Мангольф мертвенно побледнел и откинулся в кресле: он увидел Терра. Чиновник хотел уже выставить неизвестного посетителя, но Терра сразу принял интимный и свободный тон.— Несчастный! — воскликнул он. — Ты все еще здесь? А я думал, ты уже впал в немилость.Выразительный взгляд личного секретаря — и чиновник исчез, правда несколько замешкавшись.— Возмутительная неосторожность! — Мангольф вскочил.Терра сел, безмятежно оглядел друга, а затем сказал:— Именно эти слова ты и должен был произнести.Мангольф ногой отшвырнул кресло.— Это издевательство! Ты уже в Мюнхене преследовал меня.— Я до сих пор считаю непростительным легкомыслием, что осмелился ввести тебя в дом к твоему теперешнему начальнику. — Терра говорил с достоинством. — Все бедствия, которые ты когда-нибудь причинишь государству, падут на мою голову.— Оставь свои нелепые шутки! У двери подслушивают. — Мангольф подошел вплотную к Терра и заслонил его. — Поговорим начистоту! Чего ты хочешь? Говорю тебе прямо: мое положение хоть и блестяще, но именно потому шатко. Оно не вынесет новых осложнений, ты же способен не только осложнить, а попросту погубить все.— Ты переоцениваешь меня. — Терра сделал скромно-протестующий жест.— Здесь ты ничего не добьешься. Ты столкнешь меня, но, падая, я увлеку тебя за собой. А вообще-то ты явился с какими-нибудь притязаниями? Насколько я тебя знаю, скорее для того, чтобы стать на моем пути.— А теперь ты переоцениваешь себя.Это вежливое сочувствие вывело друга из равновесия.— Еще раз спрашиваю тебя, чего ты хочешь? Может быть, предложить тебе часть моего жалованья, чтобы ты меня пощадил? Тебя это не обидит.— Даже и не тронет.И они смерили друг друга взглядом.— Мы старые друзья, — начал опять Терра. — Я знаю твои слабости, как и твою силу. Наша дружба несомненно будет длиться до последнего нашего часа. Ты был прав, когда это предсказывал. Тогда момент был для меня тоже неблагоприятный.У Мангольфа лицо выражало мрачную сосредоточенность. Он видел эти вечные возвраты прошлого и предрешенный путь до самого конца.— Я взял бы твои деньги, если бы они мне были нужны, — услышал он слова Терра. — Я заурядный студент, благомыслящий и трудолюбивый.— К сожалению, с самого начала твоего пребывания здесь ты перестал быть таким, — возразил Мангольф.Но тут Терра вскочил с места.— Ты, по-видимому, неправильно осведомлен о плодотворной деятельности, которой я начал жизнь в Берлине. Я снова обрел путь к простому бытию. Чувство собственного достоинства я полностью черпаю теперь в труде.Личный секретарь вздохнул свободнее. Последний вопрос:— Что привело тебя сюда?— Кроме нашей дружбы, — начал Терра в приподнятом тоне, — не что иное, как искреннее преклонение перед твоим сиятельным начальником, не говоря уж о его дочери, молодой графине, — закончил он многозначительно.Мангольф как подкошенный упал в кресло.— Ты, значит, дошел до такого безумия, чтобы влюбиться в… Это катастрофа! — Он схватился за волосы. — Но я отказываюсь сделать хоть шаг для того, чтобы ввести тебя в этот дом. — Он вскочил с места и забегал по комнате. — Простой закон самосохранения дает мне право отречься от тебя. Я отрекаюсь от тебя! — бросил он, меж тем как Терра, приоткрыв рот и водя языком по губам, пристально смотрел на него. Боковая дверь тихо отворилась. Кто-то спиной входил в комнату, а в соседней мелькнул граф Ланна, его прямой пробор, его ямочка. Взоры графа Ланна и Клаудиуса Терра даже встретились.Вошедший обернулся: Толлебен. Увидя Терра, он в первый миг отшатнулся и нахмурился, но потом сразу протянул руку и: «А, это вы?» — так сказать, по-приятельски, тоном соучастника. Терра задумался, пожать ли протянутую руку. Но в конце концов они ведь одинаково осведомлены друг о друге, — если только женщина с той стороны не нарушила равновесия и, несмотря на все клятвы, не предала его, рассказав про деньги, которые он брал… Терра содрогнулся.Мангольф уже ничему не удивлялся.— Вы знакомы, господа? — спросил он с усмешкой.— Как же, — ответил Толлебен. — Что, все веселимся?Терра не замедлил подделаться под его тон.— Но мы же оба были вдрызг пьяны, — и с развязным смехом сделал попытку хлопнуть по плечу влиятельного человека. Толлебен глазом не сморгнул.Дверь вторично открылась. Сам граф Ланна благосклонно проследовал в комнату, бросил какую-то бумагу на стол к своему секретарю, а затем, словно бумага была только предлогом, повернулся к Терра и начал:— Милейший Терра…Толлебен от испуга вытянулся во фронт. Мангольф сделал вид, будто работает.— Любезнейший господин Терра, вы хотите мне что-то сказать, — утвердительно произнес статс-секретарь, не задавая никаких вопросов. — Пройдемте ко мне. — И при этом сам прошел вперед. Он опустился в кресло у своего огромного стола, на котором каждая кипа дел была прижата томом Гете. — Я вам не предлагаю сесть, — сказал он, — так как хочу вас попросить продекламировать мне опять Ариосто. Вы, наверно, многое знаете на память. Продолжайте с того места, где мы остановились. — Сидя в расслабленной позе, он приготовился слушать. Веки его опустились, добродушно и маслено лоснился пробор. И когда Терра кончил: — Если бы вы знали, какое вы мне оказали благодеяние! Уже два часа подряд я принимаю доклады. — Он собственноручно подвинул для Терра удобное кресло. — А все-таки вы еще и сейчас декламируете недостаточно музыкально. Вся прелесть переживания заключается в le divin imprevu божественная непредвиденность (франц.)
, говоря словами моего любимого писателя. — Далее последовали вопросы о занятиях, а затем приглашение остаться к завтраку. — Мне нужно еще пропустить один или два доклада. Ступайте пока к дамам. — Он потер руки, с удовольствием констатируя у себя отсутствие предрассудков. Когда на его звонок явился лакей, статс-секретарь стоял в чопорной позе. — Проводите господина Терра к дамам.Терра прошел вслед за лакеем в сад, где постарался несколько отстать от своего провожатого; когда тот направился к стоявшей в глубине вилле, у него мелькнула мысль улизнуть. Его бросало то в жар, то в холод. К кому он шел! Девушка, которую он держал в объятиях на мюнхенской ярмарочной площади, исчезла вместе с погребенным навеки приключением одной бредовой ночи. Он привел бы ее в ужас, если бы напомнил ей об этом, а чужой светской девице ему нечего сказать… Так как он, остановившись, смотрел вверх, на романтическую виллу за ажурной завесой осенней оснеженной листвы, слуга решил, что ему следует информировать гостя:— Здесь квартира его сиятельства, господина статс-секретаря. Под министерством иностранных дел всегда подразумевается эта вилла. Здесь его величество изволили посещать князя Бисмарка.— Надеюсь, я не помешаю? — спросил Терра, который почти не слушал. В углу, подле самого дома, он заприметил калитку, за ней была улица. Избавление так близко! Но слуга пояснил:— Вы пришли, сударь, с Вильгельмштрассе. Через сад вы попадете на Кениггрецерштрассе. Потом, когда будете уходить, можно пройти через эту калитку.Потом! Уверенным шагом он переступил порог дома; он шел к ней, потому что она отреклась от него! Шел из чувства долга перед самим собой. Если бы только не было этих последних месяцев, этого периода испытаний, труда и нужды, так как деньги женщины с той стороны то и дело заставляли себя ждать, в зависимости от ее собственного благополучия, — периода жалких заработков, жизни в пивных и всегда за работой! Теперь его благодетельница опять при деньгах, Терра хорошо одет и потому решился на тот шаг, в котором видел долг по отношению к себе. Но как тягостен был этот старый долг!В доме первый лакей передал его второму. Надо было собраться с духом, сердце у него остановилось. В нижнем этаже, в комнате с панелью и кожаными обоями праздно сидела она под охраной какой-то старухи. Терра остановился у дверей и отвесил низкий поклон. Он ожидал испуга, обморока, бегства. Вместо этого короткая пауза, а затем восклицание, непринужденное, почти веселое:— А! старый знакомый. Графиня Альтгот, это господин Терра, я вам рассказывала.Дуэнья смутилась больше, чем ее питомица, она переменилась в лице и кивнула головой, на все соглашаясь. Терра обратился к ней:— Тогда, многоуважаемая графиня, вам, вероятно, известно, что я имею от его сиятельства лестное поручение помочь высокочтимой молодой графине усовершенствоваться в итальянском языке.Альтгот удивилась, она посмотрела в лорнет. В конце концов она не нашла что возразить.— Ну, начнем! — сказала молодая графиня уже по-итальянски.А он:— Вы первая здесь не поднимаете из-за меня шума. И вы же как-то вечером прошли мимо меня, даже не взглянув в мою сторону.— А что же, мне все время любоваться вами? Я прекрасно знала, что стоит мне не обратить на вас внимания, как вы обязательно явитесь сюда.— Неверно, — сказал Терра по-немецки вежливо-поучительным тоном.Альтгот, успокоившись, опустила лорнет, затем снова приложила к глазам, чтобы исподтишка разглядеть молодого человека.Он — по-итальянски:— Вы кокетка, но изрядная трусиха.Она повторила, как будто заучивая:— Я кокетка, но изрядная трусиха.— Старуха что-нибудь понимает? — спросил он.— Ни слова, — ответила она, — хотя и была певицей. Но она не старуха, и вы нравитесь ей. Скажите ей какую-нибудь любезность.Терра, не поднимаясь с кресла, склонился перед Альтгот.— Графиня, были времена, когда вы своим искусством дарили радость всему миру!— Маэстро считал меня лучшей Ортрудой, — ответила она глухим голосом, с оттенком грусти.Он поглядел на нее. У нее была тусклая белая кожа без морщин, каштановые волосы отливали бронзой. Изгиб носа и голос говорили о южногерманском происхождении.— Вот видите, теперь она и вам нравится, — сказала его ученица по-итальянски.Альтгот с горделивой улыбкой:— Наш Вагнер избавил меня от изучения итальянского языка.— Она старая приятельница отца, — неожиданно бегло заговорила по-итальянски графиня Ланна. — О, не то, что вы думаете. Давно уже вполне невинно. Но она имеет право бывать здесь, и каждый ее поступок преследует одну цель — сохранить это право. Да, на так называемую женщину свободных нравов, которая хочет стариться с достоинством, всякий отец может положиться.— А вам разве не доверяют? — спросил он невозмутимо. — Если бы они знали, как вы понимаете толк в опасных положениях!— Намек? — в свою очередь спросила она прежним звонким голосом. Нос был насмешливо наморщен, глаза сияли. По-немецки: — Некоторые люди сами создают такое положение, которое им не под силу. — И по-итальянски, почти с грустью: — На это мы оба мастера. Я не буду на вас в претензии, если сегодняшний ваш урок будет первым и последним.— Birichino, маленький плутишка, — сказал он сухо, а между тем испытующим взором старался определить, действительно ли ее белокурые волосы выкрашены, как она хвастала тогда на карусели. Нет, они слишком теплого ровного цвета, слишком живые; это дало ему сладостное удовлетворение, словно и чувства у нее должны быть неподдельные.К счастью, Альтгот не заметила нового оборота, который принял урок, ее отвлекло появление фрейлейн Кнак. Та сама заявила с порога большой гостиной:— Появляется Белла Кнак!— Это для вас, — поспешно объяснила Алиса Ланна гостю и устремилась навстречу приятельнице. Он удивленно посмотрел ей вслед. Она ступала по ковру гостиной, как по сцене, простирая руки, словно крылья; рукава, широкие и прозрачные, окутывали эти по-детски тонкие руки. Она показалась ему выше, чем тогда, и стройней, даже гармоничней; смелый изгиб шеи, упругость тонких бедер, длинные ноги, все ее движения, ее формы, вместе с нежной, пастельной окраской лица и волос, наряду с темной линией бровей, — все это только сейчас слилось в один образ, бросилось ему в глаза, настолько бурно его захватило, что он отступил в противоположный угол комнаты. Кровь прилила у него к голове, лишь сейчас увидел он по-настоящему то существо, которое открыло ему смысл жизни, за которым он последовал сюда, во имя которого боролся. Как мог он думать, что идет к светской барышне, графине и богачке, давшей ему отставку? Нет, он пришел к избраннице своего сердца, созданию возвышенному и доброму: все то время, пока он замышлял покарать ее, она питала одни благородные чувства.Внезапно он осознал, что сегодня она встретила его так доверчиво, словно они расстались лишь вчера.— У тебя тут поклонник, — произнесла фрейлейн Кнак довольно громко и прошла вперед, подпрыгивая на ходу.Терра бросился к ней навстречу и склонился над рукой барышни с выражением искреннего почтения.— Мы тут болтаем, — быстро проговорила графиня Алиса. — Господин Терра немного ухаживает за нашей Альтгот. — И по-итальянски: — Ей нельзя говорить, что вы явились сюда в качестве учителя. У нее дома учителя, конечно, не ставят ни во что. — При этом она слегка приподняла руку, как бы говоря ему: «Я ревную, поцелуй и мою!» — Полюбуйтесь на эту девицу! — не вытерпев, сказала она.Фрейлейн Кнак спрашивала в эту минуту:— Что, у вас сегодня очень парадно? Тогда я надену чулки. — Она вытащила длинные перчатки и одну из них уронила. Терра не только поднял ее, но хотел ее даже надеть на руку фрейлейн Кнак. — Юрист? — спросила она, в ответ на что он похвалил ее сильные руки, и она тотчас стала перечислять все виды спорта, которыми занимается, а также показала ему новый танец.— Господин Толлебен знает этот танец? — перебила ее Альтгот многозначительно.— Толлебен? Куда он годится без мундира! — изрекла фрейлейн Кнак и лихо ударила себя по бедру.— О, он безусловно офицер запаса, — заверила Алиса Ланна.— Ну, это уже начало конца, — объявила фрейлейн Кнак.— А люди искусства? — вставила Альтгот.— Шуты гороховые! — воскликнула фрейлейн Кнак звонко, точно стеклянным голосом.У нее была курчавая челка; она старалась произвести впечатление сорванца, задорного и бесшабашного. Как только она умолкала, ее маленький ротик немного западал. Второе впечатление: не только в ее голосе, но в ней самой было что-то стеклянное; казалось, если ее разогреть, она лопнет. «Кнак — и готово!» — подумал Терра, услышав смех здоровой и пышной девы.Появился лакей: его сиятельство сейчас изволит прийти. Молодая хозяйка приказала открыть дверь в третью комнату и попросила гостей к столу. Когда графиня Альтгот и фрейлейн Кнак прошли вперед, Терра на миг задержал свою даму, чтобы сказать ей: «Все по-прежнему!» Она услышала и пошла рядом с ним.
В столовой их ожидали уже четыре человека. Толлебен представил дамам иностранного дипломата, сорокалетнего мужчину с длинным лицом и черной бородкой. Отец фрейлейн Кнак, которого дочь вместо приветствия хлопнула по плечу, поклонился Альтгот подобострастнее, чем графине Ланна. Терра в свою очередь без церемонии направился навстречу молодому Ланна с протянутой рукой. Брат его дамы сердца — превосходный человек, у которого он должен попросить извинения!— Я виноват перед вами, — сказал он торжественно, с дрожью в голосе. — Всему виной моя злополучная склонность к мистификации! Но душою, клянусь вам, я был чист.Молодой Ланна едва коснулся руки гостя и поежился, словно от озноба, причем глаза его сохранили обычный тусклый блеск полудрагоценных камней.— Пустяки, — проронил он небрежно, больше по рассеянности, чем из высокомерия.Обескураженному Терра пришлось ограничиться созерцанием промышленника Кнака, его движений, всех проявлений его существа, наполнявшего собой комнату. Ибо Кнак попеременно завладевал всем, что здесь дышало, и повсюду оставлял атмосферу, насыщенную собой, так что в сущности он заполонил всех. Его квадратное, как бы обрубленное лицо с красными прыщами, остроконечная макушка и прямоугольные усы были бы под стать приказчику. Рыжеватая седеющая щетина беспорядочной порослью спускалась на жирный, вульгарный лоб. Длинные пальцы, длинные ноги, живот-полушарие скромных размеров, но такой выпуклый зад, что долгополый сюртук свисал фалдами у ляжек. Странное впечатление производили его манеры. Никто так явно и бесцеремонно не изменял выражения лица и жестов в зависимости от того, с кем говорил. Казалось, будто перед дамами он, согнув спину, раскладывает товары, а графиню Альтгот, обнадеженно улыбаясь, провожает до порога. С иностранным дипломатом у него, судя по всему, были серьезные мужские дела, и тому следовало радоваться, если они выгорят.Исключительно слащаво встретил он молодого Ланна, голосок у него сделался тонким, и он попытался заговорить об искусстве. К Терра он обратился, прищурив один глаз и подбоченившись:— Ну как, даете здесь уроки?И это он уже пронюхал! Но в то время как Терра созерцал этот монумент в образе человека, Кнак внезапно потерял свое величие. Он сжался, сгорбился, лицо его выразило плутоватое служебное рвение. Вошел статс-секретарь.Еще с порога граф Ланна окинул всех быстрым взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
, говоря словами моего любимого писателя. — Далее последовали вопросы о занятиях, а затем приглашение остаться к завтраку. — Мне нужно еще пропустить один или два доклада. Ступайте пока к дамам. — Он потер руки, с удовольствием констатируя у себя отсутствие предрассудков. Когда на его звонок явился лакей, статс-секретарь стоял в чопорной позе. — Проводите господина Терра к дамам.Терра прошел вслед за лакеем в сад, где постарался несколько отстать от своего провожатого; когда тот направился к стоявшей в глубине вилле, у него мелькнула мысль улизнуть. Его бросало то в жар, то в холод. К кому он шел! Девушка, которую он держал в объятиях на мюнхенской ярмарочной площади, исчезла вместе с погребенным навеки приключением одной бредовой ночи. Он привел бы ее в ужас, если бы напомнил ей об этом, а чужой светской девице ему нечего сказать… Так как он, остановившись, смотрел вверх, на романтическую виллу за ажурной завесой осенней оснеженной листвы, слуга решил, что ему следует информировать гостя:— Здесь квартира его сиятельства, господина статс-секретаря. Под министерством иностранных дел всегда подразумевается эта вилла. Здесь его величество изволили посещать князя Бисмарка.— Надеюсь, я не помешаю? — спросил Терра, который почти не слушал. В углу, подле самого дома, он заприметил калитку, за ней была улица. Избавление так близко! Но слуга пояснил:— Вы пришли, сударь, с Вильгельмштрассе. Через сад вы попадете на Кениггрецерштрассе. Потом, когда будете уходить, можно пройти через эту калитку.Потом! Уверенным шагом он переступил порог дома; он шел к ней, потому что она отреклась от него! Шел из чувства долга перед самим собой. Если бы только не было этих последних месяцев, этого периода испытаний, труда и нужды, так как деньги женщины с той стороны то и дело заставляли себя ждать, в зависимости от ее собственного благополучия, — периода жалких заработков, жизни в пивных и всегда за работой! Теперь его благодетельница опять при деньгах, Терра хорошо одет и потому решился на тот шаг, в котором видел долг по отношению к себе. Но как тягостен был этот старый долг!В доме первый лакей передал его второму. Надо было собраться с духом, сердце у него остановилось. В нижнем этаже, в комнате с панелью и кожаными обоями праздно сидела она под охраной какой-то старухи. Терра остановился у дверей и отвесил низкий поклон. Он ожидал испуга, обморока, бегства. Вместо этого короткая пауза, а затем восклицание, непринужденное, почти веселое:— А! старый знакомый. Графиня Альтгот, это господин Терра, я вам рассказывала.Дуэнья смутилась больше, чем ее питомица, она переменилась в лице и кивнула головой, на все соглашаясь. Терра обратился к ней:— Тогда, многоуважаемая графиня, вам, вероятно, известно, что я имею от его сиятельства лестное поручение помочь высокочтимой молодой графине усовершенствоваться в итальянском языке.Альтгот удивилась, она посмотрела в лорнет. В конце концов она не нашла что возразить.— Ну, начнем! — сказала молодая графиня уже по-итальянски.А он:— Вы первая здесь не поднимаете из-за меня шума. И вы же как-то вечером прошли мимо меня, даже не взглянув в мою сторону.— А что же, мне все время любоваться вами? Я прекрасно знала, что стоит мне не обратить на вас внимания, как вы обязательно явитесь сюда.— Неверно, — сказал Терра по-немецки вежливо-поучительным тоном.Альтгот, успокоившись, опустила лорнет, затем снова приложила к глазам, чтобы исподтишка разглядеть молодого человека.Он — по-итальянски:— Вы кокетка, но изрядная трусиха.Она повторила, как будто заучивая:— Я кокетка, но изрядная трусиха.— Старуха что-нибудь понимает? — спросил он.— Ни слова, — ответила она, — хотя и была певицей. Но она не старуха, и вы нравитесь ей. Скажите ей какую-нибудь любезность.Терра, не поднимаясь с кресла, склонился перед Альтгот.— Графиня, были времена, когда вы своим искусством дарили радость всему миру!— Маэстро считал меня лучшей Ортрудой, — ответила она глухим голосом, с оттенком грусти.Он поглядел на нее. У нее была тусклая белая кожа без морщин, каштановые волосы отливали бронзой. Изгиб носа и голос говорили о южногерманском происхождении.— Вот видите, теперь она и вам нравится, — сказала его ученица по-итальянски.Альтгот с горделивой улыбкой:— Наш Вагнер избавил меня от изучения итальянского языка.— Она старая приятельница отца, — неожиданно бегло заговорила по-итальянски графиня Ланна. — О, не то, что вы думаете. Давно уже вполне невинно. Но она имеет право бывать здесь, и каждый ее поступок преследует одну цель — сохранить это право. Да, на так называемую женщину свободных нравов, которая хочет стариться с достоинством, всякий отец может положиться.— А вам разве не доверяют? — спросил он невозмутимо. — Если бы они знали, как вы понимаете толк в опасных положениях!— Намек? — в свою очередь спросила она прежним звонким голосом. Нос был насмешливо наморщен, глаза сияли. По-немецки: — Некоторые люди сами создают такое положение, которое им не под силу. — И по-итальянски, почти с грустью: — На это мы оба мастера. Я не буду на вас в претензии, если сегодняшний ваш урок будет первым и последним.— Birichino, маленький плутишка, — сказал он сухо, а между тем испытующим взором старался определить, действительно ли ее белокурые волосы выкрашены, как она хвастала тогда на карусели. Нет, они слишком теплого ровного цвета, слишком живые; это дало ему сладостное удовлетворение, словно и чувства у нее должны быть неподдельные.К счастью, Альтгот не заметила нового оборота, который принял урок, ее отвлекло появление фрейлейн Кнак. Та сама заявила с порога большой гостиной:— Появляется Белла Кнак!— Это для вас, — поспешно объяснила Алиса Ланна гостю и устремилась навстречу приятельнице. Он удивленно посмотрел ей вслед. Она ступала по ковру гостиной, как по сцене, простирая руки, словно крылья; рукава, широкие и прозрачные, окутывали эти по-детски тонкие руки. Она показалась ему выше, чем тогда, и стройней, даже гармоничней; смелый изгиб шеи, упругость тонких бедер, длинные ноги, все ее движения, ее формы, вместе с нежной, пастельной окраской лица и волос, наряду с темной линией бровей, — все это только сейчас слилось в один образ, бросилось ему в глаза, настолько бурно его захватило, что он отступил в противоположный угол комнаты. Кровь прилила у него к голове, лишь сейчас увидел он по-настоящему то существо, которое открыло ему смысл жизни, за которым он последовал сюда, во имя которого боролся. Как мог он думать, что идет к светской барышне, графине и богачке, давшей ему отставку? Нет, он пришел к избраннице своего сердца, созданию возвышенному и доброму: все то время, пока он замышлял покарать ее, она питала одни благородные чувства.Внезапно он осознал, что сегодня она встретила его так доверчиво, словно они расстались лишь вчера.— У тебя тут поклонник, — произнесла фрейлейн Кнак довольно громко и прошла вперед, подпрыгивая на ходу.Терра бросился к ней навстречу и склонился над рукой барышни с выражением искреннего почтения.— Мы тут болтаем, — быстро проговорила графиня Алиса. — Господин Терра немного ухаживает за нашей Альтгот. — И по-итальянски: — Ей нельзя говорить, что вы явились сюда в качестве учителя. У нее дома учителя, конечно, не ставят ни во что. — При этом она слегка приподняла руку, как бы говоря ему: «Я ревную, поцелуй и мою!» — Полюбуйтесь на эту девицу! — не вытерпев, сказала она.Фрейлейн Кнак спрашивала в эту минуту:— Что, у вас сегодня очень парадно? Тогда я надену чулки. — Она вытащила длинные перчатки и одну из них уронила. Терра не только поднял ее, но хотел ее даже надеть на руку фрейлейн Кнак. — Юрист? — спросила она, в ответ на что он похвалил ее сильные руки, и она тотчас стала перечислять все виды спорта, которыми занимается, а также показала ему новый танец.— Господин Толлебен знает этот танец? — перебила ее Альтгот многозначительно.— Толлебен? Куда он годится без мундира! — изрекла фрейлейн Кнак и лихо ударила себя по бедру.— О, он безусловно офицер запаса, — заверила Алиса Ланна.— Ну, это уже начало конца, — объявила фрейлейн Кнак.— А люди искусства? — вставила Альтгот.— Шуты гороховые! — воскликнула фрейлейн Кнак звонко, точно стеклянным голосом.У нее была курчавая челка; она старалась произвести впечатление сорванца, задорного и бесшабашного. Как только она умолкала, ее маленький ротик немного западал. Второе впечатление: не только в ее голосе, но в ней самой было что-то стеклянное; казалось, если ее разогреть, она лопнет. «Кнак — и готово!» — подумал Терра, услышав смех здоровой и пышной девы.Появился лакей: его сиятельство сейчас изволит прийти. Молодая хозяйка приказала открыть дверь в третью комнату и попросила гостей к столу. Когда графиня Альтгот и фрейлейн Кнак прошли вперед, Терра на миг задержал свою даму, чтобы сказать ей: «Все по-прежнему!» Она услышала и пошла рядом с ним.
В столовой их ожидали уже четыре человека. Толлебен представил дамам иностранного дипломата, сорокалетнего мужчину с длинным лицом и черной бородкой. Отец фрейлейн Кнак, которого дочь вместо приветствия хлопнула по плечу, поклонился Альтгот подобострастнее, чем графине Ланна. Терра в свою очередь без церемонии направился навстречу молодому Ланна с протянутой рукой. Брат его дамы сердца — превосходный человек, у которого он должен попросить извинения!— Я виноват перед вами, — сказал он торжественно, с дрожью в голосе. — Всему виной моя злополучная склонность к мистификации! Но душою, клянусь вам, я был чист.Молодой Ланна едва коснулся руки гостя и поежился, словно от озноба, причем глаза его сохранили обычный тусклый блеск полудрагоценных камней.— Пустяки, — проронил он небрежно, больше по рассеянности, чем из высокомерия.Обескураженному Терра пришлось ограничиться созерцанием промышленника Кнака, его движений, всех проявлений его существа, наполнявшего собой комнату. Ибо Кнак попеременно завладевал всем, что здесь дышало, и повсюду оставлял атмосферу, насыщенную собой, так что в сущности он заполонил всех. Его квадратное, как бы обрубленное лицо с красными прыщами, остроконечная макушка и прямоугольные усы были бы под стать приказчику. Рыжеватая седеющая щетина беспорядочной порослью спускалась на жирный, вульгарный лоб. Длинные пальцы, длинные ноги, живот-полушарие скромных размеров, но такой выпуклый зад, что долгополый сюртук свисал фалдами у ляжек. Странное впечатление производили его манеры. Никто так явно и бесцеремонно не изменял выражения лица и жестов в зависимости от того, с кем говорил. Казалось, будто перед дамами он, согнув спину, раскладывает товары, а графиню Альтгот, обнадеженно улыбаясь, провожает до порога. С иностранным дипломатом у него, судя по всему, были серьезные мужские дела, и тому следовало радоваться, если они выгорят.Исключительно слащаво встретил он молодого Ланна, голосок у него сделался тонким, и он попытался заговорить об искусстве. К Терра он обратился, прищурив один глаз и подбоченившись:— Ну как, даете здесь уроки?И это он уже пронюхал! Но в то время как Терра созерцал этот монумент в образе человека, Кнак внезапно потерял свое величие. Он сжался, сгорбился, лицо его выразило плутоватое служебное рвение. Вошел статс-секретарь.Еще с порога граф Ланна окинул всех быстрым взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64