нет, мол, не знаю, где он сейчас. Был летом, дал жару нападавшим туркам, он мастак в таких делах. Это Кривонос, братья, Максим Кривонос!.. Ну да ладно. Я хорошо понимаю пана рыбака! Максима Кривоноса действительно надо оберегать от всевидящего карающего ока! Так я прошу передать каменецким воинам, что Богдан Хмельницкий приехал сюда с добрыми намерениями. Всем, может, не следует говорить об этом, а этим воинам надо дать знать…
— Не тот ли это Хмельницкий, что когда-то был конюшим у панов Потоцких? Помнят его у нас.
— Он же, он. Был и конюшим, был и писарем у них… Но был и остался верным побратимом нашего казачества! Будьте здравы, пойду в корчму, хоть кусок какой-нибудь тарани проглочу. Очевидно, мы с паном Хмельницким и заночуем там…
И ушел, не ожидая ответа. Рыбак действительно колебался, окликнуть его или пускай себе идет человек. «Был и писарем у них…» На Приднестровье тоже прошел слух, что шляхтичи прогнали его с писарской должности!
Посмотрел на свои рыбацкие снасти и махнул рукой, словно отогнал от себя всякие сомнения. И пошел следом за разговорчивым чигиринским казаком.
28
Так и не удалось Богдану Хмельницкому выполнить в Каменце поручение гетманов. А сделал бы он это, если бы даже и встретил здесь Максима Кривоноса? Разве он ехал сюда, чтобы выдать его гетманам? Хитрят паны гетманы, и он будет хитрить! Так ни с чем и выехал в Чигирин.
Большой отряд дворцовой охраны Потоцкого сопровождал Хмельницкого далеко за пределы этого прекрасного, раскинувшегося на острове города. Было ли это проявлением шляхетского гостеприимства или уважения к бывшему конюшему, Богдан не знал. Старый придворный слуга, доброжелательно относившийся к нему, давно уже помер. Даже пани Елижбета, ставшая женой Потоцкого, которая искушала молодого конюшего танцами, ни разу за эти дни не наведалась, не встретилась с ним в Каменце. А напуганные угрозой нападения турок жители засветло запирали ворота, и вооруженная стража зорко охраняла многочисленные мосты.
На опушке леса, уже за городом, Хмельницкий любезно распрощался с сопровождавшими его дворовыми Потоцкого.
— Просим пана полковника успокоить панов гетманов. Не такие уж и мы безоружные! А тот банитованный пан Кривонос никакого зла панству не причинил. И, кажется, ушел за Днестр, в Молдавию, — говорили Богдану Хмельницкому сопровождавшие.
А лес-батюшка, как поется в казацких песнях, будто только этого и ждал, чтобы укрыть казаков, которые не столько насмехались над посулами наивных графов, сколько собирали в нем свои силы для борьбы за справедливость.
Уже на первом повороте с Кучманского шляха навстречу путникам из чащи леса вышли несколько пеших, но хорошо вооруженных казаков из заслона Юрка Вовгура. Они хлопали плетеными татарскими нагайками по голенищам сапог, нарушая тишину леса.
— Здравствуй, пан Богдан! — еще издали радостно приветствовали его казаки. Богдан улыбнулся. Он совсем не ожидал, что может именно здесь встретить казаков!
В глубине леса укрывалось еще несколько всадников, державших на поводу коней казаков, вышедших навстречу Богдану. Когда же Хмельницкий соскочил с коня и поспешил к казакам, из лесу выехали еще около десятка всадников. Впереди на породистом скакуне ехал Юрко Вовгур. На нем отлично сшитый жупан, очевидно работы каменецких или знаменитых уманских портных. За украшенным серебром поясом торчали два венских пистоля, а на боку висела бросающаяся в глаза дамасская сабля.
Карпо первым заметил храброго воина, который спас его от смерти, и стремглав бросился ему навстречу.
— Юрко-о, Юрасик, брат мой! — услышал Богдан радостный возглас Карпа. А сам он здоровался со спешившимися казаками Вовгура. Очевидно, именно они вместе с Максимом Кривоносом воевали на полях сражений за Дунаем и Рейном, прославляя запорожских казаков!
— Только сегодня мы узнали о том, что пан Богдан хочет встретиться с Максимом… — приветливо сказал Вовгур.
— Давай-ка, брат, без «пана», пропади он пропадом в аду… — взволнованный встречей, сказал Богдан. — Осточертели они мне за эти годы беспокойной моей полковничьей жизни и писарства.
— Вижу, не искусили пана казака! Наша закваска у сына пани Матрены! Верно, Богдан, осточертели! Но мы должны помнить, что хотя ты и наш человек, а состоишь у Короны на службе, которую надо использовать для нашего дела! Не имеем мы права казацким панибратством предавать тебя. И так уже тебя, полковника, поставили на сотню. А могут…
— Не жалей хоть ты, Юрко, о моей королевской службе. Она у меня в печенках сидит! Потом поговорим о ней. Рад, что встретились. Надо бы где-нибудь остановиться, поговорить.
— Может быть, заедем в корчму… в пашем селе?
— А далеко? — поспешил спросить Богдан.
— Ясно, что не близко. Но все же ближе, чем до неусыпного ока панов коронных гетманов! Лес и село наши, к обеду доедем на свежих конях, — заверил Вовгур.
Казаки единодушно поддержали своего вожака. Богдан видел в этом товариществе сплоченность казаков, еще в юности покорявшую его.
Молча ехали казаки по лесным тропинкам и диким буеракам. Порой кто-нибудь затягивал удалую песню. Богдан тоже не скучал. Далекое, заброшенное в глухом междуречье и лесах большое село ждало гостей. Многочисленный отряд казаков по дороге постепенно таял. По чьему-то приказу по одному, по два казака исчезали в лесной чаще. В село въехало всего около десятка всадников вместе с казаками Богдана. Хаты местных жителей были отгорожены от дороги высокими плетнями. Во дворах стояли припорошенные снегом стога то ли хлеба, то ли сена для скотины. Кое-где за плетнем мелькали фигуры людей, было слышно мычанье коров или лай собак. Они не обращали внимания на вооруженных всадников, которые молча проехали по извилистой улице мимо деревянной церкви и остановились возле корчмы. Казаки соскочили с седел и повели коней во двор корчмы, в просторный камышовый сарай.
Богдан все время внимательно следил за Карпом и довольно улыбался. Он видел в нем своего помощника в осуществлении такой сложной, смутно вырисовывавшейся в его сознании большой политики. Но его внимание привлекло и другое. Когда ехали по селу, за высокими тынами почти не было видно людей. «Отгородились, — думал он, — и от своих, не только от турецких захватчиков». А сейчас со всех сторон к корчме шли люди. Появлялись из-за церковной ограды, выходили из закоулков. Сначала шли мужчины, парубки и подростки. А вскоре начали показываться и женщины, толпами направляясь к площади возле корчмы.
29
Только теперь понял Богдан, что его встреча с вовгуровцами в лесу не была случайной. Люди заранее узнали о приезде в Каменец гетманского поверенного и ждали его. Знали все — по какому шляху он будет ехать, как будет одет. Богдан заметил, что Карпо время от времени исчезал из корчмы. Неужели Карпо позаботился и об этом? Невольно посмотрел на Карпа. В это время тот как раз возвратился со двора.
— Это ты предупредил сельчан?
Карпо посмотрел на Хмельницкого, словно не понимая его вопроса.
— Предупредили, говорю, своевременно. Вот как быстро собрались люди! — И, довольно улыбаясь, пошел навстречу побратиму.
Юрко Вовгур в это время давал какие-то поручения казакам, разговаривал с крестьянами, то расспрашивая их о чем-то, то в чем-то убеждая. Мужчины и парни обступили его тесным кольцом, шутили, хохотали и в то же время получали какие-то приказы.
— Так что же, сначала пообедаем в корчме, а потом уже… — спросил Юрко у Богдана Хмельницкого.
— А что же еще, Юрко? Ведь для этого, кажется, и в село ехали, — спокойно ответил Богдан. Хотя он прекрасно понимал, что здесь происходит. У него не было никакого сомнения в том, что людей созвали сюда не только для встречи с казаками Вовгура, а главным образом для того, чтобы поговорить с ним…
Богдану давно не приходилось вот так встречаться с людьми, собравшимися, чтобы поговорить о каких-то очень важных общих делах! Хотя он до сих пор не уяснил себе, что это за общие дела, но что они очень важные, почувствовал сразу. Однажды, когда он гостил у матери в Петриках, его тоже окружили ее односельчане. И странное дело — только сейчас почувствовал, что толпа благосклонно относящихся к тебе людей, единомышленников, как-то возвышает тебя в собственных глазах. Поселяне в серых свитках, в латаных кожухах, засаленных штанах и дедовских шапках. Были среди них и безрукие инвалиды, и со шрамами на лицах. Как близки ему эти приметы военной и трудовой крестьянской жизни. Такие же, как и у чигиринцев!
— Я так думаю, Богдан, что и впрямь не хлебом единым жив человек! Пообедать можно будет и в хуторах, что поближе к Каменцу… — загадочно улыбнулся Юрко, переглянувшись с Карпом.
— Неужели увидимся? — спросил Богдан, поняв намек Юрка.
— А почему бы и нет!.. Карпо еще в Каменце передал нам, что вы хотите встретиться со своим побратимом.
— И что же? Состоится эта встреча?
— Думаю, да! Ждем гонцов. Но мне кажется, что нам не мешало бы пообедать, ведь мы и не завтракали по-настоящему. А к тому времени и люди соберутся. Ведь не только с одного этого села созываем мы их. А люди у нас послушные и надежные.
Вовгур осторожно взял Богдана под руку и, понизив голос, промолвил:
— Ему тоже не близко до этого села. Вот и говорю, что хорошие у нас люди! Почти все присутствующие здесь — настоящие воины, у каждого есть оружие. В каждом селе, да и в Каменце есть наши вооруженные люди. Даже от турецких захватчиков, говорят, сумеем отбиться! В каждом селе караулы поставили, так посоветовал Максим… Да вот и он, легок на помине, — поднимаясь со скамьи, радостно воскликнул Вовгур.
Следом за ним вскочил и Богдан, присматриваясь к людям, которые входили в корчму и рассаживались за столами на дубовых скамьях. И все-таки бросился к двери, навстречу еще не показавшемуся Максиму.
Но вот на пороге остановился еще более широкоплечий, чем прежде, поседевший, с роскошной бородой и усами Максим Кривонос! Он свел на переносице свои кустистые брови и, медленно снимая шапку, оглядывал просторную корчму. Беглым взглядом окинул присутствующих, словно искал кого-то.
И вот он увидел того, кого искал! Обеими руками растолкал окружавших его людей, уронил шапку, которую кто-то тут же поднял и подал ему в руки.
Взволнованный Богдан обеими руками схватил поседевшую голову такого же взволнованного друга и прижал ее к груди. Потом посмотрели друг другу пристально в глаза, словно хотели заглянуть в самую душу.
— Все-таки мы встретились с тобой, Максим, брат мой!.. — прошептал Богдан над ухом Максима, словно таясь.
Максим ничего не ответил, только глаза выражали его чувства! Обнялись, прижались друг к другу головами. А когда Юрко Вовгур взял Кривоноса за локоть, они оба будто очнулись и, как на крестинах, трижды крест-накрест поцеловались. Затем Богдан отошел немного, посмотрел на Максима сбоку, перевел взгляд на людей и дружески улыбнулся.
А корчма уже была заполнена людьми до отказа. Двое казаков из отряда Вовгура стояли в дверях и впускали теперь не всех.
— О-о, Трофим, заходи! Люди тоже пришли с тобой? — спрашивали они кряжистого казака.
— Не все, но наберется… — многозначительно ответил Трофим.
Богдан посмотрел на Трофима, потом на столпившихся в корчме.
— Мне все они кажутся Трофимами, — тихо произнес Богдан.
— Все мы и есть Трофимы своей родной земли! — засмеялся Максим, держа руку на плече Богдана. И они снова обняли друг друга.
— Ну, здравствуй, брат Кривонос! Как тяжело было нам жить в разлуке…
— Что правда, то правда, тяжело. Но не вижу ничего утешительного и в будущем. Ведь я… банитованный! Смертник на языке панов шляхтичей, не то что ты, брат…
— Скажи, обласканный королем. Но той же самой шляхтой…
— Банитованный, знаю! Нашего Богдана знает каждый сущий на Украине! Это хорошо, Богдан. Слыхал я, что и мать свою навещаешь, завел семью, хозяйство. Все это очень хорошо. Но дадут ли паны спокойно жить?.. Что я им, проклятым, учинил теперь худого, отбив вместе с людьми нашествие людоловов? А они рыскают, ищут! Вишь, тебя вот послали…
— Послали, но я сказал им…
— Знаю, ты поступил благородно. Сказал им, что Максима ловить не будешь и другим не позволишь… А коронный гетман, говорят, наставлял посоветовать мне, чтобы убирался вон со своей родной земли. Слыхал, Богдась, слыхал и знаю все. Но теперь уже не уйду! С какими трудностями пробивался я в родные края!..
— Теперь уже не уйдешь, брат, не пущу! Народ вот этот не пустит… А я буду хлопотать за тебя, шею не разгибать в поклонах…
— Не поможет. Да и не нужно кланяться им. Лишь бы была твоя искренняя дружба. Она мне больше всего нужна, это и есть моя воля! А люди… Вот видишь, какие они!
— А вы помните ли меня? — крикнул какой-то казак. — В Белой Церкви я привозил сено к деду Митрофану. Вы тогда говорили мне: казаком растешь, Федор.
— Вот и вырос! — улыбнулся Богдан.
— Точно на дрожжах! Да наши люди всюду растут. Растем, лишь бы вы, старшины, не чуждались нас, простых людей.
Сидевшие за столом дружным хохотом поддержали Федора. Какими пророчески-возвышенными казались его слова…
После Федора откликнулся второй, третий… А потом заговорили все в корчме и на улице. Когда Богдан, наскоро перекусив, вышел вместе с Кривоносом во двор, он не узнал людей, которые уже не крадучись, а открыто выходили на площадь с улиц и переулков.
— Хотелось бы и мне, братья мои, матери и отцы, услышать, о чем тут толкуете. А может быть, попросим нашего брата Максима сказать за нас всех, даже за тех, что не успели прийти сюда?
— О чем? — загудела многочисленная толпа.
Теперь Богдан увидел, что среди собравшихся людей много вооруженных. Очевидно, это не только казаки Вовгура, смешавшиеся с толпой, а и крестьяне, которые для поднятия духа пришли на эту сходку в лесу с оружием!
— Да разве я вам наставник. О чем, о чем… Не о поднятии же зяби, — кругом все запорошено снегом. И не о корчевке пней хотелось бы послушать. О жизни и о будущем давайте поговорим, люди добрые. Вы сделали большое дело, отбили нападение турок, не позволили взять себя в ясырь. И я, поверенный коронного гетмана, посланный сюда, чтобы выявить среди вас бунтовщиков, горжусь вами! Тут один казак спрашивал, понимаем ли мы, чего добиваются, чего хотят наши люди. Понимаем, братцы, понимаем и одобряем ваши стремления к тому, что паны шляхтичи называют бунтом. Такой бунт, откровенно говоря, успокаивает сердце и воодушевляет людей на борьбу за мир. Но тут у вас если и не к войне готовятся, то, во всяком случае, к надежной обороне! А это и есть самое главное, что можно назвать восходящей звездой народных надежд! Так считайте меня своим братом, только братом казаком, а не врагом, подосланным панами. Буду…
И не сказал, что именно будет делать он, поверенный гетмана, прибывший для выявления и усмирения бунтовщиков. Толпа людей загудела, зашумела. Все люди хорошо знали чигиринского полковника Богдана! «Богом данный», — говорили о нем в народе. И двое представительных старшин смешались с толпой.
«Точно на дрожжах растут!» — не выходило из головы Богдана. И это только тут, на Подольщине. Даже когда солнце и звезды будут затянуты тучами, Кучманский шлях укажет им путь! А когда раздастся клич с Днепра — пойдут и на Запорожье! Чигирин сделают своим центром, а на все четыре стороны от него — что байрак, то и казак! Так думал Богдан, а вокруг шумели и кричали не только мужчины, но и женщины.
— У себя на груди спрячем каждого, но не дадим на глумление шляхтичам! — кричала одна из молодух.
— Сколько нас было сожжено на кострах лютым псом Потоцким. Но всех ему не сжечь: Самого поджарим на костре! — угрожала другая.
— Тише, люди добрые! Спасибо вам, что пришли встретиться с нами. Успокойтесь и расходитесь по домам, там вас ждут дети, жены и хозяйство! — воскликнул Максим Кривонос, когда уже начало смеркаться. — Но каждый из вас должен помнить, что вы нас не знаете, не видели и не слышали. Ваше молчание — наша защита. Турки совсем рядом. А это страшный и коварный враг. Они денно и нощно рыскают опять за нашими душами. Особенно за молодежью. На нашу беду — с другой стороны нам тоже не дают покоя. Польская шляхта и без аркана закрепощает нас вместе с землей. Отбиваться нашему народу есть от кого… Но не хвалитесь оружием, а крепко держите его в своих руках. И поклянемся, братья, что мы никому чужому не раскроем наших замыслов. Вы избрали старших в хуторах, в сотнях, положитесь на них, они укажут вам путь и в труде, и в боях. Придет время, они кликнут смелых и сильных. Кузнецы пускай продолжают закалять мечи, не дожидаясь, когда они потребуются. А теперь по лесным тропинкам разойдемся по домам. Берегите себя, своих старшин на хуторах, а мы всегда начеку!
30
Расходились, словно таяли от теплых слов старшого. Прощаясь с людьми на площади, Богдану хотелось каждому пожать руку, — ведь кто его знает, придется ли еще встретиться в тесном кругу спаянных единой волей людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Не тот ли это Хмельницкий, что когда-то был конюшим у панов Потоцких? Помнят его у нас.
— Он же, он. Был и конюшим, был и писарем у них… Но был и остался верным побратимом нашего казачества! Будьте здравы, пойду в корчму, хоть кусок какой-нибудь тарани проглочу. Очевидно, мы с паном Хмельницким и заночуем там…
И ушел, не ожидая ответа. Рыбак действительно колебался, окликнуть его или пускай себе идет человек. «Был и писарем у них…» На Приднестровье тоже прошел слух, что шляхтичи прогнали его с писарской должности!
Посмотрел на свои рыбацкие снасти и махнул рукой, словно отогнал от себя всякие сомнения. И пошел следом за разговорчивым чигиринским казаком.
28
Так и не удалось Богдану Хмельницкому выполнить в Каменце поручение гетманов. А сделал бы он это, если бы даже и встретил здесь Максима Кривоноса? Разве он ехал сюда, чтобы выдать его гетманам? Хитрят паны гетманы, и он будет хитрить! Так ни с чем и выехал в Чигирин.
Большой отряд дворцовой охраны Потоцкого сопровождал Хмельницкого далеко за пределы этого прекрасного, раскинувшегося на острове города. Было ли это проявлением шляхетского гостеприимства или уважения к бывшему конюшему, Богдан не знал. Старый придворный слуга, доброжелательно относившийся к нему, давно уже помер. Даже пани Елижбета, ставшая женой Потоцкого, которая искушала молодого конюшего танцами, ни разу за эти дни не наведалась, не встретилась с ним в Каменце. А напуганные угрозой нападения турок жители засветло запирали ворота, и вооруженная стража зорко охраняла многочисленные мосты.
На опушке леса, уже за городом, Хмельницкий любезно распрощался с сопровождавшими его дворовыми Потоцкого.
— Просим пана полковника успокоить панов гетманов. Не такие уж и мы безоружные! А тот банитованный пан Кривонос никакого зла панству не причинил. И, кажется, ушел за Днестр, в Молдавию, — говорили Богдану Хмельницкому сопровождавшие.
А лес-батюшка, как поется в казацких песнях, будто только этого и ждал, чтобы укрыть казаков, которые не столько насмехались над посулами наивных графов, сколько собирали в нем свои силы для борьбы за справедливость.
Уже на первом повороте с Кучманского шляха навстречу путникам из чащи леса вышли несколько пеших, но хорошо вооруженных казаков из заслона Юрка Вовгура. Они хлопали плетеными татарскими нагайками по голенищам сапог, нарушая тишину леса.
— Здравствуй, пан Богдан! — еще издали радостно приветствовали его казаки. Богдан улыбнулся. Он совсем не ожидал, что может именно здесь встретить казаков!
В глубине леса укрывалось еще несколько всадников, державших на поводу коней казаков, вышедших навстречу Богдану. Когда же Хмельницкий соскочил с коня и поспешил к казакам, из лесу выехали еще около десятка всадников. Впереди на породистом скакуне ехал Юрко Вовгур. На нем отлично сшитый жупан, очевидно работы каменецких или знаменитых уманских портных. За украшенным серебром поясом торчали два венских пистоля, а на боку висела бросающаяся в глаза дамасская сабля.
Карпо первым заметил храброго воина, который спас его от смерти, и стремглав бросился ему навстречу.
— Юрко-о, Юрасик, брат мой! — услышал Богдан радостный возглас Карпа. А сам он здоровался со спешившимися казаками Вовгура. Очевидно, именно они вместе с Максимом Кривоносом воевали на полях сражений за Дунаем и Рейном, прославляя запорожских казаков!
— Только сегодня мы узнали о том, что пан Богдан хочет встретиться с Максимом… — приветливо сказал Вовгур.
— Давай-ка, брат, без «пана», пропади он пропадом в аду… — взволнованный встречей, сказал Богдан. — Осточертели они мне за эти годы беспокойной моей полковничьей жизни и писарства.
— Вижу, не искусили пана казака! Наша закваска у сына пани Матрены! Верно, Богдан, осточертели! Но мы должны помнить, что хотя ты и наш человек, а состоишь у Короны на службе, которую надо использовать для нашего дела! Не имеем мы права казацким панибратством предавать тебя. И так уже тебя, полковника, поставили на сотню. А могут…
— Не жалей хоть ты, Юрко, о моей королевской службе. Она у меня в печенках сидит! Потом поговорим о ней. Рад, что встретились. Надо бы где-нибудь остановиться, поговорить.
— Может быть, заедем в корчму… в пашем селе?
— А далеко? — поспешил спросить Богдан.
— Ясно, что не близко. Но все же ближе, чем до неусыпного ока панов коронных гетманов! Лес и село наши, к обеду доедем на свежих конях, — заверил Вовгур.
Казаки единодушно поддержали своего вожака. Богдан видел в этом товариществе сплоченность казаков, еще в юности покорявшую его.
Молча ехали казаки по лесным тропинкам и диким буеракам. Порой кто-нибудь затягивал удалую песню. Богдан тоже не скучал. Далекое, заброшенное в глухом междуречье и лесах большое село ждало гостей. Многочисленный отряд казаков по дороге постепенно таял. По чьему-то приказу по одному, по два казака исчезали в лесной чаще. В село въехало всего около десятка всадников вместе с казаками Богдана. Хаты местных жителей были отгорожены от дороги высокими плетнями. Во дворах стояли припорошенные снегом стога то ли хлеба, то ли сена для скотины. Кое-где за плетнем мелькали фигуры людей, было слышно мычанье коров или лай собак. Они не обращали внимания на вооруженных всадников, которые молча проехали по извилистой улице мимо деревянной церкви и остановились возле корчмы. Казаки соскочили с седел и повели коней во двор корчмы, в просторный камышовый сарай.
Богдан все время внимательно следил за Карпом и довольно улыбался. Он видел в нем своего помощника в осуществлении такой сложной, смутно вырисовывавшейся в его сознании большой политики. Но его внимание привлекло и другое. Когда ехали по селу, за высокими тынами почти не было видно людей. «Отгородились, — думал он, — и от своих, не только от турецких захватчиков». А сейчас со всех сторон к корчме шли люди. Появлялись из-за церковной ограды, выходили из закоулков. Сначала шли мужчины, парубки и подростки. А вскоре начали показываться и женщины, толпами направляясь к площади возле корчмы.
29
Только теперь понял Богдан, что его встреча с вовгуровцами в лесу не была случайной. Люди заранее узнали о приезде в Каменец гетманского поверенного и ждали его. Знали все — по какому шляху он будет ехать, как будет одет. Богдан заметил, что Карпо время от времени исчезал из корчмы. Неужели Карпо позаботился и об этом? Невольно посмотрел на Карпа. В это время тот как раз возвратился со двора.
— Это ты предупредил сельчан?
Карпо посмотрел на Хмельницкого, словно не понимая его вопроса.
— Предупредили, говорю, своевременно. Вот как быстро собрались люди! — И, довольно улыбаясь, пошел навстречу побратиму.
Юрко Вовгур в это время давал какие-то поручения казакам, разговаривал с крестьянами, то расспрашивая их о чем-то, то в чем-то убеждая. Мужчины и парни обступили его тесным кольцом, шутили, хохотали и в то же время получали какие-то приказы.
— Так что же, сначала пообедаем в корчме, а потом уже… — спросил Юрко у Богдана Хмельницкого.
— А что же еще, Юрко? Ведь для этого, кажется, и в село ехали, — спокойно ответил Богдан. Хотя он прекрасно понимал, что здесь происходит. У него не было никакого сомнения в том, что людей созвали сюда не только для встречи с казаками Вовгура, а главным образом для того, чтобы поговорить с ним…
Богдану давно не приходилось вот так встречаться с людьми, собравшимися, чтобы поговорить о каких-то очень важных общих делах! Хотя он до сих пор не уяснил себе, что это за общие дела, но что они очень важные, почувствовал сразу. Однажды, когда он гостил у матери в Петриках, его тоже окружили ее односельчане. И странное дело — только сейчас почувствовал, что толпа благосклонно относящихся к тебе людей, единомышленников, как-то возвышает тебя в собственных глазах. Поселяне в серых свитках, в латаных кожухах, засаленных штанах и дедовских шапках. Были среди них и безрукие инвалиды, и со шрамами на лицах. Как близки ему эти приметы военной и трудовой крестьянской жизни. Такие же, как и у чигиринцев!
— Я так думаю, Богдан, что и впрямь не хлебом единым жив человек! Пообедать можно будет и в хуторах, что поближе к Каменцу… — загадочно улыбнулся Юрко, переглянувшись с Карпом.
— Неужели увидимся? — спросил Богдан, поняв намек Юрка.
— А почему бы и нет!.. Карпо еще в Каменце передал нам, что вы хотите встретиться со своим побратимом.
— И что же? Состоится эта встреча?
— Думаю, да! Ждем гонцов. Но мне кажется, что нам не мешало бы пообедать, ведь мы и не завтракали по-настоящему. А к тому времени и люди соберутся. Ведь не только с одного этого села созываем мы их. А люди у нас послушные и надежные.
Вовгур осторожно взял Богдана под руку и, понизив голос, промолвил:
— Ему тоже не близко до этого села. Вот и говорю, что хорошие у нас люди! Почти все присутствующие здесь — настоящие воины, у каждого есть оружие. В каждом селе, да и в Каменце есть наши вооруженные люди. Даже от турецких захватчиков, говорят, сумеем отбиться! В каждом селе караулы поставили, так посоветовал Максим… Да вот и он, легок на помине, — поднимаясь со скамьи, радостно воскликнул Вовгур.
Следом за ним вскочил и Богдан, присматриваясь к людям, которые входили в корчму и рассаживались за столами на дубовых скамьях. И все-таки бросился к двери, навстречу еще не показавшемуся Максиму.
Но вот на пороге остановился еще более широкоплечий, чем прежде, поседевший, с роскошной бородой и усами Максим Кривонос! Он свел на переносице свои кустистые брови и, медленно снимая шапку, оглядывал просторную корчму. Беглым взглядом окинул присутствующих, словно искал кого-то.
И вот он увидел того, кого искал! Обеими руками растолкал окружавших его людей, уронил шапку, которую кто-то тут же поднял и подал ему в руки.
Взволнованный Богдан обеими руками схватил поседевшую голову такого же взволнованного друга и прижал ее к груди. Потом посмотрели друг другу пристально в глаза, словно хотели заглянуть в самую душу.
— Все-таки мы встретились с тобой, Максим, брат мой!.. — прошептал Богдан над ухом Максима, словно таясь.
Максим ничего не ответил, только глаза выражали его чувства! Обнялись, прижались друг к другу головами. А когда Юрко Вовгур взял Кривоноса за локоть, они оба будто очнулись и, как на крестинах, трижды крест-накрест поцеловались. Затем Богдан отошел немного, посмотрел на Максима сбоку, перевел взгляд на людей и дружески улыбнулся.
А корчма уже была заполнена людьми до отказа. Двое казаков из отряда Вовгура стояли в дверях и впускали теперь не всех.
— О-о, Трофим, заходи! Люди тоже пришли с тобой? — спрашивали они кряжистого казака.
— Не все, но наберется… — многозначительно ответил Трофим.
Богдан посмотрел на Трофима, потом на столпившихся в корчме.
— Мне все они кажутся Трофимами, — тихо произнес Богдан.
— Все мы и есть Трофимы своей родной земли! — засмеялся Максим, держа руку на плече Богдана. И они снова обняли друг друга.
— Ну, здравствуй, брат Кривонос! Как тяжело было нам жить в разлуке…
— Что правда, то правда, тяжело. Но не вижу ничего утешительного и в будущем. Ведь я… банитованный! Смертник на языке панов шляхтичей, не то что ты, брат…
— Скажи, обласканный королем. Но той же самой шляхтой…
— Банитованный, знаю! Нашего Богдана знает каждый сущий на Украине! Это хорошо, Богдан. Слыхал я, что и мать свою навещаешь, завел семью, хозяйство. Все это очень хорошо. Но дадут ли паны спокойно жить?.. Что я им, проклятым, учинил теперь худого, отбив вместе с людьми нашествие людоловов? А они рыскают, ищут! Вишь, тебя вот послали…
— Послали, но я сказал им…
— Знаю, ты поступил благородно. Сказал им, что Максима ловить не будешь и другим не позволишь… А коронный гетман, говорят, наставлял посоветовать мне, чтобы убирался вон со своей родной земли. Слыхал, Богдась, слыхал и знаю все. Но теперь уже не уйду! С какими трудностями пробивался я в родные края!..
— Теперь уже не уйдешь, брат, не пущу! Народ вот этот не пустит… А я буду хлопотать за тебя, шею не разгибать в поклонах…
— Не поможет. Да и не нужно кланяться им. Лишь бы была твоя искренняя дружба. Она мне больше всего нужна, это и есть моя воля! А люди… Вот видишь, какие они!
— А вы помните ли меня? — крикнул какой-то казак. — В Белой Церкви я привозил сено к деду Митрофану. Вы тогда говорили мне: казаком растешь, Федор.
— Вот и вырос! — улыбнулся Богдан.
— Точно на дрожжах! Да наши люди всюду растут. Растем, лишь бы вы, старшины, не чуждались нас, простых людей.
Сидевшие за столом дружным хохотом поддержали Федора. Какими пророчески-возвышенными казались его слова…
После Федора откликнулся второй, третий… А потом заговорили все в корчме и на улице. Когда Богдан, наскоро перекусив, вышел вместе с Кривоносом во двор, он не узнал людей, которые уже не крадучись, а открыто выходили на площадь с улиц и переулков.
— Хотелось бы и мне, братья мои, матери и отцы, услышать, о чем тут толкуете. А может быть, попросим нашего брата Максима сказать за нас всех, даже за тех, что не успели прийти сюда?
— О чем? — загудела многочисленная толпа.
Теперь Богдан увидел, что среди собравшихся людей много вооруженных. Очевидно, это не только казаки Вовгура, смешавшиеся с толпой, а и крестьяне, которые для поднятия духа пришли на эту сходку в лесу с оружием!
— Да разве я вам наставник. О чем, о чем… Не о поднятии же зяби, — кругом все запорошено снегом. И не о корчевке пней хотелось бы послушать. О жизни и о будущем давайте поговорим, люди добрые. Вы сделали большое дело, отбили нападение турок, не позволили взять себя в ясырь. И я, поверенный коронного гетмана, посланный сюда, чтобы выявить среди вас бунтовщиков, горжусь вами! Тут один казак спрашивал, понимаем ли мы, чего добиваются, чего хотят наши люди. Понимаем, братцы, понимаем и одобряем ваши стремления к тому, что паны шляхтичи называют бунтом. Такой бунт, откровенно говоря, успокаивает сердце и воодушевляет людей на борьбу за мир. Но тут у вас если и не к войне готовятся, то, во всяком случае, к надежной обороне! А это и есть самое главное, что можно назвать восходящей звездой народных надежд! Так считайте меня своим братом, только братом казаком, а не врагом, подосланным панами. Буду…
И не сказал, что именно будет делать он, поверенный гетмана, прибывший для выявления и усмирения бунтовщиков. Толпа людей загудела, зашумела. Все люди хорошо знали чигиринского полковника Богдана! «Богом данный», — говорили о нем в народе. И двое представительных старшин смешались с толпой.
«Точно на дрожжах растут!» — не выходило из головы Богдана. И это только тут, на Подольщине. Даже когда солнце и звезды будут затянуты тучами, Кучманский шлях укажет им путь! А когда раздастся клич с Днепра — пойдут и на Запорожье! Чигирин сделают своим центром, а на все четыре стороны от него — что байрак, то и казак! Так думал Богдан, а вокруг шумели и кричали не только мужчины, но и женщины.
— У себя на груди спрячем каждого, но не дадим на глумление шляхтичам! — кричала одна из молодух.
— Сколько нас было сожжено на кострах лютым псом Потоцким. Но всех ему не сжечь: Самого поджарим на костре! — угрожала другая.
— Тише, люди добрые! Спасибо вам, что пришли встретиться с нами. Успокойтесь и расходитесь по домам, там вас ждут дети, жены и хозяйство! — воскликнул Максим Кривонос, когда уже начало смеркаться. — Но каждый из вас должен помнить, что вы нас не знаете, не видели и не слышали. Ваше молчание — наша защита. Турки совсем рядом. А это страшный и коварный враг. Они денно и нощно рыскают опять за нашими душами. Особенно за молодежью. На нашу беду — с другой стороны нам тоже не дают покоя. Польская шляхта и без аркана закрепощает нас вместе с землей. Отбиваться нашему народу есть от кого… Но не хвалитесь оружием, а крепко держите его в своих руках. И поклянемся, братья, что мы никому чужому не раскроем наших замыслов. Вы избрали старших в хуторах, в сотнях, положитесь на них, они укажут вам путь и в труде, и в боях. Придет время, они кликнут смелых и сильных. Кузнецы пускай продолжают закалять мечи, не дожидаясь, когда они потребуются. А теперь по лесным тропинкам разойдемся по домам. Берегите себя, своих старшин на хуторах, а мы всегда начеку!
30
Расходились, словно таяли от теплых слов старшого. Прощаясь с людьми на площади, Богдану хотелось каждому пожать руку, — ведь кто его знает, придется ли еще встретиться в тесном кругу спаянных единой волей людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62