— Можешь больше ничего не говорить.— Хочу, чтобы ты понял, — предупредил я. — Если кто-нибудь из твоих дружков снова начнет околачиваться у тебя, это добром не кончится.Я договорился о залоге автомобиля по телефону и, оставив отца обиженным и насупившимся, отправился навестить моего приятеля, который помог нам устроить букмекерскую контору.Я почти наверняка знал, кто мог «занять» денег у отца. Еще не старые и крепкие люди, они предпочитали побираться, потому что просто не желали работать. Они были из тех наглецов, которые просили подаяния, имея в кармане деньги.— Точно, они так и крутились здесь. Появились сразу же, как только твой отец начал работать, и с тех пор целыми днями здесь отирались. Их было двое, и такие мошенники, что это видно с первого взгляда. Я этих типов и знать не знал, а они в первый же день попытались ободрать и меня!— Вот что я придумал, — сказал я. — Сегодня днем я спрячусь у тебя в задней комнате. И если они появятся, я как следует отделаю их кием.— Понимаешь... — Он смущенно поскреб в затылке. — Думаю, я не могу позволить тебе этого, Джим. У меня спокойное, приличное заведение, и никогда не было никаких проблем, так что мне хотелось бы, чтобы и дальше все так шло. Во всяком случае...— Хорошо, я перехвачу их снаружи.— Во всяком случае, — продолжал он, — это не очень поможет. Я несколько раз серьезно намекал твоему отцу, что дело добром не кончится, но это его не остановило. Он только рассердился. Наверное, когда-то он занимал совсем другое положение, да? Ну и сейчас никак не может смириться с тем, что он уже не тот... А может, оно и к лучшему. Может, иначе ему и жить не захочется.— Так-то оно так, — сказал я, — но не могу же я ему позволить...— Лучше забудь об этой конторе и о любой другой затее, где ему придется иметь дело с наличностью. Я понимаю, чего тебе стоило приобрести этот аппарат и все остальное, но... Кстати, о деньгах... — Он открыл кассу и достал из ящика несколько листочков бумаги. Это были долговые расписки отца на сумму, равную той, которую я надеялся получить за машину. — Наверное, мне не нужно было этого делать, — извиняясь, сказал он, — но ты попросил позаботиться о нем, понимаешь, так что я давал ему взаймы.Разумеется, я заплатил ему долг отца. И в итоге, не имея возможности выкупить машину, я ее потерял. Не стоит и говорить, что контора отца так и не открылась.Согласно заверению докторов, его физическое здоровье в целом было неплохим. Но человек, который ощущает свою бесполезность и не видит впереди хорошей перспективы, не может долго оставаться здоровым. Состояние отца быстро ухудшалось. Приходилось все больше следить за ним. Почти исчерпав предоставленные мне деньги по гранту, я решил поехать в Калифорнию, но отец вряд ли сумел бы проделать столь длительное путешествие.Это поставило нас в затруднение, поскольку Фредди со дня на день грозило увольнение и она с мамой тоже хотела переехать в Калифорнию. Наконец, не найдя иного выхода, мы поместили отца в небольшой санаторий для бедняков.Мы надеялись, что через месяц-другой, окрепнув, он сможет сам приехать к нам. В крайнем случае мы рассчитывали нанять ему для сопровождения сиделку, как только наберем необходимую сумму.В тот же момент денег у нас не было и достать их было положительно негде. Машину для поездки я занял у приятеля, а тот, в свою очередь, одолжил ее у своего брата, который находился в Калифорнии. В качестве уплаты за ее аренду я должен был вернуть автомобиль этому брату, который жил в Сан-Франциско и занимался продажей автомашин.Итак, мы прибыли в Сан-Диего, который я избрал своей штаб-квартирой. Устроив там маму с сестрой, я поехал в Сан-Франциско. Он находился в пятистах милях — по моим оценкам, всего один день не очень быстрой езды. Правда, для человека, непривычного к оживленному движению в Калифорнии, пятьсот миль превращаются в очень длительное путешествие. Только в полдень я достиг Лос-Анджелеса и через много часов, уже незадолго до заката, сумел выехать за его пределы.Поскольку у меня было очень мало денег и еще меньше времени, я купил в закусочной при дороге кое-какую еду, чтобы на ходу перекусить. Она состояла из сыра, крекеров, маринованного укропа и бутылки портвейна. Теперь, выехав за город, я открыл пакеты и стал есть и запивать, сидя за рулем.Я не пил вина с тех пор, как ребенком гостил в доме своего деда. А это оказалось сравнительно мягким и приятным. Я потягивал его, чувствуя, что с каждым глотком меня покидает напряжение и охватывает безмятежность. Я остановился у очередного магазинчика и купил еще одну бутылку. Она стоила двадцать пять центов за кварту, дешевле его была только вода. Поскольку вино наливали из бочонка в бутылку без этикетки (больше вино так не продается), я мог судить о его крепости только по вкусу. А мне оно казалось (ошибочно) совершенно безобидным.Моя ошибка имела почти роковые последствия.Не сознавая того, я вел машину, пребывая в каком-то розовом тумане, и пришел в себя как раз в тот момент, когда чуть не свалился с шоссе. Я тут же остановил машину и протер глаза. Передо мной все двоилось, а голова упрямо клонилась на грудь. Я медленно поехал дальше, намереваясь в ближайшем кафе выпить крепкого кофе.Я проезжал милю за милей, не встречая ни единого заведения. Наступила ночь, и я с трудом удерживался, чтобы не заснуть, когда вдруг в нескольких сотнях ярдов впереди свет фар выхватил из темноты фигуру человека.Он замахал рукой, прося меня остановиться. Я подумал, что попутчик поможет мне выйти из затруднительного положения, в котором я находился. Я притормозил и осмотрел его.Молодой парень, лет семнадцати. Довольно потрепанный и грязный... Ну и что? Я видел и не таких.Поравнявшись с ним, я остановился.— Вам далеко? — спросил я.— В Сан-Франциско. — Он не садился, продолжая держать руку на дверце. — То есть почти в Сан-Франциско. Это небольшой городок по ту сторону от...— Вы умеете водить? Тогда забирайтесь, — сказал я, и он влез в машину.Он оказался любителем больших скоростей, но весьма опытным шофером. Понаблюдав за ним несколько минут, я откупорил бутылку вина и беззаботно откинулся на спинку сиденья.— Очень рад, что вы остановились ради меня, мистер, — заговорил он. — Мне казалось, что я проторчу там всю ночь.— А я рад, что вы едете со мной, — ответил я. — Но почему вы оказались так далеко от жилья в такой час?— Я из лагеря. — Его лицо исказилось от горькой гримасы. — Ну, где безработным предоставляют работу. Тридцать баксов в месяц платят твоей семье, а с тобой обращаются так, как будто ты осужденный преступник. Сегодня меня выгнали.— Очень жаль. А что произошло?— Ну, у меня был вот этот нож, а другой парень заявил, что он его. И мы с ним затеяли драку, за что меня и выставили вон.Я что-то сочувственно пробормотал. Он продолжал говорить.Он не знает, что подумает его семья. Наверное, что он не очень хорошо себя вел, и, может, так оно и есть. Два года назад он был вынужден бросить школу, чтобы работать, и с тех пор переменил три места — не считая этого, последнего, — и родители сердятся на него. Дело в том, что парень, к которому он устроился раньше, разорился, а в другом месте ему досталась работа, в которой он ничего не смыслил... Словом, с ним всегда что-нибудь случалось в этом духе. Похоже, он настоящий неудачник, потому что все, за что он ни берется, идет кувырком. Чем больше он старается, тем сильнее ему достается.— Просто вы попали в полосу неудач, — менторским тоном заявил я. — Продолжайте искать, не оставляйте попыток, и со временем вы из нее выберетесь.— Да, — пробормотал он. — Вам легко говорить. У вас такая роскошная тачка и... — Он оборвал себя. — Простите, мистер. Наверное, я слишком себя жалею.Какое-то время он молчал. Будучи сильно под хмельком, я задремал.«Мне легко говорить»... Мне, с «моей» машиной, с единственным приличным костюмом и с деньгами, которых едва хватит на обратный билет в Сан-Диего! Мое положение было в сто раз хуже, чем у этого молодчика. Слишком долго я вел изнуряющую меня борьбу за существование; душа у меня болела из-за того, что ради денег мне приходилось заниматься бесконечной и бессмысленной писаниной для популярных журналов. И теперь я не мог засесть за серьезные вещи, даже если от этого зависела моя жизнь.А если я не стану заниматься этим?Это был хороший вопрос. Что делает человек тридцати пяти лет, утративший свой единственный талант, на который был спрос? Что делает такой человек, с его историей болезни, где имелись записи об алкоголизме, нервном истощении, туберкулезе, и находящийся почти в непрерывном душевном расстройстве? Какая судьба уготована его жене и троим детям? Что будет с его отцом, которому он обещал...Я резко оборвал нить своих размышлений. Отец плакал, когда мы с ним прощались.— Так кем вы работаете, мистер?— Что? А-а. Ну, я писатель.— Должно быть, загребаете кучу денег.— Ну, немного есть, — снисходительно подтвердил я.— А как? Как вы это делаете? Просто разъезжаете по стране, присматриваетесь ко всему, пока не наткнетесь на какую-нибудь идею, или как?Я рассмеялся, чуть не захлебнувшись вином. Он сердито посмотрел на меня.— У меня ничего такого нет, — с горечью сказал он. — Я не пью вино, не курю, ничего такого. Даже не могу повести девушку на шоу. А остальные... да, они раскатывают вокруг на своих шикарных авто, у них полно времени на развлечения и... Это несправедливо, мистер. Вы сами это понимаете!— У тебя все наладится, — повторил я. — Когда человеку плохо, потом все обязательно меняется к лучшему.— Вот как? А если этого не произойдет?— Тогда ты можешь умереть, и это уже не будет иметь значения.Меня клонило в сон, мне стало трудно поддерживать разговор. Бессознательно и совершенно несправедливо — потому что не бывает двоих людей похожих — я сравнивал его ситуацию с той, в какой сам находился в его возрасте. И почувствовал, что он, пожалуй, был гораздо ближе к отчаянию.На протяжении почти двадцати миль парнишка хранил молчание. Наконец он неуверенно сказал:— Хотите... гм... срезать дорогу, мистер? Поехать через горы?— Мне все равно, — пожал я плечами.И снова наступило молчание. Затем он сказал:— Похоже, вы очень устали, мистер. Если хотите, поспите, я вас разбужу, когда мы доберемся.— Что ж, спасибо, — поблагодарил я. — Пожалуй, и вправду подремлю немного.Я допил бутылку и выкинул ее в окно, потом откинулся на спинку и тут же заснул.Мне казалось, что прошло только несколько минут, на самом деле — часов, когда я внезапно проснулся.Машина стояла с выключенным мотором и погашенными фарами. Я протер глаза, пытаясь что-нибудь рассмотреть в темноте.— Что за черт? — пробормотал я. — Почему мы здесь стоим?Он сидел, слегка отвернув от меня голову, одна его рука была в кармане.— Я... Я скажу вам, мистер, — заикаясь, проговорил он. — Хочу вам кое-что сказать. Я... Я...— Ну, давай говори, черт тебя побери, — ругнулся я, все еще испытывая головокружение от вина. — Давай же!— Я хочу... — Он вздохнул. — Я хочу в туалет.Я рассмеялся:— Хорошая идея, только нечего делать из пустяка целое представление. Иди! Да что с тобой?Он нажал ручку дверцы.Я ухватился за дверцу со своей стороны.И, к счастью, держался за нее. Ибо на втором шаге моя нога почувствовала под собой пустоту.Я охнул и торопливо отпрянул назад. Слишком испуганный, чтобы говорить или кричать, огляделся, пытаясь хоть что-нибудь разобрать в бледном, рассеянном освещении убывающей луны.Мы находились в горах — очень высоко. И я стоял на краю пропасти, на треугольном клочке дороги, ограниченной с одной стороны утесом, а с другой — автомобилем.Место было очень опасным: мимо передних колес автомобиля невозможно было протиснуться.Более того, в другую сторону, в основание этой треугольной площадки, тоже нельзя было сбежать.Потому что там стоял этот парень и молчал, вытянув вперед трясущуюся руку, и мутный лунный свет поблескивал на острие его ножа.Он нервно шагнул ко мне, вращая ножом. Я отступил на дюйм.Дальше мне некуда было пятиться, а он не мог продвигаться вперед, не нападая на меня. И мы застыли на месте, неотрывно глядя друг на друга. Мы тяжело дышали и ждали.Я был напуган и парализован страхом. Я думал: «Что ж, ты сам на это напросился. Ты все время на это напрашивался и наконец получил. Чертовски противно так умереть: сверзиться с утеса с перерезанным горлом».Затем...Странно, но вдруг весь мой страх за свою жизнь превратился в страх за этого парня. Я мог думать только о чудовищной шутке, жертвой которой он мог стать.Несколько долларов, дешевые наручные часы, машина, в которой его уже через день-два поймают. Вот что он собирался получить — ничего! Ничего, кроме газовой камеры или пожизненного заключения. И в какой-то мере в этом была моя вина.Мне следовало сказать ему правду о моем денежном положении. Мне нужно было проявить подлинный интерес к нему, попытаться дать ему какой-нибудь дельный совет. А вместо этого я говорил пошлые глупости, невольно подстрекая его, а потом напился и заснул.Теперь было слишком поздно говорить ему правду: он мне не поверит. И поздно просить пощады. Он уже приготовился к убийству. И больше того — теперь он боялся пойти на попятный.Если бы только можно было каким-то образом дать ему понять, заставить его подумать об этом...Я неосознанно покачнулся. Это опасное движение, казалось, что-то сдвинуло у меня в голове, вызвало к деятельности парализованные страхом клетки мозга. И я еще раз, уже нарочно, покачнулся и сказал:— Так это тот самый нож, о котором ты говорил? Дай-ка на него взглянуть. — Я медленно протянул руку и не убирал ее, кончиками пальцев почти касаясь острого лезвия. — Ну, давай, — сказал я. — Ты же хотел мне его показать, верно? Отсюда я не могу его разглядеть.— М-мистер, я...Его рука судорожно дернулась, и лезвие описало круг. Потом, все еще не выпуская рукоятку, он положил его мне на ладонь.— Хороший нож, — сказал я. — Но знаешь что? Если его кто-нибудь у тебя увидит, то может подумать, что ты хочешь его ограбить. — Я осторожно потянул лезвие к себе и (ну не безумие ли?) предложил: — Давай выбросим его, ладно?Он отпустил нож.И я тут же швырнул его в пропасть...Около полуночи мы добрались до его городка, и его семья, простые, сердечные люди, настояла на том, чтобы я переночевал у них в доме. Между прочим, они очень обрадовались, что его выгнали из лагеря. Как раз в тот самый день его отец нашел работу для себя и для него, для своего сына, в одном и том же месте.В ту ночь нас с парнишкой уложили в одной огромной старомодной кровати. И при этом я крепко спал. А почему бы нет? Он не был преступником. Возможность и необходимость соблазнили его на легкую поживу, но я сомневался, чтобы он еще когда-нибудь уступил подобным побуждениям. А если и поддастся, то недавний опыт напомнит ему о себе и остановит.На следующее утро я поехал в Сан-Франциско, где передал машину владельцу. Своим появлением я прервал его разговор по телефону.— Мне сообщили, что вы должны были приехать еще вчера, — пояснил он. — Я подумал, не стали ли вы жертвой грабителей, и собирался вызвать дорожный патруль.— Очень рад, что вам не пришлось этого делать, — сказал я. Глава 22 Военный бум или, скорее, бум, предшествующий скорой войне, только начинал ощущаться в Сан-Диего. Пока же по-прежнему царила безработица. Цены, следуя древнейшим законам экономики, значительно опережали уровень зарплаты.Мы, семеро — мама, Фредди и моя семья, — вынуждены были переселиться в тесную квартирку из трех с половиной комнат. Заработка Фредди как оператора на телефонном узле едва хватало на квартирную плату. Следовательно, на мне лежала задача по обеспечению наших остальных насущных нужд, и я отвечал на этот вызов весьма слабо.Я очень гордился тем, что мне присудили грант на исследование — всего лишь один из двух грантов, ежегодно назначаемых Соединенными Штатами. Для человека без ученой степени это невиданная честь, а та область, в которой мне предстояло проводить исследования, — торговля недвижимостью, — была очень важна. Немедленная финансовая отдача была не очень высокой, но не это имело значение. На основании моих изысканий планировалась книга, которая дала бы мне солидный гонорар. И не только это; вполне возможно, что я мог бы получить академическое признание — почетную степень. Может, даже звание доктора. Я, Джим Томпсон, самый посредственный ученик средней школы, вечный студент-неудачник — этот Джим Томпсон канет в Лету, как и его болезненные воспоминания и мучительная неуверенность в себе. А его место в этом мире займет самоуверенный и преуспевающий доктор Томпсон!Испытывающий давнюю неприязнь к дешевым эффектам, я не стал бы чересчур уж пользоваться этим званием. Но я отчаянно нуждался в том, что оно давало, — возможность опровергнуть невыносимый подтекст длинного списка моих неудач. Если только, говорил я себе, если бы только на этот раз мне удалось достичь этой степени — чести, возданной мне не по счастливой случайности и справедливо заслуженной;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19