Уж его-то, трёхлетнего малыша, никак нельзя было заподозрить в умышленном присвоении денег. Он слышал, конечно, разговоры об исчезновении их, но не подозревал, что речь идёт о той самой картинке, которую взял из буфета и, положив в карман, тут же забыл о ней. Только увидев в руках у меня мокрую бумажку, собрался было зареветь из-за испорченной «картинки». Но Лида, сияя глазами, потащила его в детскую и щедро наделила конфетами, полученными в подарок на школьной ёлке.
Пословица говорит: «Не вводи вора в грех»… Но я не мыслю семьи, где бы действительно надо было все прятать от детей, закрывать на замок. Ведь есть и другая пословица: «От домашнего вора не убережёшься». Рано или поздно он улучит момент и украдёт…
Нет, я убеждена, что только в обстановке полного доверия можно воспитать честного человека. И жизнь даёт нам сотни примеров этому. Мне хочется рассказать о печальном опыте одной семьи, допустившей ошибку из самых лучших, казалось бы, побуждений.
Семья Ш. взяла на воспитание мальчика из дошкольного детского дома. Это был прелестный ребёнок лет двух. Родители были счастливы, но тень сомнения всё же омрачала их радость:
– Боюсь, – сказала женщина, вздохнув, – у ребёнка отягощённая наследственность: отец в тюрьме, мать скрылась в неизвестном направлении.
– Твоя затея, – отозвался муж. – Скучно, вишь, ей без детей…
– А то весело? – с наболевшей обидой в голосе воскликнула жена. – Много ли радости для себя-то жить? В могилу ляжешь и вспомнить некому. А тут человека вырастим, спасибо добрые люди скажут.
Добрые люди не сказали им спасибо. Воодушевлённые благими намерениями, родители допустили огромную ошибку. Они подошли к ребёнку с предвзятым мнением. Они ни на минуту не забывали, что он сын преступника, что у него «отягощённая наследственность», и, желая предупредить возможные проявления её, окружили мальчика атмосферой недоверия. Выносил ли мальчик из дому игрушку и дарил её товарищу, брал ли он у матери кухонный ножик, а затем оставлял его во дворе по забывчивости, считалось, что он «тащит из дому».
Перепуганные родители ввели систему строжайшего надзора. Мальчик не имел права выйти из дому без того, чтобы карманы его не были обысканы. Выворачивались не только карманы, но осматривались и ботинки. Результаты такой «бдительности» не замедлили сказаться. Мальчик действительно стал тащить из дому. К каким только уловкам не прибегал он, чтобы обмануть родителей. Он стал груб, лжив. Отвечал дерзостями на попрёки отцомпреступником. (Родители были так неумны, что не сочли нужным скрыть этот факт от мальчика. Наоборот, он служил для них отправным пунктом в их воспитательной системе.) Каждое своё назидание они неизменно начинали: «Ты что, как отец, по тюрьмам хочешь шататься?!»
Кончилось тем, что мальчика взяли в исправительнотрудовую колонию для несовершеннолетних. После того как он похитил часы у соседа по квартире, родители отказались от него, но они так и не осознали своей ошибки. Крах своего хорошего начинания они объясняли неудачным выбором. «Яблоко от яблони недалеко падает!» – говорили они и были бы очень удивлены, услышав обвинение в том, что это по их вине мальчик стал таким.
Дальнейшая судьба мальчика поучительна. Ему помогли стать настоящим человеком. Он получил высшее образование и сейчас работает инженером на одном из крупнейших заводов страны. Сделали это люди, которые увидели в нём человека, достойного доверия, и в своих воспитательных приёмах исходившие прежде всего из этого.
Работая воспитательницей в детском доме, я имела возможность десятки раз убедиться в том, что полное доверие, оказанное ребёнку, творит с ним чудеса. У меня в группе был вороватый парень, который органически, если можно так выразиться, не мог удержаться от того, чтобы не стянуть. Во всём остальном это был милый парнишка, весёлый, вихрастый, с лукавой рожицей.
«Вот сидим мы, бывало, с девочками, готовим к выпуску стенную газету. Вахин вертится тут же, около нас. И вдруг со стола исчезает красный карандаш. Девочки возмущены, они убеждены, что карандаш у Вахина. Я тоже так думаю, но говорю: „Зачем Вахину карандаш? Да и не возьмёт он его без разрешения. Упал, наверное, под стол… Вахин! Поищи-ка его на полу!“
Вахин лезет под стол и долго ищет карандаш, он ползает на коленках не только под столом, а и под кроватями. Девочки с ироническим видом наблюдают за ним. Я не тороплю Вахина, я даю ему время и возможность обдумать свой поступок.
«Да вот он!» – натурально обрадованный, восклицает Вахин и подаёт мне карандаш. Я улыбаюсь, смотря на него. В глазах Вахина хитринка. Позже, когда мы остаёмся с ним вдвоём, он говорит: «У вас, Мария Васильевна, разве стыришь! Ведь вы всё равно не поверите…»
Вероятно, под нажимом того же Вахина мальчики устроили налёт на тумбочки девочек; были похищены картинки, цветные карандаши, чернильные резинки, ленточки, словом, все те нехитрые сокровища, которые тщательно собираются девочками и хранятся как зеница ока. В группе был переполох: девочки плакали, мальчишки заговорщически перешёптывались. Я приказала немедля вернуть все. Никто не пошевелился. С тяжёлым сердцем я ушла в тот вечер домой. И ночью мне не спалось, лежала с открытыми глазами и думала, как заставить ребят вернуть вещи и не просто заставить, а раз и навсегда пресечь подобные проступки? Уснула поздно, так и не придя ни к какому решению.
Сон освежил меня. Утром вся эта история в моём представлении уже не выглядела столь мрачной. Я почему-то даже решила, что мальчики вернули похищенное. Шла в детдом по упругому весеннему насту, вдыхала полной грудью чистый морозный воздух и все больше и больше начинала сама верить этому.
Группа встретила меня насторожённым молчанием. Оно лучше всяких слов говорило, что всё осталось попрежнему. Я сдержанно поздоровалась.
– Значит, вы так и не хотите вернуть того, что взяли вчера у девочек? – спросила я и, помедлив, продолжала: – А ведь, я думала о вас, ребята, лучше. Вот шла сейчас к к вам и была убеждена, что всё, что вы вчера взяли у девочек, лежит сейчас на этом столе…
– Хо-хо! – откровенно грубо захохотал Кива, коренастый, с короткой шеей воспитанник. – «Нашла, мол, дураков!»
– Да, я была убеждена в этом, – сказала я, сделав вид, что не слышу Кивы. – Шла и думала: «Нет, хорошие у меня ребята! Стоющие у меня ребята! Настоящими людьми будут! И как хорошо, что они именно в моей группе»… Очень жаль, если я ошибаюсь в вас…
С этими словами я повернулась и пошла в комнату девочек. И во время завтрака и за приготовлением уроков я старалась держаться только с ними и не обращать никакого внимания на мальчиков. Иногда кто-нибудь заглядывал к нам в комнату и спрашивал меня о чем-нибудь, я сдержанно отвечала, но в комнату мальчиков не выходила. Там было сегодня непривычно тихо. Даже Вахин – этот озорной и смешливый парень, который обычно будоражил всех, сегодня сидел смирно, сосредоточенно грыз карандаш, решая задачу. Задача не выходила. Он сунулся было ко мне, но я ответила, что занята.
После обеда дети ушли в школу. На душе у меня было тяжело. Сегодня моя группа должна была пойти в кино, но я ещё днём объявила детям, что в кино мы не пойдём.
Девочки встретили это сообщение возгласами протеста, мальчишки угрюмо молчали.
Но вот и день прошёл. Дети вернулись из Школы, поужинали и занялись своими делами. В комнатах было непривычно тихо. Слышно было, как потрескивают дрова в печках. Я и несколько – девочек сидели перед открытой дверцей печи и смотрели, как мечется в ней жаркое пламя. Мы любили сидеть так. В эти часы наши беседы принимали особенно задушевный характер. Но сегодня и разговаривать не хотелось. Да девочки и не задавали никаких вопросов. Только Неля обняла меня и, прижавшись к уху, прошептала: «Мария Васильевна! Нехай они подавятся нашими картинками и ленточками… Простите их…» Я покачала головой: «Нет, Неля».
Прошло ещё с полчаса. Я уже хотела сказать детям, что спать пора, как вдруг открылась дверь из комнаты мальчиков и Вахин, улыбаясь во всю свою широкую рожицу, позвал меня. Я пошла за ним, зная, что сейчас решится все. И верно. В комнате мальчиков на столе лежало то, что было взято у девочек.
– Все здесь? – спросила я строго, хотя в душе у меня было ликование.
– Все.
– Отнеси, Вахин, девочкам!
Вахин сгрёб в подол рубахи сокровища и отправился в комнату девочек. Оттуда послышались радостные возгласы. Только Неля не могла никак найти свою ленточку, но и она нашлась: Вахин завязал ею вихор на своей голове.
В связи с затронутой темой мне придётся рассказать о тех огорчениях, которые нам причинял Юра. Как я уже упоминала ранее, в эвакуации мы жили очень трудно. Иван Николаевич был на фронте, на моих же плечах, кро ме пяти детей, была ещё и старенькая мама. Только детдом, где я работала и куда дети были прикреплены на питание, как эвакуированные, поддерживал нас.
Однажды, получив зарплату, я оставила её в сумочке, а утром обнаружила, что пятидесяти рублей не хватает. Деньги эти по тем временам были небольшие, если килограмм масла стоил на рынке тысячу рублей, но самый факт пропажи денег был крайне неприятен и тревожен. Кто мог взять их?
Пошла наверх, к маме, поделиться бедой. Здесь же оказался и Юра. Не знаю почему, но я вдруг спросила его:
– Ты взял деньги?
Юра молча опустил голову, лицо стало красным, особенно побагровели уши. У меня застучало в висках, но я сказала, сдержав себя:
– Иди вниз и приготовь ремень!
Юра беспрекословно повиновался. То, что он не пытался протестовать, сразило меня, а когда я спустилась к себе и увидела, что на кровати лежит приготовленный ремень, у меня потемнело в глазах. Сомнений больше не было. Ремень красноречиво говорил о том, что Юра признал свою вину и готов принять кару…
Но на словах он ещё продолжал запираться и даже попробовал свалить вину на Таню:
– Может быть, она взяла… На шаньги…
«Ах, так вот на что ему понадобились деньги! На шаньги!» Теперь мне было всё ясно, надо было только, чтобы Юра сам сознался во всём.
– Ты у кого купил их?! У Марии или у Клавдии? Мария и Клавдия были две сестры, торговавшие картофельными шаньгами на рынке.
– Я спрашиваю, у кого ты купил шаньги? Если ты не скажешь, я пойду на рынок, и как мне ни больно и ни стыдно, что у меня такой сын, сама спрошу…
– У Клавдии… – почти шёпотом сказал Юра.
И вдруг из глаз моих неудержимо хлынули слёзы, точно какая-то плотина прорвалась. Прерывающимся от рыданий голосом я говорила Юре, какое страшное горе причинил он мне своим проступком:
– Ты же знаешь, Юра, что я живу только для вас и как мне трудно одной с вами без папы. Я работаю день и ночь, чтобы вы не умерли с голоду. Я все отдаю вам… Ты видел когда-нибудь, чтобы я вот такую крошечку съела одна? Нет, не видел и не увидишь! А тебе не было стыдно, что ты сыт, а твои сёстры и брат сидят голодные? Ведь ты оставил нас всех без хлеба, теперь нам не на что выкупить паек…
Юра заревел во весь голос. Как мне ни было горько, я не могла не улыбнуться, когда он сказал:
– Мама, давай продадим мой ремень…
Ремень продать Юра предложил не случайно. Это была у него единственная ценная вещь, и он очень им гордился, а пряжку то и дело натирал мелом до блеска.
Да, голод страшная вещь. И почему-то никто из нас так мучительно не переносил его, как Юра. Кажется, не было минуты, когда он не хотел бы есть.
Юра говорил:
– Самое лучшее время года – лето, картошки много. Лучшее время суток – утро, получаем хлеб…
Читая Джека Линдсея, английского писателя, наткнулась на очень интересную фразу:
«Если кто-нибудь из моих детей мне солгал – значит, виноват я сам, потому что лжецов порождает тиранство».
Это верно. Чаще всего дети лгут в тех случаях, когда требования родителей идут вразрез с их желаниями, нос тупками. Предположим, вашему сыну захотелось пойти в кино, он просит разрешения. Но в силу ряда причин, будет ли это беспокойство по поводу того, что мальчик не выучил урока, или нежелание, чтобы он смотрел именно эту картину, или, наконец, виной всему ваше дурное расположение духа – вы отказываете сыну. Ему же трудно устоять перед искушением, и он идёт в кино. Идёт без вашего разрешения, на те деньги, что ему удалось сэкономить от завтрака в школе. Зная, что его за это по головке не погладят, он предпочтёт скрыть свой поступок, умолчит – в лучшем случае, в худшем – будет лгать и уверять, что в кино он не был.
Как быть в таких случаях? Не потворствовать же каждому желанию мальчишки! Конечно, нет. Но требуется немало терпения я находчивости, чтобы доказать сыну, почему ему следует отложить посещение кино, пообещать отпустить его завтра, а может быть, и самому пойти с ним.
Одно время за Валей замечалась слабость тратить деньги не по назначению. Отправишь его за хлебом – он купит мороженое. Придёт домой и объявит:
– Хлеба не было, я купил мороженое… Ничего, мама?
И умильно заглядывает мне в лицо: не очень ли я рассердилась? Но после того как я серьёзно поговорила с ним о том, как дорога для семьи каждая копейка и каких трудов стоит отцу содержать большую семью, непредвиденные траты прекратились.
Теперь я спокойно могу доверить Вале любую сумму. Он добросовестно выполнит поручение и уже дома, отчитываясь в деньгах, сделав просительную рожицу, скажет:
– Мама, можно, я оставлю себе на газировку? Пытался он раньше и лгать: «Нет, я не купался!» или:
«Нет, я не был в кино!» Но жалкое, растерянное лицо выдавало его, и он всегда удивлялся, как это мама узнала обо всём. Когда же Валя убедился, что нет никаких осно ваний скрывать свой проступок, что я не обрушусь на него с упрёками, а спокойно, твёрдо, порой и строго скажу, почему я недовольна им, и что большего порицания он заслужит как раз за свою ложь, он понял, что лгать нет никакой необходимости.
Я все более прихожу к выводу, что в конечном счёте всё сводится к дисциплине. Если дисциплина в семье расшатана, не помогут никакие увещевания, и, наоборот, достаточно бывает одного слова отца или матери, чтобы ребёнок безоговорочно подчинился.
«Не самодурство, не гнев, не крик, не мольба, не упрашивание, а спокойное, серьёзное и деловое распоряжение – вот что должно внешним образом выражать технику семейной дисциплины. Ни у вас, ни у детей не должно возникать сомнения в том, что вы имеете право на такое распоряжение, как один из старших, уполномоченных членов коллектива. Каждый родитель должен научиться отдавать распоряжение, должен уметь не уклоняться от него, не прятаться от него ни за спиной родительской лени, ни из побуждений семейного пацифизма. И тогда распоряжение сделается обычной, принятой и традиционной формой, и тогда вы научитесь придавать ему самые неуловимые оттенки тона, начиная от тона директивы и переходя к тонам совета, указания, иронии, сарказма, просьбы и намёка. А если вы ещё научитесь различать действительные и фиктивные потребности детей, то вы и сами не заметите, как ваше родительское распоряжение сделается самой милой и приятной формой дружбы между вами и ребёнком»
Эти слова принадлежат А. С. Макаренко. Они – итог его многолетней работы с детьми.
* * *
Нередко ложь и лицемерие воспитываются самими родителями. Чего стоит такое заявление родителя, когда он говорит: «Будут звонить – меня нет дома!» И со спокойной совестью укладывается на диван всхрапнуть часок. Или мать отказывает соседке в головке лука, говоря, что у самой «ни луковки не осталось», в то время как в кухне за дверью висит целая плетёнка луку.
Однажды я зашла к знакомой. Ещё в передней мне ударил в нос запах яблок.
– Как у вас чудно пахнет антоновкой! – сказала я без всякой задней мысли.
– Ну, что вы, Мария Васильевна! Это вам показалось… Кто же зимой может позволить себе есть яблоки?! Они так дороги!
– Бабушка! А ты забыла, что нам вчера тётя Надя посылку прислала!
И семилетняя внучка распахнула дверцу буфета. Там в больших вазах лежала крупная, жёлтая антоновка…
Или ещё. Ехала я как-то в поезде. Соседями моими по купе была семья: муж, жена и ребёнок – мальчик лет семи. Когда проводница стала отбирать билеты, она удивилась, почему на мальчика нет билета.
– А ему ещё по возрасту полагается ездить без билета, – сказал отец. – Ему всего четыре года…
– Мальчик! Сколько тебе лет?
– Шешть, шедьмой…
– То-то я гляжу, зубов-то у тебя уже нет, выпали… Как же так, папаша? А?
Отец сидел красный, пристыженный:
– Уж вы извините, маленькая неувязка получилась…
– То-то же! Чтобы было это в последний раз! Проводница ушла, а папаша с мамашей дружно напус тились на малыша с упрёками, что подвёл их. Малыш недоумевающе смотрел на них: почему он должен был говорить, что ему четыре года, когда ему «шешть, шедьмой».
Я знаю семью, где ложь ребёнка стала причиной настоящей трагедии для родителей. Всё началось с пустяков как будто. Мать решила за сына задачу, с которой он не мог справиться сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Пословица говорит: «Не вводи вора в грех»… Но я не мыслю семьи, где бы действительно надо было все прятать от детей, закрывать на замок. Ведь есть и другая пословица: «От домашнего вора не убережёшься». Рано или поздно он улучит момент и украдёт…
Нет, я убеждена, что только в обстановке полного доверия можно воспитать честного человека. И жизнь даёт нам сотни примеров этому. Мне хочется рассказать о печальном опыте одной семьи, допустившей ошибку из самых лучших, казалось бы, побуждений.
Семья Ш. взяла на воспитание мальчика из дошкольного детского дома. Это был прелестный ребёнок лет двух. Родители были счастливы, но тень сомнения всё же омрачала их радость:
– Боюсь, – сказала женщина, вздохнув, – у ребёнка отягощённая наследственность: отец в тюрьме, мать скрылась в неизвестном направлении.
– Твоя затея, – отозвался муж. – Скучно, вишь, ей без детей…
– А то весело? – с наболевшей обидой в голосе воскликнула жена. – Много ли радости для себя-то жить? В могилу ляжешь и вспомнить некому. А тут человека вырастим, спасибо добрые люди скажут.
Добрые люди не сказали им спасибо. Воодушевлённые благими намерениями, родители допустили огромную ошибку. Они подошли к ребёнку с предвзятым мнением. Они ни на минуту не забывали, что он сын преступника, что у него «отягощённая наследственность», и, желая предупредить возможные проявления её, окружили мальчика атмосферой недоверия. Выносил ли мальчик из дому игрушку и дарил её товарищу, брал ли он у матери кухонный ножик, а затем оставлял его во дворе по забывчивости, считалось, что он «тащит из дому».
Перепуганные родители ввели систему строжайшего надзора. Мальчик не имел права выйти из дому без того, чтобы карманы его не были обысканы. Выворачивались не только карманы, но осматривались и ботинки. Результаты такой «бдительности» не замедлили сказаться. Мальчик действительно стал тащить из дому. К каким только уловкам не прибегал он, чтобы обмануть родителей. Он стал груб, лжив. Отвечал дерзостями на попрёки отцомпреступником. (Родители были так неумны, что не сочли нужным скрыть этот факт от мальчика. Наоборот, он служил для них отправным пунктом в их воспитательной системе.) Каждое своё назидание они неизменно начинали: «Ты что, как отец, по тюрьмам хочешь шататься?!»
Кончилось тем, что мальчика взяли в исправительнотрудовую колонию для несовершеннолетних. После того как он похитил часы у соседа по квартире, родители отказались от него, но они так и не осознали своей ошибки. Крах своего хорошего начинания они объясняли неудачным выбором. «Яблоко от яблони недалеко падает!» – говорили они и были бы очень удивлены, услышав обвинение в том, что это по их вине мальчик стал таким.
Дальнейшая судьба мальчика поучительна. Ему помогли стать настоящим человеком. Он получил высшее образование и сейчас работает инженером на одном из крупнейших заводов страны. Сделали это люди, которые увидели в нём человека, достойного доверия, и в своих воспитательных приёмах исходившие прежде всего из этого.
Работая воспитательницей в детском доме, я имела возможность десятки раз убедиться в том, что полное доверие, оказанное ребёнку, творит с ним чудеса. У меня в группе был вороватый парень, который органически, если можно так выразиться, не мог удержаться от того, чтобы не стянуть. Во всём остальном это был милый парнишка, весёлый, вихрастый, с лукавой рожицей.
«Вот сидим мы, бывало, с девочками, готовим к выпуску стенную газету. Вахин вертится тут же, около нас. И вдруг со стола исчезает красный карандаш. Девочки возмущены, они убеждены, что карандаш у Вахина. Я тоже так думаю, но говорю: „Зачем Вахину карандаш? Да и не возьмёт он его без разрешения. Упал, наверное, под стол… Вахин! Поищи-ка его на полу!“
Вахин лезет под стол и долго ищет карандаш, он ползает на коленках не только под столом, а и под кроватями. Девочки с ироническим видом наблюдают за ним. Я не тороплю Вахина, я даю ему время и возможность обдумать свой поступок.
«Да вот он!» – натурально обрадованный, восклицает Вахин и подаёт мне карандаш. Я улыбаюсь, смотря на него. В глазах Вахина хитринка. Позже, когда мы остаёмся с ним вдвоём, он говорит: «У вас, Мария Васильевна, разве стыришь! Ведь вы всё равно не поверите…»
Вероятно, под нажимом того же Вахина мальчики устроили налёт на тумбочки девочек; были похищены картинки, цветные карандаши, чернильные резинки, ленточки, словом, все те нехитрые сокровища, которые тщательно собираются девочками и хранятся как зеница ока. В группе был переполох: девочки плакали, мальчишки заговорщически перешёптывались. Я приказала немедля вернуть все. Никто не пошевелился. С тяжёлым сердцем я ушла в тот вечер домой. И ночью мне не спалось, лежала с открытыми глазами и думала, как заставить ребят вернуть вещи и не просто заставить, а раз и навсегда пресечь подобные проступки? Уснула поздно, так и не придя ни к какому решению.
Сон освежил меня. Утром вся эта история в моём представлении уже не выглядела столь мрачной. Я почему-то даже решила, что мальчики вернули похищенное. Шла в детдом по упругому весеннему насту, вдыхала полной грудью чистый морозный воздух и все больше и больше начинала сама верить этому.
Группа встретила меня насторожённым молчанием. Оно лучше всяких слов говорило, что всё осталось попрежнему. Я сдержанно поздоровалась.
– Значит, вы так и не хотите вернуть того, что взяли вчера у девочек? – спросила я и, помедлив, продолжала: – А ведь, я думала о вас, ребята, лучше. Вот шла сейчас к к вам и была убеждена, что всё, что вы вчера взяли у девочек, лежит сейчас на этом столе…
– Хо-хо! – откровенно грубо захохотал Кива, коренастый, с короткой шеей воспитанник. – «Нашла, мол, дураков!»
– Да, я была убеждена в этом, – сказала я, сделав вид, что не слышу Кивы. – Шла и думала: «Нет, хорошие у меня ребята! Стоющие у меня ребята! Настоящими людьми будут! И как хорошо, что они именно в моей группе»… Очень жаль, если я ошибаюсь в вас…
С этими словами я повернулась и пошла в комнату девочек. И во время завтрака и за приготовлением уроков я старалась держаться только с ними и не обращать никакого внимания на мальчиков. Иногда кто-нибудь заглядывал к нам в комнату и спрашивал меня о чем-нибудь, я сдержанно отвечала, но в комнату мальчиков не выходила. Там было сегодня непривычно тихо. Даже Вахин – этот озорной и смешливый парень, который обычно будоражил всех, сегодня сидел смирно, сосредоточенно грыз карандаш, решая задачу. Задача не выходила. Он сунулся было ко мне, но я ответила, что занята.
После обеда дети ушли в школу. На душе у меня было тяжело. Сегодня моя группа должна была пойти в кино, но я ещё днём объявила детям, что в кино мы не пойдём.
Девочки встретили это сообщение возгласами протеста, мальчишки угрюмо молчали.
Но вот и день прошёл. Дети вернулись из Школы, поужинали и занялись своими делами. В комнатах было непривычно тихо. Слышно было, как потрескивают дрова в печках. Я и несколько – девочек сидели перед открытой дверцей печи и смотрели, как мечется в ней жаркое пламя. Мы любили сидеть так. В эти часы наши беседы принимали особенно задушевный характер. Но сегодня и разговаривать не хотелось. Да девочки и не задавали никаких вопросов. Только Неля обняла меня и, прижавшись к уху, прошептала: «Мария Васильевна! Нехай они подавятся нашими картинками и ленточками… Простите их…» Я покачала головой: «Нет, Неля».
Прошло ещё с полчаса. Я уже хотела сказать детям, что спать пора, как вдруг открылась дверь из комнаты мальчиков и Вахин, улыбаясь во всю свою широкую рожицу, позвал меня. Я пошла за ним, зная, что сейчас решится все. И верно. В комнате мальчиков на столе лежало то, что было взято у девочек.
– Все здесь? – спросила я строго, хотя в душе у меня было ликование.
– Все.
– Отнеси, Вахин, девочкам!
Вахин сгрёб в подол рубахи сокровища и отправился в комнату девочек. Оттуда послышались радостные возгласы. Только Неля не могла никак найти свою ленточку, но и она нашлась: Вахин завязал ею вихор на своей голове.
В связи с затронутой темой мне придётся рассказать о тех огорчениях, которые нам причинял Юра. Как я уже упоминала ранее, в эвакуации мы жили очень трудно. Иван Николаевич был на фронте, на моих же плечах, кро ме пяти детей, была ещё и старенькая мама. Только детдом, где я работала и куда дети были прикреплены на питание, как эвакуированные, поддерживал нас.
Однажды, получив зарплату, я оставила её в сумочке, а утром обнаружила, что пятидесяти рублей не хватает. Деньги эти по тем временам были небольшие, если килограмм масла стоил на рынке тысячу рублей, но самый факт пропажи денег был крайне неприятен и тревожен. Кто мог взять их?
Пошла наверх, к маме, поделиться бедой. Здесь же оказался и Юра. Не знаю почему, но я вдруг спросила его:
– Ты взял деньги?
Юра молча опустил голову, лицо стало красным, особенно побагровели уши. У меня застучало в висках, но я сказала, сдержав себя:
– Иди вниз и приготовь ремень!
Юра беспрекословно повиновался. То, что он не пытался протестовать, сразило меня, а когда я спустилась к себе и увидела, что на кровати лежит приготовленный ремень, у меня потемнело в глазах. Сомнений больше не было. Ремень красноречиво говорил о том, что Юра признал свою вину и готов принять кару…
Но на словах он ещё продолжал запираться и даже попробовал свалить вину на Таню:
– Может быть, она взяла… На шаньги…
«Ах, так вот на что ему понадобились деньги! На шаньги!» Теперь мне было всё ясно, надо было только, чтобы Юра сам сознался во всём.
– Ты у кого купил их?! У Марии или у Клавдии? Мария и Клавдия были две сестры, торговавшие картофельными шаньгами на рынке.
– Я спрашиваю, у кого ты купил шаньги? Если ты не скажешь, я пойду на рынок, и как мне ни больно и ни стыдно, что у меня такой сын, сама спрошу…
– У Клавдии… – почти шёпотом сказал Юра.
И вдруг из глаз моих неудержимо хлынули слёзы, точно какая-то плотина прорвалась. Прерывающимся от рыданий голосом я говорила Юре, какое страшное горе причинил он мне своим проступком:
– Ты же знаешь, Юра, что я живу только для вас и как мне трудно одной с вами без папы. Я работаю день и ночь, чтобы вы не умерли с голоду. Я все отдаю вам… Ты видел когда-нибудь, чтобы я вот такую крошечку съела одна? Нет, не видел и не увидишь! А тебе не было стыдно, что ты сыт, а твои сёстры и брат сидят голодные? Ведь ты оставил нас всех без хлеба, теперь нам не на что выкупить паек…
Юра заревел во весь голос. Как мне ни было горько, я не могла не улыбнуться, когда он сказал:
– Мама, давай продадим мой ремень…
Ремень продать Юра предложил не случайно. Это была у него единственная ценная вещь, и он очень им гордился, а пряжку то и дело натирал мелом до блеска.
Да, голод страшная вещь. И почему-то никто из нас так мучительно не переносил его, как Юра. Кажется, не было минуты, когда он не хотел бы есть.
Юра говорил:
– Самое лучшее время года – лето, картошки много. Лучшее время суток – утро, получаем хлеб…
Читая Джека Линдсея, английского писателя, наткнулась на очень интересную фразу:
«Если кто-нибудь из моих детей мне солгал – значит, виноват я сам, потому что лжецов порождает тиранство».
Это верно. Чаще всего дети лгут в тех случаях, когда требования родителей идут вразрез с их желаниями, нос тупками. Предположим, вашему сыну захотелось пойти в кино, он просит разрешения. Но в силу ряда причин, будет ли это беспокойство по поводу того, что мальчик не выучил урока, или нежелание, чтобы он смотрел именно эту картину, или, наконец, виной всему ваше дурное расположение духа – вы отказываете сыну. Ему же трудно устоять перед искушением, и он идёт в кино. Идёт без вашего разрешения, на те деньги, что ему удалось сэкономить от завтрака в школе. Зная, что его за это по головке не погладят, он предпочтёт скрыть свой поступок, умолчит – в лучшем случае, в худшем – будет лгать и уверять, что в кино он не был.
Как быть в таких случаях? Не потворствовать же каждому желанию мальчишки! Конечно, нет. Но требуется немало терпения я находчивости, чтобы доказать сыну, почему ему следует отложить посещение кино, пообещать отпустить его завтра, а может быть, и самому пойти с ним.
Одно время за Валей замечалась слабость тратить деньги не по назначению. Отправишь его за хлебом – он купит мороженое. Придёт домой и объявит:
– Хлеба не было, я купил мороженое… Ничего, мама?
И умильно заглядывает мне в лицо: не очень ли я рассердилась? Но после того как я серьёзно поговорила с ним о том, как дорога для семьи каждая копейка и каких трудов стоит отцу содержать большую семью, непредвиденные траты прекратились.
Теперь я спокойно могу доверить Вале любую сумму. Он добросовестно выполнит поручение и уже дома, отчитываясь в деньгах, сделав просительную рожицу, скажет:
– Мама, можно, я оставлю себе на газировку? Пытался он раньше и лгать: «Нет, я не купался!» или:
«Нет, я не был в кино!» Но жалкое, растерянное лицо выдавало его, и он всегда удивлялся, как это мама узнала обо всём. Когда же Валя убедился, что нет никаких осно ваний скрывать свой проступок, что я не обрушусь на него с упрёками, а спокойно, твёрдо, порой и строго скажу, почему я недовольна им, и что большего порицания он заслужит как раз за свою ложь, он понял, что лгать нет никакой необходимости.
Я все более прихожу к выводу, что в конечном счёте всё сводится к дисциплине. Если дисциплина в семье расшатана, не помогут никакие увещевания, и, наоборот, достаточно бывает одного слова отца или матери, чтобы ребёнок безоговорочно подчинился.
«Не самодурство, не гнев, не крик, не мольба, не упрашивание, а спокойное, серьёзное и деловое распоряжение – вот что должно внешним образом выражать технику семейной дисциплины. Ни у вас, ни у детей не должно возникать сомнения в том, что вы имеете право на такое распоряжение, как один из старших, уполномоченных членов коллектива. Каждый родитель должен научиться отдавать распоряжение, должен уметь не уклоняться от него, не прятаться от него ни за спиной родительской лени, ни из побуждений семейного пацифизма. И тогда распоряжение сделается обычной, принятой и традиционной формой, и тогда вы научитесь придавать ему самые неуловимые оттенки тона, начиная от тона директивы и переходя к тонам совета, указания, иронии, сарказма, просьбы и намёка. А если вы ещё научитесь различать действительные и фиктивные потребности детей, то вы и сами не заметите, как ваше родительское распоряжение сделается самой милой и приятной формой дружбы между вами и ребёнком»
Эти слова принадлежат А. С. Макаренко. Они – итог его многолетней работы с детьми.
* * *
Нередко ложь и лицемерие воспитываются самими родителями. Чего стоит такое заявление родителя, когда он говорит: «Будут звонить – меня нет дома!» И со спокойной совестью укладывается на диван всхрапнуть часок. Или мать отказывает соседке в головке лука, говоря, что у самой «ни луковки не осталось», в то время как в кухне за дверью висит целая плетёнка луку.
Однажды я зашла к знакомой. Ещё в передней мне ударил в нос запах яблок.
– Как у вас чудно пахнет антоновкой! – сказала я без всякой задней мысли.
– Ну, что вы, Мария Васильевна! Это вам показалось… Кто же зимой может позволить себе есть яблоки?! Они так дороги!
– Бабушка! А ты забыла, что нам вчера тётя Надя посылку прислала!
И семилетняя внучка распахнула дверцу буфета. Там в больших вазах лежала крупная, жёлтая антоновка…
Или ещё. Ехала я как-то в поезде. Соседями моими по купе была семья: муж, жена и ребёнок – мальчик лет семи. Когда проводница стала отбирать билеты, она удивилась, почему на мальчика нет билета.
– А ему ещё по возрасту полагается ездить без билета, – сказал отец. – Ему всего четыре года…
– Мальчик! Сколько тебе лет?
– Шешть, шедьмой…
– То-то я гляжу, зубов-то у тебя уже нет, выпали… Как же так, папаша? А?
Отец сидел красный, пристыженный:
– Уж вы извините, маленькая неувязка получилась…
– То-то же! Чтобы было это в последний раз! Проводница ушла, а папаша с мамашей дружно напус тились на малыша с упрёками, что подвёл их. Малыш недоумевающе смотрел на них: почему он должен был говорить, что ему четыре года, когда ему «шешть, шедьмой».
Я знаю семью, где ложь ребёнка стала причиной настоящей трагедии для родителей. Всё началось с пустяков как будто. Мать решила за сына задачу, с которой он не мог справиться сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27