Оттуда начал он свои завоевания, одно за другим покоряя разрозненные казахские ханства. Все Приишимье прибрал он к рукам, берега Тобола и Нуры. Так и не остановленный никем, дошел он до горы Улытау, на вершине которой развевалось некогда знамя Джучи…В город Орда-Базар, бывший когда-то сборным пунктом войск Батыя перед походом на запад, перенес он потом свою ставку. Вся степь Дешт-и-Кипчак признала его, и на все четыре стороны посмотрел он: на восток, за Иртыш; на север, за Есиль; на запад, за Жаик и Едиль, и на юг, за Сырдарью. Ближе и богаче всего было Междуречье — Мавераннахр. Потомки Тимура никак не могли поделить там между собой оставленное дедом наследство, и он решил помочь им в этом нелегком деле. Слишком уж большую территорию подмял под себя когда-то Железный Хромец. Сыгнак, Сузак, Аркук, Аккурган и другие города отобрал хан у них, значительно уменьшив бремя их забот. Таким образом оказалось поделенной Срединная Азия между потомками джучида Шейбани и потомками Тимура. Ему, во всяком случае, досталась не худшая часть…Что же еще предстоит сделать и отпущенное судьбой время?.. Моголистан!.. Шесть месяцев пути в длину и ширину составляет эта богатая страна. От джунгаров на востоке до Ташкента и Туркестана на западе, от голубого моря Балхаша на севере до зеленых долин Кашгарии на юге… Кашгария, Семиречье, сказочный Турфан — есть ли земля богаче их! А правят ими ханы из рода Джагатая, и большинство их подданных — казахские роды.Нелишне помнить, что для аргынских биев и султанов из его ставки, для тех же Джаныбека с Кереем, Моголистан является опорой, тылом. Если потомки Урус-хана, Джаныбек и Керей, придут к решению создать самостоятельное казахское ханство и вздумают покинуть его лагерь, то они обязательно придут в Моголистан. Что же станут они делать, когда и Моголистан войдет в его великую державу? Да, это будет хороший и прочный намордник для глядящих в лес волков!Едва слышно скрипнула резная дверь, вошел бледный Оспан-ходжа, а следом два нукера с мечами наголо ввели арестованного джигита.— Мой повелитель-хан, ваше приказание выполнено!Абулхаир все еще смотрел куда-то вдаль. Медленно повернул он голову и вдруг побледнел как мертвец…Как две капли воды был похож его сын Суюнчик на стоящего перед ним человека! Те же густые черные брови, горбатый нос, миндалевидные глаза. И еще естественная, как у барса, мягкость движений. Лишь усов пока нет у сына его Суюнчика, а иначе можно было посчитать их родными братьями.Так вот почему так настойчиво просила его красавица жена Рабиа-султан-бегим сделать аталыком при маленьком Суюнчике этого молодца!.. Необоримая ярость овладела им. Все подозрения сразу пробудились, превратились в уверенность. Только слепой не понял бы тут, в чем дело! Он должен немедленно умереть, этот джигит. Сегодня! Сейчас! Тут же, перед ним!..Рука Абулхаира сама потянулась к рукояти длинного хорасанского кинжала, подвешенного к поясу. Неслышно, без всяких усилий вынимался кинжал из ножен.По изменившемуся лицу хана Саян угадал свою судьбу. Взгляд его не отрывался от ханской руки, потянувшей кинжал из ножен. Прикусив губу, молодой батыр смотрел прямо в глаза Абулхаиру.И хан хмуро смотрел на него. Древний закон вспомнился ему. «Голову ты вправе отсечь, но должен выслушать перед этим, что произнесет язык осужденного!» Так завещали предки, а у кого еще учиться мудрости, как не у них?— Ты признаешь предъявленные тебе обвинения?Хан Абулхаир сам не узнал своего голоса. Какой-то слабый, дрожащий он был, и слова как будто выдавливались из горла. А джигит молчал, словно не к нему была обращена ханская речь. Снова гнев ударил в голову Абулхаира:— Ну говори же! * * * Теперь хан кричал, и глаза его стали красными от прилившей крови. Джигит чуть наклонил голову:— Нет. Быть может, и повинен я в чем-либо, но только не в том, о чем говорит Кобланды-батыр. Я помню воинские заповеди и такого не совершал…Джигит говорил тихо, но с достоинством. Его голос привел в себя Абулхаира. «Быть может, и повинен в чем-либо…» Что же, хану Абулхаиру понятен весь яд, заключенный в этих словах. Оскорблено его мужское достоинство. И если прижечь язык этого наглеца каленым железом, то многое сможет рассказать он…— Неужели ты полагаешь, что каракипчак Кобланды-батыр запятнает себя ложью?Джигит опять посмотрел ему в глаза:— Тебе, мой повелитель-хан, должно быть известно больше, чем мне, почему каракипчак Кобланды-батыр поступает так…«Что бы это значило?..» Абулхаир пристально посмотрел на связанного джигита. Да, этот не их простаков. Он прекрасно знает, почему именно на него наклеветали враги. И конечно же всей степи давным-давно известно, что есть при ханской ставке джигит, на которого куда больше, чем на отца похож ханский сын Суюнчик."Но каков Кобланды-батыр! Он знает, как обострились мои отношения с аргынскими султанами, и подсовывает этого джигита — вместо фитиля к готовым загореться дровам. Не случайно аргыны так упорно вступились за этого молодца. И как самодовольно улыбались Джаныбек с Кереем!..Нет, нет, гнев подобен бешеной реке, смывающей все на пути. Чем сильнее бушует она, тем мельче потечет потом. Поспешное решение, да еще под влиянием гнева, первый враг повелителя".Абулхаир медленно отнял руку от кинжала:— Из какого ты рода-племени?— Мангыт, из рода барлас.Хан снова впился глазами в лицо молодого батыра. В глазах его вспыхнули какие-то непонятные для непосвященных огоньки… В конце концов и это не исключено. Ведь Рабиа-султан-бегим когда-то говорила ему, что маленький Суюнчик похож на ее родственников по матери. А все они — мангыты. И обычно у всех джигитов рода барлас густые кустистые брови. Неужели виноват этот джигит, что уродился с такими бровями, как у его сына? Разве сам он, хан Абулхаир, не похож лицом на оседлых узбеков — родственников по матери?А почему, впервые услышав об этом, не стал он проверять слухи? Что сказал ему тогда старый мудрый везир Сарыгып-Шиман из рода мангыт? «Супруга повелителя-хана Абулхаира, подобного морю радости и солнцу добродетели, сама по себе правнучка великого и незабвенного Тимура, а также дочь ученого Улугбека, и она должна быть вне всяких подозрений!» Потом старец помолчал и прибавил уже обычным тоном: «Так нужно для обеих сторон. Особенно сейчас, когда необходимо посадить вашего сына Шах-Хайдара, мой хан, на трон в Самарканде…»Что выиграет он сейчас, возобновив эти слухи? Разве улучшились с тех пор его отношения с потомками Хромого Тимура? И что скажут в степи, если повелит казнить этого джигита? Скажут, что, именно подозревая жену, казнил неповинного человека. Такое не прощает импрам. Людская молва чернит похуже сажи. Даже если побоятся сказать в глаза, то уж наверняка подумают. И песни станут петь об этом у каждого костра. На все века прославят и сделают посмешищем. Может ли быть ханом смешной человек?!Но как простить все этому джигиту, тем более что Кобланды-батыр ждет удовлетворения? Неужели просто промолчать, как будто ничего не понял? В таком случае глупцом станешь выглядеть в глазах людей. Или, того лучше, сочтут трусом, разрешающем лезть в свою супружескую постель любому конюху из черни!..Нет, этот джигит умрет! Но так это случится, что и винить не в чем будет хана, и честь его будет спасена. К тому же бояться будут больше. И пусть говорят об этом шепотом хоть в каждом доме. Совсем другой будет этот шепот: робкий, пугливый, без тени насмешки. Такой шепот никогда не повредит правителю!..И как ему раньше не пришло в голову это самое простое решение? Разве в первый раз пользуется он таким хорошим средством? Лицо посветлело у хана Абулхаира, и уже с теплым отеческим участием взглянул он на джигита.— Ладно, судьбу его решим тогда, когда пройдут поминки по султану Шах-Будаху, — сказал Абулхаир. — Зачем омрачать еще одним горем эти траурные дни? Увидите его, а там посмотрим, что с ним делать!..Джигит, не сказав ни слова, повернулся к выходу, и нукеры вывели его. Но перед тем, как вышли они, хан громко и внятно сказал:— Смотрите только, чтобы ничего не случилось с ним. Головой отвечаете за его безопасность!..И приближенный склонил голову:— Слушаюсь, мой повелитель-хан! * * * Поминки по своему умершему первенцу Шах-Будаху Абулхаир назначил через три дня. По древнему степному обычаю, поминки ничем не напоминают о погребении. Они отмечаются большим тоем, на котором как бы живым присутствует усопший. При этом не положено горевать. Устраиваются конные игры и скачки, состязания борцов и певцов.Все самые знаменитые люди приглашены были и на этот раз. Только и разговоров было, что о предстоящем состязании известных всей степи певцов-сказителей: кипчака Казтуган-жырау с аргынским импровизатором Котан-жырау, отцом самого Акжол-бия. Язык из огненного кумача и зубы острее меча были у Казтуган-жырау, но сам он, как говорят казахи, ростом был меньше грача. Котан-жырау перевалило за девяносто, но голос его звучал, как и пятьдесят лет назад. Судьей состязания был приглашен великий Асан-Кайгы, столетний мудрец и прорицатель, слава которого осталась в веках. Потомком в шестом колене самого Майхи-бия, великого законодателя, был он, и как святого почитали его в степи еще при жизни…Раздумывая о предстоящих поминках, Абулхаир снова вызвал Оспан-ходжу, отдал ему несколько важных распоряжений и лишь к концу, как бы между делом, сказал:— А с этим джигитом мы разберемся на другой день после поминок, если…Оспан-ходжа весь напрягся. Ему был хорошо знаком этот тон.— …Если только этот джигит сам не наложит на себя руки. Часто бывает, что виновные заканчивают счеты с жизнью, боясь предстоящего суда. А у него гордый взгляд, и вряд ли захочется ему выставлять себя на позор…Едва шевельнулись губы Оспан-ходжи:— Да, это может случиться, мой повелитель-хан… III Обычай требовал, чтобы поминки справлялись в степи, на просторе, где вольно и радостно было бы успокоившейся душе степняка. К тому же предстояли скачки и конные игры, а для них необходимо много места. Вот почему решил хан Абулхаир созвать гостей на берегу озера Акколь, которое находится к западу от гор Улытау. Все без исключения беки и султаны великой степи Дешт-и-Кипчак и оседлого Мавераннахра приглашены были принять участие в этих поминках.Изумрудно-серебристыми волнами до самого горизонта качаются здесь под ветром травы, по грудь окунается в это пряное, живое море всадник. Лишь вдали встают над ними сизо-голубые силуэты Улытауских и Кичитауских гор, где покоятся останки знаменитого Едиге-батыра и хана Тохтамыша. На каждом шагу вспыхивают под ногами огненно-красные гроздья степной земляники и костяники, прячутся в листьях ожерелья созревшей черной смородины. Одуряюще пахнут под солнцем гигантские пионы, лалы, колокольчики, озерные лилии, розы и тюльпаны всех цветов и оттенков. А в самой середине этого неповторимого безбрежного ковра литой серебряной чашей застыло озеро Акколь…Вокруг озера и во все стороны от него ни живой души — одни лишь рыщущие звери да перелетные птицы. Днем и ночью не утихает радостный тревожный голос всевозможной дичи, а на самой середине волшебной озерной глади величаво плывет дружная стая лебедей с едва оперившимися птенцами, и время от времени раздается нежный, напоминающий флейту звук их переклички между собой…Холм синеет на западной окраине, а на самом верху его стоит надгробный камень в форме застывшего идола. Этот идол-обатас представляет собой странное человекообразное существо с обвисающими усами и чашей в правой руке. Из таких чаш в степи испокон веков пьют кумыс…Разные легенды рассказывают в народе об этих идолах. Одна из них гласит, что некогда был обычай у кипчаков, по которому на седьмой и на сороковой день после смерти достойного человека изготовляют из дерева куклу, во всем похожую на покойного, надевают на него парадные одежды, любимые им при жизни, и сажают в круг пирующих. Душа бессмертна, знают кипчаки, и она всегда находится рядом с близкими родственниками почившего. Ей, конечно, будет приятно увидеть, что живые не забыли про нее. Вселяясь в изображение покойного, она и пирует вместе со всеми, а родственники обязаны оказывать ей все необходимые почести. Они вручают кукле чашу, наполненную кумысом, ставят перед ней всевозможные яства.Соразмерно возрасту и положению покойного приносились жертвы, начиная от одного и кончая тремя головами различного скота, взятыми девять раз, то есть двадцатью семью единицами овец или лошадей.Как память об этих похоронах и поминках, высекались и устанавливались каменные обатасы и балбалы. Идол — обатас с чашей в руке — сам покойник, а расположенные рядом меньшего размера идолы — балбалы — его близкие сподвижники и родственники…Как-то поутру на северном берегу озера, словно в сказке, выросли триста огромных белоснежных юрт. Двенадцатикрылыми были они, и все внутри приготовлено для приема гостей: шелковые ковры лежали поверх кошмы, мягкие пуховые подушки и стеганые шелковые одеяла в избытке сложены вдоль стен. Девять больших караванов прибыло сюда накануне из Самарканда и Бухары, груженных всевозможными припасами.А на самом красивом — западном берегу, под холмом с древними идолами, расположилась Орда — ханская ставка, и множество белых юрт разной величины словно купались в голубой воде. Далее к югу стояли юрты ханских везирей и султанов-чингизидов. Среди них выделялась огромная — вровень с ханской — юрта Джаныбека и Керея, увенчанная белым знаменем с таким же белым конским хвостом на конце.По восточному берегу вытянулась цепь черных юрт для многочисленных поваров и слуг, специально привезенных из Мавераннахра, а также для ловчих птиц. В двадцать рядов натянуты были за ними крепкие, сплетенные из конского волоса арканы, и к ним привязали жеребят. Три тысячи дойных кобылиц было пригнано сюда, чтобы хватило кумыса многочисленным гостям. Целыми табунами и отарами забивали ежедневно упитанных, лоснящихся коней и потерявших от ожирения способность двигаться баранов. * * * Неделю уже шло пиршество. В первый же день от озера Шоинды-Коль, что расположено у самого дальнего отрога горы Аргынаты, пустили в скачку-байгу триста отборных скакунов. Первый приз достался знаменитому аргамаку Тарланкоку хана Абулхаира, на котором скакал семилетний ханский внук Мухаммед-Шейбани. Растроганный хан пообещал устроить специальный той по случаю знаменательной победы. Затем началась борьба, и всех палванов-борцов победил Каражал-батыр, руки у которого были толще, чем ноги старого верблюда. Трижды девять подарков получил он, как и положено, а главным из этих ханских подарков был длинноногий верблюд-нар рыжей аравийской породы, накрытый от головы до хвоста дорогим хорасанским ковром.Зато на конных состязаниях никто не мог сорвать с коня каракипчака Кобланды-батыра. Некоторое время, равное промежутку между двумя дойками кобылицы, противостоял ему знаменитый аргынский военачальник Акжол-бий. Но не выдержал натиска его конь, осел на колени, и судьи засчитали поражение.Тут же проходили верблюжьи бега, женская борьба, мальчишеские состязания, и лишь после всего наступил самый волнующий и торжественный момент — состязания акынов. Много опасностей таил он для славы вождей и сильных мира сего, ибо издавна позволено было в степи акынам высмеивать слабости и пороки всех людей без оглядки на их родословную и богатство, и настоящие акыны пользовались своим правом в полной мере. На этот раз состязания обещали быть особенно острыми, потому что судьей был Асан-Кайгы.Только что прибыл столетний Асан-Кайгы из поездки к берегам Голубого моря, как издавна называют казахи Балхаш. Он быстро слез со своей быстроногой и гладкошерстной верблюдицы и пошел прямо в ханскую юрту.— Скажи нам, Асан-ата, можно ли на берег Голубого моря перевести нашу Орду? — спросил хан Абулхаир после необходимых приветствий. — Об этом сейчас наши раздумья…Старец ответил незамедлительно, причем во всегдашней своей манере:— Кто посмеет перечить мудрому хану, если вместо сочного пастбища джайляу он выберет для себя голый солончак? Что касается меня, то могу спеть тебе про берега Голубого моря: Лишь верблюд осилит эту пустыню в том случае, Если наросты на его коленях будут толщиной в четыре пальца. И на землю, о которой спрашиваешь, Можно посылать доживать свои дни лишь бесплодного старца!
Перед тем как приступить к своим обязанностям судьи на таких ответственных состязаниях, певец обратился к хану:— Со времени нашего предка Майхи-бия всегда получалось так, что первый приз неминуемо получал тот, кто лучше других возвеличит ханскую Орду. Но мне миновало сто лет, и я намерен нарушить привычки предков. Как-никак, а по годам мне пора быть уже среди них. Так что право мое неоспоримо, и я соглашусь судить состязания только при таком условии…Даже хан не мог отказать в чем-либо человеку, которого почитала вся степь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34