Одна из них внимала ему с каменным лицом. Другая, бледненькая, хрупкая девушка, едва скрывала испуг, перемешанный с брезгливостью. Обе изучающе, с недоверием смотрели на его лицо. Бертран подавил поднимавшуюся в нем волну враждебности, но чувство неловкости и сердечная боль остались. Он давно свыкся с тем, что глубокий шрам, безобразно рассекавший его щеку от глаза до подбородка, вызывал бурную реакцию у незнакомых людей. Он понимал, что бессилен вернуть назад тот день, когда вертлявая молоденькая проститутка накинулась на него в публичном доме и несколькими быстрыми ударами ножа навсегда изуродовала прекрасное лицо. Она визгливо выкрикивала, что это он напустил порчу, когда лежал с ней в постели, и освободиться от сглаза, по словам прорицательницы, можно, только пустив ему кровь, а иначе проклятие ляжет на нее.
Это мгновение изменило всю его жизнь. С того дня на нем оставалось клеймо порченого. Он буквально задыхался от чудовищных сплетен, лишавших возможности честно трудиться и усугублявших душевную травму. Этот случай в значительной степени повлиял на решение Кларисы самой зарабатывать на жизнь. Так она оказалась у мадам Рене.
Проститутка… Бертран помнил те времена, когда это позорное слово неизменно ассоциировалось у него с образом распутной, отверженной, дурно пахнущей женщины, которую забывают в тот самый момент, когда удовлетворена мужская похоть. Клариса совершенно переменила эти представления. Презираемая профессия не помешала ей жить достойно и пользоваться уважением окружающих.
Жизнь Бертрана в корне изменилась благодаря счастливой встрече с Уитни. С помощью капитана, однажды поверившего в него, он вновь обрел самоуважение и освободился от грязи, которая засасывала его все глубже. Корабль «Вентуре» стал новым домом Бертрана, а матросы, все без исключения принявшие его, стали друзьями. Смерть каждого из них явилась для него утратой столь же горькой, как и гибель этого великолепного судна.
При этом Бертран прекрасно понимал, что его боль, несмотря на остроту, не идет ни в какое сравнение с мучениями капитана Уитни, удесятеренными сознанием, что он обязан был спасти «Вентуре» при любых обстоятельствах. Узнав об аресте капитана и его первого помощника Дугана, Бертран ни минуты не сомневался в том, что любой ценой спасет Уитни и разделит его судьбу. За годы, прошедшие с того времени, он ни разу не пожалел об этом.
Монахини между тем продолжали его внимательно изучать. Бертран с удовлетворением отметил, что лицо старшей из них ни в малейшей степени не отражает чувства отвращения.
И тут она переспросила:
— Пожертвование? — Приоткрыв крышку ящика, она пощупала находившееся внутри белье. — Очень хорошее, но я не уверена…
Беспокойство Бертрана усилилось, когда сзади из коридора послышался мягкий, хорошо поставленный голос:
— Чем могу быть вам полезна, monsieur?
Ощутимые властные нотки в тоне третьей монахини не оставляли никаких сомнении относительно ее положения в монастырском сообществе. Бертран собрался было ответить, но вторая монахиня опередила его.
— Этот человек заявляет, что принес постельное белье в качестве пожертвования, однако он либо не знает, либо не хочет сообщить, кто является дарителем.
Мать-настоятельница взглянула на ящик, который Бертран едва удерживал на весу, а затем на такой же в руках у Портера и спросила:
— В обоих ящиках полотно?
Бертран пожал плечами:
— Так сказал человек, заплативший нам, чтобы мы отнесли эти ящики сюда… Но если они вам не нужны…
Мать-настоятельница изучающе посмотрела на Бертрана своими водянистыми голубыми глазами.
— А этот человек, который заплатил вам, он кто — торговец?
— Похоже, что так.
Монахиня немного помолчала, а затем резко спросила:
— А вы уверены, что это пожертвование добыто праведным путем?
— Нас наняли доставить эти короба у всех на глазах, — ответил Бертран.
— В таком случае мы принимаем их.
Бертран едва сдержал вздох облегчения. Он усмехнулся про себя, когда мать-настоятельница вновь обратилась к ним после небольшой паузы:
— Я была бы вам очень признательна, если бы вы отнесли их в бельевую комнату на втором этаже.
Бертран кивнул. Поместив ящик на плечо, он взглядом велел Портеру следовать за ним. Бледнолицая монахиня повела их в самый отдаленный конец здания. Бертран с отсутствующим выражением лица внимательно приглядывался ко всему вокруг, мысленно составляя план здания.
Добравшись до второго этажа, он нарочно перепутал дорогу: отстав от монахини, указывающей путь, Бертран повернул налево и пошел по коридору.
— Non, monsieur! Следуйте за мной!
Вместо того чтобы вернуться, он поднял голову на звук открывшейся в конце коридора двери, и чувство торжества переполнило его — из комнаты показалась изящная женская фигурка, одетая в монастырскую форму.
Эту девушку невозможно было спутать ни с кем. Волосы ее полыхали как огонь, а ясные глаза, с интересом задержавшиеся на нем, были чудесного серого цвета. То, что у Портера перехватило дыхание, когда она миновала их, послужило еще одним подтверждением ее неординарности.
— Monsieur…
Бертран еще раз окинул взглядом коридор, более четко зафиксировав расположение комнат…
— Monsieur…
Он уже повернул обратно в сторону бледнолицей монахини, когда девушка остановилась и, обратившись к нему с подчеркнутым высокомерием, заметила:
— Сестра Джулиана зовет вас, monsieur! Да, это именно она, и никто другой.
Пустым взглядом скользнув по Габриэль Дюбэй, Бертран повернулся на призывы монахини.
Все было объято ночной тишиной. Три человека, держась в тени, украдкой пробирались по монастырской территории. Роган благодарил кирпичную стену, укрывшую их от любопытных глаз. Шепотом давая указания Бертрану и Портеру, мысленно он сосредоточился на предстоящей задаче. Они не имели права на ошибку.
Лестницу приставили к монастырской стене, и Роган стал подниматься. Бертран следовал за ним, а Портер остался внизу на часах. Не колеблясь, они пролезли в открытое окно. Отыскав нужный коридор, пара разделилась. Бертран затаился на карауле, а Роган прошел вперед и остановился перед заветной дверью.
С бешено бьющимся сердцем он повернул круглую ручку двери, приоткрыв ее ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь, и тут же закрыл за собой. Из глубины комнаты слышалось равномерное дыхание.
Совершенно невидимый во тьме, поскольку был одет во все черное, он устремил свой взор на девушку. Она отчетливо выделялась на фоне постели. Серебристый свет луны прорезывал темноту, освещая ее лицо.
Слова Бертрана, возвратившегося утром из монастыря, вновь прозвучали в его голове: «Паркер был прав, капитан, девушку нельзя не узнать». Огненные волосы, разметавшиеся по подушке, прозрачная кожа, утонченные черты лица… Серые глаза?.. Он должен убедиться.
Роган подкрался поближе. Опустившись рядом с кроватью на колени, он слегка дотронулся до плеча девушки. Она чуть шевельнулась и вновь заснула. Он дотронулся еще раз и услышал протестующее бормотание… увидел, как задрожали, а затем поднялись веки. Серые глаза широко открылись! Серые глаза…
Закрыв ладонью рот Габриэль Дюбэй, Роган заглушил ее пронзительный крик, предупредив:
— Веди себя тихо, и никто не обидит тебя. Брыкаясь и колотя его руками, девушка попыталась освободить свой рот. Он шепотом предупредил еще раз:
— Тихо!
Она продолжала биться. Молниеносный удар в челюсть, и девушка обмякла. Не теряя времени, Роган завернул ее в одеяло и поднял живую ношу на плечо. Минутой позже он был на дворе, а еще через мгновение вся группа скрылась во мраке.
Карие глаза в темноте… Кошачьи глаза. Нет… Что-то другое! Хриплый голос… тяжелая рука удерживала ее… А дальше страх, паника, удар и боль! Забвение. Вновь ощущение движения, и Габриэль поплыла в какой-то странный мир, не уверенная в том, что когда-нибудь очнется…
Глава 2
Ей больше не казалось, что она куда-то плывет. Мир, похоже, обрел устойчивость, но ощущение движения заменило острое чувство боли. Болела челюсть.
Не вполне осознавая, что застонала, Габриэль медленно приоткрыла глаза. Темно… слишком темно. Где тот ласкающий серебристый свет луны, освещавший ее постель с первой ночи, как она поселилась в маленькой монастырской келье? Запах лаванды, наполнявший ее комнату, сменился каким-то странным отвратительным запахом плесени, и она…
Заметив, что над ней склонилась чья-то тень, Габриэль моментально закрыла глаза. Она опять погрузилась в полузабытье. В голове теснились отрывочные мысли. Она не хочет лежать на чем-то жестком в незнакомом, дурно пахнущем помещении, ей не нравится мужская тень, склонившаяся над ней. Скоро она вновь откроет глаза и опять окажется в монастырской комнате, и все вернется на свои места.
Сквозь сомкнутые веки Габриэль стал проникать свет, и она с облегчением подумала, что встает солнце. Наступает утро, и пугающим видениям приходит конец. Все что ей следует сделать — открыть глаза, и ночные кошмары исчезнут навсегда.
Собрав все свое мужество, она глянула сквозь приоткрытые веки и испугалась еще больше: не было ни утра, ни родной комнаты! Она увидела притушенный свет фонаря, и по-прежнему склонялась тень…
Снова перед ней оказались эти странные, отливающие золотом, как у кошки, глаза. Нет, нет! Эти глаза не были кошачьими, хотя и светились таинственным зловещим светом. На нее смотрел человек.
Призрак придвинул фонарь поближе, и у Габриэль перехватило дыхание. Она никогда не видела таких широких плеч и столь мощной фигуры. Свет раздвинул границы темноты. Из тени отчетливо проступило лицо: мужественные строгие черты, волевая челюсть, густые и черные как вороново крыло волосы, темные дуги бровей, обрамлявшие глаза, отливающие золотом, как у хищника.
Не обращая внимания на боль, пронзившую ее губы при первых попытках заговорить, Габриэль тихо прохрипела:
— Кто вы? Где я? Я требую объяснить, что происходит?
— Вы требуете? — На лице мужчины появилось подобие улыбки, и он продолжал: — В вашем положении вряд ли можно что-либо требовать.
— Что? Ничего подобного!
Габриэль попыталась подняться, но мужская ладонь опустилась ей на грудь, придавив обратно к жесткому ложу. Пытаясь высвободиться, она выдохнула:
— Как вы смеете класть на меня свои руки!
— Не валяйте дурака! — Тяжелая рука не сдвинулась. — Не вам перечить мне, даже если бы я намеревался овладеть вами. Но у меня относительно вас совершенно иные планы!
— Я спрашиваю, кто вы такой?
— И будете ждать ответа очень долго!
— Ого! Буду ждать?
Вспыхнувший гнев спалил все страхи Габриэль. Черт побери этого типа! Как смеет он посягать на ее достоинство?! Его физическая сила не сможет ни подчинить, ни запугать ее!
Пытаясь сопротивляться холодящему сердце страху, она сделала глубокий вдох.
— А знаете ли вы, кто я такая?
— Габриэль Дюбэй…
— Мадемуазель Дюбэй, точнее!
Глубокий голос мужчины окрасился в такие тона, что у Габриэль по спине пробежали мурашки:
— Неужели вы действительно допускаете, что я пошел бы на риск, похищая ночью вашу персону из монастыря, если бы не знал, кто вы?
Габриэль почувствовала, как стынет ее кровь:
— Не понимаю.
Отдернув руку и быстро расстегивая свою рубашку, мужчина буквально впился в нее пронизывающим взглядом. Не желая выдать испуг, Габриэль подняла повыше подбородок, когда он, распахнув рубашку, обнажил выжженную на груди букву.
— Этот знак оставлен мне на память вашим отцом, а я никогда не принимал подарков, не ответив дарителю достойным образом.
Едва удержавшись, чтобы в ужасе не отшатнуться при виде безобразных рубцов, Габриэль холодно произнесла:
— Вы хотите сказать, что это сделал мой отец? — Она получила в ответ лишь леденящий душу взгляд. — Я вам не верю.
— Для меня не имеет значения, верите вы или нет, — бросил мужчина.
Он запахнул рубашку и стал застегивать ее, когда в дверях жалкой хибары появился другой человек. Она громко охнула, узнав в нем того мужчину, который утром приносил в монастырь ящики с полотном. — Вижу, вы узнали Бертрана.
— Еще бы не узнать!
Вошедший помрачнел лицом, и Габриэль пожалела, что ответила так бездумно. А он сказал:
— Портер караулит снаружи, как вы приказали, капитан. Я тоже подежурю.
Габриэль взглянула на своего похитителя, поднявшегося во весь рост и кивнувшего на эти слова. Затем он добавил:
— Мы уйдем с первыми проблесками рассвета.
— Уйдем? Куда? — Габриэль села. — Я требую…
— Ложитесь.
— Что? — выкрикнула Габриэль, внезапно разъярившись на неясное для нее распоряжение капитана. — Вы разговариваете не с одним из ваших матросов, капитан!
— Ложитесь, как я сказал, или вынудите меня принять жесткие меры.
— Я не подчиняюсь приказам, капитан! А если бы и подчинялась, то только не вашим!
Двое мужчин обменялись взглядами, и Габриэль, несмотря на браваду, начало потихоньку трясти. Тот, что помоложе, исчез в дверях, затем вновь появился с грубой веревкой в руках. Она замерла, и с ее губ поневоле сорвалось:
— Конечно же, вы не собираетесь…
— Ложитесь.
— Я же сказала вам, что я… Приблизившись к ней с веревкой в руках, капитан заявил:
— У вас есть выбор: либо вы будет спать скрученная по рукам и ногам, а затем путешествовать у меня на плече, как связанный поросенок, либо вы будете делать все, что я вам прикажу.
— Вы не посмеете!
Никакого ответа. Еще как посмеет! Крепко стиснув зубы, Габриэль улеглась обратно на жесткий матрас и закрыла глаза. Она бы все отдала, чтобы больше его не видеть!
Габриэль услышала звук удалявшихся шагов молодого мужчины и одновременно ощутила движение воздуха от одеяла, расстилаемого рядом с ней прямо на полу. Она не желала открывать глаза, удалось лишь глянуть украдкой. Капитан с мрачным выражением лица улегся на импровизированную постель и убавил свет в фонаре.
Через мгновение послышалось его равномерное дыхание.
Заснул! Как он мог! Габриэль огляделась вокруг. Крохотная хижина с грязным полом и тростниковой крышей. Кажется, кроме них двоих в ней никого нет, и если ей удастся добраться до фонаря…
— Не прикасайтесь к нему.
— Что-о?
Никакого ответа. Да он и не нужен. Габриэль закрыла глаза.
Маленькая бестия закрыла глаза.
Роган на это только хмыкнул. В хижине было жарко и душно, никакого движения воздуха. Едва уловимый запах, исходивший от лежавшей рядом с ним прелестной девушки, щекотал ноздри и отгонял сон. Уитни предположить не мог, что мадемуазель Дюбэй вызовет у него такое раздражение. Это не входило в планы, которые он вынашивал в течение многих месяцев.
Роган подумал, что девушка, которую вырастил Жерар Пуантро, независимо от того, является ли она его родной дочерью или нет, несмотря на молодость, не может не быть надменной и высокомерной.
Повернувшись на бок, Роган стал разглядывать Габриэль Дюбэй. При слабом свете фонаря он изучал безукоризненные черты ее лица. Вспомнилось тепло ее округлой груди под хлопчатобумажной рубашкой. Нет, Габриэль Дюбэй не ребенок. Не была она и наивной девушкой, посвятившей .себя служению Богу. Если он не ошибался в своих догадках, мадемуазель Дюбэй с первого дня поступления в монастырскую школу обнаружила строптивый характер, делая тем самым невыносимой жизнь несчастных монахинь. Портер говорил, что она должна покинуть монастырь через несколько месяцев, как только ей исполнится восемнадцать. У него не оставалось сомнений, что ее отъезд был бы воспринят многими с облегчением.
Роган не сомневался и в том, что не достигшая восемнадцати лет молоденькая Габриэль обладает житейской хваткой, которой позавидуют женщины, давно перешагнувшие этот возрастной рубеж.
А теперь она принадлежала ему… Роган пристальнее поглядел на Габриэль Дюбэй. Эта юная девушка сумела бы воспользоваться своей красотой, чтобы с успехом войти в развращенный высший свет Нового Орлеана, куда так влекло ее отца. Густые блестящие волосы, раскинувшиеся в беспорядке вокруг лица… Без сомнения, она собиралась сводить с ума молодых обожателей, вызывая непреодолимое желание прикоснуться пальцем к пряди ее волос, ощутить нежность кожи или осыпать поцелуями классически правильные черты лица. А что касается женских выпуклостей под его ладонью, которых он поневоле коснулся, укрощая ее…
Роган глубоко вздохнул. Он был благодарен судьбе за то, что ему не угрожали эти юношеские муки. G приходом зрелости и появлением единственной цели, подчинившей всю его жизнь, он научился удовлетворять свои плотские потребности без привязанности к партнершам.
К его услугам было множество притонов, которые Лафитт содержал на Гранде-Терре. Роган обошелся бы пальцами одной руки для пересчета потаскушек, задержавшихся в его памяти более минуты после того, как он расстался с ними.
Он сам выбрал этот путь. По его мнению, честное потребительство было порядочнее, чем показная страсть в отношениях такого рода между мужчиной и женщиной… Он заранее был уверен, что эта надменная бестия Дюбэй живо расправилась бы с каким-нибудь молодым человеком, попавшим в ее любовные сети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Это мгновение изменило всю его жизнь. С того дня на нем оставалось клеймо порченого. Он буквально задыхался от чудовищных сплетен, лишавших возможности честно трудиться и усугублявших душевную травму. Этот случай в значительной степени повлиял на решение Кларисы самой зарабатывать на жизнь. Так она оказалась у мадам Рене.
Проститутка… Бертран помнил те времена, когда это позорное слово неизменно ассоциировалось у него с образом распутной, отверженной, дурно пахнущей женщины, которую забывают в тот самый момент, когда удовлетворена мужская похоть. Клариса совершенно переменила эти представления. Презираемая профессия не помешала ей жить достойно и пользоваться уважением окружающих.
Жизнь Бертрана в корне изменилась благодаря счастливой встрече с Уитни. С помощью капитана, однажды поверившего в него, он вновь обрел самоуважение и освободился от грязи, которая засасывала его все глубже. Корабль «Вентуре» стал новым домом Бертрана, а матросы, все без исключения принявшие его, стали друзьями. Смерть каждого из них явилась для него утратой столь же горькой, как и гибель этого великолепного судна.
При этом Бертран прекрасно понимал, что его боль, несмотря на остроту, не идет ни в какое сравнение с мучениями капитана Уитни, удесятеренными сознанием, что он обязан был спасти «Вентуре» при любых обстоятельствах. Узнав об аресте капитана и его первого помощника Дугана, Бертран ни минуты не сомневался в том, что любой ценой спасет Уитни и разделит его судьбу. За годы, прошедшие с того времени, он ни разу не пожалел об этом.
Монахини между тем продолжали его внимательно изучать. Бертран с удовлетворением отметил, что лицо старшей из них ни в малейшей степени не отражает чувства отвращения.
И тут она переспросила:
— Пожертвование? — Приоткрыв крышку ящика, она пощупала находившееся внутри белье. — Очень хорошее, но я не уверена…
Беспокойство Бертрана усилилось, когда сзади из коридора послышался мягкий, хорошо поставленный голос:
— Чем могу быть вам полезна, monsieur?
Ощутимые властные нотки в тоне третьей монахини не оставляли никаких сомнении относительно ее положения в монастырском сообществе. Бертран собрался было ответить, но вторая монахиня опередила его.
— Этот человек заявляет, что принес постельное белье в качестве пожертвования, однако он либо не знает, либо не хочет сообщить, кто является дарителем.
Мать-настоятельница взглянула на ящик, который Бертран едва удерживал на весу, а затем на такой же в руках у Портера и спросила:
— В обоих ящиках полотно?
Бертран пожал плечами:
— Так сказал человек, заплативший нам, чтобы мы отнесли эти ящики сюда… Но если они вам не нужны…
Мать-настоятельница изучающе посмотрела на Бертрана своими водянистыми голубыми глазами.
— А этот человек, который заплатил вам, он кто — торговец?
— Похоже, что так.
Монахиня немного помолчала, а затем резко спросила:
— А вы уверены, что это пожертвование добыто праведным путем?
— Нас наняли доставить эти короба у всех на глазах, — ответил Бертран.
— В таком случае мы принимаем их.
Бертран едва сдержал вздох облегчения. Он усмехнулся про себя, когда мать-настоятельница вновь обратилась к ним после небольшой паузы:
— Я была бы вам очень признательна, если бы вы отнесли их в бельевую комнату на втором этаже.
Бертран кивнул. Поместив ящик на плечо, он взглядом велел Портеру следовать за ним. Бледнолицая монахиня повела их в самый отдаленный конец здания. Бертран с отсутствующим выражением лица внимательно приглядывался ко всему вокруг, мысленно составляя план здания.
Добравшись до второго этажа, он нарочно перепутал дорогу: отстав от монахини, указывающей путь, Бертран повернул налево и пошел по коридору.
— Non, monsieur! Следуйте за мной!
Вместо того чтобы вернуться, он поднял голову на звук открывшейся в конце коридора двери, и чувство торжества переполнило его — из комнаты показалась изящная женская фигурка, одетая в монастырскую форму.
Эту девушку невозможно было спутать ни с кем. Волосы ее полыхали как огонь, а ясные глаза, с интересом задержавшиеся на нем, были чудесного серого цвета. То, что у Портера перехватило дыхание, когда она миновала их, послужило еще одним подтверждением ее неординарности.
— Monsieur…
Бертран еще раз окинул взглядом коридор, более четко зафиксировав расположение комнат…
— Monsieur…
Он уже повернул обратно в сторону бледнолицей монахини, когда девушка остановилась и, обратившись к нему с подчеркнутым высокомерием, заметила:
— Сестра Джулиана зовет вас, monsieur! Да, это именно она, и никто другой.
Пустым взглядом скользнув по Габриэль Дюбэй, Бертран повернулся на призывы монахини.
Все было объято ночной тишиной. Три человека, держась в тени, украдкой пробирались по монастырской территории. Роган благодарил кирпичную стену, укрывшую их от любопытных глаз. Шепотом давая указания Бертрану и Портеру, мысленно он сосредоточился на предстоящей задаче. Они не имели права на ошибку.
Лестницу приставили к монастырской стене, и Роган стал подниматься. Бертран следовал за ним, а Портер остался внизу на часах. Не колеблясь, они пролезли в открытое окно. Отыскав нужный коридор, пара разделилась. Бертран затаился на карауле, а Роган прошел вперед и остановился перед заветной дверью.
С бешено бьющимся сердцем он повернул круглую ручку двери, приоткрыв ее ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь, и тут же закрыл за собой. Из глубины комнаты слышалось равномерное дыхание.
Совершенно невидимый во тьме, поскольку был одет во все черное, он устремил свой взор на девушку. Она отчетливо выделялась на фоне постели. Серебристый свет луны прорезывал темноту, освещая ее лицо.
Слова Бертрана, возвратившегося утром из монастыря, вновь прозвучали в его голове: «Паркер был прав, капитан, девушку нельзя не узнать». Огненные волосы, разметавшиеся по подушке, прозрачная кожа, утонченные черты лица… Серые глаза?.. Он должен убедиться.
Роган подкрался поближе. Опустившись рядом с кроватью на колени, он слегка дотронулся до плеча девушки. Она чуть шевельнулась и вновь заснула. Он дотронулся еще раз и услышал протестующее бормотание… увидел, как задрожали, а затем поднялись веки. Серые глаза широко открылись! Серые глаза…
Закрыв ладонью рот Габриэль Дюбэй, Роган заглушил ее пронзительный крик, предупредив:
— Веди себя тихо, и никто не обидит тебя. Брыкаясь и колотя его руками, девушка попыталась освободить свой рот. Он шепотом предупредил еще раз:
— Тихо!
Она продолжала биться. Молниеносный удар в челюсть, и девушка обмякла. Не теряя времени, Роган завернул ее в одеяло и поднял живую ношу на плечо. Минутой позже он был на дворе, а еще через мгновение вся группа скрылась во мраке.
Карие глаза в темноте… Кошачьи глаза. Нет… Что-то другое! Хриплый голос… тяжелая рука удерживала ее… А дальше страх, паника, удар и боль! Забвение. Вновь ощущение движения, и Габриэль поплыла в какой-то странный мир, не уверенная в том, что когда-нибудь очнется…
Глава 2
Ей больше не казалось, что она куда-то плывет. Мир, похоже, обрел устойчивость, но ощущение движения заменило острое чувство боли. Болела челюсть.
Не вполне осознавая, что застонала, Габриэль медленно приоткрыла глаза. Темно… слишком темно. Где тот ласкающий серебристый свет луны, освещавший ее постель с первой ночи, как она поселилась в маленькой монастырской келье? Запах лаванды, наполнявший ее комнату, сменился каким-то странным отвратительным запахом плесени, и она…
Заметив, что над ней склонилась чья-то тень, Габриэль моментально закрыла глаза. Она опять погрузилась в полузабытье. В голове теснились отрывочные мысли. Она не хочет лежать на чем-то жестком в незнакомом, дурно пахнущем помещении, ей не нравится мужская тень, склонившаяся над ней. Скоро она вновь откроет глаза и опять окажется в монастырской комнате, и все вернется на свои места.
Сквозь сомкнутые веки Габриэль стал проникать свет, и она с облегчением подумала, что встает солнце. Наступает утро, и пугающим видениям приходит конец. Все что ей следует сделать — открыть глаза, и ночные кошмары исчезнут навсегда.
Собрав все свое мужество, она глянула сквозь приоткрытые веки и испугалась еще больше: не было ни утра, ни родной комнаты! Она увидела притушенный свет фонаря, и по-прежнему склонялась тень…
Снова перед ней оказались эти странные, отливающие золотом, как у кошки, глаза. Нет, нет! Эти глаза не были кошачьими, хотя и светились таинственным зловещим светом. На нее смотрел человек.
Призрак придвинул фонарь поближе, и у Габриэль перехватило дыхание. Она никогда не видела таких широких плеч и столь мощной фигуры. Свет раздвинул границы темноты. Из тени отчетливо проступило лицо: мужественные строгие черты, волевая челюсть, густые и черные как вороново крыло волосы, темные дуги бровей, обрамлявшие глаза, отливающие золотом, как у хищника.
Не обращая внимания на боль, пронзившую ее губы при первых попытках заговорить, Габриэль тихо прохрипела:
— Кто вы? Где я? Я требую объяснить, что происходит?
— Вы требуете? — На лице мужчины появилось подобие улыбки, и он продолжал: — В вашем положении вряд ли можно что-либо требовать.
— Что? Ничего подобного!
Габриэль попыталась подняться, но мужская ладонь опустилась ей на грудь, придавив обратно к жесткому ложу. Пытаясь высвободиться, она выдохнула:
— Как вы смеете класть на меня свои руки!
— Не валяйте дурака! — Тяжелая рука не сдвинулась. — Не вам перечить мне, даже если бы я намеревался овладеть вами. Но у меня относительно вас совершенно иные планы!
— Я спрашиваю, кто вы такой?
— И будете ждать ответа очень долго!
— Ого! Буду ждать?
Вспыхнувший гнев спалил все страхи Габриэль. Черт побери этого типа! Как смеет он посягать на ее достоинство?! Его физическая сила не сможет ни подчинить, ни запугать ее!
Пытаясь сопротивляться холодящему сердце страху, она сделала глубокий вдох.
— А знаете ли вы, кто я такая?
— Габриэль Дюбэй…
— Мадемуазель Дюбэй, точнее!
Глубокий голос мужчины окрасился в такие тона, что у Габриэль по спине пробежали мурашки:
— Неужели вы действительно допускаете, что я пошел бы на риск, похищая ночью вашу персону из монастыря, если бы не знал, кто вы?
Габриэль почувствовала, как стынет ее кровь:
— Не понимаю.
Отдернув руку и быстро расстегивая свою рубашку, мужчина буквально впился в нее пронизывающим взглядом. Не желая выдать испуг, Габриэль подняла повыше подбородок, когда он, распахнув рубашку, обнажил выжженную на груди букву.
— Этот знак оставлен мне на память вашим отцом, а я никогда не принимал подарков, не ответив дарителю достойным образом.
Едва удержавшись, чтобы в ужасе не отшатнуться при виде безобразных рубцов, Габриэль холодно произнесла:
— Вы хотите сказать, что это сделал мой отец? — Она получила в ответ лишь леденящий душу взгляд. — Я вам не верю.
— Для меня не имеет значения, верите вы или нет, — бросил мужчина.
Он запахнул рубашку и стал застегивать ее, когда в дверях жалкой хибары появился другой человек. Она громко охнула, узнав в нем того мужчину, который утром приносил в монастырь ящики с полотном. — Вижу, вы узнали Бертрана.
— Еще бы не узнать!
Вошедший помрачнел лицом, и Габриэль пожалела, что ответила так бездумно. А он сказал:
— Портер караулит снаружи, как вы приказали, капитан. Я тоже подежурю.
Габриэль взглянула на своего похитителя, поднявшегося во весь рост и кивнувшего на эти слова. Затем он добавил:
— Мы уйдем с первыми проблесками рассвета.
— Уйдем? Куда? — Габриэль села. — Я требую…
— Ложитесь.
— Что? — выкрикнула Габриэль, внезапно разъярившись на неясное для нее распоряжение капитана. — Вы разговариваете не с одним из ваших матросов, капитан!
— Ложитесь, как я сказал, или вынудите меня принять жесткие меры.
— Я не подчиняюсь приказам, капитан! А если бы и подчинялась, то только не вашим!
Двое мужчин обменялись взглядами, и Габриэль, несмотря на браваду, начало потихоньку трясти. Тот, что помоложе, исчез в дверях, затем вновь появился с грубой веревкой в руках. Она замерла, и с ее губ поневоле сорвалось:
— Конечно же, вы не собираетесь…
— Ложитесь.
— Я же сказала вам, что я… Приблизившись к ней с веревкой в руках, капитан заявил:
— У вас есть выбор: либо вы будет спать скрученная по рукам и ногам, а затем путешествовать у меня на плече, как связанный поросенок, либо вы будете делать все, что я вам прикажу.
— Вы не посмеете!
Никакого ответа. Еще как посмеет! Крепко стиснув зубы, Габриэль улеглась обратно на жесткий матрас и закрыла глаза. Она бы все отдала, чтобы больше его не видеть!
Габриэль услышала звук удалявшихся шагов молодого мужчины и одновременно ощутила движение воздуха от одеяла, расстилаемого рядом с ней прямо на полу. Она не желала открывать глаза, удалось лишь глянуть украдкой. Капитан с мрачным выражением лица улегся на импровизированную постель и убавил свет в фонаре.
Через мгновение послышалось его равномерное дыхание.
Заснул! Как он мог! Габриэль огляделась вокруг. Крохотная хижина с грязным полом и тростниковой крышей. Кажется, кроме них двоих в ней никого нет, и если ей удастся добраться до фонаря…
— Не прикасайтесь к нему.
— Что-о?
Никакого ответа. Да он и не нужен. Габриэль закрыла глаза.
Маленькая бестия закрыла глаза.
Роган на это только хмыкнул. В хижине было жарко и душно, никакого движения воздуха. Едва уловимый запах, исходивший от лежавшей рядом с ним прелестной девушки, щекотал ноздри и отгонял сон. Уитни предположить не мог, что мадемуазель Дюбэй вызовет у него такое раздражение. Это не входило в планы, которые он вынашивал в течение многих месяцев.
Роган подумал, что девушка, которую вырастил Жерар Пуантро, независимо от того, является ли она его родной дочерью или нет, несмотря на молодость, не может не быть надменной и высокомерной.
Повернувшись на бок, Роган стал разглядывать Габриэль Дюбэй. При слабом свете фонаря он изучал безукоризненные черты ее лица. Вспомнилось тепло ее округлой груди под хлопчатобумажной рубашкой. Нет, Габриэль Дюбэй не ребенок. Не была она и наивной девушкой, посвятившей .себя служению Богу. Если он не ошибался в своих догадках, мадемуазель Дюбэй с первого дня поступления в монастырскую школу обнаружила строптивый характер, делая тем самым невыносимой жизнь несчастных монахинь. Портер говорил, что она должна покинуть монастырь через несколько месяцев, как только ей исполнится восемнадцать. У него не оставалось сомнений, что ее отъезд был бы воспринят многими с облегчением.
Роган не сомневался и в том, что не достигшая восемнадцати лет молоденькая Габриэль обладает житейской хваткой, которой позавидуют женщины, давно перешагнувшие этот возрастной рубеж.
А теперь она принадлежала ему… Роган пристальнее поглядел на Габриэль Дюбэй. Эта юная девушка сумела бы воспользоваться своей красотой, чтобы с успехом войти в развращенный высший свет Нового Орлеана, куда так влекло ее отца. Густые блестящие волосы, раскинувшиеся в беспорядке вокруг лица… Без сомнения, она собиралась сводить с ума молодых обожателей, вызывая непреодолимое желание прикоснуться пальцем к пряди ее волос, ощутить нежность кожи или осыпать поцелуями классически правильные черты лица. А что касается женских выпуклостей под его ладонью, которых он поневоле коснулся, укрощая ее…
Роган глубоко вздохнул. Он был благодарен судьбе за то, что ему не угрожали эти юношеские муки. G приходом зрелости и появлением единственной цели, подчинившей всю его жизнь, он научился удовлетворять свои плотские потребности без привязанности к партнершам.
К его услугам было множество притонов, которые Лафитт содержал на Гранде-Терре. Роган обошелся бы пальцами одной руки для пересчета потаскушек, задержавшихся в его памяти более минуты после того, как он расстался с ними.
Он сам выбрал этот путь. По его мнению, честное потребительство было порядочнее, чем показная страсть в отношениях такого рода между мужчиной и женщиной… Он заранее был уверен, что эта надменная бестия Дюбэй живо расправилась бы с каким-нибудь молодым человеком, попавшим в ее любовные сети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37