Были разбиты шатры и юрты, чтобы дать отдохнуть людям и подкормиться лошадям. За это время подтянулись отставшие обозы и караваны следующих за войском жен-наложниц. Можно было приступить к переправе, которая в те времена была нелегким делом…Сейхундарья была здесь бурной и своенравной рекой. Берега ее поросли высокими зарослями камыша, стеной стояли тугаи, росли карагач и густая джида. Множество птиц и зверей водилось там, и каждую ночь под самым ханским лагерем рычали потревоженные тигры.Уже во времена Чингисхана существовал своеобразный метод переправы через широкие реки. У каждого воина была мягкая выделанная шкура козла или теленка, по краям которой продевалась в дырочки прочная волосяная бечевка. В эту шкуру складывалось оружие и одежда, после чего воин затягивал бечевку. Получался большой, наглухо закрытый кожаный мешок, полный воздуха. Обычно этот мешок привязывали к хвосту боевого коня и плыли рядом, держась за него. Выросшие на берегах бурных рек Орхон, Керулен, Енисей и Иртыш, монголы легко преодолевали таким образом любые водные преграды на своем пути. От них и переняли некоторые казахи этот метод.Но основная масса казахов, в том числе и кипчаки, издревле пользовались совсем другим способом. Они загоняли в воду освобожденных от груза лошадей сразу целым табуном, причем впереди плыли самые опытные и сильные кони. В середине табуна под охраной матерей переправлялись жеребята. Люди же связывали плоты-салы из камыша и тальника, и только немногие пользовались надутыми бычьими желудками или высушенными тыквами.После однодневного отдыха Абулхаир приказал своим джигитам рубить камыш и вязать салы, а сам с несколькими нукерами и приближенными поехал в тугаи поохотиться. Весной река в этом месте выходила из берегов, а когда вода отступила, осталось множество маленьких озер и протоков. В засушливые годы сюда обычно переезжали на летовку аулы из далеких гор Казыкурт. В болотной жиже здесь можно было выкопать огромных, в рост человека, сомов и налимов.А когда аулы не прикочевывали сюда, эти места оставались царством зверей и птиц. Особую ценность представляли водившиеся здесь в изобилии олени и маралы. Вряд ли где-нибудь еще можно было найти для них лучшее пастбище.Хан Абулхаир ехал на своем неизменном Тарланкоке, которого весь путь до Отрара вели в поводу. Когда выехали на небольшую полянку, Тарланкок вдруг тревожно всхрапнул и навострил уши. Прямо на поляну вылетело и пронеслось мимо целое стадо пятнистых бухарских оленей и несколько маралов. Не успели люди удивиться этому, как вслед за оленями и маралами на поляне появились волки. Это были матерые лютые хищники со вздыбленными жесткими загривками. Хан Абулхаир гикнул и полетел за ними на своем Тарланкоке, оставляя далеко позади свиту…Впереди открылась равнина с кустарниками таволги и курая, за ней синела Сейхундарья. Справа и слева блестели под солнцем болотистые озерца. Белесое марево разливалось над землей, мешая хорошо видеть все, что находилось по сторонам. Олени впереди похожи были на исчезающий мираж, и только темно-бурый волк, замыкающий стаю, уже был под самыми копытами Тарланкока. Вот он круто повернулся всем корпусом к хану, сверкнули стеклянные глаза зверя, и в то же мгновенье ханская стрела вонзилась ему в сердце.Волк, перекувыркнувшись в воздухе, грохнулся о землю, а хан уже натягивал тетиву, догоняя второго. Вскоре упали от ханских выстрелов второй, за ним третий волк. В какие-нибудь несколько минут хан Абулхаир убил четырех волков. В колчане оставалась лишь одна-единственная стрела. Еще несколько волков бежали впереди, и ему захотелось настичь вожака — огромного серого зверя, который вел всю стаю.Тарланкок, казалось, летел над кустами. Натянув до отказа тетиву, хан Абулхаир чуть ли не насквозь пронзил стрелой вожака. Волки сразу остановили погоню и мгновенно рассеялись. Абулхаир не удостоил их вниманием, закинул за спину лук и вынул кинжал. Он решил отбить от стада и прирезать хотя бы одного марала. Но олени и маралы с ходу проломили стену густого камыша впереди и тоже пропали из виду.Абулхаир придержал коня и медленно поехал вдоль зарослей. Но вдруг Тарланкок взвился на дыбы и тревожно заржал. Хан чуть не свалился от неожиданности на землю, и только охвативший его ужас заставил что есть силы ухватиться за гриву верного коня. Буквально в десяти шагах, возле туши задушенного марала увидел Абулхаир изготовившегося к последнему прыжку громадного тигра. Глаза его горели зловещим огнем, усы шевелились, хвост колотился о землю. Как только Тарланкок опустил передние копыта на землю, тигр взвился в воздух, закрыв полнеба белым брюхом. Страшная когтистая лапа была уже над головой Абулхаира, как вдруг тигр грохнулся на землю. Хан раскрыл зажмуренные глаза и увидел опрокинувшегося на спину зверя.Брюхо его слабо подрагивало, а поближе к горлу, как раз напротив сердца, торчало черное оперение.Чтобы сразить одной стрелой такого тигра, нужно обладать поистине богатырской силой. Кто бы мог это сделать?Абулхаир посмотрел в сторону и застыл на месте. В густых зарослях джиды по ту сторону долины он увидел не менее сотни неизвестных всадников. А в пятидесяти шагах от него стояли как ни в чем не бывало две гнедые лошади из тех, которых он подарил когда-то Рабиа-султан-бегим. На одной сидел бежавший некогда из ханского зиндана батыр Саян, а на другой — его родная дочь Гульбахрам! По тому, что лук у батыра Саяна был без стрелы, он сразу определил своего спасителя. Что сделать? Поклониться молодому батыру и поблагодарить за спасение от верной смерти или же броситься на него, кликнув нукеров? Ведь этот человек бежал из-под стражи, а потом умыкнул его дочь!..Пока хан стоял в нерешительности, его дочь достала из колчана стрелу с острым — лопаточкой — наконечником, натянула тетиву и стала спокойно целиться в него из лука. Хан видел ее прищуренные глаза. Они были похожи на его собственные. Сердце дрогнуло у хана Абулхаира. Если от разъяренного тигра он попытался защититься хотя бы тонким булатом, то теперь стоял неподвижно. Словно тяжким свинцом было налито тело. В какую-то долю секунды появилась у него жалость к себе, тоска по жизни, горькое сожаление, что поехал на охоту без панциря и кольчуги…Абулхаир сидел неподвижно с закрытыми глазами.Через некоторое время он услышал топот проехавших мимо коней и голос дочери:— Напрасно удержал ты мою руку… Попались бы к нему в лапы, он бы не пощадил!..— С женщиной, убившей родного отца, не мог бы я пробыть и одной ночи!Мужское хладнокровие было в голосе говорившего, и хан понял, что это батыр Саян.— В таком случае убей его сам!— Какая женщина с чистым сердцем назовет мужем человека, убившего ее отца?!Абулхаир открыл глаза, но никого уже не было поблизости. Разбойники-аламаны, которых, очевидно, возглавлял беглый батыр, скрылись в зарослях. Откуда-то издалека послышался густой ухающий звук карная. Обеспокоенные придворные разыскивали его. Приученный к трубе, громко, протяжно заржал в ответ Тарланкок…Немного погодя в долину выехали Бахтияр-багатур и другие батыры и нукеры. Увидев сраженных волков и распростертого на земле тигра, они начали восхвалять мужество и доблесть хана. Но Абулхаир не промолвил ни слова в ответ. Он словно окаменел.Впервые пробралось в его сердце раскаяние, и он подумал, что скоро умрет…Они ехали обратно в лагерь, и хан Абулхаир молчал всю дорогу. «Неужели за тридцать с лишним лет правления не научился я распознавать людей? — думал он. — Разве не нужно было мне более внимательно приглядеться к этому Саян-батыру? Какой верный слуга и военачальник получился бы из него. Не говоря уж о том, что занесенным мечом в моей руке висел бы он над тимуридами. Когда хочешь покорить мир, именно такие люди нужны — верные и не умеющие лукавить!»Нукеры везли содранные шкуры тигра и волков, повесив их себе на шеи. Одежда их была в крови, и капли крови оставались на пыльной дороге. Они были веселы после удачной охоты. Но хан продолжал ехать молча. Лишь когда приблизились к ханскому шатру, он поманил пальцем Бахтияра-багатура.— Если без меня попадутся вам батыр Саян с моей дочерью Гульбахрам, то батыра отпустите с почестями… — шепотом сказал он, почему-то оглянувшись по сторонам. — Голову отрубите только ей!..Из этих немногих слов умный Бахтияр-багатур, заменявший в последнее время везира, понял, что, видимо батыр Саян убил тигра. Тем более это вероятно, что вынутая из тигринного сердца стрела не была ханской. Таким образом, неизвестно откуда взявшийся батыр спас хану жизнь. Все это еще можно было предположить, и только одно было непонятно старому придворному: почему хан приказывает отпустить батыра в случае поимки, да еще с почестями. В прошлом хан в таких случаях поступал как раз наоборот. Чувство благодарности он, по примеру всех чингизидов, считал низким чувством, присущим лишь рабам…«А может быть, чует свою смерть великий хан?» — мелькнула мысль у Бахтияра-багатура. С веселым видом показал он на тигровую шкуру, которую в это время обступили придворные.— Я никогда еще не видел такого матерого тигра! — воскликнул он. — Страшно подумать, что произошло бы, если бы дрогнула ваша рука, мой повелитель-хан. Смерть благополучно миновала вас, и моя жертва не оказалась напрасной!— Какая жертва? — спросил хан.— Как только вы ускакали от нас, мы бросились следом. Но где там догнать вашего Тарланкока! Тогда я стал молить Бога о вашей безопасности, обещая в жертву белоголового барана…— Батыра Саяна отпустите, если попадется! — тихо повторил Абулхаир, глядя в глаза багатуру и давая понять, что прекрасно понимает его намеки.— А если попадется вторично?— Тогда и ему отрубите голову!Бахтияр-багатур ухмыльнулся про себя. Теперь ему было ясно до конца, что именно Саян-батыр спас хана от смерти. В благодарность за спасение он считает своим долгом лишь один раз спасти от смерти батыра Саяна. Голова за голову, и квиты. После этого никаких прощений быть не может. По всему было видно, что хан и не собирается умирать. Минутной слабостью можно объяснить даже такую его милость!..И все же, опасаясь попасть второй раз в такое положение, хан Абулхаир не стал больше охотиться в этих местах. А еще через неделю огромное войско переправилось на тысячах легких плотов на другой берег Сейхундарьи. В это время хану донесли, что за три дня перед их приходом именно в этом месте переправились несколько казахских аулов, которые держали путь в Моголистан, к Джаныбеку и Керею. Хан приказал догнать их и истребить поголовно, с женщинами и детьми.Он сам решил принять участие в этом коротком походе, но тут прибыл караван с дарами от только что захватившего Самарканд Мухаммеда-Джоки. Недолго продержался потом Мухаммед-Джоки на троне тимуридов, потому что вернувшийся из Хорасана эмир Абдусаид с помощью союзников снова отобрал у него власть. Но пока что на радостях Мухаммед-Джоки посылал хану Абулхаиру, казалось, все сокровища Самарканда. А главным из них была тринадцатилетняя Ибадат, дочь Абдусаида от старшей супруги. Пресыщенный хан сразу разглядел ее среди шелка, золотой посуды и знаменитых самаркандских ковров, разложенных перед ним прямо на красном прибрежном песке…Абулхаир тут же на сутки отложил намечавшийся поход и остался в шатре с этой созревающей розой, вдвойне приятной для него, потому что дочерью врага была она. Вкус зеленоватых яблок ощутил он на своих губах, а большие испуганные черные глаза привели его в неистовство, как бывало это в далекой молодости. Синий шатер с серебряными стойками был над его головой, и сам он казался себе орлом, радостно терзающим добычу.На следующее утро хан хотел отдать приказ о выступлении своим нукером, но ему донесли ертоулы-разведчики, что уже поздно. По всей видимости, кто-то успел предупредить казахские аулы, уходившие вниз по Сейхундарье. Они снова переправились назад, на северный берег, и движутся куда-то по направлению к Караталу. А те плоты, на которых переправилось ханское войско, пущены вчера вниз по течению, потому что нельзя оставлять за собой готовые средства переправы, которыми может воспользоваться любой противник. Для того чтобы связать новые плоты, нужна неделя…«Что же, пусть уходят к Караталу, — думал хан Абулхаир. — Лишь бы не в Моголистан, к Джаныбеку с Кереем. Укреплюсь в Ургенче, разгромлю Моголистан, а там примусь за степь. Никуда они не денутся от меня!..»Он и не подозревал, что двадцать лет спустя сыновья его дорого поплатятся за отцовское сластолюбие. Дело в том, что этот большой караван беглецов, за которым не погнался он, уводил сейчас к Караталу будущий казахский хан Касым, сын султана Джаныбека. Если бы хан Абулхаир настиг его, кто знает, как сложились бы дальнейшие события. Но молодой султан Касым был жив, здоров и уходил со своим караваном все дальше в степь… * * * Через несколько дней войско Абулхаира, одолев Красные Пески и солончаки Междуречья, вышло к Джейхундарье. Пройдя вниз по течению, хан увидел на том берегу многочисленные минареты, стены и башни. Начинались города древнего Хорезма…Переправившись на ту сторону, он легко вошел в Ургенч, который надеялся сделать своей столицей. Здесь стояла громадная мечеть с голубым куполом и полумесяцем, построенная много лет назад. Были здесь и дворцы, воздвигнутые когда-то лучшими мастерами, выписанными из Индии, Рума и Китая. Но вопреки своим планам Абулхаир не стал делать столицей своего ханства Ургенч, продолжая кочевать с войском в низовьях обеих великих рек, время от времени поднимаясь вверх по их течению в Мавераннахр и вмешиваясь в непрерывные войны, которые вели между собой бесчисленные тимуриды.Главной целью похода Абулхаир по-прежнему считал завоевание Моголистана, куда с каждым годом уходило все больше степных аулов. Он чувствовал, что именно там зреет страшная угроза его ханству. Хан считал перенесение своей столицы в Ургенч возможным после завоевания Моголистана. А пока древний Хорезм помогал в укреплении его армии, пополняя ее своими джигитами.Однако Абулхаир не мог долго удерживать внезапно захваченный Ургенч. Через год уже он был вынужден оставить его и направить свои войска в Сыгнак.Долгие дни и месяцы обдумывал свои планы хан Абулхаир, прежде чем выступить в поход, чтобы захватить чьи-нибудь земли. Готовились припасы, высылались многочисленные лазутчики. И никто из простых людей не должен был знать об этом. А потом, в один из обычных дней, люди вдруг видели своего хана разгневанным тем или иным соседом-правителем. И в тот же день войско выступало в поход. Создавалось впечатление, что одного гнева великого хана достаточно, чтобы стереть с лица земли непослушных.Так было и на этот раз. Хан вдруг забегал по своему сыгнакскому дворцу, словно раненый тигр. А чтобы всем был виден ханский гнев, во дворец были приглашены накануне «лучшие люди» города. Вместе с придворными сидели они во всех проходах и на бесчисленных айванах, робко прислушиваясь к ханскому голосу. И на улицах сразу притихли, зашептались люди, быстро начал разбегаться базар.— Где Бахтияр-багатур? — загремело во дворце.— Бахтияр-багатур!..— Бахтияр-багатур!.. * * * Передаваясь из уст в уста, призыв укатился за городские ворота, где стоял шатер командующего ханским войском. И сразу же взвихрилась пыль и понеслась оттуда к дворцу. Спрыгнув с еще не остановившегося коня, побежал во дворец громадный смуглолицый человек с оголенной под халатом грудью и кривой саблей за поясом. Для порядка, потому что так было принято, оттолкнул он в сторону двух стоявших у дверей нукеров. Пробежав по коридорам и снова растолкав телохранителей, ворвался он в зал приемов и, низко склонившись, мелкими шажками пошел к своему месту — у правой ноги хана.— Скажи мне, Бахтияр-багатур, при солнечнорожденном предке нашем Чингисхане был ли случай, когда какой-нибудь род или племя осмеливалось уйти из-под его могучей руки? — грозно спросил хан.— Был однажды такой случай, мой повелитель-хан!— И как тогда поступил «Покоритель вселенной»?— Великий твой предок послал вслед бежавшим свое войско, и оно стерло с лица земли неблагодарных. Даже названия их не осталось в людской памяти, ибо запретил его произносить солнцеподобный Чингисхан!— Так почему же мы до сих пор терпим каких-то подлых бунтовщиков, осмелившихся бежать от нас в Моголистан? Почему моголистанские владыки посмели приютить этих ослушников?!Бахтияр-багатур низко склонил голову.— Приказывай, мой повелитель-хан!.. * * * Как это бывало когда-то в юности, в ночь перед выступлением войска в поход хан Абулхаир переоделся в одежду простого нукера и в сопровождении двух верных телохранителей пошел к кострам, вокруг которых грелись его воины. Много лет уже не делал он этого, и теперь одежда простого воина теснила его раздавшееся тело, царапала изнеженную кожу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34