Я поднял голову и увидел их всех с бронзовыми щитами, отполированными, словно зеркало. Щиты были окантованы по краю подобием цепочки из золота, серебра и бронзы. Были на них и разноцветные драгоценные камни. Они все подняли свои щиты, будто собираясь защититься от злых сил.
Передо мной стоял Командор, держа обеими руками меч и приложив его лезвие к моей щеке.
— Тогда Командор попросил меня подойти поближе для ритуальных поцелуев. Он приблизил свое лицо к моему и поцеловал меня в губы, центр дыхания и слова, потом он поцеловал меня между плеч, которые были центром небесного дыхания. Затем, наклонившись, он поцеловал меня в поясницу, в место, где обычно носят пояс; место это было нервом земной жизни. Таким образом, я был приобщен к Храму, и ни к чему другому.
Потом он отвел меня в маленькую комнату, где до вечера оставил одного. После этого за мной пришли три брата и три раза заставили повторить, настаиваю ли я принять ответственный груз, который на меня возлагался. А так как я не отказывался, они опять привели меня в Капитул, где меня ждал Командор.
— Вот белый плащ Великого магистра, — сказал он, — который символизирует связь с Божественностью и бессмертием носящего его. А это — треугольный щит с красным крестом ордена.
Он вложил в мою правую руку тяжелый меч, украшенный золотом и драгоценными камнями, и заявил:
— Возьми этот меч во имя Отца, Сына и Святого Духа, чтобы защищать себя и орден, но им нельзя ранить ни одного человека, не причинившего тебе зла.
Затем он вложил меч в ножны.
— Носи его с собой, но знай, что не мечом святые управляют царствами.
Я вынул меч из ножен, трижды потряс им каждой рукой, вложил обратно. Капеллан обнял меня и сказал:
— Ты можешь быть Великим магистром, миролюбивым, верным и почитающим Бога.
Я неподвижно стоял перед Командором, который ждал ответа на свой вопрос. Вот я и попался в ловушку: я мог сказать, что я холостяк, что у меня не было богатства и долгов, но я не мог поклясться Иисусом. Вокруг меня возобновились ужасающие похрустывания, посвистывания и поскрипывания.
Командор провел лезвием меча по моему горлу. Бежать не было возможности: я знал это правило, ведь их Устав был также и моим: И будет у них взаимное послушание низшего по отношению к высшему и в труде, и в добрых делах.
Каждый неукоснительно повинуется тому, чей порядковый номер указывает на старшего годами и чином, но этот старший по званию сам должен повиноваться тем, кто стоит впереди него. Не подчиняющийся приказу строго наказывается. Иными словами, в каждом собрании каждый кому-то подчиняется, а тот, в свою очередь, находится в подчинении у Командора, а сам Командор подчиняется… Великому магистру. Только он и мог меня спасти. Я отчаянно искал глазами Кошку. Но Кошка находился в глубине зала, молчаливый, с бесстрастным лицом.
Неужели ловушка? Стоило ли приходить на это заседание ради того, чтобы умереть? Мысли мешались, как будто подхваченные порывом ветра. Смерть была рядом. Сатана овладел мною и, исполняя свой зловещий план, увлек меня помимо воли в безумный шквал.
В тот самый момент, когда мне уже ничего не оставалось делать перед этим мечом, упиравшимся в горло, когда я был готов умереть, как жертвенное животное, вдруг, отрешившись ото всего, я отыскал букву
.
Во мне возникло «Хе» — длинный вдох, дыхание жизни, окно в мир, мысль, слово и дело — составляющие души. «Хе» — таково было дыхание Бога, который десятью словами создал мир. Я набрал в грудь побольше воздуха. «Хе» — и все было, как в начале, когда Бог сотворил небо и землю, и земля была хаосом, и мрак закрывал бездну. Но как мог он создать мир, раз уже были небо и земля? Невозможно разгадать тайну сотворения, но можно дать увлечь себя дыханию, родившемуся в сердце. Rouah… — ветры и материальные частицы, пары и туманы. Гнев, гнев, веяние вдоха жизни, слово на глубоком вдохе. Reah… — запах воздуха, входящий в тело через обоняние. Когда человек оказывается в трудном положении и это его тревожит, дыхание его становится прерывистым, но когда он спокоен, он может вдыхать, глубоко дышать, в него входит материальный и чувственный вдох, и удары моего пульса становятся все реже и реже, испаряется страшный вопрос, взвившийся смерчем в моем сердце: что они со мной сделают? Чего они хотят от меня и что делаю я в этой западне? Как же выйти из нее?
Тогда я вспомнил о дыхании Бога над поверхностью вод, о том ветре — выдохе Бога, разделившем небо и воды, и вдохновение овладело мной.
Неожиданно в душе возникло чувство, чистое и непосредственное; неожиданно личный опыт проник в мое сердце, исходя из высшей Воли и приведя к двадцати двум искоркам, движимым спонтанным действием, подобным закону любви. И появился свет: это был свет огня.
При свете факелов церемония закончилась, и братья разошлись. Тогда Командор посадил меня рядом с собой в большом зале общины Храма. Мы сидели друг против друга, тела наши отбрасывали на пол большие тени. Я смотрел на него, я, молодой и сильный рыцарь, но слегка напряженный, готовый к бою, а старый Командор устремил на меня проницательный, читающий в душе взгляд; он был худ, сухопар, из тех рыцарей, которые изрядно повоевали за свою жизнь.
— Великий магистр, — начал Командор, — наши братья поручили тебе править, служить рыцарству Храма. Сейчас тебе следует узнать о некоторых касающихся нас вещах.
Он перечислил прегрешения, за которые меня могли бы отстранить, уточнил возложенные на меня обязанности, и сказал в заключение:
— Я поведал тебе о том, что ты должен и чего не должен делать. Если я что-то упустил, а ты желаешь знать, спрашивай, я отвечу.
— Я с признательностью принимаю твое предложение, — ответил я. — Только скажи, почему ты вызвал меня, почему меня избрали и какую миссию ты желаешь мне доверить. Хотя я и молод, но не глуп; знаю, я — орудие в твоих руках.
Командор улыбнулся.
— Ты понял уготованную нам судьбу, но не знаешь еще, что есть средство сохранить наш секрет, распространить его, дабы вечно жили высшие значения и основные принципы нашего ордена.
— Я слушаю тебя.
— Мне известны твой ум и благоразумие, вот почему ты узнаешь то же, что и я, о наших тайнах. Но, прежде всего ты должен поклясться упрочить положение нашего ордена до наступления дня Страшного Суда, когда ты вынужден будешь отчитаться перед Великим Архитектором вселенной.
— Я клянусь, — повторил я. — А теперь говори, я слушаю. Ты сказал, что против нас замышляют заговоры, потому что треть Парижа находится в наших руках и массивный силуэт нашей церкви затмевает небо возле дворца Лувра, где живет король, словно бросая ему вызов! Как ты сказал, именно наше богатство пугает его: поскольку Храм могуществен и богат. Но разве богатство нашего ордена и наша независимость делают нас неприкосновенными? Никто не осмелится ограбить Храм, как грабят ломбардийцев и иудеев.
— Не верь этому. Мне доносят, что уже началась конфискация имущества Храма.
— Король желает нам добра. Тамплиеры не могут предстать перед судом. Мы защищены духовной неприкосновенностью.
— Если я тебе это говорю и раз уж мы призвали тебя, значит, нам грозит опасность, серьезная опасность. Мы стали жертвой ужасной интриги.
— Но кто? — вскричал я. — Кому это нужно?
— Папа Климент, представитель Бога на земле.
— Папа Климент? — недоверчиво переспросил я.
— Ты должен знать, Адемар, что папа Климент убедил короля, и костер уже полыхает. Инквизиторы уже вытянули признания из Жака де Моле — Великого магистра Храма, Жоффруа де Марне — Командора Пуату и Аквитании и Юга де Пейрандо — Главного досмотрщика ордена. После ночи допросов кардинальская комиссия уже велела поставить эшафот на паперти собора Нотр-Дам, еще до оглашения обвинения. Инквизиторы заставили тамплиеров взойти на эшафот. Они силой поставили их на колени. Затем один из кардиналов зачитал показания, данные тамплиерами, после чего объявил окончательный приговор: им оказана милость как раскаявшимся после ночных пыток, поэтому их не сожгут, но им грозит пожизненное заключение в тюрьме.
— Господи, — вскричал я, потрясенный, — да когда же все это случилось?
— Это мы узнали от наших эмиссаров, вернувшихся из Франции. А все произошло вскоре после твоего отплытия в Святую Землю.
— Рассказывай дальше, что стало с нашим Великим магистром Жаком де Моле?
— Против судей восстали Великий магистр и Командор Нормандии. Они прервали чтение приговора. Они всем рассказали про незаконный допрос и заявили, что признания, сделанные под пытками, не имеют силы. Король пообещал им свободу, если они опровергнут свои показания. Инквизиторов попросили аннулировать страшный приговор. Те ответили, что тамплиеры ложью согрешили перед Богом, королем и кардиналами. В действительности же ложь была совсем ни при чем перед обещанием, данным королем. Но свобода входила в наши планы. Однако наших братьев ожидало худшее из наказаний: камера-одиночка, выгребная яма, сырые стены, одиночество, тьма и тишина. А в результате — смерть. Вот почему они предпочли дать Инквизиции ложные признания. Результат: смерть на костре.
Тогда Великий магистр Жак де Моле обратился к народу:
— Мы заявляем, что все наши признания были вырваны либо пытками, либо хитростью и обманом. Они ничего не значат и недействительны, и мы не признаем их правдивыми.
Тотчас же инквизиторы заставили прибыть судью из Парижа. Тот препроводил обвиняемых в камеры Храма. Филипп Красивый немедленно созвал совет. В тот же вечер было объявлено, что Великий магистр Храма и Командор Нормандии будут сожжены на дворцовом островке между королевским парком и монастырем августинцев. Так они и погибли в присутствии короля Филиппа Красивого и папы Климента, прокляв их и пообещав им Суд Божий до конца года.
Я был подавлен услышанным, я страдал за моих братьев, жертв такой несправедливости… Я еще не знал, что и меня ждет такая же участь…
— Потому-то мы тебя и выбрали, Адемар, — сказал Командор. — Мы доверяем тебе миссию продлить втайне жизнь Храма после того, как исчезнем и мы.
— Что я должен делать?
— Тебе известно, что за последние века из Иерусалима несколько раз изгоняли еврейское население и даже дали ему новое имя — Элиа Капитолина, чтобы посвятить его Юпитеру Капитолийскому. Выживают только евреи диаспоры. Еврейские общины, разбросанные по всему миру, уповают лишь на изучение священных книг. У нас тоже еврейские корни. Наш орден основан на истинных словах Христа, который, как ты знаешь, является последователем ессеев. Но ты не знаешь, что наш орден был создан, когда несколько крестоносцев нашли манускрипт, свиток секты ессеев, крепости Кирбат-Кумран возле Мертвого моря.
— О чем говорится в этом свитке?
— Странно, но этот свиток сделан из меди… Нашим братьям тамплиерам с помощью ученых монахов удалось его расшифровать. Они посетили все места, где якобы были спрятаны сокровища. Они вырыли часть из них, следуя точным указаниям манускрипта. Та часть, которую составляли золотые и серебряные слитки, была использована. Та, что состояла из ритуальных предметов Храма, осталась нетронутой. В этом и состоит секрет наших огромных богатств, который мы никому не открываем. И это сокровище ты должен перевезти теперь же, чтобы перепрятать его. Вот почему завтра ты отправишься в замок Газа, где тебя найдет один человек.
— Кто такой? — спросил я.
— Один сарацин. Ты узнаешь, что не все они наши враги. Этот человек проведет тебя в нужное место. Собирайся, уезжай сегодня же вечером, подумай о своих плененных товарищах, о тех, кого поразила проказа, и о тех, кто пал в бою от меча, и думай о костре Великого магистра и Командора Нормандии, и обещай мне, что все будет сделано не зря.
Тогда я встал и произнес:
— Я, Адемар Аквитанский, рыцарь и новый Великий магистр Храма, обещаю быть послушным и соблюдать вечную верность Иисусу Христу и обещаю, что буду защищать не только словом, но и оружием книги Ветхого и Нового Заветов, и я обещаю соблюдать все правила ордена согласно статусу, предписанному нам нашим отцом, святым Бернаром.
И пусть, сколько следует, я пересеку моря для битв. Да восстану я против королей и ложных принципов. Да не застанут меня врасплох без коня и оружия, да не убегу я от трех врагов и приму бой. Не использую никогда для себя добро ордена и навсегда сохраню целомудрие. Никогда я не выдам секретов нашего ордена и никогда не откажу в услуге оружием, материально или словом монахам, главным образом монахам аббатства Сито.
Перед Богом своей волей я клянусь, что соблюду все это.
— Да помогут тебе Бог и святые Евангелия, брат Адемар.
В большом зале замка пожар возник внезапно и распространился с ужасающей скоростью, будто начался сразу в нескольких местах. Стены, пол, деревянную резную мебель, лизали языки пламени, порождая удушливый дым. Все побежали, спасаясь от огня и ядовитого дыма. Паника разрасталась. Некоторые стонали от удушья, другие падали без чувств.
Я был готов. Ибо я чувствовал присутствие Всевышнего в этом огне, и я взывал: возникни, появись, о Всевышний, обрети силу, рука Божия, возникни, как в былые времена, как перед прошлыми поколениями. Не ты ли раздул огонь в этой комнате?
Так говорилось в Уставе: злые будут изгнаны, когда зло будет вырвано и когда поднимется дым; тогда только справедливость, словно солнце, засияет над миром, и знанием наполнится мир, и порок исчезнет. А я, все еще страдая от восторга, стоявшего за гранью разумного, не зная, как поступить, я воспользовался суматохой и убежал. Я мчался в темноте что есть мочи; меня несли буквы, не дававшие угаснуть моему порыву.
«Гьюмель», третья буква алфавита, символ благополучия и сострадания.
«Мем», означающее цифру сорок, напоминая о сорока годах, проведенных евреями в пустыне, прежде чем нашли они Землю Обетованную. И потом
«Самех». Ее округлая форма заставляет вспомнить о беспрерывно крутящемся колесе судьбы.
ВОСЬМОЙ СВИТОК
СВИТОК ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
Женщина прячется в укромных углах,
Женщина на городских площадях,
Женщина ждет у ворот городских,
Женщина страха не знает.
Глазами повсюду она шныряет,
Взглядом похотливым она прельщает
Мужчину мудрого, дабы в соблазн ввести,
Мужчину сильного, чтобы силы лишить,
Судей совращают, чтоб плохо судили,
Мужей добропорядочных, чтобы плохими стали,
Честных мужей с пути сбивают,
Скромный мужчина в грех впадает.
Все делают женщины, чтобы неправда была,
Тщеславие мужчин — вот их дела,
Далеки от дороги добра,
Всех мужчин они в пропасть толкают,
Выпутывайся, как знаешь, сын человеческий.
Кумранский свиток. «Женские ловушки»
Я очнулся после приступа отчаяния, и тут из глубины памяти всплыло воспоминание, казалось бы, совсем забытое, которое вдруг завладело мною так сильно, что невозможно было ему противостоять; оно вызвало у меня смех, безудержный смех. Мне было три года, и отец называл меня Ари-лев и рассказывал о льве, непобедимом в бою.
Я открыл глаза. Я находился посреди какого-то поля. Вокруг меня все качалось, я упал на землю, не зная, кто я, где был, в каком веке странствовал, не помня даже, сколько мне лет. Я чувствовал на себе испуганные взгляды. Это были крестьяне, смотревшие на меня, как на мертвеца. Лежа на спине, запрокинув голову, вытаращив глаза, вытянувшись, словно я покоился на облаке, я вновь почувствовал вибрацию, идущую одновременно извне и сотрясавшую меня изнутри. Знаю, что что-то произошло, но ничего не помню, не могу ничего нащупать в своей памяти.
Словно путник, уставший после долгой дороги, я медленно поднимался среди нескончаемой музыки, слышной только мне одному. Орел с распростертыми крыльями пролетел надо мной высоко в небе. И только тут я вспомнил все, что произошло накануне: я был пленником тамплиеров, и в момент, когда Командор приставил к моему горлу меч, намереваясь убить меня, в зале начался пожар, и я убежал.
Сейчас все казалось пустым и угасшим, удивительно спокойным, как после сна, словно вчерашний мир улетучился. Я решил осторожно вернуться в церковь Томара, чтобы отыскать там Джейн.
На том месте, где я ее оставил, никого не оказалось. Из телефонной будки я позвонил в нашу гостиницу, и мне сказали, что Джейн несколько часов назад ушла, не уточнив куда. Тогда я вернулся в гостиницу и взял ключ от ее номера. Вещи все еще были разбросаны, а среди них и мой талит. Я аккуратно развернул его. Серебряный свиток находился на месте, она, конечно же, спрятал его перед уходом, как это сделал бы я. Я прождал ее до поздней ночи и, в конце концов, под утро уснул — сказались усталость и волнения.
Проснувшись, я уже не сомневался: ее похитили. Кого же вызвать? Португальскую, французскую, американскую или израильскую полицию? Почва уходила у меня из-под ног. Я уже не знал, кто есть кто: кем был профессор Эрик-сон, кто такой Йозеф Кошка, чего он хотел, кем была Джейн, что у них у всех на уме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Передо мной стоял Командор, держа обеими руками меч и приложив его лезвие к моей щеке.
— Тогда Командор попросил меня подойти поближе для ритуальных поцелуев. Он приблизил свое лицо к моему и поцеловал меня в губы, центр дыхания и слова, потом он поцеловал меня между плеч, которые были центром небесного дыхания. Затем, наклонившись, он поцеловал меня в поясницу, в место, где обычно носят пояс; место это было нервом земной жизни. Таким образом, я был приобщен к Храму, и ни к чему другому.
Потом он отвел меня в маленькую комнату, где до вечера оставил одного. После этого за мной пришли три брата и три раза заставили повторить, настаиваю ли я принять ответственный груз, который на меня возлагался. А так как я не отказывался, они опять привели меня в Капитул, где меня ждал Командор.
— Вот белый плащ Великого магистра, — сказал он, — который символизирует связь с Божественностью и бессмертием носящего его. А это — треугольный щит с красным крестом ордена.
Он вложил в мою правую руку тяжелый меч, украшенный золотом и драгоценными камнями, и заявил:
— Возьми этот меч во имя Отца, Сына и Святого Духа, чтобы защищать себя и орден, но им нельзя ранить ни одного человека, не причинившего тебе зла.
Затем он вложил меч в ножны.
— Носи его с собой, но знай, что не мечом святые управляют царствами.
Я вынул меч из ножен, трижды потряс им каждой рукой, вложил обратно. Капеллан обнял меня и сказал:
— Ты можешь быть Великим магистром, миролюбивым, верным и почитающим Бога.
Я неподвижно стоял перед Командором, который ждал ответа на свой вопрос. Вот я и попался в ловушку: я мог сказать, что я холостяк, что у меня не было богатства и долгов, но я не мог поклясться Иисусом. Вокруг меня возобновились ужасающие похрустывания, посвистывания и поскрипывания.
Командор провел лезвием меча по моему горлу. Бежать не было возможности: я знал это правило, ведь их Устав был также и моим: И будет у них взаимное послушание низшего по отношению к высшему и в труде, и в добрых делах.
Каждый неукоснительно повинуется тому, чей порядковый номер указывает на старшего годами и чином, но этот старший по званию сам должен повиноваться тем, кто стоит впереди него. Не подчиняющийся приказу строго наказывается. Иными словами, в каждом собрании каждый кому-то подчиняется, а тот, в свою очередь, находится в подчинении у Командора, а сам Командор подчиняется… Великому магистру. Только он и мог меня спасти. Я отчаянно искал глазами Кошку. Но Кошка находился в глубине зала, молчаливый, с бесстрастным лицом.
Неужели ловушка? Стоило ли приходить на это заседание ради того, чтобы умереть? Мысли мешались, как будто подхваченные порывом ветра. Смерть была рядом. Сатана овладел мною и, исполняя свой зловещий план, увлек меня помимо воли в безумный шквал.
В тот самый момент, когда мне уже ничего не оставалось делать перед этим мечом, упиравшимся в горло, когда я был готов умереть, как жертвенное животное, вдруг, отрешившись ото всего, я отыскал букву
.
Во мне возникло «Хе» — длинный вдох, дыхание жизни, окно в мир, мысль, слово и дело — составляющие души. «Хе» — таково было дыхание Бога, который десятью словами создал мир. Я набрал в грудь побольше воздуха. «Хе» — и все было, как в начале, когда Бог сотворил небо и землю, и земля была хаосом, и мрак закрывал бездну. Но как мог он создать мир, раз уже были небо и земля? Невозможно разгадать тайну сотворения, но можно дать увлечь себя дыханию, родившемуся в сердце. Rouah… — ветры и материальные частицы, пары и туманы. Гнев, гнев, веяние вдоха жизни, слово на глубоком вдохе. Reah… — запах воздуха, входящий в тело через обоняние. Когда человек оказывается в трудном положении и это его тревожит, дыхание его становится прерывистым, но когда он спокоен, он может вдыхать, глубоко дышать, в него входит материальный и чувственный вдох, и удары моего пульса становятся все реже и реже, испаряется страшный вопрос, взвившийся смерчем в моем сердце: что они со мной сделают? Чего они хотят от меня и что делаю я в этой западне? Как же выйти из нее?
Тогда я вспомнил о дыхании Бога над поверхностью вод, о том ветре — выдохе Бога, разделившем небо и воды, и вдохновение овладело мной.
Неожиданно в душе возникло чувство, чистое и непосредственное; неожиданно личный опыт проник в мое сердце, исходя из высшей Воли и приведя к двадцати двум искоркам, движимым спонтанным действием, подобным закону любви. И появился свет: это был свет огня.
При свете факелов церемония закончилась, и братья разошлись. Тогда Командор посадил меня рядом с собой в большом зале общины Храма. Мы сидели друг против друга, тела наши отбрасывали на пол большие тени. Я смотрел на него, я, молодой и сильный рыцарь, но слегка напряженный, готовый к бою, а старый Командор устремил на меня проницательный, читающий в душе взгляд; он был худ, сухопар, из тех рыцарей, которые изрядно повоевали за свою жизнь.
— Великий магистр, — начал Командор, — наши братья поручили тебе править, служить рыцарству Храма. Сейчас тебе следует узнать о некоторых касающихся нас вещах.
Он перечислил прегрешения, за которые меня могли бы отстранить, уточнил возложенные на меня обязанности, и сказал в заключение:
— Я поведал тебе о том, что ты должен и чего не должен делать. Если я что-то упустил, а ты желаешь знать, спрашивай, я отвечу.
— Я с признательностью принимаю твое предложение, — ответил я. — Только скажи, почему ты вызвал меня, почему меня избрали и какую миссию ты желаешь мне доверить. Хотя я и молод, но не глуп; знаю, я — орудие в твоих руках.
Командор улыбнулся.
— Ты понял уготованную нам судьбу, но не знаешь еще, что есть средство сохранить наш секрет, распространить его, дабы вечно жили высшие значения и основные принципы нашего ордена.
— Я слушаю тебя.
— Мне известны твой ум и благоразумие, вот почему ты узнаешь то же, что и я, о наших тайнах. Но, прежде всего ты должен поклясться упрочить положение нашего ордена до наступления дня Страшного Суда, когда ты вынужден будешь отчитаться перед Великим Архитектором вселенной.
— Я клянусь, — повторил я. — А теперь говори, я слушаю. Ты сказал, что против нас замышляют заговоры, потому что треть Парижа находится в наших руках и массивный силуэт нашей церкви затмевает небо возле дворца Лувра, где живет король, словно бросая ему вызов! Как ты сказал, именно наше богатство пугает его: поскольку Храм могуществен и богат. Но разве богатство нашего ордена и наша независимость делают нас неприкосновенными? Никто не осмелится ограбить Храм, как грабят ломбардийцев и иудеев.
— Не верь этому. Мне доносят, что уже началась конфискация имущества Храма.
— Король желает нам добра. Тамплиеры не могут предстать перед судом. Мы защищены духовной неприкосновенностью.
— Если я тебе это говорю и раз уж мы призвали тебя, значит, нам грозит опасность, серьезная опасность. Мы стали жертвой ужасной интриги.
— Но кто? — вскричал я. — Кому это нужно?
— Папа Климент, представитель Бога на земле.
— Папа Климент? — недоверчиво переспросил я.
— Ты должен знать, Адемар, что папа Климент убедил короля, и костер уже полыхает. Инквизиторы уже вытянули признания из Жака де Моле — Великого магистра Храма, Жоффруа де Марне — Командора Пуату и Аквитании и Юга де Пейрандо — Главного досмотрщика ордена. После ночи допросов кардинальская комиссия уже велела поставить эшафот на паперти собора Нотр-Дам, еще до оглашения обвинения. Инквизиторы заставили тамплиеров взойти на эшафот. Они силой поставили их на колени. Затем один из кардиналов зачитал показания, данные тамплиерами, после чего объявил окончательный приговор: им оказана милость как раскаявшимся после ночных пыток, поэтому их не сожгут, но им грозит пожизненное заключение в тюрьме.
— Господи, — вскричал я, потрясенный, — да когда же все это случилось?
— Это мы узнали от наших эмиссаров, вернувшихся из Франции. А все произошло вскоре после твоего отплытия в Святую Землю.
— Рассказывай дальше, что стало с нашим Великим магистром Жаком де Моле?
— Против судей восстали Великий магистр и Командор Нормандии. Они прервали чтение приговора. Они всем рассказали про незаконный допрос и заявили, что признания, сделанные под пытками, не имеют силы. Король пообещал им свободу, если они опровергнут свои показания. Инквизиторов попросили аннулировать страшный приговор. Те ответили, что тамплиеры ложью согрешили перед Богом, королем и кардиналами. В действительности же ложь была совсем ни при чем перед обещанием, данным королем. Но свобода входила в наши планы. Однако наших братьев ожидало худшее из наказаний: камера-одиночка, выгребная яма, сырые стены, одиночество, тьма и тишина. А в результате — смерть. Вот почему они предпочли дать Инквизиции ложные признания. Результат: смерть на костре.
Тогда Великий магистр Жак де Моле обратился к народу:
— Мы заявляем, что все наши признания были вырваны либо пытками, либо хитростью и обманом. Они ничего не значат и недействительны, и мы не признаем их правдивыми.
Тотчас же инквизиторы заставили прибыть судью из Парижа. Тот препроводил обвиняемых в камеры Храма. Филипп Красивый немедленно созвал совет. В тот же вечер было объявлено, что Великий магистр Храма и Командор Нормандии будут сожжены на дворцовом островке между королевским парком и монастырем августинцев. Так они и погибли в присутствии короля Филиппа Красивого и папы Климента, прокляв их и пообещав им Суд Божий до конца года.
Я был подавлен услышанным, я страдал за моих братьев, жертв такой несправедливости… Я еще не знал, что и меня ждет такая же участь…
— Потому-то мы тебя и выбрали, Адемар, — сказал Командор. — Мы доверяем тебе миссию продлить втайне жизнь Храма после того, как исчезнем и мы.
— Что я должен делать?
— Тебе известно, что за последние века из Иерусалима несколько раз изгоняли еврейское население и даже дали ему новое имя — Элиа Капитолина, чтобы посвятить его Юпитеру Капитолийскому. Выживают только евреи диаспоры. Еврейские общины, разбросанные по всему миру, уповают лишь на изучение священных книг. У нас тоже еврейские корни. Наш орден основан на истинных словах Христа, который, как ты знаешь, является последователем ессеев. Но ты не знаешь, что наш орден был создан, когда несколько крестоносцев нашли манускрипт, свиток секты ессеев, крепости Кирбат-Кумран возле Мертвого моря.
— О чем говорится в этом свитке?
— Странно, но этот свиток сделан из меди… Нашим братьям тамплиерам с помощью ученых монахов удалось его расшифровать. Они посетили все места, где якобы были спрятаны сокровища. Они вырыли часть из них, следуя точным указаниям манускрипта. Та часть, которую составляли золотые и серебряные слитки, была использована. Та, что состояла из ритуальных предметов Храма, осталась нетронутой. В этом и состоит секрет наших огромных богатств, который мы никому не открываем. И это сокровище ты должен перевезти теперь же, чтобы перепрятать его. Вот почему завтра ты отправишься в замок Газа, где тебя найдет один человек.
— Кто такой? — спросил я.
— Один сарацин. Ты узнаешь, что не все они наши враги. Этот человек проведет тебя в нужное место. Собирайся, уезжай сегодня же вечером, подумай о своих плененных товарищах, о тех, кого поразила проказа, и о тех, кто пал в бою от меча, и думай о костре Великого магистра и Командора Нормандии, и обещай мне, что все будет сделано не зря.
Тогда я встал и произнес:
— Я, Адемар Аквитанский, рыцарь и новый Великий магистр Храма, обещаю быть послушным и соблюдать вечную верность Иисусу Христу и обещаю, что буду защищать не только словом, но и оружием книги Ветхого и Нового Заветов, и я обещаю соблюдать все правила ордена согласно статусу, предписанному нам нашим отцом, святым Бернаром.
И пусть, сколько следует, я пересеку моря для битв. Да восстану я против королей и ложных принципов. Да не застанут меня врасплох без коня и оружия, да не убегу я от трех врагов и приму бой. Не использую никогда для себя добро ордена и навсегда сохраню целомудрие. Никогда я не выдам секретов нашего ордена и никогда не откажу в услуге оружием, материально или словом монахам, главным образом монахам аббатства Сито.
Перед Богом своей волей я клянусь, что соблюду все это.
— Да помогут тебе Бог и святые Евангелия, брат Адемар.
В большом зале замка пожар возник внезапно и распространился с ужасающей скоростью, будто начался сразу в нескольких местах. Стены, пол, деревянную резную мебель, лизали языки пламени, порождая удушливый дым. Все побежали, спасаясь от огня и ядовитого дыма. Паника разрасталась. Некоторые стонали от удушья, другие падали без чувств.
Я был готов. Ибо я чувствовал присутствие Всевышнего в этом огне, и я взывал: возникни, появись, о Всевышний, обрети силу, рука Божия, возникни, как в былые времена, как перед прошлыми поколениями. Не ты ли раздул огонь в этой комнате?
Так говорилось в Уставе: злые будут изгнаны, когда зло будет вырвано и когда поднимется дым; тогда только справедливость, словно солнце, засияет над миром, и знанием наполнится мир, и порок исчезнет. А я, все еще страдая от восторга, стоявшего за гранью разумного, не зная, как поступить, я воспользовался суматохой и убежал. Я мчался в темноте что есть мочи; меня несли буквы, не дававшие угаснуть моему порыву.
«Гьюмель», третья буква алфавита, символ благополучия и сострадания.
«Мем», означающее цифру сорок, напоминая о сорока годах, проведенных евреями в пустыне, прежде чем нашли они Землю Обетованную. И потом
«Самех». Ее округлая форма заставляет вспомнить о беспрерывно крутящемся колесе судьбы.
ВОСЬМОЙ СВИТОК
СВИТОК ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
Женщина прячется в укромных углах,
Женщина на городских площадях,
Женщина ждет у ворот городских,
Женщина страха не знает.
Глазами повсюду она шныряет,
Взглядом похотливым она прельщает
Мужчину мудрого, дабы в соблазн ввести,
Мужчину сильного, чтобы силы лишить,
Судей совращают, чтоб плохо судили,
Мужей добропорядочных, чтобы плохими стали,
Честных мужей с пути сбивают,
Скромный мужчина в грех впадает.
Все делают женщины, чтобы неправда была,
Тщеславие мужчин — вот их дела,
Далеки от дороги добра,
Всех мужчин они в пропасть толкают,
Выпутывайся, как знаешь, сын человеческий.
Кумранский свиток. «Женские ловушки»
Я очнулся после приступа отчаяния, и тут из глубины памяти всплыло воспоминание, казалось бы, совсем забытое, которое вдруг завладело мною так сильно, что невозможно было ему противостоять; оно вызвало у меня смех, безудержный смех. Мне было три года, и отец называл меня Ари-лев и рассказывал о льве, непобедимом в бою.
Я открыл глаза. Я находился посреди какого-то поля. Вокруг меня все качалось, я упал на землю, не зная, кто я, где был, в каком веке странствовал, не помня даже, сколько мне лет. Я чувствовал на себе испуганные взгляды. Это были крестьяне, смотревшие на меня, как на мертвеца. Лежа на спине, запрокинув голову, вытаращив глаза, вытянувшись, словно я покоился на облаке, я вновь почувствовал вибрацию, идущую одновременно извне и сотрясавшую меня изнутри. Знаю, что что-то произошло, но ничего не помню, не могу ничего нащупать в своей памяти.
Словно путник, уставший после долгой дороги, я медленно поднимался среди нескончаемой музыки, слышной только мне одному. Орел с распростертыми крыльями пролетел надо мной высоко в небе. И только тут я вспомнил все, что произошло накануне: я был пленником тамплиеров, и в момент, когда Командор приставил к моему горлу меч, намереваясь убить меня, в зале начался пожар, и я убежал.
Сейчас все казалось пустым и угасшим, удивительно спокойным, как после сна, словно вчерашний мир улетучился. Я решил осторожно вернуться в церковь Томара, чтобы отыскать там Джейн.
На том месте, где я ее оставил, никого не оказалось. Из телефонной будки я позвонил в нашу гостиницу, и мне сказали, что Джейн несколько часов назад ушла, не уточнив куда. Тогда я вернулся в гостиницу и взял ключ от ее номера. Вещи все еще были разбросаны, а среди них и мой талит. Я аккуратно развернул его. Серебряный свиток находился на месте, она, конечно же, спрятал его перед уходом, как это сделал бы я. Я прождал ее до поздней ночи и, в конце концов, под утро уснул — сказались усталость и волнения.
Проснувшись, я уже не сомневался: ее похитили. Кого же вызвать? Португальскую, французскую, американскую или израильскую полицию? Почва уходила у меня из-под ног. Я уже не знал, кто есть кто: кем был профессор Эрик-сон, кто такой Йозеф Кошка, чего он хотел, кем была Джейн, что у них у всех на уме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27