Он не приблизился к сыну, а стоял неподвижно, повесив голову на грудь.
Я набрал в грудь воздуху и подошел к Адаму. Он был широкоплеч, но очень худ. Я присел и заглянул ему в лицо. Это было жалкое зрелище. Возможно, когда-то мальчик был красив, но сейчас на него было страшно смотреть. Брови вздернуты вверх в гримасе страдания, широко раскрытые, словно от ужаса, глаза невидящим взором смотрят в стену, с губ вместе со слюной срываются сбивчивые слова:
– Скажи мне, что я спасен! Яви мне милость свою!
Он на мгновение умолк, будто к чему-то прислушиваясь, а затем воскликнул с еще большим отчаянием:
– Господи! Прошу тебя!
– Адам, – умоляющим голосом позвала его мать. – Ты испачкался. Я принесла тебе чистую одежду.
Она попыталась поставить его на ноги, но Адам сопротивлялся и продолжал жаться в угол.
– Оставь меня! – сказал он, даже не взглянув на мать. – Я должен молиться!
– Он все время такой? – спросил я Минни.
– Теперь – да.
Она отпустила плечи сына, и мы оба встали.
– Он не хочет подниматься на ноги, а когда его пытаются заставить, издает такие жалостные вздохи, что сердце разрывается.
– Я попрошу своего друга доктора осмотреть Адама, – негромко проговорил я. – Хотя, откровенно говоря, пока он находится в таком состоянии, его вряд ли можно будет забрать отсюда.
– О нем нужно заботиться, – сказала женщина, – или он умрет.
– Я вижу это и поговорю с главным смотрителем Шоумсом.
– Если вы оставите нас ненадолго, сэр, я попытаюсь почистить его. Иди сюда, Дэниел, помоги мне поднять его.
Мужчина подошел к жене.
– Тогда я отправлюсь на переговоры со смотрителем прямо сейчас. Приходите в гостиную, когда закончите. Я буду ждать вас там.
Минни улыбнулась мне дрожащими губами.
– Благодарю вас, сэр.
Ее муж все так же отказывался встречаться со мной взглядом.
Я оставил их и отправился на поиски Шоумса, исполненный гнева на то, как Адаму позволяют барахтаться в собственных нечистотах. То страшное и неведомое, что повредило ум этого несчастного, оставалось за пределами моего понимания, но уж с ленивыми и продажными чиновниками я умел справляться.
Шоумса я нашел в его личном кабинете. Он пил пиво и смотрел на жаркий огонь, пылавший в большом камине. Услышав, как скрипнула дверь, он повернул голову и наградил меня свирепым взглядом.
– Я хочу, чтобы мальчика кормили! – рявкнул я. – Если понадобится, то и силой. Сейчас мать переодевает его, и я желаю, чтобы он оставался чистым. Вы должны за этим проследить. Я добьюсь судебного решения, в соответствии с которым этому пациенту будет обеспечен надлежащий уход, а счета по его содержанию будет оплачивать совет.
– А кто будет платить моим сотрудникам до той поры? Платить за работу, которую они выполняют, не говоря уж о том, что им приходится постоянно успокаивать других пациентов, которые нервничают из-за того, что среди них находится одержимый?
– Бедлам располагает собственными средствами. Кстати сказать, у вас в штате есть врач?
– Да, раз в две недели приходит доктор Фрит. Он увлечен составлением собственных микстур, но от них мало пользы. Была одна женщина-травница, она нравилась многим пациентам, но доктор Фрит ее прогнал. Назначение врачей – это вообще не моя обязанность. Этим занимается смотритель Метвис.
– А священник у вас есть?
– Эта должность вакантна с тех пор, как преставился старый викарий.
Я смотрел на его толстое, красное злое лицо и думал о несчастных безумцах, судьбы которых вручили в руки его и таких, как он, ленивых и некомпетентных болванов.
– Я требую, чтобы в палате Адама Кайта разводили огонь.
– Вы заходите слишком далеко, сэр! – возмутился Шоумс. – Огонь – это непозволительная роскошь, и я не собираюсь оплачивать ее из средств Бедлама, иначе моя должность достанется смотрителю Метвису.
– В таком случае я добьюсь того, чтобы вам вообще запретили выставлять счета за услуги больницы.
Шоумс по-волчьи зыркнул на меня.
– Вы забрали чересчур много воли, бумажная душа.
– Не больше вашего. Ну так как?
– Ладно, я прикажу, чтобы у него разводили огонь.
– Я прослежу за этим.
С этими словами я развернулся и вышел.
Я вернулся в комнату для посетителей, сел и погрузился в глубокие раздумья. Вид Адама Кайта потряс меня. Что бы ни заставило рассудок мальчика помутиться, не могло быть и речи о том, чтобы добиваться у суда признания его compos mentis. Оставалось только надеяться, что Гай хоть чем-то сможет помочь ему.
Дверь отворилась, и я поднял голову. Молодая женщина в сером халате смотрителя ввела в комнату седоволосую даму. Мне было странно видеть женщину-смотрителя, но я предположил, что они необходимы для ухода за пациентами женского пола. Значит, здесь все же не до конца утратили стыд.
Больная шла деревянной походкой, опустив голову на грудь. Смотрительница вела ее к стулу у окна. Добравшись до цели, пациентка брякнулась на стул и обмякла, тяжелая и безжизненная, как мешок с капустой. Увидев меня, смотрительница сделала книксен. На вид ей можно было дать тридцать с небольшим лет. Глубокие синие глаза и каштановые волосы, выбивавшиеся из-под белого чепца, делали ее несколько вытянутое лицо привлекательным. В нем угадывался характер.
– Вы позволите, чтобы Сисси немного посидела здесь, сэр? – спросила она.
– Разумеется.
– Она сегодня что-то хандрит, и мне не хочется оставлять ее одну в палате. Сисси, я захватила для вас иглу и нитки. Вы ведь любите штопать халаты?
Было странно видеть, как молодая женщина говорит со старухой так, будто та – маленькая девочка. Сисси подняла бессмысленный взгляд, и смотрительница вручила ей мешочек с вышиванием и рваный халат. Она положила халат на колени старой женщины и попыталась всунуть в ее толстые пальцы иглу с продетой в нее ниткой.
– Ну же, Сисси, ведь вы просто чудо что за мастерица! Покажите, как вы умеете шить.
Сисси с неохотой взяла иглу.
– Она не доставит вам хлопот.
Женщина снова присела и оставила меня наедине с Сисси, которая принялась шить, не поднимая на меня глаз.
«Значит, не все смотрители – бесчувственные скоты», – подумал я.
Вскоре вернулись Кайты. Я поднялся со стула и пересказал им свой разговор с Шоумсом.
– Значит, Адаму придется остаться здесь? – спросила Минни.
– До тех пор, пока его не приведут в чувство, находиться здесь для него – безопаснее всего.
– Возможно, такова воля Господа, – сказал Дэниел Кайт и посмотрел на меня с неожиданным вызовом. – Иногда Всевышний посылает самые страшные испытания именно тем, кого любит больше других, как Иова. Так говорит преподобный Мифон. Может быть, это – предупреждение людям, напоминание о близящемся конце света и о том, что они должны перестать грешить. Адам пугает людей, напоминает им о том, что они тоже должны молиться.
– Нет! – набросилась на мужа Минни. – Господь не стал бы столь жестоко испытывать несчастного, который так верит в него!
– Кто ты такая, чтобы решать за Господа? – фыркнул мужчина. – Если это не Бог, то сатана, и, значит, наш сын действительно одержим нечистым, как многие утверждают.
Они оба находились на грани срыва, и я видел это.
– Он очень болен, – мягко проговорил я.
– А вам откуда знать? – огрызнулся Дэниел Кайт. – Вы не истинный верующий!
Он посмотрел на жену, на меня, повернулся и вышел.
– Не сердитесь на него, сэр, – сказала Минни. – Он повсюду ищет ответы и не может их найти. Он очень любит нашего мальчика.
– Я понимаю, хозяюшка, и обещаю сделать все, что в моих силах. Теперь за Адамом будет надлежащий присмотр, а я прослежу, чтобы для бедняжки делалось все, что необходимо. Очень скоро я снова свяжусь с вами, а вы, если уход за вашим сыном не станет лучше, немедленно сообщите об этом мне.
– Непременно. Мы навещаем его каждый день.
Женщина сделала книксен и вышла следом за мужем. Я повернулся и увидел, что Сисси смотрит на меня с любопытством в своих коровьих глазах. Встретившись со мной взглядом, она тут же опустила голову к своему шитью. Вскоре послышались шаги, и в комнату вошла смотрительница. Выражение ее лица было озабоченным.
– Я услышала громкие голоса, – сказала она. – С Сисси все нормально?
– Да. – Я виновато улыбнулся. – Это кричал один из моих клиентов.
Она подошла и посмотрела на работу Сисси.
– Отлично сделано! Халат будет как новенький.
Старая женщина поблагодарила ее улыбкой. Молодая вновь повернулась ко мне.
– Вы навещали Адама Кайта, сэр?
– Да.
– Как жаль его родителей!
Она поколебалась, бросила быстрый взгляд в сторону открытой двери и, понизив голос, сказала:
– Многие здесь боятся Адама. Боятся, что он одержим дьяволом. А смотритель Шоумс надеется на то, что, не получая лечения, он совсем захиреет и умрет.
Она наморщила лоб.
– Шоумс – нехороший человек.
– Я только что преподал смотрителю Шоумсу примерный урок. У него будут крупные неприятности в суде, если он не обеспечит Адаму должного ухода. А вам спасибо за информацию.
Я улыбнулся женщине.
– Как вас зовут?
– Эллен Феттиплейс, сэр.
Она поколебалась и спросила:
– Что за хворь у юного Адама? Я никогда не слышала о подобных случаях.
– Я тоже. Но у меня есть знакомый доктор, и он приедет, чтобы осмотреть мальчика. Он хороший человек.
– А вот от доктора Фрита нет никакого толку.
– Приятно видеть, что хоть одному смотрителю есть дело до своих подопечных.
Женщина вспыхнула.
– Вы очень добры, сэр.
– Как случилось, что вы стали здесь работать, Эллен?
Она подняла на меня взгляд и грустно улыбнулась.
– Я сама была пациенткой Бедлама.
– О-о! – изумленно протянул я.
Эта женщина производила впечатление самого вменяемого человека из всех, кого я встретил здесь сегодня.
– Мне предложили должность помощника смотрителя, когда мне… стало лучше.
– Вы не захотели уходить отсюда?
И снова грустная улыбка.
– Я никогда не смогу уйти отсюда, сэр. Я не покидала стен Бедлама вот уже десять лет. Здесь я и умру.
Глава 4
Следующие два дня я был занят в суде, но вторая половина четверга выдалась свободной, и я организовал встречу Роджера с Гаем. Это был Великий четверг Страстной недели, завершающейся Пасхой, и, возвращаясь из суда в Вестминстере в Линкольнс-Инн, я видел, что церкви вновь заполнены прихожанами. Завтра покровы, которые скрывали алтари во время Великого поста, уберут, и те из прихожан, которые остались верны старым традициям, поползут на коленях к кресту. После мессы с алтарей снимут праздничное убранство в память о том, что Христос бы предан после Тайной вечери, а в Уайтхолле король совершит омовение ног двенадцати беднякам.
Я с грустью думал о том, как мало все это значит для меня теперь. Близились четыре выходных праздничных дня, но для меня они будут наполнены скукой и праздностью. Утешало только одно: после окончания поста Джоан обещала приготовить запеченное седло барашка.
На дворе по-прежнему стоял холод, а небо оставалось пепельно-серым, хотя снега больше не было. Перед тем как отправляться за Роджером, я заглянул в свою контору и с удовольствием увидел, что в камине весело полыхает огонь. Барак и мой младший клерк Скелли трудились за письменными столами. Я снял отороченную мехом накидку и стал греть руки у огня. Поглядев на Барака, я заметил, что он чисто выбрит, но на его дублете не хватало пуговицы, а на груди виднелось подозрительное пятно – похоже, от пива.
«Интересно, где он шлялся всю ночь?» – подумал я и снова вспомнил о Тамазин.
Их дом располагался рядом с лавкой Гая, и я решил, что на обратном пути, захватив Роджера, загляну к ним, словно невзначай.
– Я заходил в канцелярию суда, – сообщал Барак. – Апелляция по делу Адама Кайта будет слушаться в следующий вторник, тогда же, когда и дело Коллинза.
– Хорошо.
Меня так и тянуло посоветовать ему почистить дублет, но не хотелось, чтобы мои речи напоминали нравоучения сварливой старухи. Кроме того, я знал: у Барака хватит ума явиться на судебное заседание в незаляпанной одежде. Я быстро просмотрел новые документы, поступившие из суда, и снова набросил на плечи накидку.
– Я собираюсь отвести мастера Эллиарда к Гаю, – сообщил я.
Барак внимательно разглядывал что-то за окном.
– Что это там со старым мерзавцем Билкнэпом? – с любопытством спросил он.
– С Билкнэпом?
Я подошел и тоже посмотрел во двор.
– Похоже, он вот-вот откинет копыта.
Мой старинный недруг сидел на лавке возле все еще замерзшего фонтана. На снегу рядом с ним лежал ранец. Даже на таком расстоянии в глаза бросалась нездоровая бледность его худого лица.
– Действительно, что это с ним? – удивился я.
– Говорят, он уже не первую неделю болеет, и с ним постоянно приключаются обмороки, – сообщил Скелли из-за своего письменного стола.
– То-то мне-то показалось, что во время спектакля он выглядел неважно.
– Надеюсь, все-таки ничего серьезного, – пробормотал Барак.
Я загадочно улыбнулся.
– Мне пора идти.
Покинув их, я двинулся через Гейт-хаус-корт. Чтобы добраться до жилища Роджера, нужно было миновать фонтан. Билкнэп не шевелился. Его худое тело буквально утонуло в богатой шубе, подбитой мехом куницы, но, даже несмотря на столь теплое одеяние, погода не располагала рассиживаться на лавке.
Поравнявшись с ним, я остановился.
– Брат Билкнэп, – окликнул я его, – с вами все в порядке?
Он бросил на меня быстрый взгляд и тут же отвел глаза в сторону. Этот человек вообще не выносил прямых взглядов.
– У меня все прекрасно, брат, – процедил он. – Просто решил присесть ненадолго.
– Вы уронили ваш ранец. Он промокнет.
Билкнэп наклонился и поднял ранец. Я обратил внимание, что у него трясутся руки.
– Уходите! – сказал он.
Меня удивило то, что он выглядел испуганным.
– Я лишь хотел помочь, – сухо пояснил я.
– Вы? Помочь мне?
С его губ сорвалось насмешливое кудахтанье. Он поднялся с лавки и поплелся прочь. Я покачал головой и пошел своей дорогой.
Роджер находился в своей приемной. Он держал в длинных пальцах письменное показание, изучая его при свете свечи, поскольку день был пасмурным.
– Подожди минутку, Мэтью, – с улыбкой попросил он.
Дочитав документ до конца, Роджер с довольным кивком передал его клерку.
– Отличная работа, Бартлетт. Очень хороший черновик. А теперь, Мэтью, пойдем повидаем эту твою клистирную трубку.
Мой друг нервно улыбнулся.
– Я вижу, ты надел сапоги для верховой езды. Очень предусмотрительно. Я тоже переобуюсь, чтобы не погубить хорошие туфли в снежной каше.
Он захватил свои башмаки из крепкой старой кожи, которые часто носил, и мы пошли к конюшням.
– Обмороков больше не было? – осторожно поинтересовался я.
– Нет, слава богу.
Роджер глубоко вздохнул. Я видел, что тревога не отпускает его.
– У тебя сейчас много работы? – спросил я, чтобы отвлечь друга от грустных мыслей.
– Так много, что у меня не хватает рук.
Роджер был несравненным специалистом в области ведения судебных дел и по возвращении в Лондон в значительной степени упрочил свою и без того блестящую репутацию.
– Сегодня, после того как мы вернемся от доктора, мне нужно повидаться с одним клиентом, дело которого я буду вести «про боно».
Роджера окликнул женский голос, и мы обернулись. К нам спешила Дороти в одном домашнем платье, неся в руках что-то, завернутое в клеенку.
– Ты забыл это, – сказала она.
Роджер покраснел и взял из рук жены загадочный предмет.
– Это его моча, – чистосердечно пояснила женщина. – Для доктора.
Роджер смущенно улыбнулся и пробормотал:
– Ну что бы я без нее делал?
– Забыл бы где-нибудь собственную голову, муженек, – ответила Дороти и поежилась.
– Возвращайся в дом, дорогая, – сказал Роджер, – а не то тебе тоже понадобится доктор.
– Уже иду. Счастливо, любовь моя. До свидания, Мэтью. Приходи к нам отужинать на следующей неделе.
Она повернулась и пошла к дому, обнимая себя руками от холода.
– Ненавижу обманывать ее. Она все еще думает, что у меня какие-то нелады со сварением желудка. Но я не хочу сильно ее тревожить.
– Я знаю. Пойдем, и постарайся не уронить свою драгоценную ношу.
Пока мы неторопливо ехали по Чипсайду, Роджер был погружен в свои мысли и потому неразговорчив. Торговцы складывали лотки, убирали товар, и нам приходилось то и дело лавировать между разбросанными по дороге пустыми коробками. В опасной близости от копыт наших лошадей воробьями суетились босоногие мальчишки в лохмотьях, подбирая с земли гнилые овощи – остатки прошлогоднего урожая, выброшенные торговцами. У раздаточной станции водовода опять собирались нищие. Один из них, размахивая палкой, на которую был насажен кусок протухшей свиной грудинки, вопил во все горло:
– Помогите Тому из Бедлама! Помогите бедному умалишенному! Видите? Вот, на палку насажено мое разбитое сердце!
– Он наверняка Бедлама и в глаза не видел, – сказал я Роджеру. – Если бы все нищие, которые утверждают, что они там побывали, говорили правду, Бедлам должен был бы быть размером с Вестминстер-холл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11