Роскошные покои, в которых жила теперь Нака-но кими, так не похожи были на бедную горную хижину! Подозвав одну из прелестных девочек-служанок, чьи изящные фигурки мелькали за занавесями, Тюнагон велел ей доложить госпоже о своем приходе. Дамы принесли для него сиденье, и очень скоро одна из них появилась с ответом от госпожи.
– Мы живем рядом, – сказал Тюнагон, когда его провели в покои, – казалось бы, ничто не мешает мне навещать вас так часто, как хочется, однако, не имея повода, я не осмеливался даже писать к вам, опасаясь навлечь на себя недовольство вашего супруга. Увы, слишком многое изменилось за это время. Часто, глядя на прекрасные, окутанные дымкой деревья, я вспоминаю о прошлом и печалюсь.
Он задумался, и, взглянув на его грустное лицо, Нака-но кими украдкой вздохнула. «О, если б сестра была жива! – подумала она. – Как бы хорошо нам жилось теперь! Мы бы часто виделись, вместе любовались цветами, вместе внимали пению птиц…». Сердце ее мучительно сжалось, и ей сделалось так тоскливо, как не бывало даже тогда, когда она жила совсем одна в далеком горном жилище.
– Вы не должны забывать, что господин Тюнагон вправе рассчитывать на большее внимание, чем любой другой гость, – напоминали дамы. – Пора показать, сколь велика ваша признательность.
Однако Нака-но кими все не решалась отказаться от посредника, а пока она колебалась, в ее покои зашел принц попрощаться перед отъездом. В полном парадном облачении он был необыкновенно красив.
– Как странно, – сказал принц, увидев гостя. – Почему вы не посадили господина Тюнагона поближе? Он столько для вас сделал, неужели он не заслуживает более радушного приема? Разумеется, могут пойти неблагоприятные для меня разговоры, но вы отяготите душу новым бременем, если станете избегать его. Разве вам не о чем вспомнить?
Однако он тут же добавил, сам себе противореча:
– Но не забывайте об осторожности. Кто знает, что у него на уме? Так и не разрешив сомнений Нака-но кими, принц уехал. Понимая, что дурно было бы избегать Тюнагона теперь, когда он
вправе рассчитывать на ее благодарность, Нака-но кими готова была пойти ему навстречу и увидеть в нем замену той, которой ей так недоставало, тем более что и он, судя по всему, ждал от нее того же. Вместе с тем ее не могло не беспокоить отношение к этому принца…
Плющ
Основные персонажи
Обитательница павильона Глициний, нёго, – супруга имп. Киндзё (ранее известная как нёго Рэйкэйдэн, см. кн. 2, гл. «Ветка сливы»)
Государь (Киндзё) – сын имп. Судзаку, преемник имп. Рэйдзэй
Государыня-супруга (Акаси) – дочь Гэндзи и госпожи Акаси, супруга имп. Киндзё
Вторая принцесса, принцесса из павильона Глициний, – дочь имп. Киндзё и обитательницы павильона Глициний
Первая принцесса – дочь имп. Киндзё и имп-цы Акаси
Тюнагон, Дайнагон, Дайсё (Каору), 24–26 лет, – сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)
Принц Хёбукё (Ниоу), 25–27 лет, – сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внук Гэндзи
Левый министр (Югири), 50–52 года, – сын Гэндзи.
Шестая дочь Левого министра (Року-но мия) – дочь Югири, супруга принца Хёбукё
Нака-но кими, госпожа из Флигеля, – дочь Восьмого принца, супруга принца Хёбукё
Третья принцесса – дочь имп. Судзаку, супруга Гэндзи, мать Каору
Госпожа Северных покоев в доме Левого министра, госпожа из дома на Третьей линии (Кумои-но кари), – дочь То-но тюдзё, супруга Югири
Адзэти-но дайнагон (Кобай) – второй сын То-но тюдзё, брат Касиваги
Девушка, дочь правителя Хитати, дочь госпожи Тюдзё (Укифунэ), 19–21 год, – побочная дочь Восьмого принца
В те времена обитательницей павильона Глициний была дочь покойного Левого министра. Ее представили Государю ранее прочих, еще когда он прозывался принцем Весенних покоев, и он питал к ней глубокую привязанность, никак, впрочем, не отразившуюся на ее положении при дворе.
Шли годы, дети Государыни-супруги взрослели один за другим, обитательница же павильона Глициний родила Государю всего одну дочь, на которую и обратила свои попечения. «Стоит ли сетовать на судьбу и завидовать удачливой сопернице? – говорила она себе. – Не лучше ли позаботиться о том, чтобы судьба дочери оказалась более счастливой?»
Принцесса была хороша собой, и Государь любил ее. Бесспорно, ее значение в мире не было так велико, как значение Первой принцессы, воспитанию которой уделялось особое внимание, но жила она почти в такой же роскоши. Дом Левого министра до сих пор не утратил своего влияния, и нёго из павильона Глициний имела все, чего только душа пожелает. Изысканнейшее убранство ее покоев отвечало всем современным требованиям, ей прислуживали миловидные дамы, одетые сообразно званиям и времени года.
Когда Второй принцессе исполнилось четырнадцать лет, было решено справить обряд Надевания мо. С весны нёго принялась за приготовления, и ничто другое не занимало ее мыслей. Ей хотелось, чтобы церемония прошла торжественно и вместе с тем несколько необычно. Ради такого случая из хранилищ были извлечены фамильные ценности, передававшиеся из поколения в поколение. Словом, приготовления велись с большим размахом, но летом на нёго внезапно напал злой дух, и она скончалась. Ее безвременная кончина глубоко опечалила Государя. Ушедшая, обладавшая чувствительным сердцем и приветливым нравом, сумела снискать расположение многих, и весь двор оплакивал ее. Даже самые ничтожные служанки не могли примириться с этой утратой. А уж о принцессе и говорить нечего: неутешная в своей потере, она впала в совершенное уныние, и Государь, принимавший в дочери живое участие, распорядился тайно перевезти ее во Дворец, как только кончились поминальные службы. Каждый день он заходил ее наведать. Черное одеяние скорби сообщало облику принцессы особую утонченность. Она казалась старше своих лет, светлое спокойствие дышало в ее благородных чертах, а движения были проникнуты горделивой грацией. Пожалуй, даже мать не была так красива. Вряд ли стоило беспокоиться за будущее принцессы, но, к сожалению, с материнской стороны у нее не оказалось ни одного дяди, способного взять ее на свое попечение. У покойной нёго было всего два брата, к тому же не единоутробных – Оокуракё и Сури-но ками. Ни тот, ни другой не пользовались влиянием при дворе. Имея таких далеко не безупречных попечителей, принцесса не могла рассчитывать на прочное положение в мире, и ее будущее внушало Государю большую тревогу. Пока же он решил заботиться о ней сам.
Однажды, когда моросил унылый осенний дождь и так прекрасны были чуть тронутые инеем хризантемы, Государь зашел в покои Второй принцессы, и они долго беседовали о прошлом. Робко, но с достоинством отвечала принцесса на вопросы Государя, и тот был восхищен. Неужели не найдется человека, способного оценить ее и стать ей надежной опорой? Когда государь из дворца Судзаку решил отдать свою дочь министру с Шестой линии, многие выказывали недовольство, полагая, что принцессе более подобает безбрачие, чем союз с простым подданным. И что же? Теперь у Третьей принцессы есть сын, которым она вправе гордиться, который всегда будет ей утешением и опорой. Разве положение ее стало менее значительным? А останься принцесса одна, неизвестно еще, как сложилась бы ее жизнь, сколько горестей ей пришлось бы изведать, сколько оскорблений и унижений выпало бы ей на долю… «Я должен сам распорядиться судьбой дочери», – решил Государь. А коль скоро вознамерился он последовать примеру отца, можно ли было найти лучшего зятя, чем тюнагон Минамото? В самом деле, кто более достоин такой чести? Правда, ходили слухи, что у Тюнагона уже есть возлюбленная. Но вряд ли он посмеет пренебречь дочерью Государя. В конце концов ему все равно придется обзавестись супругой. Так почему бы… Пока они играли в «го», спустились сумерки. Моросил дождь, на хризантемах лежали отблески вечернего солнца. Призвав одну из дам, Государь спросил:
– Кто сегодня прислуживает во Дворце?
– Принц Накацукаса, принц Кандзукэ и тюнагон Минамото, – доложили ему.
– Попросите сюда господина Тюнагона, – повелел Государь, и тот не замедлил явиться.
Так, недаром именно на него пал выбор Государя. Тюнагон был поразительно хорош собой, к тому же при каждом его движении вокруг распространялся упоительный аромат…
– В такой тихий дождливый вечер неплохо послушать музыку, – изволил сказать Государь. – Но, к сожалению, это невозможно теперь. Придется скоротать время за игрой в «го».
Он повелел принести доску и предложил Тюнагону сыграть. Тот не особенно удивился, ибо Государь часто призывал его к себе, предпочитая его общество любому другому.
– Могу предложить вам неплохую ставку, – сказал Государь. – Впрочем, решусь ли? Но что еще…
Кто знает, понял ли Тюнагон? Во всяком случае, он старался не допускать ошибок. Первую из трех партий проиграл Государь.
– Ах, какая досада! – посетовал он. – Что же, придется сегодня позволить вам сорвать одну ветку. Тюнагон молча спустился в сад и, сорвав прекрасную хризантему, возвратился к Государю.
– Когда б этот цветок
Своей красотой осенял
Простую ограду,
Я сорвать бы его поспешил,
Уступая влечению сердца…–
с достоинством произносит он. Государь же отвечает:
– В засохших лугах
Цветы поблекли от инея.
Хризантема одна
Сохранила прежнюю яркость,
И все взоры стремятся к ней (445).
После того случая Государь еще несколько раз намекал Тюнагону на свое желание, причем лично, а не через посредников, но тот, далекий от подобных помышлений, не спешил. «Мне никогда не хотелось связывать себя брачными узами, – думал он, – потому-то я и отклонял самые лестные предложения. Стоит ли уподобляться отшельнику, который, не устояв перед искушением, готов вернуться в мир?» (Право, что за странное сопоставление!) «К тому же ее, вероятно, добиваются многие», – предположил он, и тут же у него возникла мысль, которую он поспешил отогнать как слишком дерзкую: «Будь она дочерью Государыни-супруги…»
Вскоре о намерениях Государя узнал Левый министр, и немудрено вообразить, сколь велика была его досада. Он и сам имел виды на Тюнагона, полагая, что в конце концов его все-таки удастся склонить к браку с Року-но кими… И вдруг – столь неожиданное препятствие!
Между тем принц Хёбукё, не проявляя, впрочем, особой пылкости, продолжал обмениваться с Року-но кими письмами, и министр решил обратить свое внимание на него. «Пусть сейчас его чувство и неглубоко, – думал он, – но, возможно, со временем… Кто знает, что им предопределено? Разумеется, неплохо было бы подыскать для нее супруга, готового поклясться, что «меж ними не сможет даже капля воды просочиться» (272), но не отдавать же ее человеку невысокого ранга, она заслуживает большего. Да и молва не пощадит…»
– В наш век всеобщего упадка столько забот с детьми, – сетовал министр. – Ни один родитель не может равнодушно смотреть на то, как бесцельно проходит молодость его дочерей. Даже Государю приходится самому подыскивать женихов, а уж простым подданным…
Он так надоел Государыне бесконечными жалобами, что она сочла своим долгом поговорить с принцем.
– Мне очень жаль Левого министра, – сказала она. – Он так давно и с такой деликатностью пытается заручиться вашим согласием, а вы упорно пренебрегаете им. Это жестоко. Разве вы не знаете, что без влиятельного покровителя никакой принц не может рассчитывать на сколько– нибудь достойное положение в мире? Государь начал уже поговаривать о том, чтобы уйти на покой. Только люди низкого звания предпочитают довольствоваться одной супругой. Возьмите хотя бы Левого министра. Уж он-то никогда не был человеком легкомысленным и тем не менее имеет двух жен и умело управляется с обеими, не навлекая на себя ничьих упреков. К тому же, если сбудутся мои надежды, в ваших покоях будет прислуживать такое множество дам…
Государыня никогда еще не говорила с ним так откровенно, и ее доводы показались принцу вполне убедительными, а как он и сам не питал неприязни к дочери министра, мог ли он ответить безоговорочным отказом? Правда, союз этот был ему не по душе, ибо он предвидел (и не без оснований), что, став членом столь влиятельного семейства, лишится даже той свободы, которой располагал теперь. Однако навлекать на себя гнев министра было не менее опасно, и в конце концов принц смирился. Помимо всего прочего, он отличался ветреным нравом и никогда не упускал случая поближе познакомиться с особой, почему-либо привлекшей его внимание. К примеру, он до сих пор не забывал Красной сливы из дома Адзэти-но дайнагона и пользовался любой возможностью, будь то пора весеннего цветения или пора алых листьев, чтобы написать к ней. И она, и дочь Левого министра невольно возбуждали его любопытство.
Но скоро год сменился новым, а все осталось по-старому. Вторая принцесса сняла одеяние скорби, и теперь ничто не мешало ей вступить в брачный союз.
Многие приходили к Тюнагону с сообщениями, что его искательство будет встречено благосклонно, и делать вид, будто ему ничего не известно, было не совсем прилично, поэтому Тюнагон счел своим долгом намекнуть Государю на свою заинтересованность. Тот немедленно дал согласие, и Тюнагону сообщили, что в первый же благоприятный день…
Сочувствуя Государю, Тюнагон ни на миг не забывал Ооикими. Весь свет опустел для него с тех пор, как ее не стало. Он не в силах был примириться с мыслью, что, будучи столь явно с ним связанной, она ушла из мира, оставшись ему чужой. О, если б ему удалось отыскать женщину, хоть немного на нее похожую, пусть даже она была бы самого низкого звания… «Как жаль, что нельзя привлечь ее душу хотя бы дымом курений, как бывало когда-то»,– сетовал он и не особенно спешил связывать себя с принцессой.
Тем временем в доме Левого министра готовились к брачной церемонии, которая была назначена на Восьмую луну. Нашлись люди, поспешившие сообщить об этом Нака-но кими. «Увы, ничего другого я и не ожидала, – подумала она. – Но что же станется со мной? О, я всегда знала, что когда-нибудь это произойдет и я сделаюсь предметом для насмешек. Разве мне не говорили, сколь непостоянно сердце принца? Я хорошо понимала, что ему нельзя доверять, но он был так добр ко мне, так трогательно клялся в верности… Неужели теперь всему конец? Разумеется, он не покинет меня, ибо мое звание достаточно высоко, но мне наверняка предстоит изведать немало горестей. Что за злосчастная судьба! Должно быть, мне придется вернуться в Удзи. Какой позор! Уж лучше бы я так и оставалась там до конца своих дней. Как я могла столь беспечно забыть о завете отца и покинуть родную хижину? Сестра бы никогда этого себе не позволила. Она казалась такой робкой и слабой, но в сердце ее было довольно твердости. Тюнагон до сих пор не может забыть ее, но, если бы она осталась жива, на ее долю, вероятно, выпало бы немало испытаний. Так разве не права была она, не желая связывать себя ни с кем брачными узами? О да, она проявила удивительную прозорливость, решив держаться от Тюнагона в отдалении. Она даже хотела принять постриг, чтобы вернее успеть в том, и наверняка осуществила бы свое желание, когда б не пресеклась внезапно ее жизнь. О да, она все умела предусмотреть. А я? Ах, как, должно быть, печалятся теперь покойные отец и сестра, глядя на меня, как осуждают меня за легкомыслие!»
Велико было отчаяние Нака-но кими, но, понимая, что слезы и упреки ничему не помогут, она подавляла жалобы и притворялась спокойной и беззаботной.
Принц же в те дни был с ней ласковее обыкновенного. Предупреждая все ее желания, он беспрестанно клялся ей в верности, утверждая, что союз их вечен и не ограничивается сроком их нынешнего существования.
Так или иначе, примерно с Пятой луны Нака-но кими почувствовала особого рода недомогание. Никаких особенных опасений ее состояние не вызывало, но она отказывалась от пищи и почти не вставала. Принц, которому никогда не приходилось видеть женщин в подобном положении, предполагал, что всему виною жара. Однако кое-какие подозрения возникали и у него.
– Вы уверены, что это не… – спрашивал он иногда. – Я слышал, что в такое время женщины всегда себя дурно чувствуют…
Нака-но кими лишь смущалась и старалась вести себя как ни в чем не бывало. Дамы тоже молчали, поэтому принцу так и не удалось узнать ничего определенного. Настала Восьмая луна, и дамы не преминули сообщить госпоже о том, на какой день назначена церемония. У принца вовсе не было намерения скрывать от Нака-но кими эту новость, но ему не хотелось огорчать ее, и он молчал, невольно усугубляя тем самым ее страдания. «Все, кроме меня, знают о предстоящем событии, – думала она. – Неужели он не скажет даже, в какой день это произойдет?» Да, у нее были основания для обиды.
С тех пор как Нака-но кими поселилась в доме на Второй линии, принц редко оставался ночевать во Дворце, разве только обстоятельства принуждали его к этому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Мы живем рядом, – сказал Тюнагон, когда его провели в покои, – казалось бы, ничто не мешает мне навещать вас так часто, как хочется, однако, не имея повода, я не осмеливался даже писать к вам, опасаясь навлечь на себя недовольство вашего супруга. Увы, слишком многое изменилось за это время. Часто, глядя на прекрасные, окутанные дымкой деревья, я вспоминаю о прошлом и печалюсь.
Он задумался, и, взглянув на его грустное лицо, Нака-но кими украдкой вздохнула. «О, если б сестра была жива! – подумала она. – Как бы хорошо нам жилось теперь! Мы бы часто виделись, вместе любовались цветами, вместе внимали пению птиц…». Сердце ее мучительно сжалось, и ей сделалось так тоскливо, как не бывало даже тогда, когда она жила совсем одна в далеком горном жилище.
– Вы не должны забывать, что господин Тюнагон вправе рассчитывать на большее внимание, чем любой другой гость, – напоминали дамы. – Пора показать, сколь велика ваша признательность.
Однако Нака-но кими все не решалась отказаться от посредника, а пока она колебалась, в ее покои зашел принц попрощаться перед отъездом. В полном парадном облачении он был необыкновенно красив.
– Как странно, – сказал принц, увидев гостя. – Почему вы не посадили господина Тюнагона поближе? Он столько для вас сделал, неужели он не заслуживает более радушного приема? Разумеется, могут пойти неблагоприятные для меня разговоры, но вы отяготите душу новым бременем, если станете избегать его. Разве вам не о чем вспомнить?
Однако он тут же добавил, сам себе противореча:
– Но не забывайте об осторожности. Кто знает, что у него на уме? Так и не разрешив сомнений Нака-но кими, принц уехал. Понимая, что дурно было бы избегать Тюнагона теперь, когда он
вправе рассчитывать на ее благодарность, Нака-но кими готова была пойти ему навстречу и увидеть в нем замену той, которой ей так недоставало, тем более что и он, судя по всему, ждал от нее того же. Вместе с тем ее не могло не беспокоить отношение к этому принца…
Плющ
Основные персонажи
Обитательница павильона Глициний, нёго, – супруга имп. Киндзё (ранее известная как нёго Рэйкэйдэн, см. кн. 2, гл. «Ветка сливы»)
Государь (Киндзё) – сын имп. Судзаку, преемник имп. Рэйдзэй
Государыня-супруга (Акаси) – дочь Гэндзи и госпожи Акаси, супруга имп. Киндзё
Вторая принцесса, принцесса из павильона Глициний, – дочь имп. Киндзё и обитательницы павильона Глициний
Первая принцесса – дочь имп. Киндзё и имп-цы Акаси
Тюнагон, Дайнагон, Дайсё (Каору), 24–26 лет, – сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)
Принц Хёбукё (Ниоу), 25–27 лет, – сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внук Гэндзи
Левый министр (Югири), 50–52 года, – сын Гэндзи.
Шестая дочь Левого министра (Року-но мия) – дочь Югири, супруга принца Хёбукё
Нака-но кими, госпожа из Флигеля, – дочь Восьмого принца, супруга принца Хёбукё
Третья принцесса – дочь имп. Судзаку, супруга Гэндзи, мать Каору
Госпожа Северных покоев в доме Левого министра, госпожа из дома на Третьей линии (Кумои-но кари), – дочь То-но тюдзё, супруга Югири
Адзэти-но дайнагон (Кобай) – второй сын То-но тюдзё, брат Касиваги
Девушка, дочь правителя Хитати, дочь госпожи Тюдзё (Укифунэ), 19–21 год, – побочная дочь Восьмого принца
В те времена обитательницей павильона Глициний была дочь покойного Левого министра. Ее представили Государю ранее прочих, еще когда он прозывался принцем Весенних покоев, и он питал к ней глубокую привязанность, никак, впрочем, не отразившуюся на ее положении при дворе.
Шли годы, дети Государыни-супруги взрослели один за другим, обитательница же павильона Глициний родила Государю всего одну дочь, на которую и обратила свои попечения. «Стоит ли сетовать на судьбу и завидовать удачливой сопернице? – говорила она себе. – Не лучше ли позаботиться о том, чтобы судьба дочери оказалась более счастливой?»
Принцесса была хороша собой, и Государь любил ее. Бесспорно, ее значение в мире не было так велико, как значение Первой принцессы, воспитанию которой уделялось особое внимание, но жила она почти в такой же роскоши. Дом Левого министра до сих пор не утратил своего влияния, и нёго из павильона Глициний имела все, чего только душа пожелает. Изысканнейшее убранство ее покоев отвечало всем современным требованиям, ей прислуживали миловидные дамы, одетые сообразно званиям и времени года.
Когда Второй принцессе исполнилось четырнадцать лет, было решено справить обряд Надевания мо. С весны нёго принялась за приготовления, и ничто другое не занимало ее мыслей. Ей хотелось, чтобы церемония прошла торжественно и вместе с тем несколько необычно. Ради такого случая из хранилищ были извлечены фамильные ценности, передававшиеся из поколения в поколение. Словом, приготовления велись с большим размахом, но летом на нёго внезапно напал злой дух, и она скончалась. Ее безвременная кончина глубоко опечалила Государя. Ушедшая, обладавшая чувствительным сердцем и приветливым нравом, сумела снискать расположение многих, и весь двор оплакивал ее. Даже самые ничтожные служанки не могли примириться с этой утратой. А уж о принцессе и говорить нечего: неутешная в своей потере, она впала в совершенное уныние, и Государь, принимавший в дочери живое участие, распорядился тайно перевезти ее во Дворец, как только кончились поминальные службы. Каждый день он заходил ее наведать. Черное одеяние скорби сообщало облику принцессы особую утонченность. Она казалась старше своих лет, светлое спокойствие дышало в ее благородных чертах, а движения были проникнуты горделивой грацией. Пожалуй, даже мать не была так красива. Вряд ли стоило беспокоиться за будущее принцессы, но, к сожалению, с материнской стороны у нее не оказалось ни одного дяди, способного взять ее на свое попечение. У покойной нёго было всего два брата, к тому же не единоутробных – Оокуракё и Сури-но ками. Ни тот, ни другой не пользовались влиянием при дворе. Имея таких далеко не безупречных попечителей, принцесса не могла рассчитывать на прочное положение в мире, и ее будущее внушало Государю большую тревогу. Пока же он решил заботиться о ней сам.
Однажды, когда моросил унылый осенний дождь и так прекрасны были чуть тронутые инеем хризантемы, Государь зашел в покои Второй принцессы, и они долго беседовали о прошлом. Робко, но с достоинством отвечала принцесса на вопросы Государя, и тот был восхищен. Неужели не найдется человека, способного оценить ее и стать ей надежной опорой? Когда государь из дворца Судзаку решил отдать свою дочь министру с Шестой линии, многие выказывали недовольство, полагая, что принцессе более подобает безбрачие, чем союз с простым подданным. И что же? Теперь у Третьей принцессы есть сын, которым она вправе гордиться, который всегда будет ей утешением и опорой. Разве положение ее стало менее значительным? А останься принцесса одна, неизвестно еще, как сложилась бы ее жизнь, сколько горестей ей пришлось бы изведать, сколько оскорблений и унижений выпало бы ей на долю… «Я должен сам распорядиться судьбой дочери», – решил Государь. А коль скоро вознамерился он последовать примеру отца, можно ли было найти лучшего зятя, чем тюнагон Минамото? В самом деле, кто более достоин такой чести? Правда, ходили слухи, что у Тюнагона уже есть возлюбленная. Но вряд ли он посмеет пренебречь дочерью Государя. В конце концов ему все равно придется обзавестись супругой. Так почему бы… Пока они играли в «го», спустились сумерки. Моросил дождь, на хризантемах лежали отблески вечернего солнца. Призвав одну из дам, Государь спросил:
– Кто сегодня прислуживает во Дворце?
– Принц Накацукаса, принц Кандзукэ и тюнагон Минамото, – доложили ему.
– Попросите сюда господина Тюнагона, – повелел Государь, и тот не замедлил явиться.
Так, недаром именно на него пал выбор Государя. Тюнагон был поразительно хорош собой, к тому же при каждом его движении вокруг распространялся упоительный аромат…
– В такой тихий дождливый вечер неплохо послушать музыку, – изволил сказать Государь. – Но, к сожалению, это невозможно теперь. Придется скоротать время за игрой в «го».
Он повелел принести доску и предложил Тюнагону сыграть. Тот не особенно удивился, ибо Государь часто призывал его к себе, предпочитая его общество любому другому.
– Могу предложить вам неплохую ставку, – сказал Государь. – Впрочем, решусь ли? Но что еще…
Кто знает, понял ли Тюнагон? Во всяком случае, он старался не допускать ошибок. Первую из трех партий проиграл Государь.
– Ах, какая досада! – посетовал он. – Что же, придется сегодня позволить вам сорвать одну ветку. Тюнагон молча спустился в сад и, сорвав прекрасную хризантему, возвратился к Государю.
– Когда б этот цветок
Своей красотой осенял
Простую ограду,
Я сорвать бы его поспешил,
Уступая влечению сердца…–
с достоинством произносит он. Государь же отвечает:
– В засохших лугах
Цветы поблекли от инея.
Хризантема одна
Сохранила прежнюю яркость,
И все взоры стремятся к ней (445).
После того случая Государь еще несколько раз намекал Тюнагону на свое желание, причем лично, а не через посредников, но тот, далекий от подобных помышлений, не спешил. «Мне никогда не хотелось связывать себя брачными узами, – думал он, – потому-то я и отклонял самые лестные предложения. Стоит ли уподобляться отшельнику, который, не устояв перед искушением, готов вернуться в мир?» (Право, что за странное сопоставление!) «К тому же ее, вероятно, добиваются многие», – предположил он, и тут же у него возникла мысль, которую он поспешил отогнать как слишком дерзкую: «Будь она дочерью Государыни-супруги…»
Вскоре о намерениях Государя узнал Левый министр, и немудрено вообразить, сколь велика была его досада. Он и сам имел виды на Тюнагона, полагая, что в конце концов его все-таки удастся склонить к браку с Року-но кими… И вдруг – столь неожиданное препятствие!
Между тем принц Хёбукё, не проявляя, впрочем, особой пылкости, продолжал обмениваться с Року-но кими письмами, и министр решил обратить свое внимание на него. «Пусть сейчас его чувство и неглубоко, – думал он, – но, возможно, со временем… Кто знает, что им предопределено? Разумеется, неплохо было бы подыскать для нее супруга, готового поклясться, что «меж ними не сможет даже капля воды просочиться» (272), но не отдавать же ее человеку невысокого ранга, она заслуживает большего. Да и молва не пощадит…»
– В наш век всеобщего упадка столько забот с детьми, – сетовал министр. – Ни один родитель не может равнодушно смотреть на то, как бесцельно проходит молодость его дочерей. Даже Государю приходится самому подыскивать женихов, а уж простым подданным…
Он так надоел Государыне бесконечными жалобами, что она сочла своим долгом поговорить с принцем.
– Мне очень жаль Левого министра, – сказала она. – Он так давно и с такой деликатностью пытается заручиться вашим согласием, а вы упорно пренебрегаете им. Это жестоко. Разве вы не знаете, что без влиятельного покровителя никакой принц не может рассчитывать на сколько– нибудь достойное положение в мире? Государь начал уже поговаривать о том, чтобы уйти на покой. Только люди низкого звания предпочитают довольствоваться одной супругой. Возьмите хотя бы Левого министра. Уж он-то никогда не был человеком легкомысленным и тем не менее имеет двух жен и умело управляется с обеими, не навлекая на себя ничьих упреков. К тому же, если сбудутся мои надежды, в ваших покоях будет прислуживать такое множество дам…
Государыня никогда еще не говорила с ним так откровенно, и ее доводы показались принцу вполне убедительными, а как он и сам не питал неприязни к дочери министра, мог ли он ответить безоговорочным отказом? Правда, союз этот был ему не по душе, ибо он предвидел (и не без оснований), что, став членом столь влиятельного семейства, лишится даже той свободы, которой располагал теперь. Однако навлекать на себя гнев министра было не менее опасно, и в конце концов принц смирился. Помимо всего прочего, он отличался ветреным нравом и никогда не упускал случая поближе познакомиться с особой, почему-либо привлекшей его внимание. К примеру, он до сих пор не забывал Красной сливы из дома Адзэти-но дайнагона и пользовался любой возможностью, будь то пора весеннего цветения или пора алых листьев, чтобы написать к ней. И она, и дочь Левого министра невольно возбуждали его любопытство.
Но скоро год сменился новым, а все осталось по-старому. Вторая принцесса сняла одеяние скорби, и теперь ничто не мешало ей вступить в брачный союз.
Многие приходили к Тюнагону с сообщениями, что его искательство будет встречено благосклонно, и делать вид, будто ему ничего не известно, было не совсем прилично, поэтому Тюнагон счел своим долгом намекнуть Государю на свою заинтересованность. Тот немедленно дал согласие, и Тюнагону сообщили, что в первый же благоприятный день…
Сочувствуя Государю, Тюнагон ни на миг не забывал Ооикими. Весь свет опустел для него с тех пор, как ее не стало. Он не в силах был примириться с мыслью, что, будучи столь явно с ним связанной, она ушла из мира, оставшись ему чужой. О, если б ему удалось отыскать женщину, хоть немного на нее похожую, пусть даже она была бы самого низкого звания… «Как жаль, что нельзя привлечь ее душу хотя бы дымом курений, как бывало когда-то»,– сетовал он и не особенно спешил связывать себя с принцессой.
Тем временем в доме Левого министра готовились к брачной церемонии, которая была назначена на Восьмую луну. Нашлись люди, поспешившие сообщить об этом Нака-но кими. «Увы, ничего другого я и не ожидала, – подумала она. – Но что же станется со мной? О, я всегда знала, что когда-нибудь это произойдет и я сделаюсь предметом для насмешек. Разве мне не говорили, сколь непостоянно сердце принца? Я хорошо понимала, что ему нельзя доверять, но он был так добр ко мне, так трогательно клялся в верности… Неужели теперь всему конец? Разумеется, он не покинет меня, ибо мое звание достаточно высоко, но мне наверняка предстоит изведать немало горестей. Что за злосчастная судьба! Должно быть, мне придется вернуться в Удзи. Какой позор! Уж лучше бы я так и оставалась там до конца своих дней. Как я могла столь беспечно забыть о завете отца и покинуть родную хижину? Сестра бы никогда этого себе не позволила. Она казалась такой робкой и слабой, но в сердце ее было довольно твердости. Тюнагон до сих пор не может забыть ее, но, если бы она осталась жива, на ее долю, вероятно, выпало бы немало испытаний. Так разве не права была она, не желая связывать себя ни с кем брачными узами? О да, она проявила удивительную прозорливость, решив держаться от Тюнагона в отдалении. Она даже хотела принять постриг, чтобы вернее успеть в том, и наверняка осуществила бы свое желание, когда б не пресеклась внезапно ее жизнь. О да, она все умела предусмотреть. А я? Ах, как, должно быть, печалятся теперь покойные отец и сестра, глядя на меня, как осуждают меня за легкомыслие!»
Велико было отчаяние Нака-но кими, но, понимая, что слезы и упреки ничему не помогут, она подавляла жалобы и притворялась спокойной и беззаботной.
Принц же в те дни был с ней ласковее обыкновенного. Предупреждая все ее желания, он беспрестанно клялся ей в верности, утверждая, что союз их вечен и не ограничивается сроком их нынешнего существования.
Так или иначе, примерно с Пятой луны Нака-но кими почувствовала особого рода недомогание. Никаких особенных опасений ее состояние не вызывало, но она отказывалась от пищи и почти не вставала. Принц, которому никогда не приходилось видеть женщин в подобном положении, предполагал, что всему виною жара. Однако кое-какие подозрения возникали и у него.
– Вы уверены, что это не… – спрашивал он иногда. – Я слышал, что в такое время женщины всегда себя дурно чувствуют…
Нака-но кими лишь смущалась и старалась вести себя как ни в чем не бывало. Дамы тоже молчали, поэтому принцу так и не удалось узнать ничего определенного. Настала Восьмая луна, и дамы не преминули сообщить госпоже о том, на какой день назначена церемония. У принца вовсе не было намерения скрывать от Нака-но кими эту новость, но ему не хотелось огорчать ее, и он молчал, невольно усугубляя тем самым ее страдания. «Все, кроме меня, знают о предстоящем событии, – думала она. – Неужели он не скажет даже, в какой день это произойдет?» Да, у нее были основания для обиды.
С тех пор как Нака-но кими поселилась в доме на Второй линии, принц редко оставался ночевать во Дворце, разве только обстоятельства принуждали его к этому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42