— Как видишь, моя милая Гелена, уже горит Чигирин, — задумчиво произнес Скшетуский. — Пани лучше было бы уехать вместе с войсками. Могу поручить одному из своих гусар проводить паненку до самого Кракова.
— А как же дом, хозяйство?.. — ужаснулась девушка.
— Разбойники Хмельницкого если не сожгут его сегодня ночью, так завтра сровняют все с землей. Я велю запрячь карету подстаросты.
Девушка бросилась к ротмистру, словно защищаясь от его страшных слов:
— Пан тоже поедет в Краков вместе со мной?
— Это невозможно, уважаемая пани Геленка! Ведь Ежи Скшетуский коронный гусар. Он обязан защищать честь отчизны от ужасного татарского нашествия. В пламени этих пожарищ, уважаемая пани, я вижу, как поднимается страшная фигура Хмельницкого!..
Трое поджигателей с факелами спешили наискосок улицы, направляясь к двору подстаросты. Скшетуский опрометью выбежал из дома, но застыл на крыльце, перепуганный. На поджигателей набросились женщины с ухватами, старики и дети. Одна из женщин взмахнула перед глазами поджигателей драгунской саблей, преграждая им дорогу во двор.
— Попробуйте только, мерзавцы! — закричала она высоким, властным голосом. — Попробуйте, озорники, постыдились бы людей! Или жизнь тебе осточертела?
Поджигатели остановились. Они издевательски подсмеивались над нею, стоя, как перед разгневанной хозяйкой дома. По Скшетуский заметил на их лицах страх и мольбу. «Они защищают усадьбу подстаросты», — мелькнула вдруг в голове мысль. Он сейчас даже забыл и о том, что обещал отправить Гелену в Краков. В это же время к крыльцу подскакал гусар с оседланным для него конем.
— Образумьтесь, прошу, паи ротмистр! Там бегут воины из разгромленного войска Стефана Потоцкого. Все погибло!.. — Он поскакал следом за остальными гусарами к мосту, на Черкасскую дорогу.
Ротмистр подкрался к коню, дернул за поводья и вскочил в седло. И уже не управлял конем, тот сам уносил ротмистра Скшетуского из Чигирина. В его глазах стояла казачка с обнаженной саблей. Вот-вот занесет над ним это острое оружие!
Он впивался шпорами в бока коня, подгоняя, чтобы опередить хотя бы свой отряд гусар и почувствовать себя не последним из тех, над чьей головой занесена грозная сабля Хмельницкого…
Гелена стояла на крыльце, точно окаменевшая. Глаза заволакивались горячими слезами, в ней все оцепенело — и надежды, и животворная любовь девушки, как не распустившаяся утром роза, со смятыми и растоптанными лепестками…
Поджигатели бросили на землю факелы. Бросили их не под ноги женщинам, защищавшим свой город, а на разбитую беглецами Чигиринскую дорогу.
28
За Чигирином дорога тянулась по прибрежному лесу. Ротмистру приходилось все подгонять и подгонять изморенных коней, чтобы присоединиться к войску коронного гетмана. До каких пор надо остерегаться, опасаясь, как бы тебя не заарканили татары?
А коронный гетман Потоцкий теперь топил в вине свои заботы и горе. И надо же, такое горе, пресвятая матерь божья, свалилось именно на гетманскую голову. Но не меньшей бедой являлся для него и Калиновский, который своими безрассудными, противоречивыми действиями выворачивал душу коронному гетману.
Только неожиданная весть о восстании казацких полков на Днепре отрезвила Калиновского. Он повернул свое войско на Корсунь. А чтобы в Чигирине и окрестных селах не подумали, что он испугался восстания казаков Хмельницкого, приказал жечь все казацкие селения.
— Жечь все, что принадлежит казакам! — беснуясь, приказывал Комаровскому в Чигирине.
По этим следам и скакал ротмистр Скшетуский, догоняя коронное войско. Его не оставляла мысль о Гелене. Девушка доверчиво отдалась ему в такие страшные минуты жизни. Казалось, что он до сих пор слышит ее ужасный крик, долетевший до его слуха, когда он поспешно выезжал со двора.
«А, что мне до этого!» — старался избавиться от навязчивых мыслей. Но образ девушки, опозоренной и брошенной им в такое тревожное время, не покидал его ни на минуту. Все-таки мучило угрызение совести. Он оглядывался, словно хотел убедиться, не гонится ли за ним то девичье горе.
Скшетуский прискакал в Корсунь, когда закончился совет гетмана с командирами его сборных войск.
— Наконец я вижу живого свидетеля! — воскликнул Потоцкий. — Неужели это правда, что меня постигло такое горе, пан Ежи?
— По приказу пана Шемберга я должен был оставить войско пана Стефана, ваша милость, — начал издалека Скшетуский, догадывавшийся, что другие вестники могли опередить его: разве знаешь, что они наговорили гетману со страху?
— Горе мое, печаль моя, по моей вине!.. — зарыдал коронный гетман, закрыв обеими руками лицо.
Скшетуский понял, что коронному гетману известно больше, чем он мог ему сообщить. Несчастный отец уже оплакивает покойника Стефана.
— Сколько татар бросил тот предатель на войско пана Шемберга? — тем временем выяснял у Скшетуского гетман Калиновский. — Верно ли, что пятнадцать тысяч жадных на ясырь татар поддерживают Хмельницкого?
— Орда, уважаемый пан польный гетман, есть орда! — мудро изворачивался Скшетуский. — Но кроме многочисленной орды татар у Хмельницкого теперь насчитывается свыше десяти тысяч вооруженных казаков. Они пришли к нему, вооруженные современными самопалами, добытыми под Дюнкерком. У пего опытные полковники — Вешняк, Золотаренко, Дорошенко. А Джеджалий, Клиша, Беда… Теперь, уважаемый пан, это не тот Хмельницкий, которого я голыми руками брал на Поднепровье за рюмкой варенухи. Да каждый из них…
— Отступать! — прервал Потоцкий, схватившись рукой за сердце. — Немедленно отходить на Белую Церковь! Да поменьше пожарищ, прошу польного гетмана, чтобы не указывать путь отступления наших сил. Пану ротмистру Скшетускому немедленно скакать в Варшаву с донесением моим и пана польного гетмана. И не мешкая, на подставных лошадях из моей охраны. Панове канцлеры должны немедленно призвать посполитое рушение, создать армию в несколько десятков тысяч человек. Единственное спасение — преградить путь орде и войскам Хмельницкого, чтобы не допустить опустошения и ограбления страны. Ах, какая неосмотрительность, какой беспримерный проигрыш!
— Пану коронному гетману следует хоть теперь почувствовать себя настоящим воином и мудрее командовать войсками… Отступление — это не единственный путь к спасению. У меня около пяти тысяч вооруженных воинов, более трех десятков пушек, есть порох, ядра… — отговаривал Калиновский Потоцкого.
— Хватит перечислять, словно приданое невесте, почтенный пан польный гетман! — резко прервал Потоцкий. — Около трех десятков пушек наберется сейчас и у этого предателя. Одной орды не менее пятнадцати тысяч. А это толпа, саранча, уважаемые панове! Мудрее пан Калиновский будет командовать войсками тогда, когда сам станет коронным гетманом! Лучше прекратил бы освещать пожарами наш путь отступления… Как коронный гетман, приказываю остаткам войск отступить, пока нас не настиг в этом казачьем гнезде — в Корсуне — Хмельницкий!.. — Он даже вздрогнул, произнося это имя.
— Беда, уважаемое панство! Полковник Мрозовицкий с полком корсунских казаков взбунтовался, оружием и саблями расчистил себе путь и ушел к Хмельницкому!..
— Ну как, пан Калиновский и дальше будет возражать?! — истерически выкрикнул Потоцкий, ударив кулаком об стол так, что зазвенели бокалы.
— Отдаю приказ на отступление, пан коронный гетман!.. — испуганно спохватился Калиновский. — Но Корсунь прикажу сжечь до основания за измену полка.
— Отступаем на Белую Церковь! Пушки пустить впереди коронного войска. Немецкие драгуны и гусары следуют вместе со мной в хвосте нашего войска!
Четкий приказ коронного гетмана немедленно передали полковникам, ротмистрам. Но командиры его армии были охвачены паникой. За стенами канцелярии, где происходил совет, приказы звучали как панические призывы к безоглядному бегству.
А в тот момент, когда подвыпивший коронный гетман садился в запряженную четверкой лошадей карету, в небо взвились клубы дыма и пламени от первой загоревшейся хаты. За первой запылали и другие, улицы сначала наполнились тревожными криками, а потом все слилось в один душераздирающий вопль охваченного пламенем, разграбленного города…
29
— Василина, не надо смерти бояться! Так и я сказал себе, когда-то давно, будучи юношей, когда отец не хотел брать меня в войско, уходя на Днестр. «Война — это смертоубийство», — пугал меня или пророчил себе. А я возражал ему, что на войне, мол, не все умирают. Чтобы не погибнуть самому, надо не только отбиваться, но и нападать, пускай враг гибнет от твоей сабли… С тех пор прошло много лет, и теперь мне некому доказывать, кто оказался прав: отец погиб в том бою… Давно, говорю, Василина, это было. Тогда молодость вдохновляла нас, она и подсказывала такой ответ родителям.
— А сейчас? Скажу правду, пан брат. Смерти я все-таки боюсь, хотя и казачка. Может, потому, что женщина?
— Все равно человек. Ведь человек и на свет родился для того, чтобы жить.
— Только для этого? — удивленно спросила Кривоносиха.
— Конечно. Известно, не каждый по-настоящему понимает жизнь. Жить, пани Василина, это не значит есть и спать. Как я понимаю, надо жить так, чтобы оставить после себя след на земле от твоей твердой поступи. Надо трудиться так, чтобы люди вспоминали тебя за добрые дела.
Уж несколько дней как наступило затишье — остывали жерла пушек, не вынимались сабли из ножен. А весеннее пение жаворонков в небе звало казаков к ралу.
Но война напоминала о себе. Чем ближе подъезжали казаки к Чигирину, тем больше валялось на дороге разбитых колес, телег и другого снаряжения. Эти обломки о многом говорили Хмельницкому. Глядя на поломанные телеги, на загнанных до смерти лошадей и тела драгун, Богдан ясно представлял картину отступления признавшего себя побежденным врага. Он даже улыбался, когда видел, что с убитых коней не успели снять седел: вот как удирают!..
Некоторое время ехали молча: Кривоносиха на возу, а Богдан верхом на своем сивом коне, подаренном ему крымским беем, отцом Мехметки. За возом, на котором ехала Кривоносиха, шли его воины. Полковники Богданового войска ехали по два, чтобы не было скучно, беседуя по дороге. Впереди ехали Назрулла, Иван Золотаренко и Федор Вешняк. На положении пленника ехал Иван Выговский, ища своего места в разросшемся войске Хмельницкого. Слева двигался полк Юхима Беды, вместе с которым ехал ротмистр Иван Самойлович. За возами с пушками и порохом ехали старшины, возглавлявшие пешее казачье войско.
Только конные подразделения, сопровождавшие старшин, не придерживались общего строя. Сотники же других подразделении внимательно следили за порядком.
Войско Богдана Хмельницкого двигалось тремя растянувшимися колоннами, между которыми ехали возы с провиантом, ранеными и пушками.
Отдельно ехала чигиринская конница Петра Дорошенко. Большой отряд татар неотступно следовал за возами с пленными, которых они считали своей добычей. Джеджалий с таким же отрядом конников, как и у Дорошенко, замыкал колонны. Только ему было дано право стрелять, предупреждая в случае опасности или при какой-нибудь другой неожиданности. Все войско двигалось бесшумно: ни песен, ни выстрелов.
Когда Богдан выехал на холм, свободный от перелесков, и увидел справа извилистую ленту Днепра, он приказал войскам остановиться и созвать всех полковников.
Слез с коня и отдал поводья Тодосю. Следом за ним соскочили на землю и полковники, разминая затекшие в седле ноги.
Каким чудесным показался им окружающий их спокойный и полный тишины мир! Тут сошлись единомышленники — широкие степные просторы и они, атаманы армии восставшего народа! Разве они вместе со своими отцами, братьями и сестрами не сумели бы навести такой же железный порядок на своей земле, чтобы мирно трудиться?
— Хочу посоветоваться с вами, друзья, — промолвил Богдан. — Душа изнывает, мысли путаются, но не оттого, что приходится воевать. Мне бы хотелось, чтобы наши люди распахивали заросшие пыреем целинные земли, да сеяли на ней арбузы и гречиху.
В ответ на слова атамана полковники одобрительно засмеялись. И каждый из них окинул взором степные просторы, которые словно измерил Богдан широким взмахом руки. Вдруг услышали пение жаворонка, и смех их оборвался, да и слов не находили, только глазами говорили друг с другом. Они верили друг другу, вместе переживали и радость и горе.
Войска Хмельницкого подходили к Чигирину.
— Если гетман не возражает, я первым проскочу в город, — сказал Федор Вешняк.
— Думаешь, что именно тебе надо?
— Я не уверен, что вам следует проверять наших дозорных. А если не я, так пусть полковник Юхим Беда со своими казаками пройдет первым…
— Я с уманцами пойду следом за Бедой. Остановлюсь в перелеске за Тясьмином, — предложил свои услуги и Назрулла.
— Это уже дело, полковники!.. Но у меня есть там не только военные дела. Слушаю я трели жаворонка, да и о своих птенцах, изгнанных из родного гнездышка, думаю. Разрешите ли вы, братья, мне, уже не как атаману, отлучиться на какое-то время по своим делам?
Теперь уже по-другому смеялись полковники и старшины. Какие чувства вызвал у них гетман своей просьбой! Именно перед остановкой войска полковник Золотаренко напомнил старшинам о том, что им следовало бы посоветовать Хмельницкому заехать к детям в монастырь. Поддержанный полковниками, гетман тоже засмеялся.
— Спасибо, братья, за дружескую поддержку. Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо. Ведь мы отцы… И несем ответственность не только за наших детей. Я поеду в монастырь вместе с матушкой Василиной. Мне там очень понадобятся женская душа и материнский глаз… А ты, Федор, поведешь войско. Вместе с полками Беды и Назруллы двигайтесь через Чигирин. На ночевку останавливаться только в лесу! Да следите не только за дорогой, но и за Днепром.
— А в сторону Черкасс тоже послать разведку? — спросил Вешняк.
— Да. Мы должны точно установить, отошли ли войска гетманов к Черкассам и где они собираются дать нам бой. Эти места мы хорошо знаем. Да не затягивайте ночевку, мы должны нагнать войско Потоцкого! Покуда они возле Днепра — от нас не уйдут, обещаю вам. Ну а коль им удастся вырваться…
— Не вырвутся. Передай и от меня привет пани Мелашке. Хорошая мать у Мартына, — промолвил Вешняк.
Богдан уже вставил ногу в стремя, но тут же вытащил ее, о чем-то подумал и сказал:
— Я нагоню вас под Черкассами, а Карпа Полторалиха пошлю на поиски Максима Кривоноса, чтобы установить с ним связь. Дорошенке вместе с несколькими сотнями чигиринских казаков и пленными остаться в Чигирине. Мы должны навести порядок в многострадальном городе, успокоить людей…
30
Полковник Криштоф Пшиемский, как дух зла, пять недель скакал по проторенным дорогам Речи Посполитой. Не найдя общего языка с сопровождавшими его гусарами, он от скуки занялся немудрой философией гонимого человека.
«Мораль пана шляхтича, уважаемый!.. — улыбнулся он, размышляя. И вспомнил поучительные наставления коронного гетмана. — Как могут придерживаться этой морали полковники вооруженных сил Речи Посполитой, если их посылают с такими дьявольскими поручениями…»
В действительности полковник Пшиемский не обращал внимания на моральную сторону своих поступков. Он по-своему понимал моральные качества полковника вооруженных сил Речи Посполитой и строго придерживался их. «Допустим, коронный гетман поручает тебе, скажем, дьявольское задание. Ну и что же, пускай он и отвечает перед богом за действия своего полковника, — убеждал он себя. — Тем паче, когда это дело большой государственной важности! О нем заговорят не только во всей стране, но и далеко за ее пределами. Шутка сказать — король Речи Посполитой! А за этим событием будет стоять инкогнито, ничего не представляющий собой человек без имени! Загадочная личность из огромной армии истории».
Полковник Пшиемский пристальным взглядом окинул сопровождавших его гусар — четырех молодцов из личной охраны коронного гетмана Потоцкого.
Эти заносчивые здоровяки порядком утомились, несколько недель блуждая по дорогам Польши и Литвы.
Полковник Пшиемский выехал из Бара на несколько дней раньше коронного гетмана. Ему пришлось покинуть обжитую Потоцким столицу коронных гетманов Польши в зимнюю стужу. Николай Потоцкий, возглавлявший вооруженные силы Речи Посполитой, тоже отправился не на прогулку, а на подавление восставшего украинского народа.
Утренние заморозки пощипывали за щеки. А когда наступила оттепель и развезло дороги, ноги лошадей увязали в топкой грязи. Но вскоре они и это преодолели.
Пшиемский действительно получил дьявольское поручение. Сколько находчивости и времени нужно только для того, чтобы попасть к королю! Он, Пшиемский, прекрасно знал, да и коронный гетман напоминал ему о том, что король не желает имени его слышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62