— В самом деле, мама, вы способны превратить в угрозу даже деревенского увальня, любого болвана, — Эдгар сердито и обвиняюще уставился на нее. — Вы делаете это для собственного удовольствия.— О да, мой дорогой, я вечно придумываю какие-нибудь истории. Я превращаю лягушку в принца, или наоборот. Это безвредное занятие. Как мои маленькие экскурсии в историю этих мест. Между прочим, разве это не странно, что то письмо, о котором я вам говорила, исчезло, и никто из нас не может его найти?Она подняла веки, позволяя ему встретить ее открытый невинный взгляд. Он взглянул на нее в ответ, надувая щеки в злом разочаровании.— Каким бы ни было это письмо, если оно существует, то оно не имеет отношения ко мне. И я лишь из лучших своих побуждений собираюсь приобрести Джорджу новую охотничью лошадь. Это вас удовлетворит?— Пока, — сказала леди Арабелла кротко. Эдгар придал своему голосу искренность.— Чего же вы еще хотите, старая колдунья?— Чего еще? Только счастья Джорджа. Вплоть до его женитьбы на Фанни, если он будет настаивать.— Женитьбы на Фанни! — взорвался Эдгар. — Какая чепуха! Я не хочу даже слышать об этом. И его мать также.— Эдгар, ваше лицо краснеет. Разве ваше здоровье так хорошо, как следовало бы? Я сделала это замечание только потому, что я не думаю, что из привязанности Фанни и мистера Марша что-нибудь получится. Джордж этого не допустит.— Джордж, Джордж, Джордж! Разве он должен распоряжаться в этом доме?— Однажды, мы надеемся, будет. — Старая леди одарила Эдгара своим взглядом из-под тяжелых век, лукавым загадочным взглядом, который она приглашала его разделить. — Если дела пойдут так, как, я подозреваю, должен.— Я здесь хозяин!Казалось, леди Арабелла погружается в одну из своих внезапных дремот. Она ничем не показала, что заметила его изменившееся яростное лицо.За окном, на покатой лужайке, павлин внезапно издал свой хриплый всюду проникающий пронзительный крик.Леди Арабелла открыла глаза.— Я никогда не оспаривала это, Эдгар. Но даже вы не будете жить вечно. Хотя и проживете, возможно, дольше, чем некоторые. И если вы хозяин, не могли бы вы выяснить, почему гонг к ленчу запаздывает на две минуты. Я, например, умираю с голода.Это было правдой, что Амелия уже твердо решила проводить в компании мистера Марша так много времени, как только возможно. Ее мать была более осторожна, заметив, что, хотя Адам и кажется настоящим джентльменом, они ничего не знают о нем.— Ваш папа наведет справки, — повторяла она.— О, мама, кто он такой, это совершенно очевидно по его лицу и манерам. Я считаю просто нелепым даже думать о том, чтобы наводить о нем справки. Во всяком случае, что бы ни выяснилось, я хочу, чтобы он проводил здесь много времени.— Прекратите ненужную болтовню, мисс.— Я ему нравлюсь, — сказала Амелия. — Он поможет мне забыть.Ее мать изумленно обернулась.— Забыть что, Бога ради?— Не все лица так легко читаются, как лицо мистера Марша.— Амелия, о чем вы говорите?Амелия страстно обхватила мать руками.— О мама, я хочу доброго безопасного мужа. Я не хочу, чтобы меня… мучили.— Боже правый, дитя мое! Каких это книг вы начитались, что у вас появились такие идеи? Мучили, скажет ведь! Как будто ваш папа и я позволили бы вам встретить человека такого сорта.Амелия издала слабый глухой смешок.— Нет, я знаю, вы бы не позволили, если бы смогли помешать.— Я все равно не знаю, о чем вы говорите, — сказала ее мать, теряя терпение. — Вы очень счастливая девушка. Вы живете под такой защитой.— Да, мама, — прошептала Амелия, ее глаза потемнели. — Я знаю.Предсказания Амелии относительно болезни Маркуса сбылись — у него действительно оказалась корь, и к концу недели Нолли тоже слегла с ней. Поэтому дети не смогли надеть свою новую одежду в воскресенье в церковь. Постоянное место Давенпортов было занято дядей Эдгаром, тетей Луизой, Амелией и Джорджем. То, что Фанни должна была остаться в комнате больных, было воспринято как само собой разумеющееся, раз уж она сама своим поведением сделала детей настолько зависимыми от себя, что в ее отсутствие они становились просто неуправляемыми. Казалось, больше никто не понимал, что два таких маленьких ребенка, потерявшие сначала родителей, а потом и верную няню, должны были иметь в своей жизни хоть что-то надежное.Хотя, возможно, леди Арабелла понимала их до некоторой степени. Она взяла себе в привычку приходить и подолгу сидеть в комнате больных, иногда она приносила с собой Людвига, чтобы он сидел на ее объемистых коленях, иногда свою разноцветную шерсть и вышивание. Она настояла, чтобы Фанни гуляла в саду, чтобы не потерять свой румянец. Сначала Фанни не хотела делать этого, зная склонность леди Арабеллы пугать детей. Но она стала настолько тихой и мягкой, что Нолли и Маркусу, казалось, нравилось, когда она сидела в своем большом кресле, такая же сонная, как кот на ее коленях. И только через день или два, когда им стало легче и они стали беспокойными, она начала рассказывать им истории.Результатом этого было то, что, когда Амелия забежала наверх в детскую после церкви, Нолли разразилась громкими истеричными воплями.Никто не мог сказать, в чем дело. День был тусклым и дождливым, и Амелия воспользовалась случаем надеть свою новую меховую шляпку и муфточку. Оказалось, в конце концов, что при первом взгляде на муфточку Нолли подумала, что это белая птица. Фанни обернулась к леди Арабелле.— Вы снова рассказывали им о той птице!— Нет, я не рассказывала, дорогая моя. — Глаза леди Арабеллы были туманными и невинными. — Я только указала этому ребенку, что она была белая, а не тот несчастный черный скелет, который она нашла на следующий день после их приезда. Белая птица. Красивое чистое создание. И в этот день умрет хозяйка дома.Амелия презрительно сказала:— Бабушка, вы не сможете теперь испугать нас этой старой легендой. Во всяком случае, это неправда. Неужели вы думаете, что глупая старая птица собирается предупредить маму, когда ей следует умереть!— Разве это обязательно должна быть ваша мать? — мягко спросила леди Арабелла.— Ну, кто же еще, если это должна быть хозяйка дома? Не обращай внимания, Нолли. Смотри, я сниму свою шляпку, и ты можешь потрогать ее. Это всего лишь белый мех, такой мягкий. Но Нолли невозможно было убедить прикоснуться к меху. Она отпрянула прочь, прячась между простынями, и, хотя позже она громко отрицала свой испуг, Фанни знала, что этот страх глубоко въелся в ее сознание, и потребуется много времени, прежде чем он перестанет преследовать ее.Именно тогда ей пришло в голову, что леди Арабелла может быть не просто глупой вредной старухой с богатым воображением. В своем желании поразить и в своем желании обладать властью она могла быть опасна.Но почему она почувствовала это, Фанни не могла бы сказать. Она становилась такой же нервной, как Нолли. Возможно, бедные старые женщины счастливее богатых. Они могут быть утомлены до предела стиркой и отглаживанием огромных корзин белья, уборкой и чисткой, обработкой грядок картофеля или уходом за выводком внучат, но они никогда не бывают так безнадежно измучены своей незанятостью и бесполезностью, чтобы сплетать в своих головах странные планы.Оказалось, что Амелия кинулась наверх в детскую после возвращения из церкви, специально чтобы рассказать Фанни, что она разговаривала с Адамом Маршем. Ей пришлось подождать, пока Фанни спустилась вниз на свою прогулку, и перехватить ее там, чтобы сказать:— Разве вы не хотите послушать о мистере Марше? Он выглядел так элегантно, и все говорили с ним. И, что вы думаете, сэр Джайлс Моуэтт слышал о его отце и о его знаменитой коллекции китайской керамики. Так что папе пришлось признать теперь, что все его действия были совершенно невинны.— Невинны? — сказала Фанни.— Мама и я поверили ему по внешнему виду, но, я полагаю, отцам дочерей на выданье приходится быть осторожными и даже подозрительными.— Но как вы можете быть такой самодовольной? — страстно выдохнула Фанни.Амелия широко раскрыла глаза.— Самодовольной? Но почему? Мистер Марш не женат, и мы ожидаем часто видеть его этим летом — кстати, он собирался осмотреть Херонсхолл — и, в конце концов, меня считают завидной добычей. Это не значит быть самодовольной, Фанни. Это значит просто рассматривать вещи такими, какие они есть.Фанни плотнее запахнула шаль на своих плечах. Ветер был прохладным. Из-за нее Адам приехал сюда! Не из-за этой яркоглазой девочки, ее кузины, этого пухлого наивного создания, едва покинувшего классную комнату.Но тогда в Лондоне он еще не знал об Амелии. Он представлял себе в мечтах ее, Фанни, избалованной дочкой богатого семейства… Как сказала Амелия, приходится рассматривать вещи такими, какие они есть.— Будьте же немного более сочувственной, Фанни. Иначе я буду не в состоянии рассказывать вам о своих сердечных делах.Фанни открыто и громко рассмеялась.— Надо же, сердечные дела! Вы еще только ребенок.Амелия возмущенно вспыхнула:— Мистер Марш так не думает. Он сделал мне комплимент по поводу того, как я выглядела. Вы бы только видели выражение его глаз. — Она уже позабыла свой гнев на Фанни и унеслась прочь в своих счастливых воспоминаниях. — Он такой мужественный. Он заставляет меня на самом деле чувствовать себя взрослой женщиной. Только один другой… человек когда-либо вызывал у меня такое чувство. — Глаза Амелии внезапно обратились внутрь нее и смотрели странно. — Вы знаете, — сказала она торопливо, — все время в церкви я думала о той несчастной китаянке, похороненной снаружи. Иногда я боюсь…Фанни уставилась на нее.— Почему? Потому что беглый заключенный может вернуться?Амелия покачала головой.— Сэр Джайлс говорит, он боится, что он окончательно сбежал. Во Францию, в Бельгию или в Голландию. — Ее следующие слова были едва слышны, — Я думаю, что боюсь именно поэтому…Джордж, похлопывая хлыстиком по ноге, сказал Фанни:— Вы ведь не потеряли тоже голову из-за этого парня, Марша, не так ли?— Я думаю, что моя голова достаточно надежно прикреплена.— Мама и Амелия ведут себя так, будто никогда раньше не видели человека из города. Он, должно быть, смеется над ними. — Глаза Джорджа, с их выражением лихорадочного возбуждения, смотрели на Фанни с настойчивостью, которой она начинала бояться. — Вы не позволите ему смеяться над вами, правда?— Я не думаю, что он над кем-нибудь смеется.— Я видел, как вы смотрели на него вчера. Не делайте так больше, Фанни. — Его голос звучал очень мягко. — Я не хочу, чтобы вы так смотрели на другого мужчину.— О, Джордж, оставьте меня одну! Я не могу вынести это ваше хозяйское отношение. Оно душит меня. Вы привыкли дразнить и презирать меня. Будьте снова таким. Пожалуйста!— Никогда! — сказал Джордж. — Никогда!— Вы будете таким, когда выздоровеете.— Я люблю вас, Фанни. Выздоровление этого не изменит.Фанни была близка к слезам от гнева, усталости и напряжения.— Тогда, если вам необходимо любить меня, значит любите. Но, пожалуйста, не преследуйте меня, или мне придется сказать вашему отцу.Неописуемо хитрое выражение появилось в глазах Джорджа.— Это не принесло бы большой пользы, вы знаете. По крайней мере с бедным старым папой.Затем он повернулся и оставил ее, когда-то красивый молодой лейтенант 27-го Уланского, который без стыда флиртовал с каждой хорошенькой девчонкой, теперь молодой человек с неровной походкой, чья когда-то безукоризненная одежда теперь всегда была в легком беспорядке, а дыхание частенько несло в себе пары бренди.Джордж был трагедией. Но надолго ли может хватить терпения и выдержки при трагедии такого рода! Как долго можно было без опасности поступать так? Фанни не могла постоянно не думать о смерти Чинг Мей и о том, как удобно было обвинить в ней бежавшего преступника. Видел ли еще кто-нибудь Джорджа той ночью в саду? Дядя Эдгар? Иначе почему Джордж начал говорить о своем отце с жалостью и презрением? Бедный старый папа…В конце концов, не похоже было, чтобы Адам Марш смеялся над Амелией, видя насколько она восхищена им. Потому что в скором времени он и в самом деле пригласил ее осмотреть его будущую собственность, Херонсхолл. Они поехали верхом через вересковые пустоши. Амелия ездила верхом почти так же хорошо, как Джордж. На своей кобыле, Джинни, она отбрасывала свою хандру и кокетливость и представляла собой картину, на которую стоило посмотреть. Они представляли собой прекрасную пару, когда уезжали верхом. Фанни едва могла смотреть, как они едут.Позади нее раздался шаркающий звук.— Очень подходящая пара, — произнес хриплый голос леди Арабеллы. — Вы не согласны?— Амелия едва достает ему до плеча.— Она как раз на уровне его сердца В дни моей молодости это было обычным делом. Разве теперь у девушек нет этих романтических представлений?— Вы знаете, что у Амелии вся голова забита романтическими мечтами, — раздраженно сказала Фанни.— А вы? Вы слишком практичны для подобных вещей?Фанни отвернулась.— Вы ведь знаете, что нет, — сказала она негромко, как будто слова из нее вытягивали силой.Леди Арабелла похлопала ее по руке.— Ваш черед придет, моя дорогая. Не отчаивайтесь.Фанни отняла свою руку. Доброта старой леди показалась ей более невыносимой, чем ее сарказм. Как она могла не отчаиваться, когда Амелия и Адам ехали вдвоем через медовую сладость воздуха над вереском, разговаривая, возможно откровенно, возможно касаясь друг друга руками. Было бесполезно гадать, что Адам Марш увидел в такой пустоголовой трещотке, как Амелия. Он должен был обнаружить, что у нее красивые маленькие белые руки, что ее желтые кудри падают поперек ее горла, когда их растреплет ветер. В подобной ситуации мужчина не ищет высокого интеллекта.Они вернулись обратно ближе к вечеру. Амелия взлетела по ступенькам наверх, крича:— Фанни! У мистера Марша есть кое-что для детей. Они достаточно хорошо себя чувствуют, чтобы встретиться с ним? О, и вам следовало бы посмотреть на этот божественный дом. Вещи мистера Фаркуарсона уже увезли, и комнаты стоят пустые, но можно точно представить себе, что там необходимо. У мистера Марша есть замечательный арабский ковер, который, он говорит, как раз подойдет в гостиную. По обеим сторонам лестницы должны быть портреты. Она такая легкая и просторная но сравнению с темными лестницами в этом доме. А из спальни хозяев открывается самый красивый вид на вересковые пустоши.— Вы и ее тоже обставили?— Фанни! Какие вещи вы говорите! Мы просто обсуждали, что можно было бы сделать. И все это было совершенно пристойно, так как экономка мистера Фаркуарсона все еще там. Иначе мама, естественно, не разрешила бы мне поехать. Так можно мистеру Маршу подняться?Фанни хотелось отказать ей, чтобы не видеть Адама в детской, но это должно было доставить удовольствие детям. Она сказала, что он может зайти на пять минут, не больше.Ветер вызвал румянец на его бледной коже. Хотя он улыбался, но выглядел странно серьезным. Он принес имбирное печенье, купленное утром в деревне у старой миссис Поттер.— Это нашим инвалидам, — сказал он. — Надеюсь, они быстро поправляются. Видите, миссис Поттер сделала пятнышки и на пряничных человечках.Дети рассматривали фигурки, щедро побрызганные цветным сахаром, и смеялись от радости.— Маркус первый заболел корью, мистер Марш, но пятнышек у меня было больше, — заявила Нолли.— У меня было больше пятнышек, — сказал Маркус.— Не у тебя, кузина Фанни сказала, что у меня было больше. И, по крайней мере, на моем пряничном человечке пятнышек больше, чем на твоем.— Нет, не на твоем. На моем больше.— Тогда посчитай их. Иди сюда, я научу тебя считать. Пока они пререкались, Адам повернулся к Фанни.— Мисс Амелия много рассказывала мне о вас.— Обо мне! — в изумлении воскликнула Фанни. Она едва могла поверить, что во время этой долгой поездки через вересковые пустоши они не могли найти другой темы для разговора, кроме нее. Она не смогла сдержать моментальной улыбки и появления ямочек на щеках. — Амелия обычно считает самым захватывающим предметом самое себя.— Возможно, это потому, что я задавал ей вопросы.— Вопросы какого рода? — лицо Фанни отвердело.— Ну, как вы оказались в этом положении.— Да, я полагаю, вы обнаружили, что оно очень отличается от того, что вы себе вообразили, когда мы встретились в Лондоне.— Амелия говорит, что ваши родители умерли, когда вы были совсем маленькой. Ваша мать… ваш отец… расскажите мне, что вы о них знаете.— Я знаю так мало. Мой отец умер от чахотки. Мне кажется, он был художником. Я совсем не могу его вспомнить. — Фанни нахмурилась, чувствуя давно знакомое разочарование. — Моя мать была ирландка, из настоящего, но бедного дворянства, так мне говорил дядя Эдгар. Ее звали Франческа, как меня. Я пытаюсь вообразить, какой она была, но знаю о ней так мало. Я чувствую себя так, как будто с неба свалилась. Что я точно знаю, — закончила она торопливо, — это то, что на папину болезнь ушли все его деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31