Ни один из человеческих недостатков не является абсолютным. Повторяю, в минусе заложен плюс. Даже в грехе заключен плюс. Грех несет в себе порыв к нравственному возрождению. Я постоянно напоминаю себе об этом, когда пишу.
Чувствуя пробегающий по спине озноб, он вновь быстро заморгал. Но на сей раз это не помогло – человек не исчез. На лице издевка. Циничная, блудливая ухмылка, да, именно такая, как на портрете, который он видел в галерее.
Бывшая до сих пор дружелюбной, атмосфера в зале мгновенно дала трещину. Плавное течение речи было нарушено, точно по ней пробежала судорога. Внезапно потеряв нить, Сугуро запаниковал. Он рассуждал о том, что даже грех для человека не является чем-то бессмысленным, грех ведет к спасению, и вдруг забыл, к чему он, собственно, это говорит, и, смешавшись, замолчал. Раз начавшись, паника уже не отпускала. В ушах звенел писклявый голос Тоно: «Желание вернуться в утробу, во тьму, в первозданный покой, в бесчувствие присуще каждому… Желание, тянущее вниз, желание падения…»
Алая спираль вращалась все быстрее и быстрее, увлекая Сугуро.
– Изображать человека, – говорил он механически, точно повторяя затверженный текст, – это главная цель всякого, кто считает себя писателем. И его первейшая обязанность, как я полагаю, – добираться до самых глубин человека. Это в равной степени справедливо как для писателей с левыми убеждениями, так и для тех, кто, подобно мне, подвизается на ниве христианства. О себе могу сказать, что я никогда не приукрашивал человеческую природу моих персонажей в угоду своим религиозным убеждениям. Я не отводил стыдливо глаза при виде ужасного и отвратительного в человеке, не стеснялся называть вещи своими именами…
Сидевший в конце зала незнакомец медленно поднялся со стула. Бросил взгляд на Сугуро и, пробираясь к проходу, еще раз обернулся. Во всех его жестах сквозило откровенное презрение к тому, что говорилось со сцены.
Остановившись у выхода, он вновь ухмыльнулся.
«Эй, ты там, писателишка, – как бы говорила эта ухмылка, – перестань врать!..»
Сугуро показалось, что до его слуха долетают насмешливые слова:
«И ты говоришь, что не отводишь глаза при виде ужасного и отвратительного в человеке? Ты – трусливо избегающий касаться мало-мальски скользких тем, чтобы не навредить образу, который сложился о тебе у читателей? Подобно тому, как ты построил свои отношения с женой…»
«Неправда! Я никогда не боялся проникнуть в темные и грязные уголки человеческой души!»
«Ну да, однажды ты написал о том, что грех может вести к спасению. Ничего оригинального. О том же самом не раз писали твои любимые писатели-христиане. Но ты закрывал глаза на другой мир и не делал попыток его описать…»
«Что еще за другой мир?»
«Мир зла. Зло и грех не одно и то же. Мир зла!»
По залу пробежал нетерпеливый ропот. Слушатели были недовольны затянувшимся молчанием Сугуро. Он чувствовал, как по лбу его градом стекает пот. И услышал приближающиеся из-за кулис торопливые шаги Куримото.
– Что случилось?
Лицо человека, стоявшего в конце зала, исчезло, точно стертое ластиком. Капли пота щипали глаза.
– Приносим извинения! – заговорил Куримото в микрофон. – Господин Сугуро внезапно почувствовал себя неважно, мы вынуждены прервать его выступление. Далее у нас в программе лекция профессора Тоно, поэтому просьба всем оставаться на своих местах.
Сугуро ушел за кулисы, слыша за спиной жидкие аплодисменты.
– Вызвать врача? – встревоженно спросил Куримото.
– Нет, не надо. Только передохну немного. – Болела голова, по спине стекал холодный пот. Тоно, стоявший за кулисами, схватил запястье Сугуро и пощупал пульс.
– Пульс нормальный, – пробормотал он. – Думаю, вы просто перенервничали. Поспите, и все пройдет.
Сугуро прилег на диван в гостевой, распустил галстук, расстегнул пуговицы рубашки, закрыл глаза, и тотчас перед ним появилось лицо в конце переполненного зала и направленный на него язвительный взгляд. «Ну да, однажды ты написал, что грех может вести к спасению…» Откуда взялись эти слова, о которых он в тот момент даже не думал? Каким образом он смог разглядеть ухмылку на лице человека, сидящего так далеко от сцены? Нет сомнения, это была галлюцинация, иллюзия. Или же там и впрямь сидел самозванец? Явился собственной персоной. И потрясение от встречи со своим зеркальным подобием спровоцировало слуховые галлюцинации.
Итак, это всего лишь обман слуха. Как еще объяснить столь странный, иррациональный казус, случившийся с почтенным шестидесятипятилетним писателем?
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во мгле долины.
Начальная строфа давно читанной «Божественной комедии». Единственное, что отличает его от героя этой поэмы – возраст: для него давно уже наступила осень жизни. И вот, он тоже утратил правый путь и блуждает в сумрачном лесу, роняющем сухие листья…
Его разбудил стук в дверь. Он сделал глубокий вдох, точно пловец, поднявшийся из водных глубин.
– Как ты?
Должно быть, уже прошло немало времени – в открывшейся двери показалось лицо Тоно, очевидно закончившего свое выступление.
– Все в порядке. Сейчас встану.
Поспешно приподнявшись, Сугуро начал надевать пиджак и почувствовал легкое головокружение, но ничего серьезного.
– Скорее всего, спазмы сосудов, – пискляво сказал Тоно, посмотрев на лицо Сугуро, – Переутомился?
– Похоже.
– Может, глотнешь для бодрости? – Он достал фляжку с виски, но Сугуро покачал головой:
– Мне пора домой.
– Сейчас подойдет Куримото, дождись его. Он пошел за машиной.
Поднявшись, Сугуро некоторое время сидел неподвижно.
– Извини, можно вопрос?… – вдруг заговорил он. – Мне так редко выпадает случай побеседовать с психологом.
– К твоим услугам… Что на этот раз?
– Бывает, что человек видит кого-то, похожего на него как две капли воды?
– Похожего как две капли воды… Это называется «доппельгангер», проще говоря – двойник Нельзя сказать, что это распространенное явление, но несколько подобных случаев описано в специальной литературе. Например, известен случай с человеком, у которого, вследствие воспаления среднего уха, начался невроз, появились слуховые галлюцинации, а затем он увидел перед глазами себя самого. По его словам, он видел, что перед ним лежит его собственный труп. Одет в туже одежду, что и он, даже запомнил такую подробность, что тот был в серых брюках.
– Видевшие двойника – невротики?
– Как правило. Результат хронического недосыпания, повышенной температуры, апатии, ослабления умственных способностей… Но почему тебя это интересует?
– Да так, хотел использовать в романе.
– Понятно. – Тоно ничего не заподозрил. – Кажется, у Достоевского уже есть на эту тему.
– А у людей здоровых не бывает встреч с двойником?
– Редко, но бывает. Описан случай со школьной учительницей, произошедший в префектуре Иватэ. Двойник появлялся, несмотря на то, что никаких симптомов невроза у женщины отмечено не было. Говорят, из-за этого ее трижды увольняли.
– Когда это было?
– В двадцатых годах. Странно то, что ее двойника видела не она сама, а ученицы, бывшие в классе. Во время урока рукоделия, который она вела, девочки увидели за окном стоящую на клумбе женщину, точную копию их учительницы.
– Это правда? – Сугуро почувствовал, как дрожат его колени. Вместе со страхом его сдавила невыразимая тоска. – Может быть, у нее была сестра-близнец, или тут замешано какое-то преступление?
– Кажется, ничего подобного. – Тоно наклонил голову. – В этом-то и странность. Специалисты выдвигали разные гипотезы, но ни одной убедительной.
Тоно с невозмутимым видом обхватил своей лапищей чашку с налитым в нее виски и поднес ко рту.
– Как тебе эта история? Годится для романа?
– Пожалуй, можно использовать.
– Кстати, двойники, как правило, являются в сумерках.
– И все-таки, как по-твоему, в конечном итоге это иллюзия, галлюцинация, симптом болезни?
Втайне Сугуро хотел, чтобы Тоно ответил утвердительно. Он с недоверием относился к подобного рода психологам, с легкостью и без грана сомнения объясняющим бурлящие бездны человеческого духа, но сейчас он был бы рад услышать от Тоно: «Да, это галлюцинация». Однако Тоно только развел руками:
– Хотелось бы думать, что так. Но как тогда прикажешь трактовать случай с учительницей? Как коллективную галлюцинацию?
Вернувшись в свою рабочую квартиру, он сел за письменный стол, положил голову на руки и вновь стал перебирать в уме то, что сказал Тоно. Из его слов можно было заключить только одно. Человек, которого Сугуро видел со сцены, вероятнее всего, галлюцинация. Или же – подлая проделка самозванца. Других объяснений быть не может. Если это галлюцинация, то во всем виновата депрессия, неизбежная спутница старения. Сугуро постарался убедить себя, что причина именно в этом, вспоминая, что и в прошлом после большой, напряженной работы он всегда чувствовал себя неважно. И однако, никогда раньше он не испытывал такой невыносимой тоски.
Зазвонил телефон. Вздрогнув, он некоторое время сидел неподвижно, прислушиваясь, но в конце концов не выдержал и прошел в гостиную.
– Извините, я вас разбудила?
Из трубки донесся вежливый женский голос, пробивающийся сквозь гомон толпы.
– Кто вы?
– Нарусэ. Я была на вашей лекции. Вам стало плохо, поэтому… – Она замялась, ища подходящих слов. – Извините, что вас потревожила.
– Ну что вы, это я должен просить прощения… – И, боясь ее упустить, спросил: – Где вы сейчас?
– На станции «Харадзюку». Ребенку, за которым я ухаживаю, назначили операцию на сердце… Сегодня – обследование. Я должна быть в больнице, чтобы ему не было так страшно… Малыш спокоен, только когда я рядом.
Вспомнив о ее письме, Сугуро испытал странное чувство. Эта женщина, волнующаяся сейчас о том, как у ребенка пройдет операция, в другие минуты была воплощением жестокости… Его сердце, сердце писателя, заколотилось. Он должен во что бы то ни стало проникнуть в эту тайну, в эту тьму.
– Вы не против, если я сейчас же подойду к вам в Харадзюку? Мне, кроме всего прочего, хотелось бы поговорить с вами о вашем письме…
– Обследование начнется через полчаса. Я обещала Сигэру – так зовут моего подопечного, – что обязательно приду.
Она торопилась. Для нее сейчас не существовало никого, кроме этого несчастного ребенка.
– Я видел фильмец. С твоим участием… – вдруг сказал Кобари, слыша, как в ванной служанка пустила сильную струю горячей воды.
Все то время, что он бражничал с Мотоко Итои в кабаках на задворках Синдзюку, его так и подмывало заговорить об этом, но он сдерживался. Основательно набравшись, он наобум толкнулся в двери какой-то низкопробной гостиницы, и Мотоко, как будто они обо всем заранее договорились, послушно последовала за ним. На столе с облупившимся лаком стоял белый термос, на блюде лежали вафли с начинкой из мармелада, завернутые в бумажки со строчкой из детского стишка: «Пусть будет нам вдвоем – ням-ням». За отодвинутой перегородкой в соседней комнате виднелся край красного футона.
– Фильм, из «Шато руж».
Он думал, что она смутится. Но Мотоко равнодушно бросила:
– Неужели? – и лениво ткнула сигарету в пепельницу. Кобари подумал, что эта девушка несколько туповата или попросту слабоумная.
– На той вечеринке, заснятой на видео, Сугуро тоже был?
– Был, не был – откуда ж я помню?…
– Ну а та женщина?
– Какая женщина?
– Сугуро говорил мне, – солгал Кобари. – Забыл, как ее зовут… Элегантная, большеглазая.
– А, мадам N.
– Да-да, кажется, мадам N. Почему – N?
– Так ее все зовут, – небрежно сказала Мотоко. – Она, конечно, была. Она ж моя партнерша.
– Вы этим вдвоем занимаетесь? Значит, вы лесбиянки.
Мотоко, держа обеими руками чашку, неторопливо пила жидкий чай.
– Так?
– Не знаю, – сказала она почти с грустью. – Лесбиянки, гомосексуалисты… Что за примитивный подход?
– Я видел на видео – ты получала наслаждение, когда тебе на волосы капали воск, когда душили… Она тоже участвует в таких «играх»?
– Охотно. Но вначале было не так Это я ее постепенно втянула. Она вошла во вкус, и теперь не она у меня, а я у нее учусь. Как начнет рассказывать – заслушаешься.
– О чем же она рассказывает?
Поставив чашку, Мотоко посмотрела на Кобари, близоруко прищурившись. В тусклом свете лампы ее заурядное лицо приобрело какую-то странную, волнующую прелесть.
– Слышал про графиню Батори?
– Кто это?
– Мадам N в таких вещах хорошо разбирается. Она читает на английском и французском. Графиня Батори жила в шестнадцатом веке; рано овдовев, она в своем замке и во дворце в Вене мучила до смерти девушек-крестьянок из своих владений. Число убитых ею превышает шестьсот человек.
– И какое это имеет к вам отношение?
– Мы с ней любим играть в графиню Батори. Точнее сказать, она берет на себя роль графини, связывает меня… – Мотоко еще сильнее сощурила глаза, точно вспоминая испытанное наслаждение. – Во всем этом нет никакого притворства. Она рассказывала, что когда ездила в туристическую поездку по Европе, искала в Вене остатки дворца графини. Оказалось, что на том месте теперь музыкальный магазин, звучит тихая мелодия Энди Уильямса, тусуется молодежь, ни о чем не подозревая. Она говорит, что в тот момент почувствовала ни с чем не сравнимую ярость.
– Что же ее так рассердило? – удивился Кобари. – Странный повод для ярости.
– Как ты не понимаешь? Триста лет назад на этом месте раздавались крики девушек, которых мучили и убивали, а сейчас играет тихая музыка, никто ни о чем не подозревает… Мадам N говорит, что это вопиющее лицемерие. Разве не лицемерие, не самообман – закрывать глаза на бездны, разверзающиеся в человеческом сердце?
– Что за чушь! – Кобари сунул в рот вафлю. – Она просто чокнутая.
– Понимал бы чего!
– Куда уж мне…
– Мадам N часто говорит: внутри человеческого сердца – магма. Что такое магма-то хоть знаешь?
– Не делай из меня дурака. Огонь внутри Земли.
– Правильно. Снаружи ее не видно, но в один прекрасный день магма вырывается… У всех людей с рождения в сердце клокочет магма. В каждом ребенке…
– К чему ты ведешь?
– Дети обожают отрывать ноги и крылья у стрекоз. А что творится в наших школах? Даже малыши выбирают того, кто послабей, и мучают всем классом. Потому что это… приятно! Потому что у детей в сердце тоже таится магма. – Мотоко отхлебнула из чашки. – В сексе те, в ком вскипает магма, становятся садистами или мазохистами… Однако дело не в этом разделении. Когда мы с мадам N вдвоем, это все равно что сошлись два водоворота – грохот, брызги во все стороны, нас обеих затягивает в бездонные глубины. Поистине, разверзается бездна. Как же мне тогда хочется умереть! Умереть, раствориться в экстазе!..
Кобари с легкой неприязнью взглянул на приоткрытые губы Мотоко. В ее лице появилось что-то от того выражения, которое поразило его на видео, когда воск стекал по ее волосам и, как червяк, извивался язык. Она безумная, эта женщина!
– В такие минуты никакие разумные доводы не помогут. Сколько ни сдерживай себя, все тщетно.
– Прекрати!
Кобари потряс Мотоко за плечо. Она была словно в бреду, двигала ртом, как рыба в аквариуме.
– Тебе этого не понять! Не понять! Две волны схлестываются, взметают брызги…
Кобари ударил ее ладонью по щеке. Это вышло самопроизвольно. Комнату огласил сухой шлепок, локоть дернулся, чашка покатилась, разливая чай по столу.
– Ударь! Ударь! – закричала Мотоко точно в лихорадке. – Ударь еще!
– Перестань! Перестань!
Кобари ударил вновь. Рука на миг словно онемела, по телу пробежало наслаждение, какого ему никогда прежде не доводилось испытывать. Он схватил Мотоко за плечи и начал трясти ее; она раскачивалась, как безответная кукла, пока не повалилась навзничь, выставив затянутые в колготы ляжки. Ноги у нее были короткие и толстые.
– Хорошо же, если тебе в кайф, когда тебя лупят, угощу по полной программе!
– Ну же, давай!
– Я вышибу из тебя эту дурь! – заорал Кобари. – Я тебе вправлю мозги!
VI
Самолет плавно развернулся в сторону блестевшего, как рассыпанные иголки, моря и начал снижаться. Жена посмотрела на него:
– Сколько уже лет мы не путешествовали вместе!..
– Да. В последний раз ты ездила со мной в Иерусалим. Когда я писал «Историю Христа».
Стюардесса прошла по проходу и проверила сиденья. Показались острова и рыболовецкие шхуны. Вскоре тело ощутило легкий толчок, справа и слева в иллюминаторах показались взлетные полосы, здания аэропорта.
Расстегнув ремень, Сугуро с видом знатока объяснил жене:
– Через Исахая проедем в Обаму А оттуда рукой подать до Кутиноцу и Кадзусы.
Взятое в аэропорту такси некоторое время ехало вдоль ослепительно сиявшего залива Омура. Затуманенные горы на противоположной стороне и городки, по улицам которых они проезжали, – все это он хорошо помнил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Чувствуя пробегающий по спине озноб, он вновь быстро заморгал. Но на сей раз это не помогло – человек не исчез. На лице издевка. Циничная, блудливая ухмылка, да, именно такая, как на портрете, который он видел в галерее.
Бывшая до сих пор дружелюбной, атмосфера в зале мгновенно дала трещину. Плавное течение речи было нарушено, точно по ней пробежала судорога. Внезапно потеряв нить, Сугуро запаниковал. Он рассуждал о том, что даже грех для человека не является чем-то бессмысленным, грех ведет к спасению, и вдруг забыл, к чему он, собственно, это говорит, и, смешавшись, замолчал. Раз начавшись, паника уже не отпускала. В ушах звенел писклявый голос Тоно: «Желание вернуться в утробу, во тьму, в первозданный покой, в бесчувствие присуще каждому… Желание, тянущее вниз, желание падения…»
Алая спираль вращалась все быстрее и быстрее, увлекая Сугуро.
– Изображать человека, – говорил он механически, точно повторяя затверженный текст, – это главная цель всякого, кто считает себя писателем. И его первейшая обязанность, как я полагаю, – добираться до самых глубин человека. Это в равной степени справедливо как для писателей с левыми убеждениями, так и для тех, кто, подобно мне, подвизается на ниве христианства. О себе могу сказать, что я никогда не приукрашивал человеческую природу моих персонажей в угоду своим религиозным убеждениям. Я не отводил стыдливо глаза при виде ужасного и отвратительного в человеке, не стеснялся называть вещи своими именами…
Сидевший в конце зала незнакомец медленно поднялся со стула. Бросил взгляд на Сугуро и, пробираясь к проходу, еще раз обернулся. Во всех его жестах сквозило откровенное презрение к тому, что говорилось со сцены.
Остановившись у выхода, он вновь ухмыльнулся.
«Эй, ты там, писателишка, – как бы говорила эта ухмылка, – перестань врать!..»
Сугуро показалось, что до его слуха долетают насмешливые слова:
«И ты говоришь, что не отводишь глаза при виде ужасного и отвратительного в человеке? Ты – трусливо избегающий касаться мало-мальски скользких тем, чтобы не навредить образу, который сложился о тебе у читателей? Подобно тому, как ты построил свои отношения с женой…»
«Неправда! Я никогда не боялся проникнуть в темные и грязные уголки человеческой души!»
«Ну да, однажды ты написал о том, что грех может вести к спасению. Ничего оригинального. О том же самом не раз писали твои любимые писатели-христиане. Но ты закрывал глаза на другой мир и не делал попыток его описать…»
«Что еще за другой мир?»
«Мир зла. Зло и грех не одно и то же. Мир зла!»
По залу пробежал нетерпеливый ропот. Слушатели были недовольны затянувшимся молчанием Сугуро. Он чувствовал, как по лбу его градом стекает пот. И услышал приближающиеся из-за кулис торопливые шаги Куримото.
– Что случилось?
Лицо человека, стоявшего в конце зала, исчезло, точно стертое ластиком. Капли пота щипали глаза.
– Приносим извинения! – заговорил Куримото в микрофон. – Господин Сугуро внезапно почувствовал себя неважно, мы вынуждены прервать его выступление. Далее у нас в программе лекция профессора Тоно, поэтому просьба всем оставаться на своих местах.
Сугуро ушел за кулисы, слыша за спиной жидкие аплодисменты.
– Вызвать врача? – встревоженно спросил Куримото.
– Нет, не надо. Только передохну немного. – Болела голова, по спине стекал холодный пот. Тоно, стоявший за кулисами, схватил запястье Сугуро и пощупал пульс.
– Пульс нормальный, – пробормотал он. – Думаю, вы просто перенервничали. Поспите, и все пройдет.
Сугуро прилег на диван в гостевой, распустил галстук, расстегнул пуговицы рубашки, закрыл глаза, и тотчас перед ним появилось лицо в конце переполненного зала и направленный на него язвительный взгляд. «Ну да, однажды ты написал, что грех может вести к спасению…» Откуда взялись эти слова, о которых он в тот момент даже не думал? Каким образом он смог разглядеть ухмылку на лице человека, сидящего так далеко от сцены? Нет сомнения, это была галлюцинация, иллюзия. Или же там и впрямь сидел самозванец? Явился собственной персоной. И потрясение от встречи со своим зеркальным подобием спровоцировало слуховые галлюцинации.
Итак, это всего лишь обман слуха. Как еще объяснить столь странный, иррациональный казус, случившийся с почтенным шестидесятипятилетним писателем?
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во мгле долины.
Начальная строфа давно читанной «Божественной комедии». Единственное, что отличает его от героя этой поэмы – возраст: для него давно уже наступила осень жизни. И вот, он тоже утратил правый путь и блуждает в сумрачном лесу, роняющем сухие листья…
Его разбудил стук в дверь. Он сделал глубокий вдох, точно пловец, поднявшийся из водных глубин.
– Как ты?
Должно быть, уже прошло немало времени – в открывшейся двери показалось лицо Тоно, очевидно закончившего свое выступление.
– Все в порядке. Сейчас встану.
Поспешно приподнявшись, Сугуро начал надевать пиджак и почувствовал легкое головокружение, но ничего серьезного.
– Скорее всего, спазмы сосудов, – пискляво сказал Тоно, посмотрев на лицо Сугуро, – Переутомился?
– Похоже.
– Может, глотнешь для бодрости? – Он достал фляжку с виски, но Сугуро покачал головой:
– Мне пора домой.
– Сейчас подойдет Куримото, дождись его. Он пошел за машиной.
Поднявшись, Сугуро некоторое время сидел неподвижно.
– Извини, можно вопрос?… – вдруг заговорил он. – Мне так редко выпадает случай побеседовать с психологом.
– К твоим услугам… Что на этот раз?
– Бывает, что человек видит кого-то, похожего на него как две капли воды?
– Похожего как две капли воды… Это называется «доппельгангер», проще говоря – двойник Нельзя сказать, что это распространенное явление, но несколько подобных случаев описано в специальной литературе. Например, известен случай с человеком, у которого, вследствие воспаления среднего уха, начался невроз, появились слуховые галлюцинации, а затем он увидел перед глазами себя самого. По его словам, он видел, что перед ним лежит его собственный труп. Одет в туже одежду, что и он, даже запомнил такую подробность, что тот был в серых брюках.
– Видевшие двойника – невротики?
– Как правило. Результат хронического недосыпания, повышенной температуры, апатии, ослабления умственных способностей… Но почему тебя это интересует?
– Да так, хотел использовать в романе.
– Понятно. – Тоно ничего не заподозрил. – Кажется, у Достоевского уже есть на эту тему.
– А у людей здоровых не бывает встреч с двойником?
– Редко, но бывает. Описан случай со школьной учительницей, произошедший в префектуре Иватэ. Двойник появлялся, несмотря на то, что никаких симптомов невроза у женщины отмечено не было. Говорят, из-за этого ее трижды увольняли.
– Когда это было?
– В двадцатых годах. Странно то, что ее двойника видела не она сама, а ученицы, бывшие в классе. Во время урока рукоделия, который она вела, девочки увидели за окном стоящую на клумбе женщину, точную копию их учительницы.
– Это правда? – Сугуро почувствовал, как дрожат его колени. Вместе со страхом его сдавила невыразимая тоска. – Может быть, у нее была сестра-близнец, или тут замешано какое-то преступление?
– Кажется, ничего подобного. – Тоно наклонил голову. – В этом-то и странность. Специалисты выдвигали разные гипотезы, но ни одной убедительной.
Тоно с невозмутимым видом обхватил своей лапищей чашку с налитым в нее виски и поднес ко рту.
– Как тебе эта история? Годится для романа?
– Пожалуй, можно использовать.
– Кстати, двойники, как правило, являются в сумерках.
– И все-таки, как по-твоему, в конечном итоге это иллюзия, галлюцинация, симптом болезни?
Втайне Сугуро хотел, чтобы Тоно ответил утвердительно. Он с недоверием относился к подобного рода психологам, с легкостью и без грана сомнения объясняющим бурлящие бездны человеческого духа, но сейчас он был бы рад услышать от Тоно: «Да, это галлюцинация». Однако Тоно только развел руками:
– Хотелось бы думать, что так. Но как тогда прикажешь трактовать случай с учительницей? Как коллективную галлюцинацию?
Вернувшись в свою рабочую квартиру, он сел за письменный стол, положил голову на руки и вновь стал перебирать в уме то, что сказал Тоно. Из его слов можно было заключить только одно. Человек, которого Сугуро видел со сцены, вероятнее всего, галлюцинация. Или же – подлая проделка самозванца. Других объяснений быть не может. Если это галлюцинация, то во всем виновата депрессия, неизбежная спутница старения. Сугуро постарался убедить себя, что причина именно в этом, вспоминая, что и в прошлом после большой, напряженной работы он всегда чувствовал себя неважно. И однако, никогда раньше он не испытывал такой невыносимой тоски.
Зазвонил телефон. Вздрогнув, он некоторое время сидел неподвижно, прислушиваясь, но в конце концов не выдержал и прошел в гостиную.
– Извините, я вас разбудила?
Из трубки донесся вежливый женский голос, пробивающийся сквозь гомон толпы.
– Кто вы?
– Нарусэ. Я была на вашей лекции. Вам стало плохо, поэтому… – Она замялась, ища подходящих слов. – Извините, что вас потревожила.
– Ну что вы, это я должен просить прощения… – И, боясь ее упустить, спросил: – Где вы сейчас?
– На станции «Харадзюку». Ребенку, за которым я ухаживаю, назначили операцию на сердце… Сегодня – обследование. Я должна быть в больнице, чтобы ему не было так страшно… Малыш спокоен, только когда я рядом.
Вспомнив о ее письме, Сугуро испытал странное чувство. Эта женщина, волнующаяся сейчас о том, как у ребенка пройдет операция, в другие минуты была воплощением жестокости… Его сердце, сердце писателя, заколотилось. Он должен во что бы то ни стало проникнуть в эту тайну, в эту тьму.
– Вы не против, если я сейчас же подойду к вам в Харадзюку? Мне, кроме всего прочего, хотелось бы поговорить с вами о вашем письме…
– Обследование начнется через полчаса. Я обещала Сигэру – так зовут моего подопечного, – что обязательно приду.
Она торопилась. Для нее сейчас не существовало никого, кроме этого несчастного ребенка.
– Я видел фильмец. С твоим участием… – вдруг сказал Кобари, слыша, как в ванной служанка пустила сильную струю горячей воды.
Все то время, что он бражничал с Мотоко Итои в кабаках на задворках Синдзюку, его так и подмывало заговорить об этом, но он сдерживался. Основательно набравшись, он наобум толкнулся в двери какой-то низкопробной гостиницы, и Мотоко, как будто они обо всем заранее договорились, послушно последовала за ним. На столе с облупившимся лаком стоял белый термос, на блюде лежали вафли с начинкой из мармелада, завернутые в бумажки со строчкой из детского стишка: «Пусть будет нам вдвоем – ням-ням». За отодвинутой перегородкой в соседней комнате виднелся край красного футона.
– Фильм, из «Шато руж».
Он думал, что она смутится. Но Мотоко равнодушно бросила:
– Неужели? – и лениво ткнула сигарету в пепельницу. Кобари подумал, что эта девушка несколько туповата или попросту слабоумная.
– На той вечеринке, заснятой на видео, Сугуро тоже был?
– Был, не был – откуда ж я помню?…
– Ну а та женщина?
– Какая женщина?
– Сугуро говорил мне, – солгал Кобари. – Забыл, как ее зовут… Элегантная, большеглазая.
– А, мадам N.
– Да-да, кажется, мадам N. Почему – N?
– Так ее все зовут, – небрежно сказала Мотоко. – Она, конечно, была. Она ж моя партнерша.
– Вы этим вдвоем занимаетесь? Значит, вы лесбиянки.
Мотоко, держа обеими руками чашку, неторопливо пила жидкий чай.
– Так?
– Не знаю, – сказала она почти с грустью. – Лесбиянки, гомосексуалисты… Что за примитивный подход?
– Я видел на видео – ты получала наслаждение, когда тебе на волосы капали воск, когда душили… Она тоже участвует в таких «играх»?
– Охотно. Но вначале было не так Это я ее постепенно втянула. Она вошла во вкус, и теперь не она у меня, а я у нее учусь. Как начнет рассказывать – заслушаешься.
– О чем же она рассказывает?
Поставив чашку, Мотоко посмотрела на Кобари, близоруко прищурившись. В тусклом свете лампы ее заурядное лицо приобрело какую-то странную, волнующую прелесть.
– Слышал про графиню Батори?
– Кто это?
– Мадам N в таких вещах хорошо разбирается. Она читает на английском и французском. Графиня Батори жила в шестнадцатом веке; рано овдовев, она в своем замке и во дворце в Вене мучила до смерти девушек-крестьянок из своих владений. Число убитых ею превышает шестьсот человек.
– И какое это имеет к вам отношение?
– Мы с ней любим играть в графиню Батори. Точнее сказать, она берет на себя роль графини, связывает меня… – Мотоко еще сильнее сощурила глаза, точно вспоминая испытанное наслаждение. – Во всем этом нет никакого притворства. Она рассказывала, что когда ездила в туристическую поездку по Европе, искала в Вене остатки дворца графини. Оказалось, что на том месте теперь музыкальный магазин, звучит тихая мелодия Энди Уильямса, тусуется молодежь, ни о чем не подозревая. Она говорит, что в тот момент почувствовала ни с чем не сравнимую ярость.
– Что же ее так рассердило? – удивился Кобари. – Странный повод для ярости.
– Как ты не понимаешь? Триста лет назад на этом месте раздавались крики девушек, которых мучили и убивали, а сейчас играет тихая музыка, никто ни о чем не подозревает… Мадам N говорит, что это вопиющее лицемерие. Разве не лицемерие, не самообман – закрывать глаза на бездны, разверзающиеся в человеческом сердце?
– Что за чушь! – Кобари сунул в рот вафлю. – Она просто чокнутая.
– Понимал бы чего!
– Куда уж мне…
– Мадам N часто говорит: внутри человеческого сердца – магма. Что такое магма-то хоть знаешь?
– Не делай из меня дурака. Огонь внутри Земли.
– Правильно. Снаружи ее не видно, но в один прекрасный день магма вырывается… У всех людей с рождения в сердце клокочет магма. В каждом ребенке…
– К чему ты ведешь?
– Дети обожают отрывать ноги и крылья у стрекоз. А что творится в наших школах? Даже малыши выбирают того, кто послабей, и мучают всем классом. Потому что это… приятно! Потому что у детей в сердце тоже таится магма. – Мотоко отхлебнула из чашки. – В сексе те, в ком вскипает магма, становятся садистами или мазохистами… Однако дело не в этом разделении. Когда мы с мадам N вдвоем, это все равно что сошлись два водоворота – грохот, брызги во все стороны, нас обеих затягивает в бездонные глубины. Поистине, разверзается бездна. Как же мне тогда хочется умереть! Умереть, раствориться в экстазе!..
Кобари с легкой неприязнью взглянул на приоткрытые губы Мотоко. В ее лице появилось что-то от того выражения, которое поразило его на видео, когда воск стекал по ее волосам и, как червяк, извивался язык. Она безумная, эта женщина!
– В такие минуты никакие разумные доводы не помогут. Сколько ни сдерживай себя, все тщетно.
– Прекрати!
Кобари потряс Мотоко за плечо. Она была словно в бреду, двигала ртом, как рыба в аквариуме.
– Тебе этого не понять! Не понять! Две волны схлестываются, взметают брызги…
Кобари ударил ее ладонью по щеке. Это вышло самопроизвольно. Комнату огласил сухой шлепок, локоть дернулся, чашка покатилась, разливая чай по столу.
– Ударь! Ударь! – закричала Мотоко точно в лихорадке. – Ударь еще!
– Перестань! Перестань!
Кобари ударил вновь. Рука на миг словно онемела, по телу пробежало наслаждение, какого ему никогда прежде не доводилось испытывать. Он схватил Мотоко за плечи и начал трясти ее; она раскачивалась, как безответная кукла, пока не повалилась навзничь, выставив затянутые в колготы ляжки. Ноги у нее были короткие и толстые.
– Хорошо же, если тебе в кайф, когда тебя лупят, угощу по полной программе!
– Ну же, давай!
– Я вышибу из тебя эту дурь! – заорал Кобари. – Я тебе вправлю мозги!
VI
Самолет плавно развернулся в сторону блестевшего, как рассыпанные иголки, моря и начал снижаться. Жена посмотрела на него:
– Сколько уже лет мы не путешествовали вместе!..
– Да. В последний раз ты ездила со мной в Иерусалим. Когда я писал «Историю Христа».
Стюардесса прошла по проходу и проверила сиденья. Показались острова и рыболовецкие шхуны. Вскоре тело ощутило легкий толчок, справа и слева в иллюминаторах показались взлетные полосы, здания аэропорта.
Расстегнув ремень, Сугуро с видом знатока объяснил жене:
– Через Исахая проедем в Обаму А оттуда рукой подать до Кутиноцу и Кадзусы.
Взятое в аэропорту такси некоторое время ехало вдоль ослепительно сиявшего залива Омура. Затуманенные горы на противоположной стороне и городки, по улицам которых они проезжали, – все это он хорошо помнил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22