– шептал Ваня. – Дуське не проговорись! Знаешь сам: девчонка, проболтается.
А та, уже не обращая на них внимания, прыгала перед взрослыми, хлопала в ладоши и звонко выкрикивала: «Здравствуйте! Здравствуйте!»
– Ах ты, дорогой мой. Загорел-то как!.. – бросилась целовать внука Аграфена Игнатьевна.
Ребята быстро поднялись по лестнице и первыми влетели в распахнутые двери квартиры. Все здесь сияло чистотой, во всем чувствовалась заботливая рука Аграфены Игнатьевны: в столовой был накрыт стол, в спальне на кроватях лежало для смены чистое белье, нагретая ванна дышала жаром.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Остаток отпуска Яков Иванович проводил дома. С утра забирал Юру, валентиновских ребят и со всей компанией отправлялся то в поле, то в лес, то на реку. На счастье, дни удались погожие, солнечные.
За несколько дней до конца отпуска из штаба армии прислали сложную тактическую задачу. Хотя времени на решение дано было достаточно, Яков Иванович, по свойству своего беспокойного характера, в тот же день углубился в ее изучение. Прогулки с ребятами волей-неволей прекратились, задача занимала все его мысли.
Вот и сейчас он стоял у распахнутого окна, вглядываясь в далекий, сгущавшийся над крышами домов сизоватый сумрак вечера, и рисовал в своем воображении большую реку, которую по условиям задачи ему надо было форсировать. Он невольно представлял себе широкий, полный темными водами Буг, на берегу которого провел в командировке много недель, и, в какой уже раз, снова задал себе вопрос: кто же там, за темной полосой горизонта, – друг или враг? Можно ли верить договору о дружбе и последним заверениям немцев?
Ему хотелось верить. Но все, что он видел, работая на границе, убеждало его в обратном.
Однажды Яков Иванович не вытерпел и прекратил раскопку захороненных в приграничном районе немецких солдат, погибших в боях с поляками в сентябре 1939 года. Прекращение работ по раскопке вызвало с немецкой стороны протест. Начальство сделало Железнову предупреждение.
– Товарищ генерал, да там же открытый шпионаж! – оправдывая свой поступок, доказывал Железнов. – Вы думаете, фашисты выкопают эти трупы ради человеколюбия? Ради любви к своему солдату? Если бы это было так, они уже давно бы все закончили и уехали в Германию. Фашистов интересуют наши укрепленные районы, наши фортификационные сооружения. Делая вид, что раскапывают могилы своих солдат, они глазеют на наши огневые точки. Заберутся на самую вершину холма, якобы для того, чтобы отдохнуть, и оттуда бесстыдно смотрят, что строят красноармейцы. Да разве можно такое терпеть?..
И сейчас, глядя на темнеющий запад, Железнов думал о том, что фашизм никогда не будет другом советских людей. Еще свежо было в памяти Якова Ивановича то тяжелое в его жизни время, когда из-за брата Павла, попавшего в лапы матерого фашистского разведчика Пауля Бергмана, ему с 1936 по 1938 год пришлось быть на положении заклейменного, поплатиться своим призванием, любимым делом и службой, начать снова с командира роты и после пережитых мытарств даже это считать за счастье!
Яков Иванович отогнал от себя мрачные воспоминания, отошел от окна и снова уселся за подсчеты. Считал и пересчитывал он с такой настойчивостью, как будто от решения этой задачи зависела важнейшая проблема советской стратегии. Однако закон Архимеда, открытый за три века до нашей эры, был неумолим: переправочные средства, указанные в задаче, не обеспечивали переправы стрелкового корпуса.
Требовалась необычайная изобретательность в использовании этих средств.
Яков Иванович любил решать такие задачи и с удовольствием занимался запутанными, сложными вычислениями.
Внезапный сквознячок подхватил и разметал по комнате листы исписанной бумаги. Железнов оглянулся. В дверях стоял посыльный-связист из штаба дивизии. Он вручил Железнову телеграмму.
– Что за телеграмма? – всполошилась Нина Николаевна.
– Вызывают в Минск, к командующему, – ответил Яков Иванович, собирая с пола разлетевшиеся бумаги. – Наверное, за назначением.
– Просись в Москву, в Главный штаб или на научную работу. Ведь годы твои не маленькие… Да и Верушка там одна…
– Хорошо, Нинуша, хорошо!..
– Что ты машешь рукой, словно от осы отбиваешься, – не унималась Нина Николаевна. – Я видела, как там, на перроне, в Москве за ней два молодца увивались!..
– Ну и что же? Она ведь не девочка.
– Не девочка?! – укоризненно повторила Нина Николаевна. Ее особенно волновало то, что Вера, вопреки ее желанию, избрала авиационный институт. «Это значит самолеты, а там, глядишь, и с парашютом, чего доброго, прыгать станет!..» – эта мысль постоянно беспокоила ее материнское сердце. – Как же не девочка? Ведь она так молода, неопытна, долго ли до беды… Нам надо быть к ней поближе! Садись сейчас же вот здесь, – она хлопнула ладонью по столу, – и пиши рапорт командующему!
– Брось, Нина, глупости говорить! Никакого я рапорта писать не собираюсь. – И для успокоения добавил: – Вот когда буду у командующего – попрошу.
В комнату снова ворвался сквозняк, а с ним влетел запыхавшийся Юра.
– Папа! Ты едешь в Минск? Возьми меня с собой. Я буду себя хорошо вести, вот честное пионерское! – Он смотрел на отца такими умоляющими глазами, что отказать было трудно.
– А что скажет мама?
– Мама?.. – Юра бросился к матери и прижался к ее груди: – Мамочка… Вот честное пионерское, буду вести себя так, как ты скажешь. От Сашки никуда не отойду!..
Озабоченная своими мыслями, Нина Николаевна положила руку на голову сына!
– Погоди, Юрок, не до этого.
Юра сразу захныкал, и Нина Николаевна машинально промолвила:
– Ну ладно, ладно!
Тут же она ощутила на своей щеке жаркий поцелуй сына.
Затем хлопнула дверь, и за ней зазвенел радостный голос Юры:
– Еду в Минск!..
…Яков Иванович выехал из Бельска на рассвете и только часам к четырем прибыл в Минск.
Помощник командующего генерал Михайлин сразу же принял его.
– По моему вызову приехали?
– Так точно, по вашей телеграмме.
Генерал внимательно поглядел на Железнова, раскрыл большую папку и развернул схему:
– Я вас вызвал по заданию командующего. Поедете в командировку. Местность на границе хорошо знаете?
– За полтора года работы в комиссии облазил все уголки.
Генерал встал и подошел к висящей на стене карте. Синим и красным карандашами на ней была резко обозначена граница.
– Вот, – он показал на большой зеленый клин, как бы втиснутый на юго-восток от Августова. – Имеются сведения, что в этот район пришла новая немецкая дивизия. Хотя немцы объясняют это тем, что на нашей границе спокойно и их войска могут здесь отдохнуть от боев в Западной Европе, нам все же надо быть начеку.
Наступило молчание.
– А по-моему, товарищ генерал, эти объяснения – просто обман.
Михайлин был того же мнения, однако его служебное положение не позволяло ему откровенно высказать свои мысли.
– Взгляните на этот Августовский клин и на другую точку у Бреста. Вы видите, какой большой дугой к западу легла между ними граница. На мой взгляд, Августовская пуща и Брестский выступ – прекрасные плацдармы для наступления и окружения наших войск, которые находятся внутри этой дуги: в районах Граева, Ломжи, Дрогичина, Белостока, Бреста. Поэтому, товарищ полковник, мы должны на этом направлении немедленно привести наши оборонительные рубежи в полную боевую готовность.
Поведение немцев на границе очень тревожило генерала Михайлина. Он решил сам проехать по оборонительным рубежам и организовать дело так, чтобы первую очередь сооружений закончить не позднее начала июля, а остаток месяца употребить на сколачивание и обучение воинских частей укрепрайонов. Он считал своим неотложным долгом доказать Верховному Командованию необходимость подобных мер.
Разговор прервал адъютант. Он вошел в кабинет и передал Михайлину срочные телеграммы.
Прочтя первую из них про себя, генерал побагровел, выругался и, сложив ее пополам, положил под пресс.
Это был ответ на его предложение Генштабу. Михайлин просил у Генштаба разрешения ускорить приведение в боевую готовность приграничных укрепленных районов. Генштаб же в своей телеграмме сообщил, что сроки этих работ остаются без изменений.
Другую телеграмму он прочел вслух.
– Видите, что творится? – с возмущением сказал он Железнову. – Истребителей наших они не боятся: ведь им стрелять запрещено. «Ястребки» вокруг немецкого самолета крутятся, а ему что? То спустится, то вбок возьмет, а там, глядишь, граница – он дома. Что прикажете с ним делать?
– Стрелять! Надо же наконец заставить их выполнять договор! – сказал Железнов.
– Я тоже за это, товарищ полковник, но… нельзя!
Генерал подошел к столу и предложил Железнову сесть.
– Работаете сейчас над чем-нибудь? – спросил он, взял перо и поставил свою фамилию под предписанием, которое было заготовлено для Железнова.
– Работаю, товарищ генерал.
– Над чем?
– Над задачей, присланной штабом округа. Форсирование больших рек стрелковым корпусом.
– Ну и как?
– Трудно. Уж очень много расчетов. Самое сложное – это переправа танков. Средств переправочных дано мало, а танков много…
– Не хочется вас огорчать, но надо сказать, что сейчас на вооружение поступили более мощные танки, и они тяжелее существующих.
– Что вы говорите! – воскликнул Железнов. – Вот видите, новые трудности! Придется опять все снова пересчитывать.
– А вы не падайте духом. Решайте смелее! Ведь в принципе можно решить?
– Нет, товарищ генерал, здесь общий принцип не поможет. С увеличением веса танка меняются и подъемные средства переправ. Закон Архимеда всесилен, и ничего с ним не поделаешь.
– И все равно не унывайте! Тема очень актуальная, и ваше решение подскажет, какие же в конце концов нужны понтоны и переправочные парки. Может быть, и что-нибудь новое на ум придет. А для расчетов все же рекомендую взять тоннаж новых танков. – Михайлин поднялся и подошел к Железнову. – Кстати, мы сделали Наркому предложение о том, чтобы назначить вас сюда, в штаб округа. Так что вернетесь из командировки и заканчивать задачу будете, видимо, уже здесь. Я хотел, чтобы вы возглавили отдел укрепрайонов, но штаб решил использовать вас в оперативном отделе.
Он подал Железнову предписание:
– Поставленная задача вам ясна?
– Так точно, товарищ генерал. Все ясно!
Михайлин пожал Якову Ивановичу руку:
– Желаю вам всего хорошего. На днях буду на вашем участке. Если у вас возникнут вопросы, там на месте их и разрешим.
Яков Иванович вышел со смешанным чувством радости и беспокойства. Его радовало, что наконец-то он будет работать в этом большом штабе, где сможет полностью применить знания, полученные в академии Генштаба.
На улице к нему бросился Юра, поджидавший отца возле машины.
– Получил назначение? – повторил он услышанные от матери слова. – В Москву?
– Нет, пока не получил. В командировку, Юрик, ехать нужно.
– А назначение?..
– Назначение скоро будет. – Яков Иванович обхватил левой рукой сына за плечи и зашагал с ним к машине. – Поехали, товарищ Польщиков. Во Дворец пионеров.
– Папочка!.. – Юра захлопал в ладоши.
– Рад?
– Очень рад, товарищ полковник! – отрапортовал Юра, приложив руку к своей матросской бескозырке.
Когда они уже выехали на главную, Советскую улицу, он спросил:
– Что же мы скажем маме?
– А вот так, сынок, и скажем: пока еще назначения нет.
– А ты просил, чтобы тебя в Москву?..
– Просил, – впервые солгал сыну Яков Иванович.
– Раз просил, то уж назначат!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Закрыв за дочерью дверь, Аграфена Игнатьевна окинула кухню хозяйским взглядом: все ли в порядке. Сняла с себя передник и повесила за дверью. Дневные заботы кончились, и она пошла в столовую отдохнуть за вязанием в любимом кресле.
В открытые настежь окна веял легкий ветерок, чуть покачивая цветы на подоконнике. Положив вязанье на колени, Аграфена Игнатьевна откинула голову на высокую спинку бархатного кресла и как бы забылась, распластав по подлокотникам натруженные руки. «Яков-то? Да ей и лучшего мужа желать не надо. Живем, что у Христа за пазухой – всего вдоволь. Не то, что мы в проклятое – при царе – время…»
Она невольно вспомнила свое далекое прошлое: горемычное житье впроголодь, тяготы безработицы – все то, что было четверть века назад. Она вновь увидела перед собой маленький домик с палисадничком. Как ей был дорог этот домик, где она прожила свою несладкую жизнь и в тяжких заботах вырастила детей!
И будто снова зазвучал рядом взволнованный голос дочери: «Там, на Смоленском, с забастовщиками Яшу арестовали… Он шел с Ильей Семенычем… у самого Семянникова завода на них налетели жандармы. Яша выхватил у Ильи Семеныча знамя и понес…»
Аграфена Игнатьевна вздрогнула и приоткрыла глаза. Сердце билось часто, тревожно, как и тогда. Она вспомнила, как, переполошившись, побежала в сарай, где Яков прятал запрещенные книжки…
Воспоминания вдруг прервались. За окном зазвенели ребячьи голоса.
Пересиливая дремоту, Аграфена Игнатьевна потянулась к подоконнику. Во дворе дрались ребята. По бескозырке на светлой голове одного из мальчишек в толпе она узнала внука.
– Я тебе покажу, какой я разноглазый! – крикнул Юра и с размаху ударил черноголового мальчугана.
К ужасу бабушки, вся толпа ребят навалилась на Юру и вместе с ним рухнула на землю.
– Стойте! Не смейте! Я вам сейчас, стервецы! – Аграфена Игнатьевна стучала своим маленьким старушечьим кулачком по подоконнику. – Юра, сейчас же домой!
Юра вынырнул из кучи ребят, оглянулся на окно и, махнув бабушке рукой, снова схватился с мальчишками: одного пихнул, второго прижал к стене и стал трясти за грудь. Ошеломленные таким оборотом дела, ребята опомнились только тогда, когда Юра поднял бескозырку, стряхнул с нее землю и зашагал к воротам.
– Беги! Домой беги! – истошно закричала бабушка, когда вся ватага бросилась за Юрой.
Но он, круто повернувшись, пошел мальчишкам навстречу. Тут Аграфена Игнатьевна не выдержала и побежала на лестницу.
В это время к дому подъехал Яков Иванович.
– Ты чего такой красный? – остановил он сына. Увидев высыпавшую за ворота ватагу, отец все понял.
– Драка? Эх ты, пионер! – Он подтолкнул Юру в парадное.
– Чего толкаешься?! – обиделся на отца Юра, остановился в темном углу лестницы и забормотал сквозь слезы: – Я им покажу, как дразниться! Так дам, что за Бугом слышно будет…
– Вот я тебе сейчас дам – так это точно! – Яков Иванович потянул сына за собой. – Живо домой!..
Сверху раздался голос бабушки:
– Покажи ему, Яшенька! Совсем от рук отбился, сорванец!..
– Ты бы послушал, как они дразнятся, так тоже бы дал сдачи! – закричал Юра.
При этих словах Яков Иванович невольно вспомнил, как его в детстве по-разному обзывали. И он так же, как Юра, бил обижавших его ребят. Но тогда за него, сироту, заступиться было некому… Почему же дразнят Юрку? Может быть, потому, что редко видят его с отцом, считают беззащитным? Как захотелось Якову Ивановичу надрать за сына уши этим сорванцам!
Он повернулся к Юре, притянул к себе и спросил:
– Ну, ты им дал как следует?
Юра, удивленный такой переменой в отце, нерешительно протянул:
– По первое число!
Увидев их обнявшимися, Аграфена Игнатьевна развела руками.
– Вот так сами и портите детей!.. – возмутилась она и в сердцах хлопнула дверью.
После ужина Нина Николаевна стала собирать мужа в дорогу. В большой чемодан положила надувную подушку, нитки, иголки, принадлежности для мытья и бритья. Маленький чемоданчик наполнился съестным. Среди копченостей, масла, сахара и прочей снеди оказалась еще и баночка клубничного варенья.
– Ну, милые вы мои, это же на целый месяц хватит!.. – запротестовал Яков Иванович. Но теща с Ниной действовали единым фронтом.
– Едешь на день, бери хлеба на неделю! – сказала Аграфена Игнатьевна. И Яков Иванович понял, что сопротивление бесполезно.
Когда все улеглись спать, Яков Иванович еще долго стоял у открытого окна. Он смотрел, как вдалеке в домах переливаются огни, вдыхал свежий ночной воздух.
Вдруг где-то поблизости раздались звуки рояля.
– Яша, – сонным голосом позвала жена, – тебе ведь рано вставать!
– Больно ночь хороша, Нина. Иди-ка сюда!
Нина Николаевна накинула халат, подошла к нему. Встала рядом. Он обнял ее.
Заглядывая ему в глаза, она улыбнулась:
– Непутевый ты у меня!.. Такой же, как когда-то. И годы на тебя не действуют.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Всю дорогу Польщиков за рулем мурлыкал один и тот же мотив.
На большаке, неподалеку от деревни Зломысел, из-за кустов показались два конных пограничника. Они остановили машину. Загорелый, весь в пыли сержант нагнулся с седла и попросил Железнова предъявить документы.
– Не знаете ли вы, где штаб батальона стрелкового полка? – выйдя из машины, спросил Яков Иванович.
– Знаю, товарищ полковник. Отсюда в трех километрах. Проедете по этой дороге вперед с километр, налево пойдет проселок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
А та, уже не обращая на них внимания, прыгала перед взрослыми, хлопала в ладоши и звонко выкрикивала: «Здравствуйте! Здравствуйте!»
– Ах ты, дорогой мой. Загорел-то как!.. – бросилась целовать внука Аграфена Игнатьевна.
Ребята быстро поднялись по лестнице и первыми влетели в распахнутые двери квартиры. Все здесь сияло чистотой, во всем чувствовалась заботливая рука Аграфены Игнатьевны: в столовой был накрыт стол, в спальне на кроватях лежало для смены чистое белье, нагретая ванна дышала жаром.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Остаток отпуска Яков Иванович проводил дома. С утра забирал Юру, валентиновских ребят и со всей компанией отправлялся то в поле, то в лес, то на реку. На счастье, дни удались погожие, солнечные.
За несколько дней до конца отпуска из штаба армии прислали сложную тактическую задачу. Хотя времени на решение дано было достаточно, Яков Иванович, по свойству своего беспокойного характера, в тот же день углубился в ее изучение. Прогулки с ребятами волей-неволей прекратились, задача занимала все его мысли.
Вот и сейчас он стоял у распахнутого окна, вглядываясь в далекий, сгущавшийся над крышами домов сизоватый сумрак вечера, и рисовал в своем воображении большую реку, которую по условиям задачи ему надо было форсировать. Он невольно представлял себе широкий, полный темными водами Буг, на берегу которого провел в командировке много недель, и, в какой уже раз, снова задал себе вопрос: кто же там, за темной полосой горизонта, – друг или враг? Можно ли верить договору о дружбе и последним заверениям немцев?
Ему хотелось верить. Но все, что он видел, работая на границе, убеждало его в обратном.
Однажды Яков Иванович не вытерпел и прекратил раскопку захороненных в приграничном районе немецких солдат, погибших в боях с поляками в сентябре 1939 года. Прекращение работ по раскопке вызвало с немецкой стороны протест. Начальство сделало Железнову предупреждение.
– Товарищ генерал, да там же открытый шпионаж! – оправдывая свой поступок, доказывал Железнов. – Вы думаете, фашисты выкопают эти трупы ради человеколюбия? Ради любви к своему солдату? Если бы это было так, они уже давно бы все закончили и уехали в Германию. Фашистов интересуют наши укрепленные районы, наши фортификационные сооружения. Делая вид, что раскапывают могилы своих солдат, они глазеют на наши огневые точки. Заберутся на самую вершину холма, якобы для того, чтобы отдохнуть, и оттуда бесстыдно смотрят, что строят красноармейцы. Да разве можно такое терпеть?..
И сейчас, глядя на темнеющий запад, Железнов думал о том, что фашизм никогда не будет другом советских людей. Еще свежо было в памяти Якова Ивановича то тяжелое в его жизни время, когда из-за брата Павла, попавшего в лапы матерого фашистского разведчика Пауля Бергмана, ему с 1936 по 1938 год пришлось быть на положении заклейменного, поплатиться своим призванием, любимым делом и службой, начать снова с командира роты и после пережитых мытарств даже это считать за счастье!
Яков Иванович отогнал от себя мрачные воспоминания, отошел от окна и снова уселся за подсчеты. Считал и пересчитывал он с такой настойчивостью, как будто от решения этой задачи зависела важнейшая проблема советской стратегии. Однако закон Архимеда, открытый за три века до нашей эры, был неумолим: переправочные средства, указанные в задаче, не обеспечивали переправы стрелкового корпуса.
Требовалась необычайная изобретательность в использовании этих средств.
Яков Иванович любил решать такие задачи и с удовольствием занимался запутанными, сложными вычислениями.
Внезапный сквознячок подхватил и разметал по комнате листы исписанной бумаги. Железнов оглянулся. В дверях стоял посыльный-связист из штаба дивизии. Он вручил Железнову телеграмму.
– Что за телеграмма? – всполошилась Нина Николаевна.
– Вызывают в Минск, к командующему, – ответил Яков Иванович, собирая с пола разлетевшиеся бумаги. – Наверное, за назначением.
– Просись в Москву, в Главный штаб или на научную работу. Ведь годы твои не маленькие… Да и Верушка там одна…
– Хорошо, Нинуша, хорошо!..
– Что ты машешь рукой, словно от осы отбиваешься, – не унималась Нина Николаевна. – Я видела, как там, на перроне, в Москве за ней два молодца увивались!..
– Ну и что же? Она ведь не девочка.
– Не девочка?! – укоризненно повторила Нина Николаевна. Ее особенно волновало то, что Вера, вопреки ее желанию, избрала авиационный институт. «Это значит самолеты, а там, глядишь, и с парашютом, чего доброго, прыгать станет!..» – эта мысль постоянно беспокоила ее материнское сердце. – Как же не девочка? Ведь она так молода, неопытна, долго ли до беды… Нам надо быть к ней поближе! Садись сейчас же вот здесь, – она хлопнула ладонью по столу, – и пиши рапорт командующему!
– Брось, Нина, глупости говорить! Никакого я рапорта писать не собираюсь. – И для успокоения добавил: – Вот когда буду у командующего – попрошу.
В комнату снова ворвался сквозняк, а с ним влетел запыхавшийся Юра.
– Папа! Ты едешь в Минск? Возьми меня с собой. Я буду себя хорошо вести, вот честное пионерское! – Он смотрел на отца такими умоляющими глазами, что отказать было трудно.
– А что скажет мама?
– Мама?.. – Юра бросился к матери и прижался к ее груди: – Мамочка… Вот честное пионерское, буду вести себя так, как ты скажешь. От Сашки никуда не отойду!..
Озабоченная своими мыслями, Нина Николаевна положила руку на голову сына!
– Погоди, Юрок, не до этого.
Юра сразу захныкал, и Нина Николаевна машинально промолвила:
– Ну ладно, ладно!
Тут же она ощутила на своей щеке жаркий поцелуй сына.
Затем хлопнула дверь, и за ней зазвенел радостный голос Юры:
– Еду в Минск!..
…Яков Иванович выехал из Бельска на рассвете и только часам к четырем прибыл в Минск.
Помощник командующего генерал Михайлин сразу же принял его.
– По моему вызову приехали?
– Так точно, по вашей телеграмме.
Генерал внимательно поглядел на Железнова, раскрыл большую папку и развернул схему:
– Я вас вызвал по заданию командующего. Поедете в командировку. Местность на границе хорошо знаете?
– За полтора года работы в комиссии облазил все уголки.
Генерал встал и подошел к висящей на стене карте. Синим и красным карандашами на ней была резко обозначена граница.
– Вот, – он показал на большой зеленый клин, как бы втиснутый на юго-восток от Августова. – Имеются сведения, что в этот район пришла новая немецкая дивизия. Хотя немцы объясняют это тем, что на нашей границе спокойно и их войска могут здесь отдохнуть от боев в Западной Европе, нам все же надо быть начеку.
Наступило молчание.
– А по-моему, товарищ генерал, эти объяснения – просто обман.
Михайлин был того же мнения, однако его служебное положение не позволяло ему откровенно высказать свои мысли.
– Взгляните на этот Августовский клин и на другую точку у Бреста. Вы видите, какой большой дугой к западу легла между ними граница. На мой взгляд, Августовская пуща и Брестский выступ – прекрасные плацдармы для наступления и окружения наших войск, которые находятся внутри этой дуги: в районах Граева, Ломжи, Дрогичина, Белостока, Бреста. Поэтому, товарищ полковник, мы должны на этом направлении немедленно привести наши оборонительные рубежи в полную боевую готовность.
Поведение немцев на границе очень тревожило генерала Михайлина. Он решил сам проехать по оборонительным рубежам и организовать дело так, чтобы первую очередь сооружений закончить не позднее начала июля, а остаток месяца употребить на сколачивание и обучение воинских частей укрепрайонов. Он считал своим неотложным долгом доказать Верховному Командованию необходимость подобных мер.
Разговор прервал адъютант. Он вошел в кабинет и передал Михайлину срочные телеграммы.
Прочтя первую из них про себя, генерал побагровел, выругался и, сложив ее пополам, положил под пресс.
Это был ответ на его предложение Генштабу. Михайлин просил у Генштаба разрешения ускорить приведение в боевую готовность приграничных укрепленных районов. Генштаб же в своей телеграмме сообщил, что сроки этих работ остаются без изменений.
Другую телеграмму он прочел вслух.
– Видите, что творится? – с возмущением сказал он Железнову. – Истребителей наших они не боятся: ведь им стрелять запрещено. «Ястребки» вокруг немецкого самолета крутятся, а ему что? То спустится, то вбок возьмет, а там, глядишь, граница – он дома. Что прикажете с ним делать?
– Стрелять! Надо же наконец заставить их выполнять договор! – сказал Железнов.
– Я тоже за это, товарищ полковник, но… нельзя!
Генерал подошел к столу и предложил Железнову сесть.
– Работаете сейчас над чем-нибудь? – спросил он, взял перо и поставил свою фамилию под предписанием, которое было заготовлено для Железнова.
– Работаю, товарищ генерал.
– Над чем?
– Над задачей, присланной штабом округа. Форсирование больших рек стрелковым корпусом.
– Ну и как?
– Трудно. Уж очень много расчетов. Самое сложное – это переправа танков. Средств переправочных дано мало, а танков много…
– Не хочется вас огорчать, но надо сказать, что сейчас на вооружение поступили более мощные танки, и они тяжелее существующих.
– Что вы говорите! – воскликнул Железнов. – Вот видите, новые трудности! Придется опять все снова пересчитывать.
– А вы не падайте духом. Решайте смелее! Ведь в принципе можно решить?
– Нет, товарищ генерал, здесь общий принцип не поможет. С увеличением веса танка меняются и подъемные средства переправ. Закон Архимеда всесилен, и ничего с ним не поделаешь.
– И все равно не унывайте! Тема очень актуальная, и ваше решение подскажет, какие же в конце концов нужны понтоны и переправочные парки. Может быть, и что-нибудь новое на ум придет. А для расчетов все же рекомендую взять тоннаж новых танков. – Михайлин поднялся и подошел к Железнову. – Кстати, мы сделали Наркому предложение о том, чтобы назначить вас сюда, в штаб округа. Так что вернетесь из командировки и заканчивать задачу будете, видимо, уже здесь. Я хотел, чтобы вы возглавили отдел укрепрайонов, но штаб решил использовать вас в оперативном отделе.
Он подал Железнову предписание:
– Поставленная задача вам ясна?
– Так точно, товарищ генерал. Все ясно!
Михайлин пожал Якову Ивановичу руку:
– Желаю вам всего хорошего. На днях буду на вашем участке. Если у вас возникнут вопросы, там на месте их и разрешим.
Яков Иванович вышел со смешанным чувством радости и беспокойства. Его радовало, что наконец-то он будет работать в этом большом штабе, где сможет полностью применить знания, полученные в академии Генштаба.
На улице к нему бросился Юра, поджидавший отца возле машины.
– Получил назначение? – повторил он услышанные от матери слова. – В Москву?
– Нет, пока не получил. В командировку, Юрик, ехать нужно.
– А назначение?..
– Назначение скоро будет. – Яков Иванович обхватил левой рукой сына за плечи и зашагал с ним к машине. – Поехали, товарищ Польщиков. Во Дворец пионеров.
– Папочка!.. – Юра захлопал в ладоши.
– Рад?
– Очень рад, товарищ полковник! – отрапортовал Юра, приложив руку к своей матросской бескозырке.
Когда они уже выехали на главную, Советскую улицу, он спросил:
– Что же мы скажем маме?
– А вот так, сынок, и скажем: пока еще назначения нет.
– А ты просил, чтобы тебя в Москву?..
– Просил, – впервые солгал сыну Яков Иванович.
– Раз просил, то уж назначат!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Закрыв за дочерью дверь, Аграфена Игнатьевна окинула кухню хозяйским взглядом: все ли в порядке. Сняла с себя передник и повесила за дверью. Дневные заботы кончились, и она пошла в столовую отдохнуть за вязанием в любимом кресле.
В открытые настежь окна веял легкий ветерок, чуть покачивая цветы на подоконнике. Положив вязанье на колени, Аграфена Игнатьевна откинула голову на высокую спинку бархатного кресла и как бы забылась, распластав по подлокотникам натруженные руки. «Яков-то? Да ей и лучшего мужа желать не надо. Живем, что у Христа за пазухой – всего вдоволь. Не то, что мы в проклятое – при царе – время…»
Она невольно вспомнила свое далекое прошлое: горемычное житье впроголодь, тяготы безработицы – все то, что было четверть века назад. Она вновь увидела перед собой маленький домик с палисадничком. Как ей был дорог этот домик, где она прожила свою несладкую жизнь и в тяжких заботах вырастила детей!
И будто снова зазвучал рядом взволнованный голос дочери: «Там, на Смоленском, с забастовщиками Яшу арестовали… Он шел с Ильей Семенычем… у самого Семянникова завода на них налетели жандармы. Яша выхватил у Ильи Семеныча знамя и понес…»
Аграфена Игнатьевна вздрогнула и приоткрыла глаза. Сердце билось часто, тревожно, как и тогда. Она вспомнила, как, переполошившись, побежала в сарай, где Яков прятал запрещенные книжки…
Воспоминания вдруг прервались. За окном зазвенели ребячьи голоса.
Пересиливая дремоту, Аграфена Игнатьевна потянулась к подоконнику. Во дворе дрались ребята. По бескозырке на светлой голове одного из мальчишек в толпе она узнала внука.
– Я тебе покажу, какой я разноглазый! – крикнул Юра и с размаху ударил черноголового мальчугана.
К ужасу бабушки, вся толпа ребят навалилась на Юру и вместе с ним рухнула на землю.
– Стойте! Не смейте! Я вам сейчас, стервецы! – Аграфена Игнатьевна стучала своим маленьким старушечьим кулачком по подоконнику. – Юра, сейчас же домой!
Юра вынырнул из кучи ребят, оглянулся на окно и, махнув бабушке рукой, снова схватился с мальчишками: одного пихнул, второго прижал к стене и стал трясти за грудь. Ошеломленные таким оборотом дела, ребята опомнились только тогда, когда Юра поднял бескозырку, стряхнул с нее землю и зашагал к воротам.
– Беги! Домой беги! – истошно закричала бабушка, когда вся ватага бросилась за Юрой.
Но он, круто повернувшись, пошел мальчишкам навстречу. Тут Аграфена Игнатьевна не выдержала и побежала на лестницу.
В это время к дому подъехал Яков Иванович.
– Ты чего такой красный? – остановил он сына. Увидев высыпавшую за ворота ватагу, отец все понял.
– Драка? Эх ты, пионер! – Он подтолкнул Юру в парадное.
– Чего толкаешься?! – обиделся на отца Юра, остановился в темном углу лестницы и забормотал сквозь слезы: – Я им покажу, как дразниться! Так дам, что за Бугом слышно будет…
– Вот я тебе сейчас дам – так это точно! – Яков Иванович потянул сына за собой. – Живо домой!..
Сверху раздался голос бабушки:
– Покажи ему, Яшенька! Совсем от рук отбился, сорванец!..
– Ты бы послушал, как они дразнятся, так тоже бы дал сдачи! – закричал Юра.
При этих словах Яков Иванович невольно вспомнил, как его в детстве по-разному обзывали. И он так же, как Юра, бил обижавших его ребят. Но тогда за него, сироту, заступиться было некому… Почему же дразнят Юрку? Может быть, потому, что редко видят его с отцом, считают беззащитным? Как захотелось Якову Ивановичу надрать за сына уши этим сорванцам!
Он повернулся к Юре, притянул к себе и спросил:
– Ну, ты им дал как следует?
Юра, удивленный такой переменой в отце, нерешительно протянул:
– По первое число!
Увидев их обнявшимися, Аграфена Игнатьевна развела руками.
– Вот так сами и портите детей!.. – возмутилась она и в сердцах хлопнула дверью.
После ужина Нина Николаевна стала собирать мужа в дорогу. В большой чемодан положила надувную подушку, нитки, иголки, принадлежности для мытья и бритья. Маленький чемоданчик наполнился съестным. Среди копченостей, масла, сахара и прочей снеди оказалась еще и баночка клубничного варенья.
– Ну, милые вы мои, это же на целый месяц хватит!.. – запротестовал Яков Иванович. Но теща с Ниной действовали единым фронтом.
– Едешь на день, бери хлеба на неделю! – сказала Аграфена Игнатьевна. И Яков Иванович понял, что сопротивление бесполезно.
Когда все улеглись спать, Яков Иванович еще долго стоял у открытого окна. Он смотрел, как вдалеке в домах переливаются огни, вдыхал свежий ночной воздух.
Вдруг где-то поблизости раздались звуки рояля.
– Яша, – сонным голосом позвала жена, – тебе ведь рано вставать!
– Больно ночь хороша, Нина. Иди-ка сюда!
Нина Николаевна накинула халат, подошла к нему. Встала рядом. Он обнял ее.
Заглядывая ему в глаза, она улыбнулась:
– Непутевый ты у меня!.. Такой же, как когда-то. И годы на тебя не действуют.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Всю дорогу Польщиков за рулем мурлыкал один и тот же мотив.
На большаке, неподалеку от деревни Зломысел, из-за кустов показались два конных пограничника. Они остановили машину. Загорелый, весь в пыли сержант нагнулся с седла и попросил Железнова предъявить документы.
– Не знаете ли вы, где штаб батальона стрелкового полка? – выйдя из машины, спросил Яков Иванович.
– Знаю, товарищ полковник. Отсюда в трех километрах. Проедете по этой дороге вперед с километр, налево пойдет проселок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50