— Ты забыл, где меня воспитывали?
Он взглянул на меня, помолчал и сменил тему:
— В общем, это самоубийство. Только что пришло подтверждение из полиции.
— Но зачем было привлекать судмедэкспертов? Тут что-то не так.
— Ну, тогда вот тебе еще одна деталь, — продолжал Какисима. — Районом Хироо, где жил Исидзаки, должны заниматься полицейские из округа Адзабу. Об этом мне участковый сказал. Тот же, что сообщил результаты экспертизы. Вот только в дом к Исидзаки чуть позже заявился еще и человек из Второго отдела полицейского департамента. Об этом болтали полицейские из Адзабу. А я краем уха подслушал.
— Хм-м… — протянул я. — Второй отдел? «Интеллектуальные преступления и финансовые махинации»?
— Похоже на то. Если об этом разнюхают газетчики, скандала не избежать.
— У тебя есть какие-то догадки?
— Может, и есть, но я не уверен. Пока ничего сказать не могу. Хотя бы из уважения к покойнику. Так или иначе, факт самоубийства уже доказан. Да и предсмертные письма это подтверждают окончательно.
— Ты знаешь, что в этих письмах? Он кивнул:
— Мне показывал гендиректор. «Всю вину за кризис в компании я беру на себя. Прошу разобраться с последствиями». И подпись.
— И больше ничего?
— Ни словечка. Письмо сыну он мне тоже дал посмотреть. Там все еще короче. «Прости за доставленное беспокойство. Счастья вам с Киёко». Киёко — это невестка. Обе подписи подлинные, подозрения не вызывают. По словам сына, Исидзаки, вернувшись с работы, вел себя совершенно обычно. Да и полиция не сомневается в самоубийстве. Сын также сказал, что старик страдал легкой формой депрессивного психоза — об этом я сам впервые услышал — и время от времени наведывался к врачу. В тот самый институт Тоё, где проводилась экспертиза.
— Хм-м… — снова промычал я.
— Я же попросил тебя приехать в такую рань, чтобы ты рассказал о том, что случилось вчера. Конечно, я мог бы спросить и Санаду, но мне показалось, он знает не все. Вчера после обеда ты звонил президенту, не так ли? Нисимура, его секретарша, обмолвилась об этом по телефону.
Я мысленно усмехнулся. Какисима в своем репертуаре. Даже из Нисимуры вытянул все, что мог.
— Ну, давай по порядку, — сказал я. — Утром президент говорил с нами о новом ролике.
— Новом ролике?
Скрывать смысла не было. Так или иначе, Санада выболтает все, что знает. Я рассказал о том, как президент отреагировал на мое увольнение. О видеозаписи. О том, что мы увидели на экране. Наконец — о приказе Исидзаки: изготовить тест-версию нового ролика «Антика». Чем дольше я говорил, тем больше лицо Какисимы вытягивалось от удивления. Хотя расскажи ему это Санада, он бы удивился ничуть не меньше.
Я продолжал. Но уже осторожнее. С самого начала я решил рассказать ему только о первой беседе с Исидзаки. О нашем втором разговоре никто не знал. Как и том, что я вообще к нему поднимался. Ни Санада, ни даже Нисимура, которую президент отослал по каким-то делам.
«Спасибо тебе за все…» Тихий голос до сих пор звучал у меня в ушах. И не случайно. После всего, что произошло, мрачное, неотвязное подозрение терзало мне душу. А что, если именно я каким-то образом повлиял на его роковое решение?
— Вернувшись от президента, я просмотрел эту запись несколько раз. Все хорошенько обдумал — и снова поднялся к нему… Прости, что сам себя хвалю, но рейтинг нынешней рекламы «Антика» довольно высок. Я действительно думаю, что в ближайшее время стоит крутить только ее и не дразнить судьбу. Конечно, этот новый видеоряд мог бы вызвать довольно бурную реакцию. Но, скорее всего, ненадолго. И если думать о стабильности имиджа, то в интересах компании лучше всего ничего не менять. Так я и посоветовал президенту… Он, похоже, со мной согласился. И в итоге отменил свой приказ. А я вернул ему пленку.
— С ума сойти… — сказал Какисима. — Что, эти любительские кадры и правда настолько сильные?
— Правда, — только и сказал я.
— На самом деле с этим профессором Ёдой я однажды встречался. Никогда бы не подумал, что он такой отчаянный смельчак…
— Встречался?
— Ну, не совсем. Слушал как-то его лекцию на конференции старших менеджеров. А потом обменялся визитками на вечернем банкете. Вряд ли он меня помнит. Но в моей памяти он остался как человек большого ума.
— Ну-ну… — сказал я. — Так или иначе, пока об этой записи лучше никому не рассказывать.
— Это еще почему?
— «Эти кадры — мой стыд». Так он сказал.
Какисима удивился. Я объяснил. Дескать, все было снято чересчур хладнокровно. Настолько, что сам Исидзаки этого устыдился. Но все же он решил изготовить ролик и показать эти кадры широкой публике. Такому парадоксу я и сам удивился. И своего удивления не скрыл. Ни вчера утром от президента, ни теперь от Какисимы.
— Да, действительно… — задумчиво кивнул Какисима. — Такая дилемма частенько встает перед совестливыми операторами.
— Вот почему об этом лучше не рассказывать никому, включая Санаду. Пусть это останется между нами. Даже гендиректору, пожалуй, не стоит этого знать. Считай, что я лично тебя прошу.
— Да, конечно, я понимаю. Тема закрытая, но… скрывать это даже от генерального?
— Исидзаки сказал, что эти кадры — его стыд. Зачем бесчестить память мертвого самурая? Сам говоришь: о каких-то вещах ты не мог бы никому рассказать… Вот и давай уважать покойника.
Какисима помолчал, затем как будто согласился:
— Ладно… Будь по-твоему. Генеральному я не скажу. А если ситуация потребует — заранее с тобой посоветуюсь.
Я вздохнул.
— А кстати, что с его кабинетом?
— Сам собираюсь взглянуть, когда Нисимура придет. Запасной ключ только у нее. Сперва думал поискать там какие-нибудь мотивы его самоубийства. Но теперь придется проверить, не осталось ли там этой чертовой пленки…
— Боюсь, никаких мотивов этого самоубийства ты там не найдешь.
— Наверное, ты прав. Но мало ли что.
И тут в кабинет вошла Нисимура. Бледная как полотно.
— Извините, что долго…
Я впервые задумался о ее возрасте. Похоже, ей не было и сорока. Ее голос, обычно такой механический, теперь дрожал.
— Простите, что так рано вас потревожил, — ответил ей Какисима.
— Ну что вы, — всхлипнула Нисимура. — Но зачем же он?.. Да еще так внезапно…
Какисима в двух словах рассказал ей, что произошло. Затем добавил:
— Я хотел бы осмотреть его кабинет. Вы мне откроете?
Нисимура кивнула. Мы зашли в кабинет президента вдвоем. На рабочем столе, как и на столике у дивана, было пусто. Ни камеры, ни пленки.
— Может, в столе?
Какисима молча выдвинул ящики стола. Все они были не заперты. Но кроме бумаг — ничего. Так же как и в шкафу у выхода. Понятно, что все эти документы Какисима еще основательно перелопатит. Но в данный момент проверять больше нечего.
— Получается, он забрал кассету домой?
— Похоже на то, — кивнул Какисима. — Этой ночью в их доме проводят заупокойную службу. Если получится, попробую поговорить с его сыном.
Внезапно за моей спиной раздалось:
— Хориэ? В такую рань? Спасибо за поддержку. Гендиректор. Прикинув, что «доброе утро» сейчас не очень уместно, я молча поклонился.
Тадокоро, похоже, этой ночью тоже не спал. Хотя по измотанности его было не сравнить с Какисимой. Человек он был крупный, но подвижный. Решительное, почти свирепое выражение лица никак не вязалось с мягкой манерой речи. Как шутили в компании — любой, кто оказывался в прицеле его хищных глаз, тут же осознавал свою эфемерность. По возрасту он был младше Исидзаки всего на год.
— Господин гендиректор? — удивился Какисима. — Я думал, вы появитесь только к началу собрания.
— Да это я так… Забежал на минуточку. Только тут я заметил в руке гендиректора букет белых нарциссов. Он зашел в кабинет и аккуратно положил цветы на стол. Подняв к лицу руки, сложил ладони и закрыл глаза. Через несколько секунд очнулся и рассеянно поглядел в нашу сторону.
— Вернулся домой — увидел цветы в саду. Подумал, что было бы к месту… А вы здесь зачем?
— Решили осмотреть кабинет, — ответил Какисима. — Не лучшее время, конечно. Но вдруг бы нашлись какие-то объяснения этому самоубийству?
Тадокоро с сомнением покачал головой.
— Я думаю, для подобных проверок лучше сперва заручиться согласием родственников. Хоть это и офис, здесь много личных вещей.
— Вы правы, — признал Какисима. — Пожалуй, мы поторопились.
— Ну, ладно. В таких ситуациях у всех в голове немного зашкаливает. А кстати, Какисима, дружище! Я набросал оповещение для всех сотрудников. Пошлю тебе по электронной почте, проверишь лишний раз.
— Непременно.
— Кроме того, официальное сообщение для прессы лучше провести пораньше. Как считаешь? Мне уже несколько журналистов звонили. Я сказал — ждите, пока всем не объявим.
— По-моему, переносить ничего не следует. Торги на бирже в самом разгаре. До одиннадцати, пока не закончится утренняя сессия, мы должны сделать все, чтобы информация не просочилась.
— Да, ты прав… Будем сдерживать до одиннадцати. Какисима кивнул.
— Отдел информации готовит текст сообщения. Как только я его проверю, сразу передам вам. Кроме журнальных экспертов будет много писак из широкой прессы. Вам подготовить список предварительных ответов?
— Да нет, — покачал головой Тадокоро. — Как ни крути, а все предусмотреть не получится. Раз мы объявляем о смерти президента — нас спросят о причине этой смерти. Придется упомянуть предсмертные письма. А значит, разговора о финансовом состоянии фирмы не избежать.. Это, конечно, повлияет на вечерние котировки. Но тут уже ничего не поделаешь. Понятно, что для полноты картины нужно ждать показателей конца мая. Но я собираюсь искренне, не умаляя и своей вины, рассказать о том, как президент относился к собственной компании.
— Господин гендиректор, что бы вы ни сказали, я полагаюсь на ваше решение.
— Спасибо за помощь, — кивнул Тадокоро и вышел.
Какисима согнулся в поклоне.
— Ну и денек у тебя сегодня, — посочувствовал я ему.
— Как ни странно, я давно к такому готовился…
— Ну, я пойду. Если что — буду у себя.
— Погоди.
— Что-то еще?
— Если ты болен — может, пойдешь домой?
— Смотри сам не помри на рабочем посту. Еще одна смерть в совете директоров — и всей фирме придется делать массовое харакири…
Какисима промолчал, и лишь тень улыбки пробежала по его губам.
Я вышел из кабинета. В комнате, чей хозяин был уже на том свете, висела могильная тишина.
Вернувшись на свое место, я выдвинул ящик стола. У меня перехватило дыхание. Похоже, до увольнения мне еще хватит работы. Ящик стола был пуст. Кассета, на которую я скопировал фильм Исидзаки, исчезла.
Я тут же бросился в переговорную. Все четыре камеры, которые Охара арендовала на пару суток, были на столе. Кассета с цифровой записью дождя, которую я показал Исидзаки, валялась тут же.
Что же я делал вчера, пока голова разваливалась на куски? Опустившись на стул, я отчаянно пытался вспомнить, чем занимался вчера перед тем, как уйти домой.
Фильм Исидзаки я переписал, как только пришел сюда. Без какой-либо задней мысли. Когда вокруг тебя четыре камеры, переписать что-нибудь ценное — обычный рефлекс. Просто скопировал двухминутный видеоряд. Машинально, на всякий случай. И только потом стал снимать серый дождь за окном.
Второй раз я вернулся в переговорную уже после того, как сходил в медпункт. Цифровые камеру и кассету выложил здесь же, на стол. А пленку с копией спрятал во второй ящик своего стола. К тому времени Исидзаки уже позвонил Санаде и отменил ролик. Я сразу уничтожил все остальные записи, повыкидывал все бумажки, стер все файлы, касавшиеся этой истории, и собрался об этом забыть. Меня все сильнее мутило. Я подошел к Санаде, сообщил ему о совете врача и поехал домой. Ни к собственному столу, ни в переговорную я больше не возвращался.
Вывод один: эту копию кто-то стащил.
Возможно, кто-то из чужих. В наш рекламный на десятом этаже посетители заглядывают с утра до вечера. На зеваку, слоняющегося по этажу от нечего делать, никто и внимания не обратит. Сотрудники, работающие допоздна, сдают ключ от зала охраннику. Но если охранник выскочит куда-нибудь на минутку, — можно запросто и войти, и уйти незамеченным.
Был ли в моих рассуждениях смысл? Не знаю. Но память понемногу восстанавливалась.
Я вспомнил, что сказал Исидзаки после обеда. «Копаться в прошлом — не в моих интересах». Не думаю, что я сфальшивил. Да он и сам намекнул мне о том же самом. Пожалуй, мне следовало слушать его внимательнее. Принимая меня в эту компанию, он ставил эксперимент. А еще точнее — проверял меня на вшивость.
Двадцать лет назад «Тайкэй» нанимала меня, даже не выяснив моей подноготной. Копни эти ребята мое прошлое — я ни за что не получил бы руководящей должности в такой престижной компании. Это вам не «Фудзи-про», куда я устроился после трех месяцев подработок!
Но ко времени моего найма проверки личности в «Тайкэе» были упразднены. Так решил Исидзаки, когда служил начальником отдела кадров. Именно он настоял на отмене таких проверок, чтобы избежать возможной дискриминации. Это теперь, в девяностые годы, все приблизилось к здравому смыслу. А еще в семидесятых подобные пережитки были неотъемлемой частью Системы.
Но чем выше ты забираешься, тем виднее твой зад окружающим. И как бы ты ни старался, твое прошлое перед кем-нибудь да вылезает. Именно поэтому я не рассказывал о своем прошлом никому, кроме Какисимы. Только он знал о том, что я был первым и единственным сыном главаря преступной группировки. Да не просто группировки, а мафиозного клана, державшего под контролем огромную территорию. Старшеклассником я вел себя как заправский якудза. И поменял свои привычки лишь несколько лет спустя.
«Копаться в прошлом — не в моих интересах…» Мой ответ президенту слетел с губ неосознанно. Возможно, я просто напомнил ему об ошибке, которую он допустил двадцать лет назад, не покопавшись-таки в моем прошлом. Возможно, он помнил об этом все эти годы и без напоминаний. Возможно, мне просто хотелось его отблагодарить, но я не нашел подходящих слов. А может быть, температура под сорок просто расплавила мне мозги. Не знаю.
Я посмотрел в окно. День начинался совсем не так, как вчера. Солнце уже всходило, и его лучи карабкались все выше по углам небоскребов. Я смотрел в окно, и окна домов отбрасывали мне в глаза блики солнца. Разгоралось утро ранней весны.
Я вернулся к себе. Еще раз заглянул в стол. И понял, что пропала не только кассета. В ящике также не было ни визитки профессора Ёды, ни карты, которую нарисовал Исидзаки. Хотя уж их-то, помню точно, я сунул сюда перед тем, как заперся в переговорной.
Я позвонил охраннику. Имя человека, который сдал вчера ключ от рекламного, они записали. Я спросил, кто это. В 17:50 ключ сдала госпожа Мари Охара, сообщила охрана.
— И вы ничего подозрительного не заметили?
— Да нет… — ответили мне и повесили трубку.
Я взглянул на часы. Полвосьмого. Экстренное совещание директоров вот-вот начнется. Для обычных сотрудников выходить на работу еще рановато. Самое время, чтобы звонить с работы куда тебе вздумается.
Открыв ноутбук, я запустил поиск, который не успел закончить вчера. На экране высветились адрес и телефон. Я снял трубку и набрал номер.
Ответили практически сразу:
— Алло! Ёда слушает.
Голос почти тот же, что и по телевизору. Меня тоже будили сегодня утром, но я говорил куда раздраженнее.
— Господин Ёда?
— Это я…
— Моя фамилия Хориэ, я из компании «Напитки Тайкэй». Извините, что беспокою в такой ранний час. Я хотел уточнить, знаком ли вам Хирохиса Исидзаки, президент нашей компании?
— «Напитки Тайкэй»? Президент Исидзаки?
— Да-да. Вы его знаете?
— Имя слышал. Но встречаться не доводилось.
— То есть вы не знакомы?
— Нет. А в чем дело?
— Странно… — сказал я. — Дело в том, что вчера я просматривал видеозапись, которую сделал господин Исидзаки. А поскольку в этих кадрах оказались и вы, хотелось бы кое-что уточнить.
— Не пойму, о чем вы. Нельзя ли подробнее?
В двух словах я пересказал ему содержание записи. Не упомянув ни о компьютерной графике, ни о рекламном ролике.
— С ума сойти! — с чувством воскликнули в трубке. — Вы знаете… Здесь какая-то ошибка. Я уверен, он снимал кого-то другого. Действительно, я живу на Ниси-Адзабу. Но я не бегаю по утрам. И с господином Исидзаки никогда не встречался… Так вы поэтому звоните?
— Нет, — ответил я. — Я звоню не поэтому. Сегодня ночью президент Исидзаки скончался. А я уполномочен оповестить всех его родных и знакомых.
— Скончался?! Да что вы говорите! Не знаю, что и сказать… Но постойте, ведь смерть такой крупной фигуры — серьезная новость. Только что новости посмотрел — там ничего не было. Да и в утренних газетах об этом ни строчки…
— Это случилось после полуночи. Официальных сообщений прессе еще не делали.
— Вот оно как… Значит, к утренним новостям не успели. А он, я слышал, был еще молодой?
— Шестьдесят шесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32