Половая работа отнимает интеллектуальную энергию. И тем не менее, в чем он не сомневался, человеческую породу улучшать следует. Для её улучшения великий мыслитель предлагал худощавых случать с полными, крупных - с крупными, темпераментных - с умеренно темпераментными.
Так что ... чем не идеальная пара Фидель Михайлович и Дарьяна Манукяновна?.. Но так рассуждала Дарьяна Манукяновна. Антонина Леонидовна думала иначе. Эта супербогачка её принуждала делиться мужчиной, которого она уже любила.
И сейчас, собираясь в дорогу на родину любимого мужа, она мечтала, что целых трое суток он будет её и только её. Поэтому торопилась покинуть Москву как можно быстрее - не ночью, а вечером, до захода солнца.
"Дорога опасна? Ну и что? Грабителей навалом? Ну и пусть! В каком государстве их нет?"
Она купила пять бутылок французского коньяка. Принялась химичить аккуратно распечатывать каждую бутылку. - Зачем? В Приосколье и откроем. Это не для нас.
Распечатала и запечатала, как будто так и было. Она объяснила, что это арабский прием путешественников, но в чем он заключается, Фидель Михайлович допытываться не стал. Эта женщина просто так ничего не делала.
Выехали все-таки поздно, уже ближе к полночи. В июне над Москвой северная часть неба так и не темнеет. В полнеба полыхала вечерняя заря, перечеркнутая несколькими полосами инверсионного следа. Полосы то исчезали, то снова появлялись - подмосковные аэродромы жили своей обычной повседневной жизнью.
Около Подольска - на Каширском шоссе - прямо над головой прошумел "Боинг", заходя в Домодедово на посадку. Антонина Леонидовнна, сидевшая за рулем, кивком головы показала на небо: - Раньше я на таких летала. Хорошая машина. Крепкая. На куски не разваливается. Опускается, как "Титаник" на дно, сначала медленно, почти незаметно, потом - легкий крен, и - уже далее с невероятным ускорением. - Ты имеешь в виду при аварии? - Да. Когда срабатывает мина. - Видела? - Не говорила бы... Но мину закладывала не я... Летели какие-то чины из пентагона... А однажды и мне довелось. В том "Боинге" были американские генералы. Тогда мне ещё и шести лет не исполнилось. Отец дал магнитную мину. Она была в кукле. Я с куклой ходила по аэродромному полю. Турецкие полицейские на меня не обращали внимания. Какая-то женщина спросила, кого это малышка разыскивает. Это, видимо, была стюардесса. Я сказала по-турецки, что жду папу. Папа заправляет самолет. Стюардесса вошла по трапу в салон "Боинга". Я - за ней. Она меня не видела, направилась в кабину пилотов. Я куклу расчехлила "молнией". Достала коробочку. Успела сунуть под какое-то кресло. И в следующую секунду стюардесса оглянулась. Глаза у неё сделались злые-презлые. "Сюда нельзя, девочка!" И - ко мне. Чуть с трапа не сбросила. Я, конечно, в слезы. Побежала к ограде. А за оградой - отец. "Ну, как?" - спрашивает. "Оставила", - отвечаю. Отец меня на руки и в грузовичок: нас там уже поджидали. Мина, как потом я узнала, должна была сработать через три часа. Но генералов что-то задержало, и она сработала на земле. - Значит, генералам повезло. - Еще как! - А самолет? - Сгорел. Даже снимок был в газете. - И ты тогда пожалела, что американцы уцелели? - И сейчас жалею. И потому тебя ищут через "Интерпол"? - Мы очень досаждаем туркам. Милитаристам, разумеется. Если б американцы им не помогали, у нас, у курдов, уже давно было бы свое государство. - А знают в "Интерполе", что ты в Москве? - Это их надо спросить. Они меня ищут в Грузии. Ну и грузинская служба безопасности выкладывается, чтобы угодить туркам. Грузинский президент божился, что его сыскари землю будут рыть носом, но меня найдут, а выдадут, по всей вероятности, если найдут, разумеется, американцам. - А это возможно? - Все возможно. Если предадут. - Кто? - Ну, хотя бы Януарий Денисович. В Питере убили его друга. Он поклялся найти террориста. - Но ты тут при чем? - Я тут ни при чем. А если он меня сдаст в "Интерпол", мне присовокупят и это убийство. Тогда шансы его возрастут, и Запад может рекомендовать его в премьер-министры. А убийство друга Суркиса - это дело рук гвардейцев Тюлева. Их почерк. Они предпочитают автомат с оптикой. У него в зоне, ну, куда тебя отвозили, есть военно-спортивная база - там Александр Гордеевич готовит снайперов. - Зачем? - На всякий случай. - А откуда он с тобой знаком? Знакомил небось Ананий Денисович? - Только не он, - не стала темнить Антонина Леонидовна. - Довелось мне вынимать из петли его подельника - спеца по сейфам. Что он учудил, этот русский предприниматель Тюлев? Будучи в Греции, решил ограбить местный банк. Договорился с местными медвежатниками. Банк охранялся не очень - держался на сигнализации да на хитрости замков. Тюлев дал им своего человечка. А греки оказались котятами. В то время я работала в Афинах. Были крепкие связи с полицией. Отец тогда жил в России. Звонит мне: выручи русского. Петля ему грозит. Выручила... - А как? - Это длинная история. Да она тебе и ни к чему. Потом я узнала, что это был дружок вора в законе Тюлева-Банкира. А когда я приехала к отцу, Александр Гордеевич меня разыскал. Попытался было отблагодарить - привез норковую шубку. Но тут же оказалось, шубка была с чужого плеча. Подарочек не приняла: ворованный. Да и хотя бы не с чужого. Мы помогаем политикам и дуракам не за подарки. И в ограблении банка я не увидела политического смысла. Просто Тюлеву требовались деньги, но не для шика, а для стартового капитала...
Чем дальше было от Москвы с её ночным заревом, тем пустынней становилась трасса. За Каширой попадались редкие встречные машины, в большинстве своем "дальнобойные" с множеством, как на новогодней елке, разноцветных огней.
За Богородском дорога совсем опустела. - Поменяемся местами? Пожалуйста. - Антонина Леонидовна охотно уступила руль.
Теперь она смотрела на дорогу как пассажирка. - Не возражаешь? Закурю. - Я тебе никогда пока ещё не возражал. - Фидель Михайлович мило улыбнулся: душа была в приподнятом настроении. Предстояла долгожданная близкая встреча с отцом. Жаль, что радость встречи - это он предчувствовал - будет омрачена разговорами о судьбе вывезенного в Америку Олежки.
Антонина Леонидовна вынула прикуриватель, зажгла папиросу. Затянулась по-мужски, видимо, сказывались многолетние занятия мужскими видами спорта и не в последнюю очередь национальной силовой борьбой, которой занимаются многие курды. После каждой тренировки - так уж повелось - спортсмены дружно закуривали, даже девушки, как бы подчеркивая, что они не столько женщины, сколько воины, а воин после боя успокаивает свои нервы затяжкой ароматного турецкого табака.
Пустынная ночная дорога. Предельная скорость. Черная стена неподвижных деревьев. Первый раз остановили у поста ГАИ. Проверили документы. - Вы хозяйка транспорта? - Я, - с готовностью ответила Антонина Леонидовна.
Она спокойно курила, наблюдала за милиционером, по его движениям определила: такие розыском не занимаются. Гаишника сразу видно, что это гаишник, и не больше. - Что везете? - Смотрите.
Из машины вышел Фидель Михайлович - в данном случае он был за рулем.
Гаишник - капитан лет сорока. На его костистом, небрежно выскобленном лице сдеды недавней попойки. Закинув за спину короткоствольный автомат, он привычно облапал водителя - не прячет ли тот чего под полой пиджака или в кармане брюк? Не найдя ничего подозрительного, принялся копаться в багажнике. Наткнулся на бутылки с дорогим коньяком, поднял голову. Водитель уже открыл капот, смотрел уровень масла. Женщина в полудреме сидела на своем месте, курила, молча глядела на водителя.
Быстро, даже торопливо закончив смотреть багаж, гаишник отошел от машины, великодушно разрешил следовать дельше: - Счастливого пути.
Они уже отъехали километров семдесят, дорога все так же оставалсь пустынной. Над сумрачными полями всходила ущербленная луна. В пойме Дона зыбился предутренний туман. - Поменяемся? - Давай. А заодно и протри фары.
Фидель Михайлович открыл багажник. Там лежала ветошь. Невольно взглянул на бутылки. - Ты сколько загрузила конньяков? - Пять. - А тут четыре.
Переложили весь багажник - четыре. - Может, вернемся? - Ты что, Фидель? Коньяк сразу выпивают. Так что капитану - царство небесное. Больше воровать не придется. Хуже, если станет угощать сослуживцев. - Жаль парня. Ему бы жить да жить... - Ты прав, - согласилась Антонина Леонидовна, но чувство жалости не разделила: - Жадность фраера сгубила. Так говорят в Одессе. Примерно так говорят и в Афинах. Да и в Анкаре. А вот в Курдистане...У нас, коль взял чужое, поступают милосердней - лишают руки. Уворует второй раз - лишают головы. Вы, русские, слишком хорошо относитесь к ворам и бандитам. Потому у вас много рецидивистов. А из них выходят Тюлевы, а из Тюлевых - губернаторы, а из губернаторов может выйти и президент. - Это из Тюлева - губернатор, тем паче - президент?
Фидель Михайлович хохотнул. Не от неё первой он слышит, что такая возможность не исключается. - Не веришь? Разве не ты подсчитал, что его капиталы уже позволяют ему претендовать на эти должности? - Подсчитал...Но возможность ещё не действительность. Я доказываю и обосновываю факты. - А товарищ полковник, например, опираясь на факты, делает выводы. Многовариантные, конечно. - И каков же его вывод относительно Тюлева? - По его прогнозу, Тюлев - это президент двадцать первого века.
Если, разумеется, его не прикончат свои, такие же, как и он, ловкие и жестокие. - Существует такая вероятность? - Несомненно, - уверенно ответила Антонина Леонидовна. Она опять глазами поглощала дорогу: вьехали в полосу тумана.
Матово отсвечивал асфальт. Из молочного сумрака фары вырывали подступавшие к дороге кустарники. Сырой холодный сквозняк проветривал салон, отгонял сонливость. - Избавиться бы от бутылок... - осторожно напомнил Фидель Михайлович. - А обратно как? Вдруг уже не воришки, а грабители? Хотя... махнем другим маршрутом. Через Тулу.
Но махать через Тулу не пришлось. Рано утром Фидель Михайлович зарулил в знакомый двор некогда родной пятиэтажки. За купами высоких старых кленов, высаженных на проспекте, всходило солнце. День обещал быть знойным. Многолюдный индустриальный город только ещё просыпался.
Во дворе стояла мусорка - доходяжная лошадь, запряженная в телегу, ела из торбы овес. Заспанные хозяйки выносили ведра с отбросами, ссыпали в телегу. Под окнами дома ходил возница, позванивал медным колокольчиком.Ни в одном городе Европы, за исключением, пожалуй, Одессы, подобных мусорок Антонина Леонидовна не встречала.
На тихо зарулившую новенькую "восьмерку" жильцы обратили внимание. В крупном бородатом мужчине узнали сына бывшего директора школы. Женщины принялись перешептываться. На их заспанных лицах - то ли любопытство, то ли зависть: вот, дескать, у сына нищего учителя и такая тачка! Но, как заметила Антонина Леонидовна, здоровались с Фиделем Михайловичем доброжелательно.
Михаил Евстафиевич не ожидал гостей да ещё в такую рань. Он, небритый, непричесанный, был страшно растерян, видя сына с незнакомой женщиной. Вроде и поезда нет... - А у нас свой транспорт, батя, - сказала Антонина Леонидовна, назвав Михаила Евстафиевича близким с детства словом.
Тот, оправившись от растерянности, не без смущения спросил сына: Это... твоя супруга? - Да...Так что люби и жалуй. А зовут её - Тоня, Антонина Леонидовна.
Не сразу, не вдруг старый историк признал, что жена его сына похожа не женщин Востока, выходцев из Малой Азии. - У твоей супруги, сынок, есть что-то персианское. Не таких ли поэтизировал Есенин? - Ты почти угадал. Сын оценил наблюдательность отца. - Она из Курдистана. - Знаю. Мужественный народ.
Михаил Евстафиевич принялся было рассказывать о своей московской знакомой, чья семья ещё перед войной бежала из Курдистана и нашла убежище в России. - От турок житья им не было, - говорил отец известное. - А брат её воевал вместе с нами. Стал Героем Советского Союза. Жаль, что профессию избрал неподходящую.
Антонина Леонидовна сразу же заинтересовалась своим земляком да ещё Героем. - Неподходящую? И какую же? - Людям обувь чистит. У трех вокзалов. Ему предлагали разные должности. - А кем он был на фронте? - Разведчиком. Отец вздохнул. В его голове не укладывалось, разведчик и чистильщик обуви?
Разгадка лежала на поверхности. Зная обычаи своего народа, Антонина Леонидовна высказала предположение, которое и оказалось верным: - Значит, такая у них наследственная профессия.
Пока отец расспрашивал Тоню о Курдистане, Фидель Михайлович принес из машины пожитки. Хотел было захватить и бутылки с коньяком - мало ли кто заберется? - пьяниц везде хватает, но к бутылкам даже не прикоснулся: вдруг действительно на обратном пути их остановят грабители? Конечно, коньяк обязательно отберут: так уж на Руси принято - ограбить человека и не отнять спиртное, если оно у него имеется, - такого не бывает. Да и то: какой грабитель не лакает спиртное?
Сын был несколько удивлен, что отец не спрашивал о внуке? Где он, что с ним? Отец, оказывается, получил письмо от бывшей невестки, но при новой невестке показывать сыну письмо не стал. Бывшая невестка писала, что она, по всей вероятности, вернется домой: мужу-американцу она не нужна, ему нужна домохозяйка, а не лингвистка.
В России уже ни для кого не секрет, что в Америке стало модным жениться на русских. Вот и женился бывший сержант морской пехоты Роберт Маккин на москвичке Прасковье Рубан.
Теперь эта Прасковья писала бывшему свекру, что если Фидель её простит, она расторгнет брак с Робертом, заберет с собой сына, и тогда уже никакой выкуп за него не потребуется.
Письмо невестки, хоть и бывшей, обрадовало старика. Несколько дней он ходил сам себе на уме. Даже сосед-пенсионер, в прошлом знатный литейщик Колодочкин Антон Антонович, а теперь запойный пропойца, - пропивший в одночастье все три ордена "Трудовая Слава", и тот заметил, что уважаемый сосед если не свихнулся, то вот-вот свихнется.
Литейщик обратился к собутыльникам:
- Ребята, погибает учитель. Если не возьмем в свою компанию чекнется. - И первый в шапку бросил металлическую пятерку, как в свое время бросал рубль с портретом Ильича: карман не Мавзолей - долго не залежится.
За бутылкой послали самого молодого пенсионера. Принес мигом. Но учитель от выпивки отказался: сердце. - Эх, Михаил Евстафьевич! - с упреком говорил Колодочкин. - Я же ваш ученик. Теперь меня послушайте: если не будете пить - пропадете. Вы думаете, там, наверху, не хряпают? Есть у них один Бурбулис, язвенник. Ему нельзя, а он глушит. И рыгает в присутствии президента. Но президент его любит: как-никак - идеолог. Вместо Яковлева. Тот пьет втихаря. Не верите? Откуда я знаю? А вы почаще в наш пивбар наведывайтесь...
Но Михаил Евстафьевич и в пивбар не наведывался: откладывал из пенсии - менял на доллары.
Соседи недоумевали: никак надумал в Америку?
А бедный учитель терзал себя, не знал, как сообщить сыну, что из Америки получил письмо. Может, ради ребенка Фидель простит Полину? Опять будет семья, как нынче многие в России, - на принципах мирного сосуществования.
Не написал. Не успел. Сын сам неожиданно нагрянул. Да не один - с молодой женой, на новом "жигуленке". Привез продукты - хватит на целый месяц, а если расчетливо экономить, то и на три.
Пока Тоня возилась на кухне, Михаил Евстафьевич, заговорщески помаргивая белесыми ресницами, тихо заговорил: - Весточку получил. Оттуда.
Письмо от бывшей жены не удивило. Фидель Михайлович, зная конъюктуру американского рынка на русских женщин, рассчитал, что послание Паша пришлет, но этак годика через три. А процесс, оказывается, ускоряется. Надежда на дружбу с Америкой становилась все призрачней - оборачивалась разочарованием - Я боялся, что и ты укатишь, - говорил отец почему-то шепотом.
- Слыхал, сын лысого Никиты, со всем своим выводком туда подался. Просит американское гражданство. Как ты думаешь, дадут? - Сыну Хрущева обязательно. Вся элита туда перебирается. - А ты? - Я, отец, не элита. Но элите нужна моя голова. И не там, а здесь. - А народу? - Не говори, отец, высоким стилем. Народ, как и в старину, безмолствует. Опять. Не ты ли нам, ученикам, рассказывал, как после нашествия татаро-монгол целых три десятилетия Россия пребывала в шоке. Но шок прошел, и Россия исподволь собрала силы для Куликовской битвы. Что-то подобное происходит и сейчас. А что делаешь ты? - Обслуживаю элиту... Изучаю. Побеждает тот, кто знает противника изнутри... А переметываться, как сын Хрущева... Я же не сволочь. Даже если обо мне что-то услышишь пакостное, не верь. Время у нас такое, с открытым забралом не совайся. Наша государственная машина изуитски изощрена. То, что у тебя на уме, должно быть только у тебя. Помнишь, ты говорил, на смену нам, старым партийцам, идут комсомолята. Но они-то оказались без морали. - Я тебя понимаю, - глухо произнес отец, пряча в шкатулку письмо бывшей невестки.
Михаил Евстафиевич посмотрел в сторону кухни - там Антонина перемывала посуду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32