..— Не хочу даже думать, что это сделал он, — сказал Эдлман. — Не очень мне верится. Я никогда не принимал всерьез таких молчунов, которые, только улыбнись, сразу считают, что над ними потешаются. Но...— Понимаю, что вы имеете в виду, — отозвался я. — Он был такой, да? Не знаю его родителей, но, кажется, они могли его затюкать.Глаза Эдлмана сверкнули, а пунцовая физиономия порозовела еще больше. Он проворчал:— Да что-то вроде того, мистер. Этот его папаша, старый сухарь, не знаю, кто бы о нем сказал доброе слово. Просто черт какой-то! А раздражительный! Да вот, я как-то попробовал подшутить над ним — помнишь, Фэй, я тебе говорил, — так я думал, он меня прибьет.Фэй Эдлман кивнула:— Это точно, мистер Уиллис. А его мать! Совсем помешалась. Вы идете себе по своим делам, а тут она подходит и начинает такое вытворять! Даже сказать нельзя, о каких только гадостях она думает!— Да она с приветом, — добавил Эдлман. — Но муженьку и в подметки не годится. А он просто маньяк, да и плут в придачу. Я как-то продавал дом человеку, имевшему с ним дела, так он сказал...Мы поговорили еще, и, видимо, вы догадываетесь, к какому выводу пришли Эдлманы.Они решили — конечно, это сделал он. Он уже пытался изнасиловать девочку прежде, были и другие признаки, что он прирожденный убийца. Они это всегда чувствовали. Он, конечно, чудовищно виноват, но родители его еще хуже. Вот кто действительно должен отвечать и понести наказание с ним наравне....Мы с фотографом пробежались по торговому центру, там уже закрывали. Я ему велел сделать по три отпечатка каждого снимка и отпустил его, а сам отправился домой.Материал я написал, или, вернее, он сам написался, в оригинале и трех копиях. Разложил их по страницам и перечитал.Можете поверить, это было нечто. Давненько такого не публиковалось. Я представил себе, что скажет Скайсмит, и рассмеялся. Потом перечитал снова.Бедный малый... Господи, как же ему будет плохо! Но я ведь ничего не придумал, верно? Не преувеличивал? «Нет», — ответил я сам себе.Это была грязь, и накопал ее я. Много грязи. Но я ведь не наводил на них пистолет. Просто беседовал с ними и давал им выговориться — вот откуда эта грязь.Я налил себе выпить. Глотнул залпом и добавил еще. Потом вернулся к тексту. И вновь меня стали посещать те же сомнения и предчувствия, что и утром. Люди думали, что мальчишка виновен. Даже те, кто знали его лучше всех, собственные родители, и то думали так же. Но никакого реального подтверждения его виновности за этим не было. Так, чепуха, которую можно наболтать про любого подростка. Ну и что же из этого? Это не говорит в его пользу? И не подтверждает его невиновность, так ведь?Множество людей думают о нем одинаково плохо. И вел он себя, когда я с ним говорил, сомнительно. Рассказывал всю историю слишком уж заученно. Был вроде и очень прям... и не слишком откровенен. Казалось, он не особо сожалел о девочке — какая-то ненормальная бесчувственность. И...В общем, он мог быть и виновен, и не виновен. Я не сказал бы ни «да», ни «нет».Я заставил себя поесть и еще выпил. Несколько раз звонил телефон, я не отвечал. Это, наверное, из редакции, Дадли или Скайсмит интересуются, куда, к черту, я запропастился. Ехать к ним я был еще не готов, по нескольким причинам.Явился курьер с готовыми фото. Я присоединил их к тексту. Трижды прозвонил и замолк телефон. Я снял трубку и набрал номер прокурора. Он сказал, что парень раскололся. Помощников он отослал поесть, а потом они им займутся вплотную.— Думается мне, мы его укатаем, — сказал он. — Удивительно, как это мы не выписали ордер на арест раньше.— Да уж, — ответил я, — а куда вы его отправите, Клинт?— Ну... вам действительно надо знать, Билл?— Нет. Думаю, нет. Ничего я не знаю. Просто позвоните мне в редакцию, если будут новости....Я приехал в редакцию почти в десять часов, за час с небольшим до ухода в печать завтрашнего номера. Народу было немного. Дадли закончил и отправился домой, но Дон Скайсмит еще сидел на месте. Он так и подпрыгнул, когда я вошел.— Господи Боже мой, Билл, где тебя носило? Готово? Давай сюда, ради Христа!Он выхватил у меня бумаги. Я уселся наискосок от него и развернул макет утреннего выпуска. Скайсмит застонал и хватил рукой по столу.— Ради всего святого, Билл! Что это такое?— Что-то не так, мистер Скайсмит?— Что-то не так! Ты что, совсем спятил? Быстро вали отсюда! Вали к машинистке и сделай как положено! Ты прекрасно знаешь, мы не можем...— Мистер Скайсмит, — начал я, — материал пойдет точно в таком виде, как написан. Именно таким, понятно? Я его хочу сдать в наборный цех, а после в печать.Он уставился на меня с открытым ртом.— Да, — продолжил я. — Таким, как есть, мистер Скайсмит, или никаким.Ну что, уволишь меня, жулик?Скайсмит снова повторил, что я сошел с ума.— Послушай, Билл. — Губы у него дрожали, лицо побледнело. — Я знаю, как это тебе тяжело далось. Я з-знаю, каково репортеру насиловать себя и чтобы потом какой-то редактор тебе... Ладно, Билл, оставь это мне. У меня больна жена, и я сильно тороплюсь...— Дональд, — сказал я. — Ваше величество. Это пойдет так как есть.— Невозможно! И что ты имеешь в виду, называя меня...— Вы хотели грязи. Вы ее получили.— Черт тебя побери, такого я не хотел! Я тебе говорил, мы должны быть рассудительны, осторожны! Но это — это возмутительно! На это плохо отреагируют. Мы оказываем влияние на ход дела. Какого черта Капитан должен рисковать, если...— А давайте предоставим решение Капитану? — предложил я.— Что? Ты знаешь, что мы...— Позвоните ему и скажите, что вы пытались меня облапошить, но я вас перехитрил. Скажите ему...Я втолковывал ему, что сказать Капитану. Материал должен пойти в «Стар» в моем варианте. Иначе я отдам его в три конкурирующих издания, которые, проведав о наших намерениях, его напечатают. В таком случае, даже если они смягчат тональность, наша сенсация не состоится. Капитан жаждет сюрприза, чтобы свалить конкурентов. Он этого не дождется, и, по всей вероятности, «Стар» прокатит саму себя.— Да, — добавил я, — и можете сказать ему, что я уверен в успехе. Спросите, понравится ли ему, если это выйдет в «Стар» позже, чем у других.Скайсмит пошевелил губами и медленно опустился в кресло.— Т-ты никуда не пойдешь с этим, Уиллис! Я такое устрою тебе и этому вшивому прокурору, если...— Вы что, хотите, чтобы вас сочли размазней? Не думаю, Дональд, что вы этого хотите. Капитан может простить небольшой перебор — от излишнего рвения, — но не жалует слизняков. Вы же знаете, он их просто не выносит. Его не слишком волнует, если человек мерзавец...— Как ты, к примеру, да?— Ну да. Только я не напрашивался на комплимент... Итак, можно мне?.. — Я потянулся через стол за бумагами и вытащил карандаш.Он спросил:— Но зачем, Билл? К чему все это?— Вы меня вынудили. А мне это не нравится, — ответил я.А тем более я не стану терпеть подобное от человека, никогда не бывшего настоящим журналистом.— Но я не вынуждал! Я совсем не это имел в виду! Слушай, не играй с Дадли против меня, слышишь! Он мне нужен!Я молча склонился над бумагами. Скрипнул ящик стола, послышалось звяканье стекла, и пахнуло виски. Он спросил:— Билл, что ты делаешь?Я поднял взгляд и ответил спокойно:— Пишу заголовки. Подбираю фото. Составляю макет. На все руки мастер, а? Не надо беспокоить корректоров, редакторов, фотолабораторию. Могу и собрать материал, и написать, и снести его прямо к выпускающему, и проделаю это все получше любого здешнего негодяя. Могу даже сверстать. И не надо мне ничьих советов. Я сам могу насоветовать кому угодно. Потому что я газетчик, понимаете? Весь, с головы до ног. Это все, чем я занимаюсь, чем хотел бы заниматься. Отними у меня газету, и я сгину. А вам этого не понять, Скайсмит. Потому что вы не газетчик. Вы никчемный человек, воспользовавшийся благоприятными обстоятельствами. Мальчик из колледжа, ухвативший Пулицеровскую премию и изо всех сил эксплуатирующий этот счастливый случай. Вы... ну да ладно, оставим это.Он глотнул еще, поколебался и выставил бутылку на стол. Я притворился, что не заметил.— Я понимаю, Билл, — произнес он тихо. — Начинаю понимать, почему...Я пожал плечами, ощутив себя выжатым до капли.— Не делайте поспешных выводов, Дон. Просто у меня словесный понос.— Я понимаю. Понимаю, что ты должен думать обо мне.Я усмехнулся криво и встал.— Да полно. Дон. Я и в мыслях не держал, что это вас так заденет. Да я, собственно, даже люблю вас, по-братски. Пойдемте вместе, а? Пошли со мной в наборный.— Да нет. Я тебе там не нужен, Билл.— Конечно, нужны. Какого черта? Одна голова хорошо, а две лучше.— Пойду лучше домой. У меня жена... жена очень больна. Глава 9Ричард Йомэн Прокурор запер за мальчиком дверь и протянул мне пятерку. По два пятьдесят мне и Чарли Олту. Сказал, чтобы мы поужинали, но не всю ночь напролет.— И чтоб никакой трепотни, понятно? — сказал он. — Вы ничего про Тэлберта не знаете.— А как насчет его? Хотите, мы принесем ему сандвич или еще чего-нибудь.— Нет. Захочет есть — скажет.— Может, принести ему газировки?— Ему дадут попить, когда он попросит.— Да я так просто интересуюсь.— У него все будет, как только он придет в себя.Мы с Чарли давно приглядели заведение Китайца как самое близкое и подходящее по ценам, так что спустились вниз и перешли улицу. Чарли что-то бормотал про себя и загибал пальцы и наконец закончил вычисления.— По небольшому бифштексу, картошка фри, горошек, пирожное, две чашки кофе. Как раз два пятьдесят, Дик.— Ну да, а чаевые?— А за что Китайцу платить чаевые? У них и так денег побольше, чем у тебя.— Ну, не знаю. Может, и не надо, но мне всегда как-то неловко. А ты им не платишь, Чарли?— Сегодня, по крайней мере, не собираюсь.Мы зашли к Китайцу, и я велел Чарли занять столик, я сам же якобы собрался позвонить своей старухе.— Мне бы тоже надо дочке звякнуть, — сказал он, лукаво на меня взглянув. — Иди первым, а я тебя подожду.— Нет, иди лучше займи нам столик. И придержи его до меня, а потом я покараулю.— Ладно. Тут полно этих чертовых столиков, — ругнулся он, но пошел.Я позвонил Косси в офис, но никто не отвечал, и дома его тоже не было. Наконец я нашел его в федеральной комиссии на вечерних слушаниях по иммиграции.— Это Дик Йомэн, мистер Коссмейер, — сказал я. — Мистер Коссмейер, не вы ли адвокат по делу Тэлберта?— Тэлберт? — переспросил он. — Тэл... а, да. Конечно, Дик. Они должны его отпустить.— Нет, они его не отпускают. И похоже, даже не собираются. Мистер Коссмейер, я вам собирался позвонить раньше, но не получалось и...— Сукины дети! — сказал он. — Я думал, он уже дома в кровати. И от его родных нет вестей.— Я для мальчишки делал все возможное, мистер Коссмейер. Но, откровенно говоря, этого мало. Я не так уж много-то и могу, если вы меня правильно понимаете.— Ну да, — проговорил он быстро. — Спасибо, Дик. Вы — завтра — заскочите ко мне. Где...— В котором часу, мистер Коссмейер?— В любое время. Дик, где вы его оставили?— В здании суда, в офисе мистера Клинтона. Но мне кажется, его переведут.— А, черт! Вы знаете, Дик, какова точка зрения, — ну, не важно. Почему его хотят засадить, как вы думаете?— Честно, не знаю, мистер Коссмейер. Прокурор особо не распространяется, понимаете...— Мерзавец! — вскричал он. — Эти чертовы болваны Тэлберты! Их бы самих под суд отдать.— Некоторые люди, конечно, туповаты, — сказал я. — А в таких кризисных ситуациях они начинают терять рассудок.— У них вообще нет никакого соображения! Дик, подержите там его. Затяните дело как-нибудь. Дайте мне только час-два. Буду вам очень признателен. Очень, Дик.— Постараюсь, мистер Коссмейер. Не могу обещать, но...Он бросил трубку.Я вернулся к Чарли Олту. Тот поглядел на меня обиженно, а потом рассмеялся и спросил:— Ну что, баш на баш?— Чарли, ты о чем?— Баш на баш — это справедливо, Дик. Я сам собирался позвонить Коссмейеру, если в ты меня не опередил. Если бы позвонил, половина была бы твоя.На этот счет могут быть разные мнения. Но мне ничего не оставалось, как только сказать: ну что ж, хорошо, если он так хочет.— Косси говорит, нам надо затянуть дело на час-два, пока он не раздобудет нужные бумаги. Он нам будет очень благодарен.— Косси молодец, — отозвался Чарли. — Хороший еврей.— Что ты хочешь этим сказать? Если еврей, так не может помочь, что ли? Что плохого быть евреем?— Да что ты на меня накинулся? Я о нем хорошо отозвался, а ты на меня набросился.— Да ладно.— Ты, Дик, лучше за собой приглядывай. А то ты так себя ведешь, что можно подумать, в тебе самом еврейская кровь.— Кто это, интересно, может так подумать? Да если хочешь знать, уж лучше в я был евреем, чем кем-нибудь еще из тех, кого я знаю.— Ну да?— Ага.Он дулся на меня минуту-другую, потом взял меню.— Не знаю, чего ты взбеленился, Дик. Разве я не говорю, что Косси один из лучших моих приятелей? Что он джентльмен высшей марки и превосходный юрист? И нечего злиться.— Ладно. Наверное, я тебя не так понял.— Знаешь, я вот что думаю, — сказал он. — Я, наверное, не возьму горошек. Тогда будет не два пятьдесят, а два тридцать пять.— Я тоже, пожалуй. А если захочется, можно бесплатно взять еще хлеба.Мы попросили официанта приготовить хорошо прожаренный бифштекс. Только мы начали есть, позвонил прокурор и передал через официанта, что пора двигаться.— Какого черта? — возмутился Чарли. — Нам поесть нельзя?— Нечего было заказывать бифштексы.— Дик, как ты думаешь, сколько нам даст Косси? — спросил он.— Ну... может, по двадцатке. Может, по пятьдесят, если продержимся до его приезда.Чарли присвистнул.— Пятьдесят баксов! Вот это да! Ты правда думаешь, он даст, Дик?— А почему нет? Я от него получал раза два. И за такие трудные дела.— Но больше и некому было платить, кроме тебя.— Некому? — Я подмигнул Чарли.— Фу-у! Пятьдесят баксов! Слушай, Дик. Давай дадим каждый еще по четвертаку Ху Флан Дану? Игра слов: who flung dung — кто швырнул навозом (англ.).

Официанта звали Хоп Ли, но Чарли всегда его называл чем-то этаким. Шутил, знаете ли.— То есть мы дадим ему пятьдесят центов плюс тридцать? Почти доллар чаевых?— Ну и что? Разве нельзя?— Не знаю. А вдруг мы не сможем протянуть на столько времени?— Ничего. Если понадобится, я Клинтона скручу и сверху сяду.— Ну ладно, давай. Давай дадим оба. Но мне было бы спокойнее, если в те полсотни были у меня в кармане.— Полсотни баксов! Господи! Слушай, Дик, ты все еще возишься с тем «смит-и-вессоном»?— Я его продам. И подержанные кольты мне не нужны.— Не нужны? Значит, ты купил новую модель у самих Смита и Вессона, а не отобрал его у того черномазого налетчика.— Чарли, я ни у кого ничего не отбираю, улавливаешь?— Ну, так не прохаживайся все время по поводу моего кольта. Люди это слышат, и я никогда от него не избавлюсь. У меня нашлось два или три покупателя, потом до них что-то доходило — не скажу, правда, что от тебя, — и дело расстраивалось.— Слушай, Чарли. Не знаю, кто там что тебе наболтал, только я никогда и нигде не критиковал кольт. А даже наоборот, и могу это доказать. Как-то Дасти Креймер подошел ко мне и спросил моего откровенного мнения, и я ответил искренно, что, по-моему, никому не помешает хороший кольт. Я сказал тогда: ты меня спросил по-честному, ну так вот. Сам видишь: хороший кольт по нормальной цене, так что тебе лучше его взять.— Ну, я же не говорил, что ты сбиваешь цену, Дик. Даже и не думал.— Ты знаешь, почему я не хочу его покупать, — сказал я. — Чарли, я тебе несколько раз объяснял. У меня есть кольт и «смит-и-вессон», и, избавляясь от «смит-и-вессона», я оставляю себе кольт. И второй мне не нужен.— Ну вот мое последнее слово, — сказал Чарли. — Меняюсь на кольт и пятнадцать, нет, двадцать долларов. Это мое последнее слово, Дик, как хочешь.— Поздравляю вас со сделкой, мистер, — сказал я.— Заплачу тебе завтра, как только получим деньжата от Коссмейера.— Ладно, но если не будет деньжат — сделка не состоится. Деньги на бочку, Чарли.— Получишь. Хотя бы даже пришлось этого Клинтона связать.Мы покончили с горячим и взяли кофе с пирожными. Потом повторили, и официант почему-то не засчитал этого, так что мы оставили и эти деньги ему. Еще двадцать центов в дополнение к восьмидесяти, всего доллар чаевых ровным счетом. Нам с Чарли, знаете, было интересно, как он отреагирует, но он возился с другими, и мы решили, что пора возвращаться.Из суда все уже разошлись, все кабинеты, кроме прокурорского, были закрыты, даже мальчик-лифтер ушел домой. Свет практически везде выключили, и мы пробирались по коридорам почти на ощупь.Мы дошли до прокурорского кабинета, вернее, до его приемной. Чарли шел впереди, я за ним следом, и, когда мы остановились, я наступил ему на пятки.— Прости, Чарли, — сказал я.— Ш-ш, — зашипел он. — Черт!Он кивнул в сторону свидетельской комнаты, и я, прислушавшись, уловил разговор прокурора и мальчишки. Что-то прокурор у него выспрашивал, и мне это очень не понравилось, и могу поклясться — Чарли тоже.Чарли обернулся и посмотрел на меня, а я на него. Подумали об одном и том же.— Ну, Чарли, — сказал я, — думаю, мы наелись самых дорогих бифштексов в своей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11