Бульдозер Ульссон был погружен в изучение какого-то документа, но тут он очнулся и объявил, взмахнув руками:
– Протестую, у нас судебное разбирательство, а не предвыборный митинг.
– В школе нам толковали про Иону в чреве рыбы-кита, – невозмутимо продолжал Рокотун. – позже выяснилось, что кит никакая не рыба. А просто-напросто кит, млекопитающее. Но лично я китов не видел, разве что на картинках. И у одного клиента в тюремной камере, по телевизору конечно. Сам-то я дома телевизора не держу, он только препятствует полету мысли. Зато у меня есть дочь одних лет с~ – Он заглянул в свои бумаги: – ~одних лет с Ребеккой Линд, хотя сам я довольно пожилой. Кстати, одна из ее подруг состоит в родстве с каменщиком, которого зовут Лексер Оберг, но он не имеет никакого отношения к артисту Обергу, тому самому, который снял фильм про Эльвиру Мадиган, то есть он-то играл не Эльвиру Мадиган, а лейтенанта Спарре и сам же был режиссером. Он ему такой же родственник, как мастер по художественному выпиливанию Эрнст Ёнссон из Треллеборга родственник артиста Эдварда Перссона.
– А зачем им состоять в родстве? – спросил судья, несколько сбитый с толку.
– На это не так-то просто ответить, – сказал Рокотун.
– Разговаривать с адвокатом Роксеном – все равно что толковать с муравейником, – сообщил Бульдозер.
И снова обратился к своим бумагам, время от времени делая заметки или всплескивая руками; он не поднял головы, даже когда председательствующий вдруг спросил:
– А какое отношение это имеет к рассматриваемому делу?
– Я бы, пожалуй, сказал, что и на этот вопрос непросто ответить, – отозвался Роксен.
После чего внезапно указал незажженной сигарой на свидетеля и инквизиторским тоном спросил:
– Вы встречали Ребекку Линд?
– Да.
– Когда?
– Примерно с месяц назад. Эта молодая женщина приходила в главную контору банка. Кстати, она была одета так же, как сейчас, но у нее на руках был грудной ребенок, вернее, не на руках, а на каких-то ремнях.
– Вы ее приняли?
– Да, у меня как раз было несколько свободных минут, и к тому же меня интересует современная молодежь.
– Особенно ее женская половина?
– А хоть бы и так?
– Сколько вам лет, господин Бундессон?
– Пятьдесят девять.
– Зачем приходила Ребекка Линд?
– Занять денег. Она явно не разбиралась даже в простейших финансовых вопросах. Кто-то сказал ей, что банки дают деньги взаймы, вот она и пошла в ближайший крупный банк и попросила, чтобы ее принял директор.
– Что же вы ответили?
– Что банки – коммерческие предприятия, дают деньги в долг только под проценты и под надежное обеспечение. Она ответила, что у нее есть коза и три кошки.
– Зачем ей понадобились деньги?
– Чтобы поехать в Америку. Куда именно, она не знала, не знала также, что будет делать, когда приедет туда. Но у нее, по ее словам, был записан один адрес.
– О чем еще она спрашивала?
– Есть ли другие банки, не такие коммерческие, как остальные. Чтобы они принадлежали народу и простые люди могли обратиться туда за деньгами. Я сказал – больше в шутку, – что Кредитный банк формально принадлежит государству, то есть народу. Ее как будто устроил этот ответ.
Рокотун подошел вплотную к свидетелю, приставил кончик сигары к его груди и спросил:
– Вы говорили еще о чем-нибудь?
Директор Бундессон промолчал. Наконец судья напомнил ему:
– Вы принесли присягу, господин Бундессон. Но вы не обязаны отвечать на вопросы, которые уличали бы вас в преступных действиях.
– Говорили, – неохотно произнес Бундессон. – Молодые девушки симпатизируют мне, и я им симпатизирую. Я вызвался помочь ей разрешить самые неотложные проблемы.
Он оглянулся на присутствующих и зафиксировал уничтожающий взгляд Реи Нильсен и лоснящуюся плешь углубленного в свои бумаги Бульдозера Ульссона.
– И что же ответила Ребекка Линд?
– Не помню. Да мы с ней все равно не договорились. Рокотун тем временем возвратился к своему столу и, порывшись в бумагах, сообщил:
– На допросе в полиции Ребекка показала, что ответила следующим образом: "Плевала я на старых похабников". И еще: "На вас тошно глядеть". – Он громко повторил: – Старых похабников. – И сделал сигарой жест, означающий, что допрос окончен.
– Совершенно не понимаю, какое это имеет отношение к делу, – заметил Бульдозер, не поднимая головы.
Рокотун пересек зал, наклонился над столиком Бульдозера и сказал:
– Судя по всему – и да будет всем известно, – после перерыва господин прокурор занялся изучением досье, которое посвящено некоему Вернеру Русу. У меня вопрос к председательствующему: какое это имеет отношение к рассматриваемому делу?
– Интересно, что господин адвокат заговорил о Вернере Русе, – воскликнул Бульдозер, вскакивая на ноги.
И, вперив взгляд в Рокотуна, звонко произнес:
– Что вам известно о Вернере Русе?
– Я попросил бы стороны сосредоточиться на рассматриваемом деле, – сказал судья.
Свидетель удалился с обиженным видом.
Затем наступила очередь Мартина Бека. Вступительные формальности были те же, но, когда защитник приступил к допросу, Бульдозер явно настроился слушать более внимательно.
– Увидев сегодня голубей на лестнице здания суда~ – начал Рокотун.
Однако терпение судьи было исчерпано, и он перебил его:
– Зоологические наблюдения адвоката Роксена уместны в других аудиториях. К тому же я уверен, что господин комиссар ограничен во времени.
– В таком случае, – отозвался Рокотун, – буду краток. Вчера до меня дошло, не посредством голубиной почты, а более прозаическим и медленным путем, а именно с простой почтой, что Верховный суд отказал некоему Филипу Труфасту Мауритсону в пересмотре его дела. Возможно, господин комиссар помнит, что года этак полтора назад Мауритсон был осужден за убийство в связи с вооруженным налетом на банк. Обвинителем по делу был мой, я бы сказал, не такой уж ученый друг, Стен-Роберт Ульссон, который тогда носил звание казначейского прокурора. На мою долю, как это бывает подчас с людьми моей профессии, выпала неблагодарная и морально обременительная задача защищать Мауритсона, который, несомненно, представлял собой то, что в обыденной речи принято именовать преступником. Теперь я хочу задать один-единственный вопрос: считает ли комиссар Бек, что Мауритсон был виновен в ограблении банка и связанном с этим убийстве и что проведенное прокурором Ульссоном расследование было удовлетворительным?
– Нет, – ответил Мартин Бек.
Хотя щеки Бульдозера внезапно порозовели в тон сорочке, еще больше оттенив чудовищный галстук с золотистыми русалками и пляшущими таитянками, он весело улыбнулся и сказал:
– Я тоже хотел бы задать один вопрос. Комиссар Бек принимал какое-либо участие в расследовании убийства в банке?
– Нет.
Бульдозер Ульссон хлопнул в ладоши и самодовольно кивнул.
Мартин Бек покинул свидетельское место, сел рядом с Реей и взъерошил ее белокурые волосы, на что она ответила ему кислым взглядом.
– Я ожидала большего, – сказала Рея Нильсен.
– А я – нет, – отозвался Мартин Бек.
Глаза Бульдозера Ульссона чуть не выскочили из орбит от любопытства.
Рокотун, казалось, ничего не замечал. Слегка прихрамывая, он подошел к окну за спиной Бульдозера и написал пальцем на пыльном стекле: ИДИОТ.
Потом сказал:
– В качестве следующего свидетеля я вынужден пригласить полицейского.
– Сержанта полиции, – поправил его помощник судьи.
– Полицейского Карла Кристианссона, – невозмутимо продолжал Рокотун.
Вошел Кристианссон, нерешительный малый, который в последние годы пришел к выводу, что полицейское ведомство – особого рода классовое общество, где поведение начальства диктуется не эксплуататорскими соображениями, а просто желанием поизмываться над подчиненными.
Выдержав долгую паузу, Рокотун повернулся и принялся ходить взад-вперед по залу. Бульдозер последовал его примеру, хотя двигался совсем в другом темпе. Ни дать ни взять этакие не совсем обычные часовые. Наконец Рокотун глубоко вздохнул и начал:
– По имеющимся данным, вы служите в полиции пятнадцать лет.
– Так точно.
– Ваши начальники характеризуют вас как ленивого и бездарного, но честного и в принципе такого же квалифицированного – или неквалифицированного – сотрудника, как все ваши коллеги в стокгольмской полиции.
– Протестую! – вскричал Бульдозер. – Защитник оскорбляет свидетеля.
– В самом деле? – сказал Рокотун. – Если я скажу о господине старшем прокуроре, что он, наряду с цеппелином и воздушным шаром, представляет собой одну из наиболее занимательных и речистых пустот в нашей стране – да что там, в целом мире, – вряд ли в этом высказывании будет что-то унизительное для него. Но я этого не скажу, что же касается свидетеля, я только подчеркиваю, что он опытный полицейский, столь же способный и интеллигентный, как остальные полицейские, украшающие наш город.
– Если бы господин адвокат когда-нибудь потратил несколько часов на то, чтобы послушать запись своих речей и сопутствующих звуковых эффектов, я уверен, он был бы так же испуган и шокирован, как все мы, служители правосудия, – сказал Бульдозер Ульссон.
– Если бы господин прокурор появился с таким галстуком в стране, где безвкусица карается законом, – отозвался Рокотун, – его, наверно, приговорили бы к смертной казни. Кстати, откуда у вас эта контрабанда?
– Господин адвокат перед лицом суда обвиняет меня в преступлении, – относительно спокойно произнес Бульдозер.
Он не воспользовался случаем вспылить только потому, что и в самом деле ввез тайком изрядное количество галстуков, конкретно – из Ирана, куда его командировали, чтобы он изучил пути контрабанды наркотиков. Правда, в данном случае на нем был галстук, присланный прокуратурой Андорры, причем на бандероли, по совету Бульдозера, было написано: "Образец. Без цены".
– Чтобы спасти эту бедную девушку~ – Бульдозер величественно взмахнул рукой.
Его тотчас перебил Рокотун, который вскинул руку еще более величественно и сказал:
– Слова летят, в покое мысли пребывают. Бульдозер хотел перейти в контратаку, но судья, опережая его, прокашлялся и объявил:
– Мне представляется, что господа предались частной дискуссии, которую скорее надлежит продолжить с глазу на глаз или перед другой аудиторией.
– Я пытаюсь только воздать должное незаурядным данным и рассудительности свидетеля, – невинно отозвался Рокотун.
Рея Нильсен громко рассмеялась. Мартин Бек накрыл правой ладонью ее левую руку. Рея засмеялась еще громче. Судья призвал публику соблюдать тишину и снова раздраженно воззрился на участников процесса. Бульдозер так пристально уставился на Рею. что пропустил несколько реплик в допросе свидетеля.
Между тем Рокотун, сохраняя полное бесстрастие, спросил:
– Вы первым вошли в помещение банка?
– Нет.
– Вы задержали эту девочку, Ребекку Ульссон?
– Нет.
– Я хотел сказать: Ребекку Линд, – поправился Рокотун, помешкав.
– Нет.
– А что же вы делали?
– Я схватил вторую.
– Выходит, там были две девочки?
– Да.
– И вы, значит, схватили вторую?
– Да.
– Зачем? Кристианссон задумался.
– Чтобы она не упала.
– Сколько же лет было этой второй девочке?
– Что-нибудь около четырех месяцев.
– Следовательно, Ребекку Линд схватил Квастму?
– Да.
– Верно ли будет сказать, что он при этом применил насилие или излишнюю силу?
– Мне совершенно непонятно, что подразумевает и куда клонит защитник, – насмешливо заметил Бульдозер.
– Я клоню к тому, что Квастму, которого мы все видели здесь сегодня~
Рокотун порылся в своих бумагах.
– Ага, вот, – продолжил он наконец. – Квастму весит сто два килограмма. Он владеет приемами карате и занимается вольной борьбой. Начальство отзывается о нем как о прилежном и старательном сотруднике. Но при этом полицейский инспектор Норман Ханссон, который подписал характеристику, отмечает, что Квастму слишком часто проявляет на службе чрезмерное усердие и многие задержанные жалуются на рукоприкладство с его стороны. В характеристике сказано также, что Кеннет Квастму не раз получал взыскания и что его умение изъясняться оставляет желать лучшего. – Рокотун отложил документ и спросил: – Так как, свидетель, применил Квастму насилие или нет?
– Применил, – сказал Кристианссон. – Что было, то было. Опыт научил его, что лучше не лгать в делах, связанных со службой, во всяком случае, лгать в меру и не слишком часто. К тому же он недолюбливал Квастму.
– А вы взяли ребенка?
– Ну да, пришлось. Он у нее на каких-то ремнях висел, и, когда Квастму стал отбирать нож, она чуть не уронила ребенка.
– Ребекка сопротивлялась?
– Нет.
– Совсем не сопротивлялась?
– Совсем. Только сказала, когда я взял ребенка: "Поосторожнее, пожалуйста, не уроните ее".
– Этот вопрос как будто ясен, – заключил Рокотун. – К насилию я потом еще вернусь. А сейчас хотел бы поговорить с вами о другом.
– Слушаю, – сказал Кристианссон.
– Поскольку сотрудники из специального отдела, которому поручено охранять банки, не прибыли на место~ – Рокотун остановился, устремив надменный взор на прокурора.
– Мы работаем день и ночь, – отозвался Бульдозер. – А этот случай был оценен как незначительный, один из многих.
– Однако господин Ульссон вряд ли не спит по ночам, думая обо всех тех невинных людях, которых он обрекает на тюрьму или исправительное заведение своими ошибочными и необоснованными обвинениями.
Рокотун на минуту сбился, фыркнул, произнес "м-да, да-да", наконец зацепился взглядом за Карла Кристианссона, который выглядел совершенным пентюхом в своей белой куртке с голубыми вязаными манжетами, стилизованным львом на груди слева и нашитыми на спине голубыми матерчатыми буквами THE LIONS. В остальном он был одет вполне по форме.
– Стало быть, первоначальное дознание вели полицейские с патрульной машины, – произнес в конце концов Рокотун. – Кто разговаривал с кассиршей?
– Я.
– И что она сообщила?
– Что девушка подошла к стойке с ребенком на руках и положила свою сумку на мраморную столешницу. Кассирша сразу увидела нож и принялась укладывать деньги в сумку.
– Ребекка держала нож в руках?
– Нет. Он висел у нее на поясе. Сзади.
– Как же кассирша его увидела?
– Не знаю. Хотя вспомнил: она увидела его потом, когда Ребекка повернулась спиной. И закричала: "Нож, нож, у нее нож!"
– Это была финка или стилет?
– Да нет, что-то вроде небольшого кухонного ножа. Какие дома в хозяйстве держат.
– Что сказала Ребекка кассирше?
– Ничего. То есть сначала ничего. Потом, по словам кассирши, засмеялась и сказала: "Вот не думала, что так легко будет получить деньги взаймы". И добавила: "Наверно, я должна какую-нибудь квитанцию заполнить?"
– Деньги очутились на полу, – продолжал Рокотун. – Как это вышло?
– Это я могу объяснить. Квастму стоял и держал девушку, пока мы ждали подкрепления. В это время кассирша принялась пересчитывать деньги, проверяла, все ли в наличии. Тут Кеннет мне крикнул: "Стой, это против закона".
– А потом?
– Потом он еще крикнул: "Калле, тебе следить, чтобы никто не прикасался к добыче!" У меня ведь на руках был ребенок, так что я сумку только за одну ручку ухватил, вот они и высыпались. Все больше мелкие бумажки, оттого и разлетелись в разные стороны. Ну а тут подошла еще одна патрульная машина. Мы отдали им ребенка, а сами повезли задержанную в уголовку на Кунгсхольмен. Я вел машину, а Кеннет сидел сзади с девушкой этой.
– В машине что-нибудь произошло?
– Да, было дело. Сперва она заплакала и спросила, куда мы дели ребенка. Потом совсем расплакалась, и Квастму решил надеть на нее наручники.
– А вы что-нибудь сказали по этому поводу?
– Сказал, что можно обойтись без наручников. Во-первых, Квастму вдвое больше ее, во-вторых, она не оказывала сопротивления.
– Вы говорили еще что-нибудь в машине?
Кристианссон примолк на несколько минут. Рокотун безмолвно ждал. Он даже не рыгал, не повторял вопрос и не талдычил насчет лжесвидетельства и обязанности говорить правду, как это принято у адвокатов.
– Я сказал: "Не бей ее, Кеннет".
Дальше все было просто. Рокотун встал и подошел к Кристианссону.
– А что, разве у Кеннета Квастму заведено бить задержанных?
– Случается.
– Вы видели его погон и болтающуюся пуговицу?
– Видел. Он сам про них сказал. Дескать, жена не следит за его формой.
– Когда это было?
– Накануне.
– Прошу, господин прокурор, – кротко произнес Рокотун. Бульдозер поймал взгляд Кристианссона и долго смотрел ему в глаза. Сколько дел проиграно из-за безмозглых полицейских? И сколько выиграно благодаря им? Пожалуй, последних все-таки больше. Как бы то ни было, эти сержанты полиции – неизбежное зло и для преступников, и для тех, кто борется с преступностью~
– Нет вопросов, – бросил Бульдозер. И добавил как бы вскользь: – Обвинение в сопротивлении представителю власти снимается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39