Помещенные здесь побасенки не так уж зловредны, чтоб усмотрели вы в них желание приохотить вас к порокам, напротив, мы стремились отвратить вас от них, показав вам дурные последствия порочных затей. Во всяком случае, всем известно, что сия книга писалась вовсе не для того, чтоб служить предметом благочестивых размышлений для монахов, а для того, чтоб научить жить тех, кто пребывает в миру, где каждодневно приходится слышать о многих гораздо худших вещах, ибо какие только студодеяния не доходят до сведения судейских, и как можно помешать, чтоб о них не говорили во всех обществах! Если же мои извинения останутся тщетными и вы не найдете в книге ничего такого, что бы вам понравилось, то, кто бы вы ни были, читатель, не перелистывайте ее вторично, тем более что писал я ее не для вас, а для личного своего удовольствия. Не покупайте ее, если не хотите, ибо никто вас к тому не понуждает. А коли она у вас есть и очень вам претит, то сожгите ее; если же вы не одобряете только одного какого-нибудь раздела, то разорвите его или вычеркните и пользуйтесь остальным. Может также случиться, что вам окажутся не по сердцу отдельные слова; в таком случае разрешаю вам надписать над ними любые другие, и я их одобрю. Полагаю, что найдется не много авторов, которые сказали бы вам нечто подобное, и еще меньше таких, которые бы этого желали; но все они одинаковые спесивцы и привержены к пустой суете. Я лично хочу только дать себе волю и развлечься, не заботясь ни о чем. Увеселяйтесь и вы по моему примеру, если можете. А теперь продолжим наше приятное повествование.
Примирив хозяина с хозяйкой, Франсион сошел вниз, дабы рассчитаться с хозяином и хозяйкой, которые также последовали за ним. Они подытожили произведенные им издержки, и он тут же уплатил деньги. Затем он подарил им еще два или три пистоля, для того чтоб они о нем не забывали и прекратили свою старую вражду из уважения к нему, а кроме того, обещал сделать им со временем еще какой-нибудь подарок, если до него дойдут слухи, что они не возвращались к прежним неладам. Зато он пригрозил, что если узнает о каких-либо новых ссорах, то вернется и накажет их жесточайшим образом. Передают, будто эти увещевания оказались весьма плодотворными и что с тех пор супруги поддерживали между собой доброе согласие и прижили ребенка.
Некий человек, обедавший на том же постоялом дворе и заметивший щедролюбие Франсиона, проникся к нему большим уважением. Видя, что тот сел на лошадь, он последовал его примеру, и так как им было по пути, то предложил ему себя в сотоварищи. Он начал свою речь с похвалы Франсионовой щедрости, а с этой темы перешел на скупость вообще и сказал, что не знает в этом отношении более разительного примера, нежели некоего дворянина, живущего в деревеньке, где им предстояло остановиться на другой день.
— Это самый скаредный человек, которого когда-либо носила земля, — продолжал он, — тяжело приходится крестьянам с таким сеньором: он грабит их на тысячи ладов. В прошлом году он наговорил им, будто собирается служить его величеству и едет на войну; этим славным людям пришлось дать ему двух добрых коней; но он туда и не думал ездить, а прожил целый месяц при дворе. Чтоб утолить свою ненависть к ним, он, пожалуй, наслал бы на них латников из отряда какого-нибудь приятеля, но, памятуя о своей пользе, предпочел обирать их сам и испугался, как бы солдаты не превратили их в таких бедняков, что ему нечего будет с них взять. Вы не поверите, как он их бьет и сколько высасывает из них денег, если они подберут немного валежника на опушке его леса. Когда он нанимает поденщиков, то переводит назад куранты, насколько ему вздумается, так что им приходится работать по меньшей мере на два часа больше, чем в других домах. Слуги живут у него впроголодь. Если варят на кухне горох или чечевицу, то он пересчитывает зерно за зерном и нарочно изучил геометрию для того, чтоб измерять циркулем хлеб и определять, сколько его поели. Говорят, что он жалеет воду для птиц своей дочери, а когда вытаскивают ведро из колодца для мытья стаканов, то, он покушается вылить его обратно, боясь, чтоб вода не иссякла. Никто не может похвастаться, что хоть раз у него пообедал. Когда кто-либо из друзей (если только у него есть таковые) приходит к нему с парадного крыльца, то, не желая тратиться на угощение, он удаляется с черного хода и разгуливает по самым уединенным местам, где его невозможно сыскать. Таким образом его столовые расходы остаются всегда неизменными; лакеев же он выбирает флегматичного и меланхоличного нрава, та.; как холерики едят слишком много. Однажды к нему нанялся кухарь, но вскоре уволился, сказав, что если пробудет дольше в его доме, то разучится своему ремеслу. Этот скупец, заметив, что дети его подросли, как-то пожаловался на это, в противность всем прочим людям, которые радуются на своих взрослых детей, ибо надеются получить от них много удовольствий, когда те женятся или добьются именитой должности или прославятся выдающейся доблестью. Он же досадовал на то, что на них уходит слишком много материи. Сам он наряжается только в праздничные и воскресные дни, когда ходит в сельскую церковь, да и то, вернувшись домой, одевает поверх платья холщовый балахон и боится в нем повернуться, дабы, упаси боже, его не потрепать. Говорят, что его лучшие наряды это те, которые достались ему от деда; он любит иногда в них пощеголять и бережно хранит это добро, рассчитывая завещать его потомкам вместе со своим благословением. В будние же дни он ходит в лохмотьях.
— Мне показалось, — сказал Франсион, — что вы назвали эту личность дворянином; полагаете ли вы, что он в самом деле заслуживает носить столь почетное звание, раз он ведет такой гнусный образ жизни? Один из основных признаков знатности — это щедрость.
— Государь мой, — ответствовал его спутник, — я действительно оговорился, назвав его дворянином, хотя он и владеет несколькими вотчинами; ибо он не является таковым даже по происхождению. Отец его был одним из крупнейших откупщиков во Франции и занимался только тем, что потакал в Совете введению новых налогов и набирал всякие подряды. Тем не менее дети нашего скопидома, сын двадцати лет и дочь восемнадцати, ни в чем не сходствуют со своими родичами. У них довольно щедрый нрав. Жаль, что господь не дал им такого отца, который позаботился бы об их благополучии. Девица весьма из себя пригожа и обладает многими совершенствами, способными привлечь к ней поклонников; но к чему ей все это? Никто не решится за ней поухаживать; она находится неотступно при своей матери, а та не менее скупа, чем отец, и запрещает ей выезжать на пышные собрания, так как не хочет тратиться на богатые наряды. Хуже того: господин дю Бюисон — так зовут сквалыгу-отца — настолько боится раскошелиться, что не желает даже слышать об ее замужестве. Сын живет таким же затворником, отчасти по своей охоте, отчасти поневоле, ибо не может выходить и общаться с молодыми людьми своего круга за неимением подобающей свиты, а также денег на игру и кутежи. На днях он выкинул недурную штуку со своим скаредом папашей; тот заболел и не мог сам отвезти в город изрядную сумму денег, причитавшуюся с него одному купцу, который докучал ему ежедневно. Он был вынужден, к величайшему своему сожалению, поручить это дело сыну, ибо еле доверяет свое добро даже самому себе. Молодчик, соблазненный сим благостным металлом, который ему так редко попадался в руки, решил его прикарманить. Вместо того, чтоб отвезти деньги по назначению, он зарыл их в поле, продал лошадь и плащ, а затем вернулся к отцу и рассказал, что повстречался с грабителями, которые ссадили его с лошади и отняли у него кошелек и плащ. Можете себе представить, как взбеленился дю Бюисон; он не знал, на ком сорвать злобу; наконец гнев побудил его свалить всю вину на сына и крепко его избить, обозвав предварительно негодяем и попрекнув тем, что он выехал в поздний час и отправился не по людной дороге, где, наверно, нашелся бы человек, который оказал бы ему помощь. Он поручил начальнику объездной команды разыскать лиц, его обокравших. Один из стражников, знавший масть и рост лошади, так постарался, что нашел ее, опознав в городе неподалеку отсюда, когда ее вели на водопой. Он выследил ее до самого дома и спросил у хозяина, кто ему продал лошадь. Тот сказал, что купил ее у молодого человека, ни имя, ни звание коего ему неизвестно, но что легко может узнать его, если встретит. На несчастье юного дю Бюисона, случилось ему проходить мимо них, и горожанин тотчас же сказал стражнику: «Да вот же он, задержите его». — «Остерегитесь ошибиться, — отвечал стражник, — это сын того, кому принадлежит лошадь». — «Тем не менее он мне ее продал», — повторил горожанин. Стражник удовольствовался полученными сведениями и пошел рассказать об этом дю Бюисону, который устроил очную ставку между горожанином и сыном. Последнего тут же уличили, и он, опасаясь отцовского гнева, тайно исчез из замка и отправился, представьте себе, выкапывать свои деньги, с коими ухитрился так ловко скрыться, что его здесь с тех пор не видали; в конце концов ему все-таки придется вернуться, хотя бы за получением своей доли наследства от старого скупца, которому его богатства не помешают когда-нибудь умереть. Что дудкой заработано, то уйдет на сопелку. Дурно нажитое добро, безусловно, будет дурно истрачено. Когда оно попадет в руки этого молодого человека, то нетрудно себе представить, как он его порастрясет; отсюда явствует, что не стоит сгребать ефимки кучами, чтоб лишиться их, когда меньше всего этого ожидаешь. Я лично не знаю, кого из них осуждать, отца или сына; оба попрали свой долг; не могу, однако, не признать, что вина исходит от отца, поскольку он как бы вынудил сына похитить у него деньги, которые не хотел дать ему добровольно. Господь послал ему такого же нравственного отпрыска, как он сам, для того чтоб наказать его за скупость.
— Весьма возможно, — отозвался Франсион, — и я думаю, что небо и меня послало на землю, чтоб его наказать. Клянусь не пощадить для этого своих сил, или мозг мой лишился всякой изобретательности. Скажите мне только, хорошо ли вам известна его жизнь.
— Достаточно, государь мой, — отвечал тот, — ибо я живу на мызе в расстоянии мили от замка, а узнал я всю его генеалогию и все его повадки от одного служившего там мальца, который теперь часто ко мне захаживает.
— Расскажите же мне об этом, ничего не опуская, — возразил Франсион, после чего спутник сообщил ему все, что знал о дю Бюисоне.
Тогда Франсион продолжал:
— Я попотчую его всласть, это дело решенное. Но не тщеславен ли он вдобавок ко всем прочим порокам? Не любит ли он, чтоб его считали знатнейшим человеком с влиятельным родством?
— Вы попали в точку, — отвечал тот, — даже съевши с ним мешок соли, вы не знали бы его лучше. Он хочет во что бы то ни стало, чтоб его почитали благородным, и как-то избил палками нескольких крестьян, сказавших, что он не дворянин и должен платить оброк.
— Ах, негодяй, — возмутился Франсион, — вовсе не так надо за него приниматься: я сделаю его дворянином, и вопреки ему самому, ибо знаю, что он сначала не одобрит моего способа.
За этими рассуждениями доехали они до рощицы, из-за которой долетел до них шум, похожий на то, словно несколько человек нападали на одного. Наш любитель приключений, коему надо все разузнать и воздать сторицею за все злодеяния, попадающиеся ему на глаза, пришпоривает коня, летит в сопровождении своих людей к месту происшествия и обнаруживает четырех рослых мерзавцев, держащих за шиворот молодого дворянина, которого они стащили с лошади. Несмотря на приближение Франсиона, они не выпустили своего пленника, и так как он не хотел идти туда, куда им было желательно, то они изо всех сил волокли его по земле.
— Эй, висельники, что вы собираетесь учинить с этим кавалером? — крикнул им Франсион.
— Не ваше дело, — отвечал один из них, — знайте, что мы служители правосудия и тащим этого человека и тюрьму за долги.
— Только за это? — возразил Франсион. — Клянусь, что он туда не пойдет.
С этими словами он обнажил шпагу, и все его люди поступили так же; затем они начали теснить судебных приставов и так успешно, что те были вынуждены бросить свою добычу и показать пятки врагам. Сосед скопидома подошел к Франсиону и сказал:
— Государь мой, вы выручили не кого иного, как юного дю Бюисона.
— Отлично, — ответил Франсион, — очень рад этой встрече.
Тут молодой человек подошел к нему и высказал свою благодарность в выражениях, свидетельствовавших об его рассудительности, что побудило Франсиона оказать ему благосклонный прием. Он спросил, действительно ли его вели в тюрьму за долги. Дю Бюисон подтвердил это и сказал, что отец вовсе не давал ему денег, а потому он был вынужден занять их у некоего банкира, каковой, желая получить назад свое добро, настойчиво добивался возврата долга. Беседуя таким образом, доехали наши всадники до одного городишки, где намеревались ужинать и ночевать. Они остановились на постоялом дворе и увидали там двух каких-то людей, распивавших вино. Один из них, с носом красным как рак, поглядел на дю Бюисона и подмигнул своему сотоварищу, после чего они еще усерднее принялись за выпивку, возбуждая жажду ломтями ветчины, лежавшей перед ними.
— Ну-с, повытчик тюрьмы моего желудка, — сказал он, поднимая стакан, — приготовьтесь занести в списки заключенных сего храброго поединщика, которого я хочу посадить под замок; вот и еще стакан, избравший своим жилищем мой живот, — добавил он, снова выпивая.
— Приятель, — продолжал он, утолив жажду, — вызываю вас повесткой к трону Бахуса для дачи показаний по делу о том, почему вы не пьете в надлежащее время и в надлежащем месте, когда друзья вас о том интерпеллируют.
— Я не являюсь на вызов, — отвечал тот, — хотя бы вы запротоколировали неявку стороны, что повлечет для меня уплату судебных издержек и заочное осуждение; но я апеллирую с ссылкой на неподсудность и потребую переноса дела к районному судье по месту своего жительства, как полагается по искам об исполнении личных обязательств.
— Для этого нет данных, — возразил тог, — я настаиваю на выдаче мне акта, надлежаще составленного и надлежаще подписанного здешним слугой, каковым бы удостоверялось, что я выпил больше тебя.
— Вот пинта, которая, по-моему, не соответствует законной городской мерке, — сказал его сотоварищ, — она, как мне кажется, слишком мала, и к тому же вино плохое. Я желаю истребовать грамоту, скрепленную большой печатью, на предмет снятия с меня повинности об уплате пяти су, каковые я обязался внести за сига пинту: она не стоит и четырех. Кстати, приятель: ты съедаешь весь хлеб, который я режу; я подам на тебя челобитную за самоуправство и вчиню иск о нарушении владения.
Франсион, подслушав их беседу, продолжавшуюся еще некоторое время в том же духе, поклялся, что это — судебные пристава, о чем свидетельствовали их облик и специфические термины, ими то и дело употребляемые, а также замеченное им недоброжелательное отношение к дю Бюисону. Чтоб проверить справедливость своих подозрений, он оставляет дю Бюисона одного в соседней горнице, а сам уходит вместе со своими людьми, притворившись, будто хочет посмотреть достопримечательности тамошнего города. Тотчас же судейские, действительно намеревавшиеся задержать молодого человека, направились к нему и, предъявив ордер, приготовились исполнить свои обязанности. Но Франсион, вернувшийся тут же вместе со свитой, помешал им продолжать и, заперев за собой дверь, заявил, что они находятся в его власти и что от него зависит их прикончить. Бедные ищейки правосудия взмолились к Франсиону и дю Бюисону о пощаде, ссылаясь на то, что намеревались только выполнить данный им приказ.
— Вы — мерзавцы, не знающие своего ремесла, — отвечал Франсион, — и я вас ему поучу. Какой же толковый пристав станет выражаться судейскими терминами в присутствии друзей человека, которого собирается изловить? Неужели вы не понимаете, что сами себя выдали? Вы по своей вине проморгали дело, и я весьма рад за этого достойного дворянина. Но скажите, кстати по чьему иску хотели вы его арестовать?
— По иску одного здешнего купца, государь мой, — отвечал один из них.
— Я его хорошо знаю, — вмешался тут дю Бюисон, — это наглый плут: он продавал мне дрянные ткани втридорога и подсылал затем человека, который скупал их у меня задаром на его же деньги. Бьюсь об заклад, что весь товар опять вернулся в его лавку. Но мне тогда было наплевать, лишь бы получить деньги, в которых я нуждался, а о будущем я не помышлял. Все наперебой старались меня ссудить, так как возлагают большие надежды на богатство моего отца.
Франсион, пошептавшись с дю Бюисоном, приказал трактирному слуге отправиться на дом к купцу и передать от имени приставов, что его должник согласен с ним расплатиться и чтоб он поторопился явиться на постоялый двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Примирив хозяина с хозяйкой, Франсион сошел вниз, дабы рассчитаться с хозяином и хозяйкой, которые также последовали за ним. Они подытожили произведенные им издержки, и он тут же уплатил деньги. Затем он подарил им еще два или три пистоля, для того чтоб они о нем не забывали и прекратили свою старую вражду из уважения к нему, а кроме того, обещал сделать им со временем еще какой-нибудь подарок, если до него дойдут слухи, что они не возвращались к прежним неладам. Зато он пригрозил, что если узнает о каких-либо новых ссорах, то вернется и накажет их жесточайшим образом. Передают, будто эти увещевания оказались весьма плодотворными и что с тех пор супруги поддерживали между собой доброе согласие и прижили ребенка.
Некий человек, обедавший на том же постоялом дворе и заметивший щедролюбие Франсиона, проникся к нему большим уважением. Видя, что тот сел на лошадь, он последовал его примеру, и так как им было по пути, то предложил ему себя в сотоварищи. Он начал свою речь с похвалы Франсионовой щедрости, а с этой темы перешел на скупость вообще и сказал, что не знает в этом отношении более разительного примера, нежели некоего дворянина, живущего в деревеньке, где им предстояло остановиться на другой день.
— Это самый скаредный человек, которого когда-либо носила земля, — продолжал он, — тяжело приходится крестьянам с таким сеньором: он грабит их на тысячи ладов. В прошлом году он наговорил им, будто собирается служить его величеству и едет на войну; этим славным людям пришлось дать ему двух добрых коней; но он туда и не думал ездить, а прожил целый месяц при дворе. Чтоб утолить свою ненависть к ним, он, пожалуй, наслал бы на них латников из отряда какого-нибудь приятеля, но, памятуя о своей пользе, предпочел обирать их сам и испугался, как бы солдаты не превратили их в таких бедняков, что ему нечего будет с них взять. Вы не поверите, как он их бьет и сколько высасывает из них денег, если они подберут немного валежника на опушке его леса. Когда он нанимает поденщиков, то переводит назад куранты, насколько ему вздумается, так что им приходится работать по меньшей мере на два часа больше, чем в других домах. Слуги живут у него впроголодь. Если варят на кухне горох или чечевицу, то он пересчитывает зерно за зерном и нарочно изучил геометрию для того, чтоб измерять циркулем хлеб и определять, сколько его поели. Говорят, что он жалеет воду для птиц своей дочери, а когда вытаскивают ведро из колодца для мытья стаканов, то, он покушается вылить его обратно, боясь, чтоб вода не иссякла. Никто не может похвастаться, что хоть раз у него пообедал. Когда кто-либо из друзей (если только у него есть таковые) приходит к нему с парадного крыльца, то, не желая тратиться на угощение, он удаляется с черного хода и разгуливает по самым уединенным местам, где его невозможно сыскать. Таким образом его столовые расходы остаются всегда неизменными; лакеев же он выбирает флегматичного и меланхоличного нрава, та.; как холерики едят слишком много. Однажды к нему нанялся кухарь, но вскоре уволился, сказав, что если пробудет дольше в его доме, то разучится своему ремеслу. Этот скупец, заметив, что дети его подросли, как-то пожаловался на это, в противность всем прочим людям, которые радуются на своих взрослых детей, ибо надеются получить от них много удовольствий, когда те женятся или добьются именитой должности или прославятся выдающейся доблестью. Он же досадовал на то, что на них уходит слишком много материи. Сам он наряжается только в праздничные и воскресные дни, когда ходит в сельскую церковь, да и то, вернувшись домой, одевает поверх платья холщовый балахон и боится в нем повернуться, дабы, упаси боже, его не потрепать. Говорят, что его лучшие наряды это те, которые достались ему от деда; он любит иногда в них пощеголять и бережно хранит это добро, рассчитывая завещать его потомкам вместе со своим благословением. В будние же дни он ходит в лохмотьях.
— Мне показалось, — сказал Франсион, — что вы назвали эту личность дворянином; полагаете ли вы, что он в самом деле заслуживает носить столь почетное звание, раз он ведет такой гнусный образ жизни? Один из основных признаков знатности — это щедрость.
— Государь мой, — ответствовал его спутник, — я действительно оговорился, назвав его дворянином, хотя он и владеет несколькими вотчинами; ибо он не является таковым даже по происхождению. Отец его был одним из крупнейших откупщиков во Франции и занимался только тем, что потакал в Совете введению новых налогов и набирал всякие подряды. Тем не менее дети нашего скопидома, сын двадцати лет и дочь восемнадцати, ни в чем не сходствуют со своими родичами. У них довольно щедрый нрав. Жаль, что господь не дал им такого отца, который позаботился бы об их благополучии. Девица весьма из себя пригожа и обладает многими совершенствами, способными привлечь к ней поклонников; но к чему ей все это? Никто не решится за ней поухаживать; она находится неотступно при своей матери, а та не менее скупа, чем отец, и запрещает ей выезжать на пышные собрания, так как не хочет тратиться на богатые наряды. Хуже того: господин дю Бюисон — так зовут сквалыгу-отца — настолько боится раскошелиться, что не желает даже слышать об ее замужестве. Сын живет таким же затворником, отчасти по своей охоте, отчасти поневоле, ибо не может выходить и общаться с молодыми людьми своего круга за неимением подобающей свиты, а также денег на игру и кутежи. На днях он выкинул недурную штуку со своим скаредом папашей; тот заболел и не мог сам отвезти в город изрядную сумму денег, причитавшуюся с него одному купцу, который докучал ему ежедневно. Он был вынужден, к величайшему своему сожалению, поручить это дело сыну, ибо еле доверяет свое добро даже самому себе. Молодчик, соблазненный сим благостным металлом, который ему так редко попадался в руки, решил его прикарманить. Вместо того, чтоб отвезти деньги по назначению, он зарыл их в поле, продал лошадь и плащ, а затем вернулся к отцу и рассказал, что повстречался с грабителями, которые ссадили его с лошади и отняли у него кошелек и плащ. Можете себе представить, как взбеленился дю Бюисон; он не знал, на ком сорвать злобу; наконец гнев побудил его свалить всю вину на сына и крепко его избить, обозвав предварительно негодяем и попрекнув тем, что он выехал в поздний час и отправился не по людной дороге, где, наверно, нашелся бы человек, который оказал бы ему помощь. Он поручил начальнику объездной команды разыскать лиц, его обокравших. Один из стражников, знавший масть и рост лошади, так постарался, что нашел ее, опознав в городе неподалеку отсюда, когда ее вели на водопой. Он выследил ее до самого дома и спросил у хозяина, кто ему продал лошадь. Тот сказал, что купил ее у молодого человека, ни имя, ни звание коего ему неизвестно, но что легко может узнать его, если встретит. На несчастье юного дю Бюисона, случилось ему проходить мимо них, и горожанин тотчас же сказал стражнику: «Да вот же он, задержите его». — «Остерегитесь ошибиться, — отвечал стражник, — это сын того, кому принадлежит лошадь». — «Тем не менее он мне ее продал», — повторил горожанин. Стражник удовольствовался полученными сведениями и пошел рассказать об этом дю Бюисону, который устроил очную ставку между горожанином и сыном. Последнего тут же уличили, и он, опасаясь отцовского гнева, тайно исчез из замка и отправился, представьте себе, выкапывать свои деньги, с коими ухитрился так ловко скрыться, что его здесь с тех пор не видали; в конце концов ему все-таки придется вернуться, хотя бы за получением своей доли наследства от старого скупца, которому его богатства не помешают когда-нибудь умереть. Что дудкой заработано, то уйдет на сопелку. Дурно нажитое добро, безусловно, будет дурно истрачено. Когда оно попадет в руки этого молодого человека, то нетрудно себе представить, как он его порастрясет; отсюда явствует, что не стоит сгребать ефимки кучами, чтоб лишиться их, когда меньше всего этого ожидаешь. Я лично не знаю, кого из них осуждать, отца или сына; оба попрали свой долг; не могу, однако, не признать, что вина исходит от отца, поскольку он как бы вынудил сына похитить у него деньги, которые не хотел дать ему добровольно. Господь послал ему такого же нравственного отпрыска, как он сам, для того чтоб наказать его за скупость.
— Весьма возможно, — отозвался Франсион, — и я думаю, что небо и меня послало на землю, чтоб его наказать. Клянусь не пощадить для этого своих сил, или мозг мой лишился всякой изобретательности. Скажите мне только, хорошо ли вам известна его жизнь.
— Достаточно, государь мой, — отвечал тот, — ибо я живу на мызе в расстоянии мили от замка, а узнал я всю его генеалогию и все его повадки от одного служившего там мальца, который теперь часто ко мне захаживает.
— Расскажите же мне об этом, ничего не опуская, — возразил Франсион, после чего спутник сообщил ему все, что знал о дю Бюисоне.
Тогда Франсион продолжал:
— Я попотчую его всласть, это дело решенное. Но не тщеславен ли он вдобавок ко всем прочим порокам? Не любит ли он, чтоб его считали знатнейшим человеком с влиятельным родством?
— Вы попали в точку, — отвечал тот, — даже съевши с ним мешок соли, вы не знали бы его лучше. Он хочет во что бы то ни стало, чтоб его почитали благородным, и как-то избил палками нескольких крестьян, сказавших, что он не дворянин и должен платить оброк.
— Ах, негодяй, — возмутился Франсион, — вовсе не так надо за него приниматься: я сделаю его дворянином, и вопреки ему самому, ибо знаю, что он сначала не одобрит моего способа.
За этими рассуждениями доехали они до рощицы, из-за которой долетел до них шум, похожий на то, словно несколько человек нападали на одного. Наш любитель приключений, коему надо все разузнать и воздать сторицею за все злодеяния, попадающиеся ему на глаза, пришпоривает коня, летит в сопровождении своих людей к месту происшествия и обнаруживает четырех рослых мерзавцев, держащих за шиворот молодого дворянина, которого они стащили с лошади. Несмотря на приближение Франсиона, они не выпустили своего пленника, и так как он не хотел идти туда, куда им было желательно, то они изо всех сил волокли его по земле.
— Эй, висельники, что вы собираетесь учинить с этим кавалером? — крикнул им Франсион.
— Не ваше дело, — отвечал один из них, — знайте, что мы служители правосудия и тащим этого человека и тюрьму за долги.
— Только за это? — возразил Франсион. — Клянусь, что он туда не пойдет.
С этими словами он обнажил шпагу, и все его люди поступили так же; затем они начали теснить судебных приставов и так успешно, что те были вынуждены бросить свою добычу и показать пятки врагам. Сосед скопидома подошел к Франсиону и сказал:
— Государь мой, вы выручили не кого иного, как юного дю Бюисона.
— Отлично, — ответил Франсион, — очень рад этой встрече.
Тут молодой человек подошел к нему и высказал свою благодарность в выражениях, свидетельствовавших об его рассудительности, что побудило Франсиона оказать ему благосклонный прием. Он спросил, действительно ли его вели в тюрьму за долги. Дю Бюисон подтвердил это и сказал, что отец вовсе не давал ему денег, а потому он был вынужден занять их у некоего банкира, каковой, желая получить назад свое добро, настойчиво добивался возврата долга. Беседуя таким образом, доехали наши всадники до одного городишки, где намеревались ужинать и ночевать. Они остановились на постоялом дворе и увидали там двух каких-то людей, распивавших вино. Один из них, с носом красным как рак, поглядел на дю Бюисона и подмигнул своему сотоварищу, после чего они еще усерднее принялись за выпивку, возбуждая жажду ломтями ветчины, лежавшей перед ними.
— Ну-с, повытчик тюрьмы моего желудка, — сказал он, поднимая стакан, — приготовьтесь занести в списки заключенных сего храброго поединщика, которого я хочу посадить под замок; вот и еще стакан, избравший своим жилищем мой живот, — добавил он, снова выпивая.
— Приятель, — продолжал он, утолив жажду, — вызываю вас повесткой к трону Бахуса для дачи показаний по делу о том, почему вы не пьете в надлежащее время и в надлежащем месте, когда друзья вас о том интерпеллируют.
— Я не являюсь на вызов, — отвечал тот, — хотя бы вы запротоколировали неявку стороны, что повлечет для меня уплату судебных издержек и заочное осуждение; но я апеллирую с ссылкой на неподсудность и потребую переноса дела к районному судье по месту своего жительства, как полагается по искам об исполнении личных обязательств.
— Для этого нет данных, — возразил тог, — я настаиваю на выдаче мне акта, надлежаще составленного и надлежаще подписанного здешним слугой, каковым бы удостоверялось, что я выпил больше тебя.
— Вот пинта, которая, по-моему, не соответствует законной городской мерке, — сказал его сотоварищ, — она, как мне кажется, слишком мала, и к тому же вино плохое. Я желаю истребовать грамоту, скрепленную большой печатью, на предмет снятия с меня повинности об уплате пяти су, каковые я обязался внести за сига пинту: она не стоит и четырех. Кстати, приятель: ты съедаешь весь хлеб, который я режу; я подам на тебя челобитную за самоуправство и вчиню иск о нарушении владения.
Франсион, подслушав их беседу, продолжавшуюся еще некоторое время в том же духе, поклялся, что это — судебные пристава, о чем свидетельствовали их облик и специфические термины, ими то и дело употребляемые, а также замеченное им недоброжелательное отношение к дю Бюисону. Чтоб проверить справедливость своих подозрений, он оставляет дю Бюисона одного в соседней горнице, а сам уходит вместе со своими людьми, притворившись, будто хочет посмотреть достопримечательности тамошнего города. Тотчас же судейские, действительно намеревавшиеся задержать молодого человека, направились к нему и, предъявив ордер, приготовились исполнить свои обязанности. Но Франсион, вернувшийся тут же вместе со свитой, помешал им продолжать и, заперев за собой дверь, заявил, что они находятся в его власти и что от него зависит их прикончить. Бедные ищейки правосудия взмолились к Франсиону и дю Бюисону о пощаде, ссылаясь на то, что намеревались только выполнить данный им приказ.
— Вы — мерзавцы, не знающие своего ремесла, — отвечал Франсион, — и я вас ему поучу. Какой же толковый пристав станет выражаться судейскими терминами в присутствии друзей человека, которого собирается изловить? Неужели вы не понимаете, что сами себя выдали? Вы по своей вине проморгали дело, и я весьма рад за этого достойного дворянина. Но скажите, кстати по чьему иску хотели вы его арестовать?
— По иску одного здешнего купца, государь мой, — отвечал один из них.
— Я его хорошо знаю, — вмешался тут дю Бюисон, — это наглый плут: он продавал мне дрянные ткани втридорога и подсылал затем человека, который скупал их у меня задаром на его же деньги. Бьюсь об заклад, что весь товар опять вернулся в его лавку. Но мне тогда было наплевать, лишь бы получить деньги, в которых я нуждался, а о будущем я не помышлял. Все наперебой старались меня ссудить, так как возлагают большие надежды на богатство моего отца.
Франсион, пошептавшись с дю Бюисоном, приказал трактирному слуге отправиться на дом к купцу и передать от имени приставов, что его должник согласен с ним расплатиться и чтоб он поторопился явиться на постоялый двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66