– Что ж тебе показать в первую очередь? А давай-ка весь город сразу?!
И Сергей повел ее к стене, окружающей Пекин. Сложенная из серого кирпича, она была настолько широка, что на аллее, тянущейся поверху, могли бы свободно разминуться два автомобиля, если бы, конечно, они умудрились заехать туда по мраморным ступенькам. И настолько высока, что вид открывался и вправду великолепный: парки, храмы, дворцы, овальные зеркала озер…
– Красиво?
– Очень.
– Как в сказке. Нарядно и безмятежно. Словно никаких нищих и нет. Есть, Катенька, все есть. И нищие, и студенты, устраивающие демонстрации.
– Я знаю. Я была в Шанхае на Первомайском празднике в китайском районе.
– Правда? Интересно. Ну расскажи…
– Я с Вениамином ходила, а пригласил нас хозяин его мастерской Дин Си. Они оба художники. – Катя вспомнила про записку. – Вениамин сейчас к Анненкову уехал, на север.
– К Анненкову? – Савельев нахмурился. – Значит, художник – из ярых белогвардейцев?
– Нет. Почему? Он сам по себе. Ни с кем. Просто и он, и я, и Анненков – киевляне… ровесники… А за тысячи верст каждый земляк чуть ли не родным кажется.
– Ну, Катенька, однако, и знакомые у тебя. Послушай, что я тебе расскажу про атамана Анненкова. Мне довелось недавно оперировать одного казака из его полка. Он сбежал от атамана, и говорить с ним про твоего знакомого можно было, только вкатив тройную дозу успокаивающего. И то трясло малого. Где проходила анненковская орда, оставалось пепелище.
Этот маньяк уничтожает мирное население, да и свои отряды только при малейшем подозрении на сочувствие красным. Ты не слышала, что произошло возле каменных ворот Джунгара?
– Нет.
– Это всего лишь эпизод, но… На границе он велел своим воякам разделиться на тех, кто идет с ним в Китай, и тех, кто не хочет покидать родину. Сказал: «Не бойтесь оставаться в Сибири, придем скоро, вызволим вас от большевиков». Две трети решили остаться. Плакали, стремя своего атамана целовали – прощались. И что ты думаешь было дальше?
– Вернулись в Сибирь? Нет? Пошли все-таки за ним?
– Ты, как всегда, идеализируешь… Ни то, ни другое. Анненков просто задумал сбить «красную пену» со своих войск. А именно: он, отобрав у них винтовки и переодев в лохмотья, приказал своему любимому оренбургскому полку расстрелять их из пулеметов, когда безоружные, рвущиеся к покинутым деревням, замороченные белогвардейцами крестьяне проходили ущельем. Мой больной был из пулеметчиков, пустивших в расход своих же.
Катя смотрела на Савельева широко раскрытыми глазами.
– Неужели такое могло произойти?
– Не могло, а произошло. И многое другое. Видишь? И мы будем бороться с этой нечистью. До победы!
– Невозможно, – не могла успокоиться Катя, – такой красивый, воспитанный мальчик…
– Катя, а ты вполне серьезно считала, что изуверы обязательно должны иметь узколобую рожу Нерона? Я сочувствую художнику, если он, обладая хоть каплей порядочности, попадет к атаману.
– Вениамин хороший, только запутавшийся. Я и сама хотела бы разобраться. Но мне проще: есть у кого теперь спросить. Да?
– Да. Но хватит на первый раз.
Навстречу, по аллее, обсаженной декоративными деревьями, шли веселые китаянки. Провинциальная парочка, молитвенно сложив руки, наслаждалась видом богдыханской столицы. Внизу по каменным плитам улиц проносились редкие, но неизменно великолепные автомобили.
…А вечером Савельев отвез Катю к себе, и они наконец остались наедине.
Дыхание сбивалось. Сердце замирало и падало, словно пятнадцать лет назад.
– Все хорошо будет, Катенька. Но, я же вижу, тебя что-то тревожит. Что?
– Ежик. Если я не смогу его видеть, я никогда не буду счастлива.
– Сможешь. – Савельев задумался. – Приедут наши представители, спросим у них. Да и сейчас я уверен: иначе не может быть. Я тебе обещаю. Ты мне веришь?
– Верю. – Она уткнулась ему куда-то в шею и впервые за много лет заплакала слезами, приносящими облегчение.
– Ну вот, – ворчливо-ласково приговаривал Сергей, укачивая ее, словно маленького ребенка, – рубашка у меня уже мокрая. Намылить и прополоскать осталось. А я мучился: стирать – не стирать?
– Все шутишь, Савельев?..
– На том стоим, Катенька.
Солнечный зайчик прыгал с потолка на стенку и обратно.
Катя прикрыла глаза и провела рукой по соседней подушке. Пусто…
– Сереженька, – позвала она тихонько.
Но он услышал. Просунул в дверь всклокоченную голову.
– Ага, проснулась, засоня. А я кофе варю. Сейчас… Ой, сбегает!
Он принес вкусно дымящиеся чашечки.
– Балуешь, Савельев!
– Это не самое страшное. – И усмехнулся: – Так вот они и жили-были.
– Кто, Сергей?
– Старик со старухой. И умерли в один день.
– А мы?
– И мы – долго и счастливо.
– А в Россию когда?
– Соскучилась?
– Еще бы!
– И я. Очень. Но, Катенька, ты даешь себе полный отчет в трудностях, которые там ждут?
Она пожала плечами.
– Подожди, я тебе дам прочитать письмо одного друга. Из Петрограда. Нет, у Никиты почерк – курица лапой… Не разберешь. Слушай! «Питер превращен в крепость… на улицах окопы и проволочные заграждения. По трамвайной линии бегает наш, путиловский, паровозик, развозит пушки, боеприпасы… Сегодня в некотором роде праздник: установил дома „буржуйку“ – это печурка такая, очень экономная, – и получил месячный паек: по фунту сахара, рыбы и соли, полфунта жира… Каждый день выдают по трети фунта хлеба, но зато духом мы бодры, чего и тебе желаем…» А вот еще заметка из «Петроградской правды». Тебе приходилось читать такие рецепты? «Использование костей» называется – как лучше их вываривать, чтобы ни одной калории не пропало даром…
– Ну и что? Нашел чем испугать… То ли было в Харбине? Сережа, помнишь?
– Еще бы! – повторил он с Катиной интонацией. – Ты была гениальной сестрой милосердия. Но я совсем не для запугивания. От тебя зависит решение. Есть выбор. Можно остаться в Пекине. На любое время. Работа и тебе здесь найдется. Хоть переводчиком, хоть сестрой. Тишь да гладь…
– А если бы не я, ты бы когда вернулся?
– Немедленно. Меня ждет больница в Петрограде.
– Сереженька, ну о чем мы тогда говорим? В Россию… сегодня же… сейчас же… сию минуту!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38