга и не преминула поддразнить.
— Ну и влипли же вы, разве не знаете? — Джульетта вытерла рукавом испачканную щеку девушки. — А коров вы уже подоили?
— Коров?
— Si. Они еще скупее, чем некоторые монахини. Опасайся второй пеструшки.
При всех ограничениях монастырской жизни им удалось подружиться, и это стало единственным светлым пятном в унылом однообразии повседневности. Джульетта ужасно скучала по своей семье, постоянно думала обо всех. И, уж если быть до конца честной перед собой, ее мысли слишком часто обращались к Родриго да Валенти… его поцелуям.
И все же она упрямо объясняла эти мысли только нынешним образом жизни. Ей доставляли радость любые фантазии, отвлекавшие от тоскливой обыденности Санта-Лючии, даже если их героем становился человек, предназначенный ей в мужья.
Нужно научиться дисциплинировать себя, полностью отдаться своим обязанностям. Чтобы приспособиться к новой жизни, необходимо время. Все, что ей нужно, можно найти здесь, в Санта-Лючии…
* * *
Шла уже вторая неделя. После дневной службы Джульетта размышляла в своей келье. А точнее, с восхищением рассматривала иллюстрированный религиозный манускрипт, который ей дала сестра Лукреция. Девушка давно увлекалась искусством, и ей доставляло огромное удовольствие листать страницы, ярко украшенные библейскими сценами, потому что трудившийся над ними монах обладал настоящим талантом.
Она вспомнила, как обратилась к сестре Лукреции с просьбой, и как та неожиданно согласилась. Но еще более удивительны были слова, сопровождающие согласие: Я аплодирую женщине, которая интересуется чтением священных писаний, ведь женщины не ниже мужчин.
Тогда Джульетта сочла замечание странным, но чем больше думала над словами игуменьи, тем больше соглашалась с ними. Она не сказала настоятельнице, что ее, в основном, интересует живопись… кое-что лучше оставить невысказанным.
И теперь, восторгаясь иллюстрациями, девушка мысленно представила себе скромного монаха, который, запершись в своей келье, без устали работал… работал… умер, а талант его так никто и не оценил. Какой позор…
Внезапно до нее донеслись приглушенные звуки лютни. Джульетта поднял голову, чувствуя, как заколотилось сердце. Этого не может быть!
Она закрыла глаза, отгоняя звуки лютни, но дело было не в воображении. Девушка встала и выглянула из кельи. В холле никого не было. Джульетта вышла и направилась на звук. Музыка слышалась все явственней. Но играл явно не тот музыкант, которого она хотела бы слушать. Сейчас звучала погребальная мелодия.
Внезапно музыка оборвалась, и Джульетта замерла возле входа в комнату, где принимали гостей. Опасливо отступила на шаг, еще один. И уже собралась повернуться, когда из двери вышел человек в темном одеянии — монах.
Сначала он ничего не сказал, просто пристально посмотрел ей в глаза. Его собственные были удивительного зеленого цвета, они гипнотизировали девушку, притягивали к себе, но отнюдь не красотой, а необычайной пронзительностью.
Джульетту будто пригвоздили на месте, сверкающие зеленые очи проникли в ее сердце… душу… И тут девушка поняла, кто перед ней. Холодок предчувствия окутал все ее существо, дыхание перехватило.
Она никогда прежде не видела приора Сан-Марко, но много слышала о нем от своего отца, близкого семейству Медичи. Джироламо Савонарола, говорил Данте, презирал Медичи и все, что те олицетворяли.
— Кто ты? — резко спросил он.
— Джу… сестра Джульетта, — прошептала послушница, не столько опасаясь навлечь недовольство Савонаролы, сколько привлечь его внимание. — Можно, я позову мать-настоятельницу? — девушка знала, что любопытство здесь считается эквивалентом лености и стремилась хоть в чем-то оказаться полезной.
Казалось, приор не слышал ее. Он протянул руку, но наткнувшись на взгляд Джульетты, резко отдернул.
— Джульетта? — пробормотал Савонарола.
— Si, — его поведение было совершенно ошеломляющим, и девушка нахмурилась.
— Джульетта — кто?
— Де Алессандро.
К этому времени она уже отметила бледность его лица, подчеркивающую темные густые брови, уродливый нос и толстые мясистые губы. Худой, небольшого роста, чуть выше ее самой. Ряса поношенная, в заплатах.
— Это вы играли на лютне? — спросила девушка, чувствуя себя очень неловко и надеясь, что услышит отрет, а не очередной резкий вопрос.
Он кивнул, продолжая изучать ее лицо.
— Господу можно поклоняться через простую, незатейливую музыку.
Да, подумала Джульетта, только не через те заунывные гаммы, которыми славили Его вы.
Она кивнула.
— Дочь дьявола! — выкрикнул Савонарола.
Джульетта посмотрела на него, чувствуя, как ее опять охватывает оцепенение. Такие обвинения приводили женщин на костер за колдовство. И вот влиятельный — по крайней мере, так считают многие — монах заявляет, что она богоотступница.
Смущенная и оскорбленная его словами, девушка отпрянула. Внезапно ей стало страшно. Она даже не осмелилась рассмеяться в лицо этому нелепому человеку, хотя именно такова была ее первая реакция. Савонарола отказался повиноваться папе Александру, за что его отлучили от церкви. Конечно, он ничего не боится, даже гнева ее отца.
В мгновение ока Санта-Лючия перестала быть для нее приютом. Стены обители угрожающе надвинулись, стены тюрьмы… склепа. Он всего лишь человек.
Беспокойство обратилось в ярость и, ощущая прилив храбрости, девушка спросила:
— Почему вы так меня называете, отец Джироламо?
Брови приора гневно сошлись на переносице, он поднял руку и погрозил ей костлявым пальцем. В глубине зеленых глаз зажглись злобные красные огоньки.
— Ты — мираж, посланный дьяволом, как напоминание о величайшем искушении в моей жизни — Лаодамии.
Ошеломленная Джульетта напрягла память. Лаодамия… Лаодамия… Вспомнила!
Лаодамия Строци, дочь флорентийского изгнанника, надменная и величественная, она несколько лет тому назад отвергла любовь Савонаролы.
Неужели он думает, что Джульетта — это Лаодамия? Девушка гордо вскинула голову, выражение лица стало жестким, она вспомнила, что она — де Алессандро.
— Нет. Вы ошибаетесь. Я никто иная, как Джульетта де Алессандро. Спросите здесь любого.
— Отец Джироламо? Джульетта? — из-за спины приора показалась сестра Лукреция.
Не сводя с послушницы глаз, монах склонил голову набок.
— Да, сестра Лукреция, это я. Но скажите же, кто это… существо?
Девушка рассвирепела, страх улетучился. Существо? Само по себе слово не такое уж плохое, но этот снисходительный тон… Да сам он, настоятель Сан-Марко, существо! Посадить его на крышу собора, и он сойдет за горгулью, злобно взирающую вниз на ничего не подозревающую толпу!
Забыв о смирении, Джульетта открыла рот, но тут вмешалась сестра Лукреция.
— Это сестра Джульетта. Сестра, это отец Джироламо Савонарола, настоятель Сан-Марко, — и, не давая ни одному из них сказать ни слова, добавила: — Джульетта у нас недавно, всего несколько недель. Извините, отец, если по неведению она чем-то обидела вас. Ее семья погрязла в мирской суете.
— Si, — казалось, приор несколько смягчился, его взгляд прояснился. — Алессандро — безбожный род, тщеславный и распутный. Семья сия прониклась языческим вожделением к роскоши и удовольствиям. Они ничем не отличаются от тиранов Медичи, с которыми и предавались плотским утехам.
Но зато никто из моей семьи не навлек на себя гнев папы Римского, мысленно возразила девушка, опустив гневно горящие глаза. Никого из нас не отлучали от церкви.
Однако размышления гостя уже приняли другое направление. Повернувшись к Джульетте спиной, он обратился к настоятельнице.
— Мне нужно поговорить с вами, сестра, — и направился к комнате аббатисы. Поношенная ряса болталась на нем, как на вешалке. Сестра Лукреция кивнула послушнице.
— Возвращайтесь к своим обязанностям, сестра, — дав указание, она предостерегающе посмотрела на Джульетту и последовала за доминиканцем.
Однако вопреки здравому смыслу, девушка осталась на месте. Да этот монах — настоящий фанатик, правильно его так называют. Даже вердикт Его Святейшества не усмирил Савонаролу.
По спине пробежал холодок. В конце концов, приор Флоренции всего лишь человек. И как она слышала, он уже ступил на путь, ведущий к гибели.
Глава 14
— Сестра Джульетта!
Негромкий, но суровый голос заставил девушку вздрогнуть. Увидев недовольную сестру Елену, она невольно застонала. Уж точно эта женщина станет причиной ее бесславной кончины в Санта-Лючии, где изнуренную и истощенную бедняжку Джульетту найдут возле только что вычищенного до блеска ночного горшка. И, конечно, воняющую, как этот горшок.
— Что вы здесь делаете, сестра? — монахиня шипела в самое ухо Джульетте, и девушке пришлось достаточно резво сесть на холодном полу, чтобы избежать более громких упреков. — Ночь — для сна, день — для трудов и молитв!
— Да, сестра, — опустив глаза, пробормотала Джульетта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36