– У нее еще зубы вот так выпирают, – Кобари задрал верхнюю губу и изобразил выпирающие зубы.
Женщины засмеялись:
– Старшая сестра из детского отделения! Поднимитесь на лифте на четвертый этаж и спросите в ординаторской.
В нос ударил характерный больничный запах. Резкий запах крезола, смешанный с кислым запахом из блока питания. Несвежий запах, идущий от пациентов… Кобари был глух лишь к одному запаху – запаху страданий.
В ординаторской врач что-то писал, молодая медсестра прижимала к уху телефонную трубку. Неожиданно Кобари увидел ту, кого он искал, – в фартуке, держа в руке «утку», она прошла в уборную. Ошибки быть не могло. Это она – мадам N. В «утке» уныло плескалась бурая жижа.
Выйдя из уборной, женщина скрылась в палате. Кобари поспешил за ней.
Сквозь приоткрытую дверь косые лучи солнца заливали коридор. Слышались голоса, но женщины он не видел. На двери висела табличка с именем пациента: «Сигэру Утияма».
– Оловянный принц попросил ласточку, – послышался из-за занавески женский голос, – в этом городе есть бедная мать, она живет шитьем. Ее ребенок болен, у него жар, и ему хочется апельсина, но у нее нет на это денег. Поэтому возьми рубин, украшающий мой меч, и отнеси ей. Ласточка собиралась вместе со своими подругами улететь в теплые страны. Но не могла отказать принцу и, как он сказал, выклевала из меча рубин и отнесла матери. Благодаря деньгам, полученным за проданный рубин, ребенок вылечился.
– А что дальше? – послышался требовательный голос ребенка.
– На следующий день ласточка прилетела попрощаться, но принц попросил ее задержаться в городе еще на день. В городе живет один бедствующий юноша. Он хотел бы написать пьесу для театра, но из-за холода его руки закоченели, а денег, чтобы купить дров, у него нет. Отнеси этому несчастному юноше мой глаз. Этот глаз сделан из драгоценного камня – сапфира. Ласточка ответила, что не может совершить такое злодеяние, но принц продолжал настаивать. Делать нечего, ласточка выклевала глаз принца и отнесла в комнату студента. Ничего не подозревающий юноша смог благодаря этому купить дрова и написать пьесу.
Голос женщины постоянно прерывался голоском ребенка, который то спрашивал о чем-то, то просил поскорее рассказывать дальше. Кобари потерял всякий интерес.
– На следующий день принц попросил ласточку задержаться еще на один день. В городе есть прелестная девушка, продающая спички. Отнеси ей мой последний глаз, попросил он. Ласточка возразила, что тогда он перестанет видеть. Но принц продолжал просить: «Ласточка, милая ласточка, исполни мою волю!» Делать нечего, ласточка отнесла продавщице спичек второй глаз принца. Благодаря этому девушке больше не нужно было стоять на холодной улице.
– А что стало с ласточкой?
– Все ее подруги улетели в теплые страны, оставив ее одну. Она не могла бросить принца. Однажды ночью выпал сильный снег. Озябшая ласточка едва могла пошевельнуть крыльями. «Наверно, мне приходит конец», – подумала она. Из последних сил она взлетела на плечо принца и сказала: «Прощай, принц, прощай…»
После этого голос ненадолго прервался, после чего женщина стала учить ребенка молиться.
– Сигэру, повторяй за мной: Боже, сделай меня хорошим ребенком!
– Боже, сделай меня хорошим ребенком!
– Боже, будь ласков к детям, таким же, как я. И я буду ласков со всеми.
– Боже, будь ласков к детям, таким же, как я. И я буду ласков со всеми.
– Боже, дай мне этой ночью спокойно уснуть.
VII
Подыгрывая на сямисэне, жена разучивала старинную песню. Она была так увлечена, что не заметила вошедшего в комнату мужа. «Наконец-то и у нас, супругов, появилось немного свободного времени, чтобы иметь какое-то хобби!» – подумал Сугуро.
– Как называется песня?
– «Флейта», – с несвойственной ей небрежностью ответила жена и начала петь снова:
Что за диво – благоухают
Рукава простых поселян!
Или то расцветает слива?
Повеял над морем
Весенний ветер…
Слушая, он посмотрел в окно на сад и, глядя на деревья, у которых, несмотря на то, что наступил март, еще не распустились почки, грустно прошептал:
– Какая долгая в этом году зима…
Вообще-то он говорил про себя, но жена, сделавшая паузу, чтобы перенастроить струны, услышала.
– Это возраст, – сказала она. – Теперь для нас каждая зима кажется длинной и холодной.
– Да, ты права. Сегодня ты весь день дома?
– Вчера ходила на курсы волонтеров. Кстати, впервые поговорила с госпожой Нарусэ.
Струна сямисэна издала пронзительный звук. Пораженный Сугуро спросил:
– О чем же вы говорили?
Он так и не признался жене, что познакомился с ней в кафе и водил в ресторан.
– О работе волонтеров. Рассказала мне много полезного.
Успокоившись, он кивнул.
– Госпожа Нарусэ сказала, что ребенка, за которым она ухаживает в детском отделении, прооперировали и все прошло успешно. Она была счастлива. Навещает его каждый день.
Нарусэ, разумеется, знала о смерти Мотоко Итои, но интересно, как она ее восприняла? С тех пор она не подавала о себе вестей, видимо потому, что была занята уходом за ребенком. И все-таки ее молчание слишком затянулось. Сугуро с удивлением осознал, что все последнее время его подспудно преследовало страстное желание увидеться с ней.
Украдкой взглянув на жену, которая вновь заиграла на сямисэне, он, по писательской привычке, быстро проанализировал, что стоит за этим желанием. Причина – на поверхности. Никогда прежде он не встречал подобных женщин, не выводил в своих романах. Женщин, в которых уживаются такие противоречия. Женщин, соединяющих в себе откровенную жестокость и неисчерпаемую нежность. Промелькнула мысль – которую он, впрочем, тут же с негодованием отогнал как недостойную, – что рядом с этой женщиной его добропорядочная супруга может показаться невыносимо пресной.
– Кстати, по поводу Мицу…
Он заговорил о Мицу только для того, чтобы скрыть от жены, сидящей к нему спиной, обуревавшие его чувства. Но склонившаяся над сямисэном жена как будто не расслышала и продолжала возиться с плектром.
«Не буду встречаться!.. Не должен встречаться!..»
Опираясь локтями на письменный стол, Сугуро вновь и вновь повторял эти слова. Зная, что все это ерунда, он втайне ждал, когда Нарусэ даст о себе знать.
Пришла небольшая посылка. На оберточной коричневой бумаге имени отправителя не было. Открыл – книга. Тотчас понял, что это от Нарусэ. В книгу вложен листок почтовой бумаги.
«Извините за настырность, решила послать Вам мою любимую книгу. Ее сейчас нет в продаже, поэтому посылаю свой собственный экземпляр. Не согласились бы Вы прийти в ближайшую среду около шести в ресторан «Сигэёси» на Омотэ-сандо? Воспринимайте это как мою скромную попытку отблагодарить Вас за то роскошное угощение, которое Вы мне устроили во время нашей последней встречи. Если Вы по каким-то причинам не сможете прийти, пожалуйста, сообщите по прилагаемому адресу. Если я не получу никакого ответа, буду считать, что мое приглашение принято. В этом ресторане кормят довольно вкусно. Обязательно приходите».
Сугуро читал и перечитывал письмо, точно подросток, впервые получивший любовную записку. Все эти дни в его взбаламученной душе боролись уверенность в том, что необходимо избегать эту женщину, и любопытство к ее удивительной натуре. Но стоило ему распечатать посылку, как любопытство взяло верх.
Это была биография Жиля де Рэ, средневекового военачальника, известного детоубийцы. Перелистывая страницы, он заметил в некоторых местах пометки красным карандашом. Живо вообразил Нарусэ, сидящую задумчиво с открытой книгой, и чуть ли не услышал ее голос. Зачем она послала ему эту книгу, да еще испещренную своими пометками? Не потому ли, что она мучительно хотела сообщить ему что-то важное, о чем не могла сказать напрямую? На полях одного отчеркнутого абзаца было скорописью написано несколько строк Как если бы она обращалась к дочитавшему до этого места Сугуро, глядя на него своими большими глазами.
«Откуда эта яростная страсть? Почему ярость дает такое наслаждение? Когда я читала эту книгу, мне подумалось, что в самой добродетели заключена неодолимая, необъяснимая, страшная сила…»
Сугуро проглотил книгу за два дня. В ней сообщалось, что Жиль де Рэ был сподвижником Жанны д'Арк, но если знаменитая воительница воспламенялась религиозным экстазом, то он находил такое же упоение в жестокости. Чтобы достичь пределов восторга, человек должен стать либо святым, либо преступником. Другого пути нет. Жиль де Рэ понял это, когда увидел Жанну д'Арк.
«О ярости (rage) писал Эдгар По, об этом же размышлял Достоевский. Ярость с одинаковой силой может охватить как взрослого, так и ребенка. В романе Бойса «Загнанный зверь» есть сцена, в которой дети, поймав зайца, веселятся, выкалывая ему глаза. За этим занятием их застает священник Гиден, мягкий, добродушный человек Он приходит в гнев и гонится за ними. Набросившись на отставшую девочку, срывает с нее платье. Бьет ее, все более распаляясь, душит… В этот момент священником овладевают самые худшие мужские инстинкты. Он хочет ее изнасиловать…
«Мы находим яркое описание ярости в рассказе Эдгара По «Черный кот». Правда, здесь По называет это не яростью, а духом противоречия. Дух противоречия является одним из основных извечных побуждающих начал, существующих в душе любого человека. Герой «Черного кота» говорит примерно следующее: «Я убежден, что дух противоречия является одним из первейших позывов человеческого сердца – неотъемлемым, первозданным свойством или чувством, определяющим природу человека. Кто из нас не совершал дурной поступок только потому, что нельзя этого делать? И разве не испытываем мы, вопреки здравому смыслу, постоянное искушение нарушить закон только потому, что это запрещено? Вот и я не смог противостоять духу противоречия. Мною овладело желание творить зло ради зла».
Настольные часы мерно тикали, мягкий свет лампы падал из-за спины на раскрытую книгу. На стене перед глазами висели грамоты в рамочках. Среди них обращенное к нему приветствие матери Терезы, недавно приезжавшей в Японию из Индии: «Да благословит Вас Господь в Ваших трудах». Глядя на эти старательно, аккуратно выведенные строки, точно писала школьница, Сугуро почувствовал, как бесконечно далек он от того, чтобы мечтать о «благословении». Я писатель. А писатель обязан не бояться сходить на самое дно человеческой души. Даже если там, в глубине человека, копошится противное Богу. Перед глазами лежала книга, повествующая об истории одного человека. Человека по имени Жиль де Рэ…
Он строил церкви, оказывал почтение духовенству и в то же время заманивал в свой замок детей и убивал их. Первой жертвой стал мальчик из церковного хора. Барон играл с ним, ласкал, баловал, и вдруг ласки сменились кровожадной яростью…
«Перед воротами замка Жиля ходил мальчик-нищий, просивший милостыню. Его пригласили в замок, якобы для того, чтобы накормить… После этого его никто не видел. Также рассказывали о тринадцатилетнем подростке, которого барон привел в свой замок, пообещав сделать пажом. Однажды мальчик, вернувшись домой, сказал матери, что у него есть для нее радостная новость. Ему позволили убраться в спальне господина, и в награду он получил хлеб, который выпекали специально для барона, его-то он и принес домой. Мальчик вновь пошел в замок, и больше о нем не было никаких известий».
Эти истории, которые раньше не вызвали бы у него ничего, кроме гадливости, сейчас полностью захватили его внимание, и, вчитываясь в них, он как будто слышал обращенный к нему голос Нарусэ:
«Откуда эта яростная страсть? Почему ярость дает такое наслаждение? Когда я читала эту книгу, мне подумалось, что в самой добродетели заключена неодолимая, необъяснимая, страшная сила…»
В среду вечером, как было условлено, Сугуро вошел в стеклянные двери ресторана «Сигэёси». Потому ли, что было еще рано, маленький зал был пуст, только два солидных господина сидели у стойки, потягивая пиво. Услышав имя Нарусэ, хозяин отложил нож и провел Сугуро к стоящему в глубине столику.
Нарусэ опоздала на пять минут. Она была в бежевом пальто, с итальянским шарфом, обмотанным вокруг шеи. Сидя друг против друга, они пили принесенный официанткой чай и, изучая меню, обменивались незначащими фразами. Ни слова о книге, о смерти Мотоко Итои. Постепенно зал начал заполняться. Некоторые посетители слегка кивали Нарусэ, как хорошей знакомой, кое-кто, увидев с ней Сугуро, не скрывал удивления. Сделали заказ.
– Итак, – сказал Сугуро.
– Итак, – ответила Нарусэ со своей обычной улыбкой.
Это прозвучало сигналом к началу разговора, ради которого они встретились.
– Я получил письмо и книгу, – сказал Сугуро, наклоняя бутылочку с сакэ к ее чашке.
– Ну и… – Нарусэ закрыла глаза, словно пациент, ожидающий укол в руку.
– Вам, конечно, известно о смерти Мотоко Итои?
– Да.
– Полиция приходила к вам?
– Нет. С чего бы?
– Просто на всякий случай, вдруг они о чем-то вас спрашивали.
– Это же было самоубийство. Осталась посмертная записка.
– Да, я слышал в новостях.
Возле стойки раздался взрыв смеха, сопровождаемый криком официантки, передающей на кухню заказ: «Три бутылки!» Никто не обращал на них внимания.
– Может, что-нибудь выпьете? – спросила Нарусэ.
– Увы, мне нельзя. Врач строжайше запретил. Но вы, пожалуйста, не стесняйтесь. Меня это не смущает.
Официантка принесла на голубой тарелке тонко нарезанную сушеную икру.
– Это их коронное блюдо, – объяснила Нарусэ. – Мой муж очень ее любил.
– Ваш муж бывал здесь?
– Он захаживал сюда еще тогда, когда здесь был другой ресторан.
– Вы знали, – перебил ее Сугуро, точно желая застать врасплох, – что Мотоко собирается покончить с собой?
– Да, знала.
Грациозно протянула палочки и, подхватив с голубой тарелки икру, отправила ее в рот. Она была совершенно спокойна.
– И вы ее не остановили.
– Не остановила.
– Почему?
Вновь раздался взрыв хохота. Никто из присутствующих не догадывался, о чем сейчас они говорили, сидя в углу. Все увлеченно обсуждали соревнование по гольфу.
– Это и есть, по-вашему, ярость? – спросил Сугуро таким тоном, точно и он говорил о гольфе. – Это и есть кукла, танцующая по ночам, о которой вы, помнится, мне рассказывали?
– Да.
– Не могли бы объяснить поподробнее?
– Пожалуйста.
Нарусэ вновь протянула палочки. Движение палочек, снующих от тарелки ко рту, неторопливо смакующие губы… Сугуро вдруг стало не по себе.
– Она часто говорила, что хотела бы умереть именно так. И не мне одной. Всем своим друзьям. Правда, вначале я думала, что это шутка. У многих во время садомазохистских игр слетают с языка подобные фразы. Но она не раз уверяла меня, что действительно умрет в следующем году. Я отвечала – как хочешь. Когда в первый день нового года мы с ней встретились в гостинице, я спросила – ну что, ты и вправду умрешь в этом году?
Нарусэ говорила невозмутимо, словно делилась новостями об общей знакомой. Сугуро вспомнил, какой утомленной, осунувшейся он ее видел в больнице.
– Если хотите, расскажу о том дне. Мы встречали Новый год вдвоем в гостинице в Ёёги. Просмотрев, как положено, по телевизору концерт, в котором соревнуются певцы в белом и красном, переключили на какую-то идиотскую программу. Под шум телевизора она несколько раз повторила: «Убей, убей меня!» Я спросила: «Так что, умрешь этой зимой?», и она пообещала: «Умру!»
– Она была искренна?
– Да, наполовину. Но мне хотелось узнать… Помните, я написала в письме, вложенном в книгу, в душе человека есть недоступная разуму сила, которая наполняет его яростью, подталкивает к преступлению. Никакие нравственные нормы не могут одолеть ее, она затягивает нас в бездонные пучины. Но как обстоит со смертью? Возможно ли насладиться смертью, отдавшись этой силе? Я хотела узнать это… с помощью Мотоко.
– И потому не остановили.
– Да.
Официантка принесла горшочек, и оба замолчали, ожидая, когда она уйдет. Нарусэ положила в рот ломтик рыбы фугу. Ее губы приоткрылись, и узкий ломтик растаял, точно жирная гусеница, проглоченная лепестками цветка. Задвигались щеки, чувственное наслаждение, которое испытывала Нарусэ, медленно пережевывая изысканное блюдо, передалось Сугуро.
– Скучно пить одной, – она опустошила чашечку сакэ, – вы и в самом деле не будете пить? Вы и в жизни, оказывается, такой же трусливый, как в своих романах!
Видимо спьяну, Нарусэ отбросила свой всегда вежливый тон и откровенно провоцировала его.
– Но врач…
– Что такое врач? Какое вам до него дело?
Сугуро поневоле взял в руку чашечку.
– Хорошо, я выпью, но тогда расскажите мне – она не сообщила вам ничего перед смертью?
– Сообщила. – Нарусэ улыбнулась, как будто заранее предвидела этот вопрос. – Помните, я вам позвонила? За три дня до этого, вечером, я долго говорила с ней по телефону Мотоко спрашивала – если она возродится после смерти, сможем ли мы встретиться в следующей жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22