Но мы поможем вам…
— Благодарю, благодарю вас, мои товарищи. Теперь же идёмте ко мне, в мою усадьбу.
Они пересекли лес и оказались на берегу большого озера. Пройдя немного по берегу, спустились к речке, вытекавшей из озера, перешли мостик и направились к строениям, видневшимся на противоположном берегу.
Оглянувшись, Борис снова увидел мамонтов. Они неторопливо переправлялись через речку вброд ниже по течению и теперь, видно, тоже шли к дому.
— Владимир Иванович, — обратился он к Сперанскому, — почему вы их так странно назвали, своих мамонтов, и как вам удалось их приручить?
— Странно? Дик и Лас? Да это, попросту говоря, Дикий и Ласковый. Они оказались очень понятливыми животными, с высокоразвитым мозгом. Мои самые верные стражи и работники. Сейчас увидите. Если бы не они, мне бы не удалось сделать и половины того, что я сделал.
Мамонты шли размеренным шагом, особой иноходью, переставляя попарно то обе левые, то обе правые ноги одновременно. На ходу колыхалось огромное, четырехметровой высоты, тело. Чуть подрагивал под густой шерстью запас жира, отложенный к зиме в виде невысокого горба сразу за шеей. Шевелились толстые, неуклюжие хоботы. Маленький, до смешного короткий хвост бил по массивным ногам.
Только теперь удалось Пете как следует разглядеть глаза мамонтов. Довольно большие, немного продолговатые, они сидели глубоко и поблёскивали желтоватым огоньком. Широкий покатый лоб животного незаметно переходил в мясистый хобот; когда мамонт поднимал его, хобот смешно морщился и пасть складывалась в гримасу добродушного смеха. Но самым удивительным были всё-таки бивни. Гладко отполированная кость более двадцати сантиметров в диаметре, совершенно белая на концах, становилась чуть желтоватой, кремовой ближе к голове. Длина их превышала три метра. Причудливо изогнутые, они расходились немного в стороны и загибались вверх. Но, когда мамонт опускал голову, бивни грозно выставляли острия вперёд, и было видно, что несдобровать зверю, который рискнёт сойтись с мамонтом в открытом бою!
Дик и Лас, увидев своего хозяина в кругу других таких же существ, как он, замахали хоботами, подняли их, как фанфары, и, открыв пасти, оглушительно затрубили. Глубокий и мощный рёв, шедший словно из-под земли, пронёсся над долиной, заставил Туя и Каву прижаться к ногам людей и тут же смолк. Его повторило многократное эхо.
Усков и Любимов переглянулись. Теперь им стало понятно, что за трубный звук встревожил их прошлой ночью.
Протрубив, мамонты потоптались на месте, а потом вошли в загон, устроенный позади дома, повозились там и скоро затихли. Петя и Борис заглянули туда: оба зверя стояли рядом, опустив головы и свесив расслабленные хоботы до самой земли. Наступала ночь, гиганты готовились ко сну.
Странно было видеть живых, спокойных и, кажется, довольных своей жизнью представителей бесконечно далёких геологических времён, эпохи возникновения человечества, эпохи неандертальцев, питекантропов и человекообразных обезьян. Ещё одна загадка, разрешить которую выпало на долю полевой партии номер 14-бис…
Но не будем забывать, что судьба самой партии все ещё оставалась неясной. Ведь стоило только взглянуть на Сперанского, только вспомнить, что он прожил в кратере добрую половину человеческой жизни, как сразу становилось понятно: выхода из кратера нет, и путь назад закрыт для партии номер 14-бис навсегда…
Глава семнадцатая
которая возвращает читателя к событиям почти тридцатилетней давности
— …Нам очень нужно было подкрепиться свежим мясом. А раненый баран, представьте себе, ушёл в пещеру. Что же оставалось? Только идти за ним. Перезарядив ружьё, я вошёл в пещеру, считая, что, несомненно, очень скоро настигну животное. Но пещера оказалась более глубокой, чем я предполагал. И в ней было дьявольски темно. Пришлось вернуться. Никита Петрович соорудил мне факел, и я отправился снова.
Баран, которого я преследовал, лежал за камнем и тяжело дышал. Но, как только я поднял ружьё, он вско-чил и бросился в глубь пещеры. Пришлось снова пройти за ним метров двести или триста. Меня удивило, что в пещере, так далеко от входа, оказалось много следов разных животных. В другое время я бы задумался над этим, но тогда мне было не до исследований — нужно было настичь барана. В одном месте я проходил нагнувшись, с опаской поглядывая на низко нависший свод. Но охотничий азарт был так велик да и потребность в пище была так велика, что я, ни о чём больше не думая, бросился вперёд.
Наконец мне удалось снова увидеть раненого барана. Я прицелился и выстрелил. И тут же позади меня грохнул обвал. Видно, уже давно каменный свод в этом месте еле держался, и резкого сотрясения воздуха оказалось достаточно, чтобы он рухнул. Меня бросило наземь. Факел погас. На какое-то время я потерял сознание. Придя в себя, я ощупью нашёл ружьё — свою единственную защиту, высек огонь и зажёг все ещё тлевшие ветки моего самодельного факела.
Увы, хода назад уже не было: обрушился свод пещеры. Нет, даже не обрушился, а просто опустился. И все… Ни малейшей щели, ни единого рыхлого места. Меня обуял ужас. Я закричал. Бросился колотить в стену. Увы! Никто уже не мог помочь мне. В отчаянии я лёг на пол. Заживо погребён!..
Ружьё было при мне, и можно было, конечно, сразу перестать мучиться. Но ведь я революционер!.. Столько пережить, передумать, преодолеть, жить мечтой о свободе, бороться за свободу, и вдруг… Нет, этого не будет! Я задумался. И тут я вспомнил, что видел в пещере следы. Куда же ходили звери? Не значит ли это, что пещера имеет другой выход? Окрылённый надеждой, я пошёл вперёд, освещая себе путь тлеющей веткой. Когда факел догорел, я пополз в темноте, сжав зубы…
— Не скрою, тяжело мне и вспоминать об этом, — сказал старик после большой паузы. — Я скоро почувствовал, что силы оставили меня и воля к жизни иссякает. Огромным напряжением я заставил себя ползти вперёд, полз долго, медленно, теряя силы. И вдруг впереди показался свет. Сначала туманное пятно, а потом клочок неба! Я вскочил на ноги, пустился бегом и вне себя от радости достиг выхода. Страшная слабость овладела мной. Я сел и, закрыв глаза, просидел не знаю сколько времени.
Надо мной снова светило солнце. В нескольких десятках метров начинался лес, за лесом сверкала на солнце не то река, не то озеро, и я невольно начал думать: уж не бред ли это? Ведь стояла зима, трещали морозы, а тут едва тянул тёплый ветерок, зеленели огромные кедры или сосны, журчала незамерзшая вода, расстилался знакомый пейзаж среднерусских лесов… Видение? Галлюцинация?
Тот день, когда я выбрался из пещеры, стал первым днём моего нового календаря…
Сперанский замолчал и задумался. А что касается остальных… Не надо забывать, что они слушали доктора Сперанского с особым и далеко не спокойным интересом: конец его истории мог явиться началом их собственного «нового календаря»…
Неудивительно, что у начальника партии вырвался вопрос, полный тревоги:
— Значит, отсюда выхода всё-таки нет?
— Да, дорогие товарищи, — безнадёжно ответил Сперанский. — Отсюда выхода нет. Увидев вас, я подумал, что вы сумели каким-то образом найти проход. Но если вы попали сюда против воли, в результате катастрофы, то я с горечью могу сказать вам только сущую правду: это — западня! Без помощи извне не выбраться. Увы, это так…
Сперанский сурово сжал брови. В умных светлых глазах старика проглядывала тревога, теперь уже не за себя, а за этих людей, явившихся для него посланцами нового, ещё не ведомого ему общества, на заре рождения которого он стал пленником природы.
— Выхода нет, говорите вы?!. — машинально повторил Усков. — Но мы найдём, обязательно найдём, Владимир Иванович! Не найдём, так сами сделаем. Я не разделяю вашего пессимизма, дорогой товарищ! Вы были в одиночестве, а теперь нас всё-таки семь человек. И ещё… Не знаю, как пояснить вам… Вы старый большевик, но вы не знаете людей нашего времени… Мы просто не умеем унывать, падать духом, предаваться отчаянию… Поверьте, мы отсюда выберемся, и вы пойдёте вместе с нами.
Сперанский встал, подошёл к Ускову и, протягивая ему руку, сказал:
— Вот теперь я почувствовал, что в России произошла подлинная и действительно социалистическая революция. Так могут рассуждать люди, воспитанные школой Владимира Ильича. Теперь я верю только в самое лучшее. Давайте бороться вместе, работать вместе, и я ещё поеду домой, в Петроград, к себе на Васильевский остров!
После небольшой паузы он продолжал, превозмогая смущение:
— Скажу вам откровенно, я хоть и не видел возможности выбраться отсюда, но не жил эти годы только для себя. — Он, смеясь, пояснил: — Я хочу сказать — жил не только для своего пищеварения. Я работал, чтобы остаться человеком. Я почему-то верил, что раньше или позже, но люди придут и помогут мне вернуться в Россию. Я постоянно думал об одном — чем же я отчитаюсь перед своей совестью, перед своей партией? Кратко скажу вам, что золотые россыпи, которые мы нашли с Ивановым, пустячки по сравнению с теми богатствами, которые я нашёл здесь, в кратере, и я буду счастлив отдать их нашему новому государству. А теперь возьмите науку: подумайте, как обогатится отечественная палеонтология, палеоботаника, история нашей Земли, когда все увидят вот этот древнейший мир, чудесным образом сохранившийся в полной неприкосновенности со времён великих оледенений. Сколько нового найдётся здесь, в древнейших пластах Земли, ныне открытых для изучения! Искренне скажу — стоило перенести те невзгоды, какие я перенёс, если в конце концов можно сделать человечеству такой подарок. Я согласен с вами, Василий Михайлович: если мы будем искать, то найдём выход из кратера.
Речь Сперанского была странно медленной и прерывистой. Казалось, он сам вслушивается в свои слова, делая остановки после каждой фразы. Молчал ли он все эти долгие годы? Или говорил хотя бы сам с собой, со своими животными? Усков внимательно слушал его. Нет, речь совершенно правильная, и мысль чёткая. Словно отвечая на его немой вопрос, Сперанский продолжал:
— Вы извините меня. Я, конечно, говорю нескладно. Должен вам сказать, что самой большой бедой для меня за все эти годы было отсутствие собеседника и… бумаги. Особенно первое время. Больше года я ничего не мог записывать. Даже с собой стал говорить все меньше и реже. Однажды я поймал себя на том, что звук собственного голоса становится для меня каким-то чужим. Я по-нял: ещё немного, и я отвыкну от человеческой речи, стану таким же получеловеком, полузверем, как несчастный Айртон из жюльверновского «Таинственного острова». После долгих исканий выход был найден. Здесь, в одной из пещер, есть гладкие, словно отполированные стены из белого камня. А на берегу озера стоят красные скалы — особая осадочная порода, обладающая красящими свойствами. Эта находка дала мне «бумагу» и «перо». Я ежедневно стал записывать все важнейшие события моей жизни. Так — год за годом. Кроме того, я взял себе за правило каждую запись прочитывать вслух два — три раза.
Вы увидите эту пещеру. Стены её исписаны кисточкой на протяжении многих сотен метров. Там — вся исповедь моей жизни, все счастливые и несчастные случаи, все важнейшие факты. Каждый вечер, со свечой из козьего сала в руке, я работал в этой пещере по нескольку часов, как добросовестный летописец. А затем, как самый прилежный первоклассник, громко и внятно по нескольку раз перечитывал записи. И только этот труд помог мне сохранить облик человека…
В тот же вечер Сперанский выслушал соображения Ускова о происхождении кратера и согласился с ним. Да, Эршот — это древнейший вулкан в горной системе северо-востока Азии. Он потух не менее полутора — двух миллионов лет тому назад, оставив на вечную память о себе коническую, чуть продолговатую гору с огромной впадиной двойного кратера на вершине. Время работало… Постепенно впадина засыпалась осколками скал, камнями, щебнем, песком. Дно кратера поднималось, выравнивалось, подземный огонь угасал, уходил глубже. Прошло много тысяч лет, и в кратере появились первые растения, а потом возникла почва. Процессы в кратере проходили быстрее, чем обычно в северных широтах-этому способствовало подземное тепло. По неведомым трещинам тепло поднималось, согревало почву, и вся огромная впадина стала напоминать гигантский парник. В зимние месяцы на кратер сверху «наваливается» большой холод. Навстречу ему от земли поднимается волна тёплого воздуха. На какой-то высоте эти воздушные волны сталкиваются, и от этого образуются густые туманы. Вот почему в течение шести или семи месяцев в году над кратером и над всей вершиной Эршота клубится туман. Сама природа охраняет заповедник от любопытных глаз.
Орочко с возрастающим интересом слушал Сперанского. Теперь все становилось ясным.
…Когда-то, на пороге новой, кайнозойской эры, Земля очень быстро сменила свою растительную одежду. Пропали почти все представители споровых и голосемянных растений, которые господствовали в растительном царстве «каменноугольного периода». Исчезли знаменитые араукарии, гигантские пальмовые, древовидные папоротники, мохнатые плауновые. На смену им пришли покрытосемянные растения, правнуки которых населяют нашу Землю и теперь. Чем это было вызвано? Учёные долго бились над загадкой. Наконец сошлись на том, что все дело в быстром изменении климата Земли. Из очень влажного он стал сухим, из очень тёплого — умеренным или суровым. Материки подымались, моря отходили и мелели. Высоко поднялись горные цепи и гигантские вершины. Над планетой носились сухие, злые ветры. Древние растения, изнеженные тёплым и влажным, совсем как в оранжерее, климатом, оказались неприспособленными для жизни в новых условиях и погибали одно за другим, как погибли когда-то до них многочисленные ящеры-гиганты с переменчивой, непостоянной температурой тела.
Но эти великие перемены происходили в кратере потухшего вулкана очень замедленно, с отставанием на десятки и, может быть, сотни тысяч лет. Многие из древних растений не погибли и дожили до наших дней, заботливо укутанные тёплым туманом.
С геологической стороны кратер является как бы открытым музеем. Самые древнейшие слои Земли в результате вулканической деятельности и горообразования оказались здесь перемешанными с поздними осадочными породами и продуктами извержений. Усков помнил, что весь северо-восток Азии уже в триасовом периоде мезозойской эры находился под морем. Но раньше, до опускания, материк в этих широтах представлял собой уголок царственно-богатых тропиков. Отсюда ведут происхождение богатейшие запасы каменного угля, солей и нефти на суровом севере Азии.
Если большая северная стена кратера, мрачно охраняющая впадину, представляла собой почти монолитный гранит, то южная стена, сложенная разными породами и потому уже сильно разрушенная временем, просто удивляла своим многообразием. Слои желтоватого песчаника чередовались с белым базальтом; красный камень морей выступал на фоне известняков; серый зернистый гранит залегал рядом с чёрными сланцами. Стена таила в себе множество загадок; сотни пещер дырявили её. Сквозная пещера, через которую когда-то попал сюда Сперанский, была именно в этой стене.
То здесь, то там сквозь камень просачивались источники. Атмосферные осадки, уходя в глубь земли, нередко оставались там очень долго, тысячелетиями бродили по трещинам глубин и постепенно приобретали новые свойства. Вода насыщалась солями, газами, могла стать отчаянно холодной, вонючей, дьявольски горячей, шипучей, маслянистой или невероятно жёсткой, радиоактивной. Сперанский знал шесть разных источников, в их числе нарзан и сероводородный ручей, уже знакомые нашим разведчикам.
Все источники и ручейки, какие были в кратере, текли под уклон в большое, красивое озеро, на берегу которого и жил Сперанский.
Теперь остаётся выяснить, как попали в кратер и остались до наших дней такие представители давно вымерших животных, как мамонты, волосатый носорог и некоторые другие, с которыми мы познакомимся дальше.
Сперанский объяснил это так:
— В третичном периоде началась, как известно, новая геологическая революция. Поднимались многие материки, в частности по всей Северо-Восточной Азии. Климат здесь быстро и резко изменился и стал очень суровым, похожим на современный. Ящеры и многие млекопитающие, которые жили в тёплых морях, конечно, вымерли или ушли на юг. Остались только самые приспособленные, которым не был страшен ни холод, ни снег. В поисках корма и хороших мест некоторые из них наткнулись на знакомую нам пещеру. Видно, она в те времена была более просторной и высокой. Многие животные, в их числе мамонты, прошли через пещеру и очутились в кратере. Здесь они нашли пищу и более тёплый климат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Благодарю, благодарю вас, мои товарищи. Теперь же идёмте ко мне, в мою усадьбу.
Они пересекли лес и оказались на берегу большого озера. Пройдя немного по берегу, спустились к речке, вытекавшей из озера, перешли мостик и направились к строениям, видневшимся на противоположном берегу.
Оглянувшись, Борис снова увидел мамонтов. Они неторопливо переправлялись через речку вброд ниже по течению и теперь, видно, тоже шли к дому.
— Владимир Иванович, — обратился он к Сперанскому, — почему вы их так странно назвали, своих мамонтов, и как вам удалось их приручить?
— Странно? Дик и Лас? Да это, попросту говоря, Дикий и Ласковый. Они оказались очень понятливыми животными, с высокоразвитым мозгом. Мои самые верные стражи и работники. Сейчас увидите. Если бы не они, мне бы не удалось сделать и половины того, что я сделал.
Мамонты шли размеренным шагом, особой иноходью, переставляя попарно то обе левые, то обе правые ноги одновременно. На ходу колыхалось огромное, четырехметровой высоты, тело. Чуть подрагивал под густой шерстью запас жира, отложенный к зиме в виде невысокого горба сразу за шеей. Шевелились толстые, неуклюжие хоботы. Маленький, до смешного короткий хвост бил по массивным ногам.
Только теперь удалось Пете как следует разглядеть глаза мамонтов. Довольно большие, немного продолговатые, они сидели глубоко и поблёскивали желтоватым огоньком. Широкий покатый лоб животного незаметно переходил в мясистый хобот; когда мамонт поднимал его, хобот смешно морщился и пасть складывалась в гримасу добродушного смеха. Но самым удивительным были всё-таки бивни. Гладко отполированная кость более двадцати сантиметров в диаметре, совершенно белая на концах, становилась чуть желтоватой, кремовой ближе к голове. Длина их превышала три метра. Причудливо изогнутые, они расходились немного в стороны и загибались вверх. Но, когда мамонт опускал голову, бивни грозно выставляли острия вперёд, и было видно, что несдобровать зверю, который рискнёт сойтись с мамонтом в открытом бою!
Дик и Лас, увидев своего хозяина в кругу других таких же существ, как он, замахали хоботами, подняли их, как фанфары, и, открыв пасти, оглушительно затрубили. Глубокий и мощный рёв, шедший словно из-под земли, пронёсся над долиной, заставил Туя и Каву прижаться к ногам людей и тут же смолк. Его повторило многократное эхо.
Усков и Любимов переглянулись. Теперь им стало понятно, что за трубный звук встревожил их прошлой ночью.
Протрубив, мамонты потоптались на месте, а потом вошли в загон, устроенный позади дома, повозились там и скоро затихли. Петя и Борис заглянули туда: оба зверя стояли рядом, опустив головы и свесив расслабленные хоботы до самой земли. Наступала ночь, гиганты готовились ко сну.
Странно было видеть живых, спокойных и, кажется, довольных своей жизнью представителей бесконечно далёких геологических времён, эпохи возникновения человечества, эпохи неандертальцев, питекантропов и человекообразных обезьян. Ещё одна загадка, разрешить которую выпало на долю полевой партии номер 14-бис…
Но не будем забывать, что судьба самой партии все ещё оставалась неясной. Ведь стоило только взглянуть на Сперанского, только вспомнить, что он прожил в кратере добрую половину человеческой жизни, как сразу становилось понятно: выхода из кратера нет, и путь назад закрыт для партии номер 14-бис навсегда…
Глава семнадцатая
которая возвращает читателя к событиям почти тридцатилетней давности
— …Нам очень нужно было подкрепиться свежим мясом. А раненый баран, представьте себе, ушёл в пещеру. Что же оставалось? Только идти за ним. Перезарядив ружьё, я вошёл в пещеру, считая, что, несомненно, очень скоро настигну животное. Но пещера оказалась более глубокой, чем я предполагал. И в ней было дьявольски темно. Пришлось вернуться. Никита Петрович соорудил мне факел, и я отправился снова.
Баран, которого я преследовал, лежал за камнем и тяжело дышал. Но, как только я поднял ружьё, он вско-чил и бросился в глубь пещеры. Пришлось снова пройти за ним метров двести или триста. Меня удивило, что в пещере, так далеко от входа, оказалось много следов разных животных. В другое время я бы задумался над этим, но тогда мне было не до исследований — нужно было настичь барана. В одном месте я проходил нагнувшись, с опаской поглядывая на низко нависший свод. Но охотничий азарт был так велик да и потребность в пище была так велика, что я, ни о чём больше не думая, бросился вперёд.
Наконец мне удалось снова увидеть раненого барана. Я прицелился и выстрелил. И тут же позади меня грохнул обвал. Видно, уже давно каменный свод в этом месте еле держался, и резкого сотрясения воздуха оказалось достаточно, чтобы он рухнул. Меня бросило наземь. Факел погас. На какое-то время я потерял сознание. Придя в себя, я ощупью нашёл ружьё — свою единственную защиту, высек огонь и зажёг все ещё тлевшие ветки моего самодельного факела.
Увы, хода назад уже не было: обрушился свод пещеры. Нет, даже не обрушился, а просто опустился. И все… Ни малейшей щели, ни единого рыхлого места. Меня обуял ужас. Я закричал. Бросился колотить в стену. Увы! Никто уже не мог помочь мне. В отчаянии я лёг на пол. Заживо погребён!..
Ружьё было при мне, и можно было, конечно, сразу перестать мучиться. Но ведь я революционер!.. Столько пережить, передумать, преодолеть, жить мечтой о свободе, бороться за свободу, и вдруг… Нет, этого не будет! Я задумался. И тут я вспомнил, что видел в пещере следы. Куда же ходили звери? Не значит ли это, что пещера имеет другой выход? Окрылённый надеждой, я пошёл вперёд, освещая себе путь тлеющей веткой. Когда факел догорел, я пополз в темноте, сжав зубы…
— Не скрою, тяжело мне и вспоминать об этом, — сказал старик после большой паузы. — Я скоро почувствовал, что силы оставили меня и воля к жизни иссякает. Огромным напряжением я заставил себя ползти вперёд, полз долго, медленно, теряя силы. И вдруг впереди показался свет. Сначала туманное пятно, а потом клочок неба! Я вскочил на ноги, пустился бегом и вне себя от радости достиг выхода. Страшная слабость овладела мной. Я сел и, закрыв глаза, просидел не знаю сколько времени.
Надо мной снова светило солнце. В нескольких десятках метров начинался лес, за лесом сверкала на солнце не то река, не то озеро, и я невольно начал думать: уж не бред ли это? Ведь стояла зима, трещали морозы, а тут едва тянул тёплый ветерок, зеленели огромные кедры или сосны, журчала незамерзшая вода, расстилался знакомый пейзаж среднерусских лесов… Видение? Галлюцинация?
Тот день, когда я выбрался из пещеры, стал первым днём моего нового календаря…
Сперанский замолчал и задумался. А что касается остальных… Не надо забывать, что они слушали доктора Сперанского с особым и далеко не спокойным интересом: конец его истории мог явиться началом их собственного «нового календаря»…
Неудивительно, что у начальника партии вырвался вопрос, полный тревоги:
— Значит, отсюда выхода всё-таки нет?
— Да, дорогие товарищи, — безнадёжно ответил Сперанский. — Отсюда выхода нет. Увидев вас, я подумал, что вы сумели каким-то образом найти проход. Но если вы попали сюда против воли, в результате катастрофы, то я с горечью могу сказать вам только сущую правду: это — западня! Без помощи извне не выбраться. Увы, это так…
Сперанский сурово сжал брови. В умных светлых глазах старика проглядывала тревога, теперь уже не за себя, а за этих людей, явившихся для него посланцами нового, ещё не ведомого ему общества, на заре рождения которого он стал пленником природы.
— Выхода нет, говорите вы?!. — машинально повторил Усков. — Но мы найдём, обязательно найдём, Владимир Иванович! Не найдём, так сами сделаем. Я не разделяю вашего пессимизма, дорогой товарищ! Вы были в одиночестве, а теперь нас всё-таки семь человек. И ещё… Не знаю, как пояснить вам… Вы старый большевик, но вы не знаете людей нашего времени… Мы просто не умеем унывать, падать духом, предаваться отчаянию… Поверьте, мы отсюда выберемся, и вы пойдёте вместе с нами.
Сперанский встал, подошёл к Ускову и, протягивая ему руку, сказал:
— Вот теперь я почувствовал, что в России произошла подлинная и действительно социалистическая революция. Так могут рассуждать люди, воспитанные школой Владимира Ильича. Теперь я верю только в самое лучшее. Давайте бороться вместе, работать вместе, и я ещё поеду домой, в Петроград, к себе на Васильевский остров!
После небольшой паузы он продолжал, превозмогая смущение:
— Скажу вам откровенно, я хоть и не видел возможности выбраться отсюда, но не жил эти годы только для себя. — Он, смеясь, пояснил: — Я хочу сказать — жил не только для своего пищеварения. Я работал, чтобы остаться человеком. Я почему-то верил, что раньше или позже, но люди придут и помогут мне вернуться в Россию. Я постоянно думал об одном — чем же я отчитаюсь перед своей совестью, перед своей партией? Кратко скажу вам, что золотые россыпи, которые мы нашли с Ивановым, пустячки по сравнению с теми богатствами, которые я нашёл здесь, в кратере, и я буду счастлив отдать их нашему новому государству. А теперь возьмите науку: подумайте, как обогатится отечественная палеонтология, палеоботаника, история нашей Земли, когда все увидят вот этот древнейший мир, чудесным образом сохранившийся в полной неприкосновенности со времён великих оледенений. Сколько нового найдётся здесь, в древнейших пластах Земли, ныне открытых для изучения! Искренне скажу — стоило перенести те невзгоды, какие я перенёс, если в конце концов можно сделать человечеству такой подарок. Я согласен с вами, Василий Михайлович: если мы будем искать, то найдём выход из кратера.
Речь Сперанского была странно медленной и прерывистой. Казалось, он сам вслушивается в свои слова, делая остановки после каждой фразы. Молчал ли он все эти долгие годы? Или говорил хотя бы сам с собой, со своими животными? Усков внимательно слушал его. Нет, речь совершенно правильная, и мысль чёткая. Словно отвечая на его немой вопрос, Сперанский продолжал:
— Вы извините меня. Я, конечно, говорю нескладно. Должен вам сказать, что самой большой бедой для меня за все эти годы было отсутствие собеседника и… бумаги. Особенно первое время. Больше года я ничего не мог записывать. Даже с собой стал говорить все меньше и реже. Однажды я поймал себя на том, что звук собственного голоса становится для меня каким-то чужим. Я по-нял: ещё немного, и я отвыкну от человеческой речи, стану таким же получеловеком, полузверем, как несчастный Айртон из жюльверновского «Таинственного острова». После долгих исканий выход был найден. Здесь, в одной из пещер, есть гладкие, словно отполированные стены из белого камня. А на берегу озера стоят красные скалы — особая осадочная порода, обладающая красящими свойствами. Эта находка дала мне «бумагу» и «перо». Я ежедневно стал записывать все важнейшие события моей жизни. Так — год за годом. Кроме того, я взял себе за правило каждую запись прочитывать вслух два — три раза.
Вы увидите эту пещеру. Стены её исписаны кисточкой на протяжении многих сотен метров. Там — вся исповедь моей жизни, все счастливые и несчастные случаи, все важнейшие факты. Каждый вечер, со свечой из козьего сала в руке, я работал в этой пещере по нескольку часов, как добросовестный летописец. А затем, как самый прилежный первоклассник, громко и внятно по нескольку раз перечитывал записи. И только этот труд помог мне сохранить облик человека…
В тот же вечер Сперанский выслушал соображения Ускова о происхождении кратера и согласился с ним. Да, Эршот — это древнейший вулкан в горной системе северо-востока Азии. Он потух не менее полутора — двух миллионов лет тому назад, оставив на вечную память о себе коническую, чуть продолговатую гору с огромной впадиной двойного кратера на вершине. Время работало… Постепенно впадина засыпалась осколками скал, камнями, щебнем, песком. Дно кратера поднималось, выравнивалось, подземный огонь угасал, уходил глубже. Прошло много тысяч лет, и в кратере появились первые растения, а потом возникла почва. Процессы в кратере проходили быстрее, чем обычно в северных широтах-этому способствовало подземное тепло. По неведомым трещинам тепло поднималось, согревало почву, и вся огромная впадина стала напоминать гигантский парник. В зимние месяцы на кратер сверху «наваливается» большой холод. Навстречу ему от земли поднимается волна тёплого воздуха. На какой-то высоте эти воздушные волны сталкиваются, и от этого образуются густые туманы. Вот почему в течение шести или семи месяцев в году над кратером и над всей вершиной Эршота клубится туман. Сама природа охраняет заповедник от любопытных глаз.
Орочко с возрастающим интересом слушал Сперанского. Теперь все становилось ясным.
…Когда-то, на пороге новой, кайнозойской эры, Земля очень быстро сменила свою растительную одежду. Пропали почти все представители споровых и голосемянных растений, которые господствовали в растительном царстве «каменноугольного периода». Исчезли знаменитые араукарии, гигантские пальмовые, древовидные папоротники, мохнатые плауновые. На смену им пришли покрытосемянные растения, правнуки которых населяют нашу Землю и теперь. Чем это было вызвано? Учёные долго бились над загадкой. Наконец сошлись на том, что все дело в быстром изменении климата Земли. Из очень влажного он стал сухим, из очень тёплого — умеренным или суровым. Материки подымались, моря отходили и мелели. Высоко поднялись горные цепи и гигантские вершины. Над планетой носились сухие, злые ветры. Древние растения, изнеженные тёплым и влажным, совсем как в оранжерее, климатом, оказались неприспособленными для жизни в новых условиях и погибали одно за другим, как погибли когда-то до них многочисленные ящеры-гиганты с переменчивой, непостоянной температурой тела.
Но эти великие перемены происходили в кратере потухшего вулкана очень замедленно, с отставанием на десятки и, может быть, сотни тысяч лет. Многие из древних растений не погибли и дожили до наших дней, заботливо укутанные тёплым туманом.
С геологической стороны кратер является как бы открытым музеем. Самые древнейшие слои Земли в результате вулканической деятельности и горообразования оказались здесь перемешанными с поздними осадочными породами и продуктами извержений. Усков помнил, что весь северо-восток Азии уже в триасовом периоде мезозойской эры находился под морем. Но раньше, до опускания, материк в этих широтах представлял собой уголок царственно-богатых тропиков. Отсюда ведут происхождение богатейшие запасы каменного угля, солей и нефти на суровом севере Азии.
Если большая северная стена кратера, мрачно охраняющая впадину, представляла собой почти монолитный гранит, то южная стена, сложенная разными породами и потому уже сильно разрушенная временем, просто удивляла своим многообразием. Слои желтоватого песчаника чередовались с белым базальтом; красный камень морей выступал на фоне известняков; серый зернистый гранит залегал рядом с чёрными сланцами. Стена таила в себе множество загадок; сотни пещер дырявили её. Сквозная пещера, через которую когда-то попал сюда Сперанский, была именно в этой стене.
То здесь, то там сквозь камень просачивались источники. Атмосферные осадки, уходя в глубь земли, нередко оставались там очень долго, тысячелетиями бродили по трещинам глубин и постепенно приобретали новые свойства. Вода насыщалась солями, газами, могла стать отчаянно холодной, вонючей, дьявольски горячей, шипучей, маслянистой или невероятно жёсткой, радиоактивной. Сперанский знал шесть разных источников, в их числе нарзан и сероводородный ручей, уже знакомые нашим разведчикам.
Все источники и ручейки, какие были в кратере, текли под уклон в большое, красивое озеро, на берегу которого и жил Сперанский.
Теперь остаётся выяснить, как попали в кратер и остались до наших дней такие представители давно вымерших животных, как мамонты, волосатый носорог и некоторые другие, с которыми мы познакомимся дальше.
Сперанский объяснил это так:
— В третичном периоде началась, как известно, новая геологическая революция. Поднимались многие материки, в частности по всей Северо-Восточной Азии. Климат здесь быстро и резко изменился и стал очень суровым, похожим на современный. Ящеры и многие млекопитающие, которые жили в тёплых морях, конечно, вымерли или ушли на юг. Остались только самые приспособленные, которым не был страшен ни холод, ни снег. В поисках корма и хороших мест некоторые из них наткнулись на знакомую нам пещеру. Видно, она в те времена была более просторной и высокой. Многие животные, в их числе мамонты, прошли через пещеру и очутились в кратере. Здесь они нашли пищу и более тёплый климат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30