— И ты не стал луг покупать? Хорошо сделал: что-то тут нечисто, — заключила женщина.Но мужика не радовала похвала жены: им снова овладели сомнения относительно намерений помещика.«А вдруг они в самом деле хотели дешево уступить мне луг?» — думал он. Бросив обед, он бродил из угла в угол по хате. Все сильнее терзало его беспокойство, что, может, зря упустил он такой случай, и он старался приободрить себя, бормоча:— Меня не проведешь!.. Уж я-то знаю толк в таких делах!..Наконец, волнение Слимака достигло предела. Он сел на лавку, потом вскочил, схватился за голову и через мгновение снова не знал, куда деваться от мучившей его тревоги. Вдруг он взглянул на Ендрека, и у него блеснула счастливая мысль.— Поди сюда, Ендрек, — сказал он, снимая с себя ремень.— Ай, тятенька, не бейте! — завопил мальчишка, хотя давно уже предчувствовал, что порки ему не миновать.— Все равно выдеру, — говорил Слимак, — за гордость твою, за то, что вчера насмехался над паничем, а сегодня язык распустил перед паном… Ложись на лавку!..— Ай! тятенька, не буду! — молил Ендрек.Стасек обнял отца за ноги и, плача, целовал ему колени, а Магда выскочила во двор за хозяйкой.— Живо ложись на лавку, пока добром тебе говорю!.. — орал Слимак. — Получишь, щенок, свое, не будешь водиться с этим прохвостом Ясеком… Сейчас ложись!..Вдруг Слимакова громко забарабанила в окно.— Поди скорей, Юзек! — кричала она. — Что-то приключилось с новой коровой. Так и катается по земле.Слимак оставил сына и бегом бросился в закут. Однако, едва войдя, увидел, что все коровы спокойно стоят и жуют.— Видать, уже отпустило, — сказала женщина, — а ведь как каталась, вроде как ты вчера.Слимак внимательно осмотрел корову, пощупал ей хребет и покачал головой. Он догадался, что жена нарочно подстроила этот фокус, чтобы отвлечь его от Ендрека. Тем временем мальчишка удрал из хаты, да и у отца прошел гнев, так что дело кончилось ничем, как обычно бывает в таких случаях. V Настал июль. Помещик с женой уехали за границу, в деревне давно о них забыли, и даже новая шерсть успела уже отрасти у остриженных овец.Солнце припекало так, что тучи с неба убежали куда-то в леса, а земля защищалась от зноя, чем могла: на дорогах — пылью, в лугах — отавой, а на полях — обильным урожаем.У крестьян началась страдная пора. В имении уже скосили клевер и сурепицу; возле хат хозяйки с девками-работницами окучивали свеклу и картофель, а старухи собирали проскурняк, что гонит пот, липовый цвет от горячки и богородицыну травку от колик. Ксендз с викарием целыми днями выслеживали и ловили пчелиные рои, а шинкарь Иосель перегонял уксус. В лесу слышалось ауканье: то перекликались, собирая ягоды, ребятишки.Между тем созрели хлеба, и на другой день после праздника пресвятой богородицы Слимак приступил к жатве. Работа была недолгая — всего дня два или три, — но мужик спешил: он боялся, как бы не вытекло переспевшее зерно, и не хотел пропустить жатву на помещичьих полях.Обычно работали втроем: Слимак, Овчаж и Ендрек. Они попеременно жали и вязали снопы. Хозяйка и Магда помогали им с утра и после обеда.В первый день, около полудня, когда они жали впятером и уже добрались до вершины холма, Магда заметила на опушке леса каких-то людей и сказала об этом хозяйке. Все стали глядеть в ту сторону, обмениваясь замечаниями.— Видать, мужики, — сказал Овчаж, — видишь, все белые.— А один-то с ними соломенный, — прибавила Слимакова, — мужики так не ходят.— И сапоги до колен, — вмешался Слимак.— Гляньте-ка! — крикнул Ендрек. — В руках у них вроде колышки, и веревку за собой волокут!— Землемеры, что ли? К чему бы это? — призадумался Слимак.— Опять, верно, землю будут делить!.. — ответила Слимакова. — Вот и хорошо, что луг не купили у помещика.Они снова принялись жать, но работа не спорилась: то и дело кто-нибудь украдкой поглядывал на опушку, где все отчетливей виднелись люди. Нет, не походили они на мужиков и одеты были не в рубахи, подпоясанные кушаком, а в белые или желтоватые куртки и шляпы с черными лентами. Шли они с запада на восток и, видимо, измеряли поле.Их появление до того заинтересовало Слимака, что он не только не шел впереди, как ему полагалось, а плелся где-то сзади, рядом с Магдой. Наконец он крикнул:— Ендрек, брось-ка серп да слетай к ним; чего они там в поле прохлаждаются? Пронюхай, что за люди и для чего они землю мерят: раздавать будут или другое что?Мальчишка помчался во всю прыть.— Да поосторожней там! — крикнула вдогонку мать. — А то как бы тебя не поколотили…Ендрек мигом (не успеешь три раза «Отче наш» прочесть) догнал землемеров, пошел рядом с ними, с минуту о чем-то поговорил, но и не думал возвращаться. Мало того, он взялся за колышки и мерную ленту.— Видали! — дивилась Слимакова. — Да он совсем к ним пристал. Глянь-ка, Юзек, как он управляется с веревкой!.. Те, верно, учились не одну зиму, а с ним никто не может сравняться. Наш паршивец только и видел букварь, что у еврея за стеклом, а так и скачет между ними, словно заяц. Ай да малый!.. Эх, жалость, не велела я ему сапоги обуть; еще подумают, что он сирота безродный, а не хозяйский сын.Она подбоченилась и с гордостью смотрела на Ендрека, который действительно ловко переносил колышки и тянул мерную ленту от одной точки до другой.Вскоре, однако, группа инженеров спустилась в низину и скрылась из виду.— Что только из этого выйдет, — в раздумье говорил Слимак, — к добру это или к худу?— Что ж худого, если земли прибавят? — сказала Слимакова. — А ты что думаешь, Мацек?Батрак, видимо не ожидавший вопроса, оторопел, но, утерев со лба пот и подумав, ответил:— Чего тут хорошего? Я помню, когда я служил у одного барина в Кжешове лет шесть тому назад, аккурат такие вот прошлись с колышками по полю, а к осени у старшины и окажись нехватка в кассе, так пришлось всей волостью за него денежки отдавать. Всякое новое дело неверное, — заключил он.Солнце уже клонилось к западу, когда прибежал Ендрек; запыхавшись, он крикнул матери, чтобы та скорей несла из погреба молоко, потому что следом за ним идут два пана, а паны важные, дали ему два злотых — за то, что он помогал им тянуть мерную ленту.— Сейчас отдай матери! — крикнул Слимак. — Они не за то, что ты веревку тянул, заплатили два злотых, а за молоко, которое у нас выпьют.Ендрек чуть не расплакался.— Чего я буду отдавать, раз деньги мои? — кричал он. — За то, что съедят, они еще заплатят, да и за все другое, что возьмут. Они спрашивали, есть ли у нас цыплята и масло…— Стало быть, они торговцы, раз выспрашивают про масло да про цыплят, — решил Слимак.— Никакие не торговцы, а важные господа, ездят с палаткой и с поваром: он им в поле еду стряпает.— Цыганы, что ли? — буркнул Слимак.Не дожидаясь конца разговора, хозяйка побежала в хату, а вскоре подошли оба пана. Они вспотели, обожглись на солнце и покрылись пылью, но вид у них был настолько внушительный, что Слимак и Овчаж сразу, как по команде, сняли шапки.Поздоровавшись с ними, старший из панов с длинной черной бородой, спросил:— Кто у вас хозяин?— Я, — сказал Слимак.— Давно ты тут живешь?— Сызмальства.— Ты видал, как разливается эта река?— Сколько раз!..— А не помнишь, до какой высоты поднимается вода?— Иной раз так разольется по лугам, что мужику впору утонуть.— Это ты наверное знаешь?— Все это знают, да и ямы эти в горе тоже водой размыло.— Придется делать мост не ниже десяти саженей, — сказал младший пан.— Очевидно, — ответил старший.Он еще раз поглядел на луг и спросил Слимака:— А молока мы у вас достанем?— Моя уже полезла в подпол, милости просим.Инженеры направились к хате, а следом за ними Слимак, Овчаж и даже Магда. Питье молока столь важными гостями было таким событием в доме Слимака, что ради этого стоило оторваться от работы.Не меньший сюрприз ждал их во дворе. Слимакова с Ендреком вынесли из хаты стулья со спинками и вишневый стол, накрыли его скатертью, разложили жестяные ложки, поставили тарелки, кусок масла, каравай ситного хлеба и непочатый сыр с тмином. На пороге хаты стояла наготове кринка простокваши, а в стороне, в нескольких шагах от стола, три куры с целым выводком цыплят, кудахча и толкаясь, клевали крупу.Гости в изумлении переглянулись.— Ну-ну, — шепнул старший, — такого приема нам не оказал бы и шляхтич.Они сели за стол, съели полкринки простокваши, похвалили масло и сыр; наконец старший спросил Слимакову, сколько с них следует.— Кушайте на здоровье, — ответила хозяйка.Они еще больше удивились.— Не можем же мы бесплатно вас объедать, — сказал старший.— Мы за угощение денег не берем. Да и малец мой у вас заработал, как за целый день жатвы.— Ну что? — обернувшись к старшему, шепнул младший. — Вот они, польские крестьяне!..Оба они казались очень довольными, а старший снова заговорил со Слимаком:— За такой прием мы вам тут поблизости выстроим станцию.Слимак поклонился.— Да мне невдомек, ваша милость, к чему это все и что вы у нас хотите делать?— Проведем вам железнодорожную линию.— Железную дорогу, — пояснил младший.Слимак покачал головой.— Кто же у нас поедет по такой?.. Самая здоровая лошадь, пожалуй, обдерет на ней копыта.— Но везти будут не лошади, а локомотив.Мужик почесал затылок.— О чем ты раздумываешь? — спросил его старший.— Ох, не к добру такая дорога, — сказал мужик, — теперь, видно, с телегой-то ничего не заработаешь.Гости засмеялись, а старший снова заговорил:— Не беспокойся, голубчик, эта дорога — счастье для вас и особенно для тебя, поскольку ты живешь ближе других к станции. Будешь возить товары и приезжих, сможешь продавать масло, яйца, кур, капусту — словом, все, что у тебя уродится. А мы хорошо платим… Вот не продашь ли нам на пробу этих цыплят? Сколько их здесь?— Двадцать два, — откликнулась Слимакова.— Почем вы хотите?— Сколько пану не жалко.— Отдадите по два злотых?Слимакова незаметно переглянулась с мужем. До сих пор им платили не больше злотого за цыпленка.— Берите, — сказала она.— А мошенник-еврей продает нам по полтиннику, — заметил младший.— Ну, а свежего масла у вас много? — спросил Слимакову старший.— Кварта-другая найдется.— Почем?— Сколько дадите.— По пять злотых за кварту отдашь?Хозяйка только поклонилась. Еврей платил ей по полтиннику.Затем гости заказали несколько сыров, сотни полторы раков, полсотни огурцов, несколько караваев ситного хлеба и велели все это доставить на опушку леса, где стояли две палатки. Младший все удивлялся дешевизне, а старший хвалился, что всегда удачно покупает. Перед уходом, отдавая хозяйке шестнадцать рублей бумажками и полтинник серебром, он спросил:— Что, не обидно вам будет?— Какая там обида! — ответила Слимакова. — Каждый день бы так продавать…— И будете продавать, как только построим дорогу.— Помоги вам господь и пресвятая богородица! — благословила их женщина.Овчаж молча кланялся до земли, а Слимак с шапкой в руке проводил их до самых оврагов.Вернувшись домой, он с лихорадочной поспешностью стал отдавать приказания:— Ягна, собирай-ка масло, а ты, Магда, нарви огурцов — полсотни и еще десяток, да выбирай какие получше; Мацек, возьми мешок и сбегай с Ендреком на реку за раками… Господи Иисусе Христе, сроду не приходилось враз столько наторговать… В воскресенье надо бы купить тебе фуляру да по такому случаю и Ендреку новую жилетку!— Ну, пришло теперь счастье и в наш дом, — говорила не менее его взволнованная жена. — А фуляр непременно надо купить, а то в деревне никто не поверит, что мы заработали этакую кучу денег.— Вот только не нравится мне, что по новой дороге телеги будут ездить без лошадей, — прибавил Слимак. — Ну, да чего там!.. Не моя печаль.К вечеру он отвез инженерам закупленную ими провизию и получил новые заказы от остальных панов, которые вместе с теми прокладывали путь и прозвали Слимака главным поставщиком. Он скупал в окрестных деревнях домашнюю птицу, молочные продукты, хлеб и овощи, а затем продавал инженерам по цене, которую они сами назначили, и зарабатывал грош на грош. Мужик не мог надивиться щедрости новых знакомых, а они — дешевизне продуктов.Через неделю отряд инженеров перебрался дальше, а Слимак, подсчитав с женой барыши, увидел, что рублей двадцать пять ему точно с неба свалилось, — и это не считая заработка от перевозок и возмещения за потерянные дни.«Уж не просчитались ли они?.. Или я им чего не отвез?» — думал мужик, и ему делалось совестно за свои барыши.— А что, Ягна, — спросил он как-то жену, — может, съездить мне к панам и отдать эти деньги?— Экий дурень! — крикнула баба. — Да так все торговцы зарабатывают. Ты же им одолжение делал, когда цыплят отдавал по два злотых, еврею они платили бы по полтиннику…— Сам-то я покупал у людей по злотому.— А еврей почем покупает?— У еврея земли нету, да и нехристь он.— Зато он и зарабатывает по два злотых с лишком на каждом куренке, а ты всего по злотому. Да и этот злотый не заработок вовсе, а просто подарили тебе паны за беспокойство.Эти слова «за беспокойство» сразу утешили мужика. Ясное дело, он беспокоился, а там уж господская воля: дарят, сколько им вздумается. Варшавские господа, видать, все так платят за беспокойство; вот и этот, помещиков шурин, за то, что Ендрек подал ему картуз, отвалил сорок грошей серебром.Когда хозяева занялись поставками для инженеров, вся жатва свалилась на Мацека Овчажа. То, что прежде делали втроем или впятером, теперь приходилось выполнять ему одному. Он поднимался на холмы еще до рассвета, спускался с них поздней ночью, жал, вязал снопы, складывал их в скирды, а сам все раздумывал: «Какая же она, эта железная дорога, по которой ездят без коней?»Но как ни старался батрак, работа затянулась дольше обычного, и Слимак нанял в помощь ему старуху Собесскую. Бабка пришла к шести часам с пузырьком лекарства для раны на ноге и до полудня жала за двоих, горланя осипшим голосом песни, от которых даже Мацеку становилось не по себе. Зато после обеда, когда бабка приняла свое лекарство, сильно отдававшее водкой, ее так разобрало, что серп вывалился у нее из рук.— Эй, хозяин, — орала она, — раз ты хозяин, так ты и выколачивай деньгу, а ты, батрак, знай себе жни. Ты, хозяин, жене фуляры накупай, а ты, батрак, ползай по полю на четвереньках да своим же носом подпирайся… Пан деньги загребает.Слуга пот отирает. Жни, Мацек!.. Жни, старуха Собесская!.. А я — руки в боки и пошел прохлаждаться с инженерами, баламутить всю деревню да денежки прятать в сундук!.. Вот увидите, он еще заделается у нас паном Слимачинским… Везет прохвосту; видно, черт уродил его от паршивой суки… Живым и усопшим… аминь…Едва пролепетав последние слова, Собесская повалилась в борозду и очнулась, когда уже садилось солнце. Однако заплатили ей за целый день жатвы, опасаясь острого языка болящей; Слимак хотел было вычесть у нее за то время, что она проспала, но старуха сказала, целуя ему руку:— Чего уж там спорить, пан хозяин?.. Продадите одним цыпленочком больше, и сами не останетесь в накладе, и меня не обидите…«Таким-то всегда легче живется, кто за словом в карман не лезет», — подумал Овчаж.А в воскресенье, когда семейство Слимака всем домом собиралось в костел, он уселся на завалинку, горестно вздыхая.— Ты что, Мацек, не пойдешь в костел? — спросил Слимак, заметив, что батрак пригорюнился.— Куда уж мне в костел! — вздохнул Овчаж. — Только вас срамить…— Чего ж тебе не хватает?— Хватать-то хватает, да вот обувка у меня такая, что чуть шаг шагнешь, нога вперед уходит, а сапог, будь ему неладно, на дороге остается.— Сам виноват, — сказал Слимак. — Чего молчишь, раз тебе следует жалованье? Сейчас тебе отдам шесть рублей.Через минуту он вынес из хаты деньги, и Овчаж поклонился ему в ноги.— Купи себе сапоги, — сказал Слимак, — да смотри в корчму не заходи: сердце у тебя мягкое, пожалуй, все и пропьешь.Наконец все отправились в костел: впереди Слимак с женой, затем Магда с мальчиками, а поодаль, позади всех — Овчаж. Он шел и мечтал, как выстроят дорогу из железа и как Слимак станет шляхтичем, а он, Овчаж, будет у него служить на своих харчах и женится…Тут он стал торопливо креститься, чтобы отогнать нечистого, который, видно, перебежал ему дорогу и, искушая его, нашептывал бог весть какие глупости. Ну, куда такому убогому, как он, думать о жене! Зоська и та за него не пойдет, хоть у нее двухлетний ребенок, да и в голове неладно.Это воскресенье осталось памятным для обоих Слимаков. Жена купила себе фуляру в ларьке, раздала нищим по четыре гроша милостыни, а в костеле расселась на скамье перед самым алтарем, и Гжибина с Лукасяковой сразу уступили ей место. С Слимаком то и дело кто-нибудь заговаривал. Арендатор пожурил его за то, что он чересчур дешево продает и сбивает цену евреям, органист напомнил, что не худо бы заказать панихиду по усопшим, сам стражник поздоровался с ним, и даже викарий вступил с ним в разговор, убеждая разводить пчел.— Теперь, сын мой, — говорил викарий, — когда у тебя имеются свободные деньги и время, ты мог бы наведаться ко мне в приходский дом и посмотреть, как выхаживают пчел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27