Катя вздрогнула от столь жесткого поворота в разговоре и не поднимая головы, кивнула.
- Как это произошло?
- Там же написано...
- Мне нужны ваши слова, ваши объяснения... То, что написали мусора... сами понимаете, не может служить достаточным основанием для выводов. Свои подвиги по задержанию этих, так называемых, насильников, они описали весьма красочно... Дело до пальбы дошло... Будто банду какую брали. Если им верить, то всем ордена нужно выдать... и по квартире улучшенной планировки, - пошутил Смоковницын, но не улыбнулся. Был строг и холоден.
- Вам виднее, - обронила Катя.
- Их ведь не было при самом факте изнасилования? Или они все-таки присутствовали?
Катя подняла голову и в упор посмотрела в глаза следователю.
- Это тоже может быть предметом шуток? - негромко спросила она. Это тоже смешно?
- Что вы! - воскликнул Смоковницын, спохватившись. - Упаси Боже, если я сказал что-то неуместное, простите, пожалуйста. Я только предложил вам рассказать, как все произошло. И только, - он поднял вверх указательный палец.
- Там есть мое заявление...
- Но я должен быть уверен, что написали его именно вы, что ваше отношение к случившемуся не изменилось, что вы не передумали, не вспомнили чего-то такого, что может изменить картину происшедшего... Поверьте мне, моему опыту... Так бывает очень часто! А в делах, подобных вашему, в делах об изнасилованиях, так чаще всего и бывает, - Смоковницын скорбно покачал головой, огорченный людским несовершенством.
- Мое отношение к происшедшему не изменилось. Я подтверждаю все, что написано в заявлении.
- Ага, - Смоковницын с каким-то преувеличенным вниманием, напрягшись и сдвинув брови, вчитался в бумаги, подшитые в серую рыхловатую папку. - Ага, - повторил он и осуждающе покачал головой. Катя не поняла - осуждает ли он ее за упрямство или же насильников за совершенное злодейство. - Вам известны имена этих... героев?
- Да. Вадим, Игорь и Борис.
- Хм, - усмехнулся Смоковницын, - вы так трогательно назвали их...
Фамилии вам тоже известны?
- Вадим Пашутин, Игорь Зворыгин и Борис Чуханов.
- Вы давно с ними знакомы?
- С Вадимом давно... С остальными недавно.
- Как давно? Год? Два?
- Лет десять, наверно... Не меньше. С тех пор, как мы въехали в этот дом... А его семья получила квартиру в соседнем доме.
- Ага, - произнес Смоковницын на этот раз с явным удовлетворением, будто, наконец, уяснил для себя нечто важное. - Таким образом, можно сказать, что с Вадимом Пашутиным вы знакомы с детства, с тех пор как были еще совсем малышами? - следователь проговорил последние слова даже с теплотой, с растроганностью.
- Да, так можно сказать, - кивнула Катя, и Смоковницын тут же записал в протокол и свой вопрос, и ее ответ.
- Скажите, Катенька, как складывались ваши отношения с Вадимом Пашутиным на протяжении этих десяти лет? Вы ссорились? Или были какие-то дружеские отношения?
- Ни того, ни другого.
- Значит, скандалов, детских потасовок у вас с Вадимом никогда не было?
- Нет, - сказала Катя, преодолевая внутреннее сопротивление. Она чувствовала, что вопросы Смоковницына, и содержание, даже подобранные слова обесценивают происшедшее, сводят все к невинному недоразумению. Из чего складывается то ощущение, она не могла понять, но сознавала - разговор идет не в ее пользу. Своими ответами она перечеркивает собственное заявление.
- Хорошо, - кивнул Смоковницын, что-то строча в протокол. - Это важное заявление. Скажите... Вот вы живете с Вадимом в одном дворе, естественно, сталкивались с ним время от времени, встречались... Верно?
- Я с ним не встречалась.
- Нет-нет, - замахал руками следователь. - Я не имею в виду, что вы с ним встречались в смысле... любовном, что ли... Во дворе встречались на одних дорожках?
- Приходилось.
- Здоровались? Приветствовали друг друга кивком, улыбкой, рукопожатием?
- Какие рукопожатия?! - возмутилась Катя. - Привет-привет... Вот и все.
- И это продолжалось все десятилетие?
- Получается, что так, - ответила она с легким раздражением. - Все это десятилетие я встречалась во дворе со всеми соседями, их там несколько сотен...
- Но не все же соседи вас насиловали, - проговорил следователь вроде бы как для себя, словно что-то уяснив наконец.
- Я могу идти? - спросила Катя, поднимаясь.
- Обиделись? - почти радостно спросил следователь. - Напрасно, - он вскочил, вышел из-за стола, снова усадил Катю на стул, чуть ли не силой усадил.
- Простите меня, Катенька. Я не хотел вас обидеть. Видите ли, характер нашей работы таков, что приходится иметь дело с самыми грязными человеческими отходами... И что делать, что делать, - горестно покачал головой Смоковницын, - черствеем, грубеем, на язык лезут слова не самые лучшие... Но кто-то должен делать и эту работу... Согласитесь, Катенька!
Катя молчала, глядя на свою сумочку, лежащую на коленях.
- Продолжим?
- Ну, давайте... Чего ух там.
- Скажите... Эти двое других... Зворыгин и Чуханов... Вы их тоже знаете? Вы с ними и раньше были знакомы?
- Игорь часто появлялся в нашем дворе... Он к Пашутину приходил.
- Я встречался с ним, - кивнул Смоковницын. - Красивый парень, спортсмен, надежда факультета... Кстати, в институте о нем очень хорошего мнения.
- Почему бы и нет, - Катя пожала плечами. - Наверно в институте он еще никого не изнасиловал.
- Тоже верно, - согласился следователь с улыбкой, но как-то вынужденно согласился, как показалось Кате, без большой охоты. - А с Борисом... Вы давно знакомы? Ведь он тоже живет в вашем дворе, неподалеку?
- В нашем, - сказала Катя, прекрасно понимая, что не этого ответа ждет от нее следователь. Но она, кажется, нащупала возможность и отвечать на вопросы, и одновременно уходить от ответа.
- Простите... Я спросил, давно ли вы с ним знакомы?
- Да.
- Год? Два? Десять лет, двадцать?
- Мне еще нет двадцати.
- Но десять лет вам есть? - Смоковницын стал заметно раздражительнее.
- Десять есть, - ответила Катя.
- Сколько лет вы знаете Бориса? Как давно с ним лично знакомы?
- Несколько месяцев. Он в прошлом году купил квартиру в соседнем доме.
Если вы с ними встречались... если о них везде хорошее мнение... то, наверно, вы все это знаете...
- О, милая девушка! - воскликнул Смоковницын, но Катя чутко уловила раздраженность. - Если бы вы только знали, как много мне известно! Таким образом, я делаю вывод... Вы знакомы с Борисом Чуханиным с прошлого года.
Верно?
- Да... Но сказать, что я с ним знакома с прошлого года будет не правильно... Я только знала с прошлого года о том, что он живет в соседнем дворе. Или в соседнем доме, как вам будет угодно. А знакома с ним не была.
- Эти подробности не столь важны, - пробормотал Смоковницын, перелистывая тощую папку. - Главное мы уяснили - к тому вечеру вы уже были знакомы и достаточно давно. Некоторым такого знакомства вполне хватает для замужества. Двинемся дальше... Вопрос такой... Вы часто бывали в той квартире, в которой, как вы утверждаете, над вами совершено насилие?
- Я этого не утверждаю.
- Как? - удивился Смоковницын, готовый обрадоваться столь неожиданному повороту.
- Это утверждают документы, которые лежат перед вами. И еще одно...
Насилие и изнасилование... Это ведь разные вещи?
- О! - восхищенно воскликнул Смоковницын. - Вы очень тонко чувствуете слово. Вам надо поступать на юридическую специальность.
- Спасибо. И еще я хочу добавить... Насильники сами признались в том, что они сделали.
- Не будем об этом... Когда в дверь начинают стрелять, в чем угодно признаешься... Они все побывали здесь, в этом кабинете, с каждым из них я имел подробную беседу... Их показания подшиты в этой вот папке... Должен вам сказать, они были весьма откровенны, убедительны...
- И произвели хорошее впечатление?
- Вы часто бывали в квартире, где, по вашему утверждению, вас изнасиловали? - жестко спросил Смоковницын в ответ на укол, который позволила себе Катя.
- Вы так часто повторяете это слово... Будто это доставляет вам удовольствие, - негромко проговорила Катя. Они понимала, что ее слова можно истолковать, как вызов, как дерзость, но не могла сдержать себя.
- Удовольствие сомнительное. Называть вещи своими именами - моя служебная обязанность. И мне не хотелось бы, чтобы когда-нибудь на вас свалились подобные обязанности. Как бы вы сами не называли случившееся, как это не называли другие участники...
- Они всего лишь участники?
- Виновными их может назвать только суд. Даже не я. Суд. Если, конечно, он состоится. Если найдут основания передать в суд все эти бумаги, - Смоковницын с легкой небрежностью сдвинул серую папку на край стола.
- Вы таких оснований не видите?
- Мне поручено разобраться, - Смоковницын был неуязвим для таких вопросов. За десятилетие своей работы он прекрасно освоил науку отвечать, не отвечая, настаивать, - не настаивая, отрицать - не отрицая. Все многократно выверенные слова были у него наготове и он произносил их, не задумываясь. - Мне поручено разобраться, милая девушка. Что я и делаю в меру своих сил. Я почувствовал ваш упрек в том, что поговорил с ребятами... Но я не могу делать выводы, выслушав только одну сторону... Вы согласны?
- Конечно.
- Итак, я снова вынужден вернуться к вопросу... Часто ли вы бывали на квартире Чуханова.
- Я там не была до того вечера.
- Что пили, когда вас пригласили войти?
- Шампанское.
- Щедро... По нынешним временам шампанское пьют не часто. Было весело?
- Нет.
- Грустно?
- И грустно не было.
- Случаются и такие праздники, - понимающе кивнул Смоковницын.
- Это не было праздником, - поправила Катя. - Они затащили меня в квартиру, я не собиралась к ним идти.
- Простите, но в этой папке есть показания соседей, которые утверждают нечто противоположное. Они утверждают, что вы вошли в подъезд, поднялись на второй этаж, зашли в квартиру без всяких усилий со стороны ребят. С улыбкой на лице.
- И что же из этого следует? - спросила Катя, исподлобья глядя на следователя.
- Если позволите, могу поделиться своими соображениями. Из этого следует, как мне кажется, то, что вы посещаете эту квартиру не первый раз. Вы вошли туда с удовольствием, отлично сознавая, что вас там ждет.
- И что же меня там, по-вашему, ожидало?
- Вы сами сказали - шампанское, мужское общество, неплохое общество...
Преуспевающий бизнесмен с отдельной квартирой, красавец-студент, друг детства... Кстати, сын высокопоставленного человека, влиятельного, состоятельного...
- Полковника милиции? - уточнила Катя.
- Да, он работает в городском управлении внутренних дел, его звание полковник. Вы совершенно правы. А перечислил я их всех, чтобы подвести к мысли, которая, уверен, вас посещала не один раз...
- Что же это за мысль такая интересная?
- Она не столько интересная, сколько расчетливая... Любой из этих парней мог бы осчастливить вас на всю оставшуюся жизнь. Ведь ваш возраст сейчас, это возраст поисков и находок.
- Простите, - звенящим прерывающимся голосом сказала Катя, - уж если вы так любите все называть своими именами... Я их всех изнасиловала, или они меня?
- Вам не откажешь в остроумии, - рассмеялся Смоковницын и, достав комок носового платка, приложил его к одному глазу, потом к другому. - Но отвечу - пытаюсь выяснить. Следователь не имеет права подходить к делу с заранее известным ответом, с готовым решением.
- Но если вы сомневаетесь в том, что произошло... В искренности моего заявления... Тогда скажите - зачем мне все это?
- Ну, - разочарованно протянул Смоковницын. - Это очень простой вопрос и все ответы очевидны. Возможно, вы хотите получить от них деньги, откупные, так сказать. Возможно, в вашей юной головке созрел коварный план получить квартиру... А там кто его знает, не исключено, что кто-то из них дрогнет и в отчаянии женится на вас, а?
- Вы думаете, что на мне можно жениться только от отчаяния?
- Сейчас? Да, - по лицу Смоковницына медленно расползлась сочувствующая улыбка. - Подпишите, пожалуйста, вот здесь, - он протянул Кате листки протокола, исписанные мелким почерком. - Можете прочесть, если хотите... Но вообще-то, - Смоковницын взглянул на часы, - время уже обеденное...
Поторопитесь.
***
Через неделю Иван Федорович Афонин, проходя мимо пустых обычно почтовых ящиков, а пустые они были потому, что люди напрочь перестали выписывать газеты, а уже тем более журналы, подскочившие в цене в тысячи раз, так вот, проходя мимо пустых, пыльных, забитых окурками ящиков, увидел в своем отсеке свеженький конверт. Вынул, осмотрел со всех сторон и убедился, что конверт казенный - вместо марки стоял жирный фиолетовый штамп. Вскрыл старик конверт уже дома, уединившись на кухне. Внутри он обнаружил половинку стандартного листа бумаги с несколькими строчками текста. В правом верхнем углу был отпечатан на машинке адрес и фамилия получателя - Е. Н. Афонина. Ниже шел текст, без обращения и потому показавшийся старику особенно унизительным.
"Сообщаю, что Ваше заявление рассмотрено. Удовлетворить его и привлечь к уголовной ответственности В. Н. Пашутина, И. В. Зворыгина и Б. Ф. Чуханова не представляется возможным, поскольку, как установлено следствием, в половую связь с вышеупомянутыми гражданами Вы вступили добровольно".
И ниже подпись следователя Смоковницына. Старик еще и еще раз вчитывался в печатные строчки, и все больше его охватывало уже знакомое чувство полной беспомощности. Его поразил не сам ответ, чего-то похожего он ожидал, растревожила оскорбительная уверенность следователя. Смоковницын нисколько не сомневался в том, что истину он нашел, обнаружил, доказал. И все. Поехали.
Жизнь продолжается.
- Дерьмо, - пробормотал старик. - Какое дерьмо...
- Ты с кем там разговариваешь? - в кухню заглянула Катя и, увидев конверт в руке старика, взяла письмо. Молча прочла, и, побледнев, опустилась на стул. Старик подошел, прижал к себе ее голову, замер на какое-то время. Не было у него ни слов утешения, ни слов гнева. - Ты ждал чего-то другого? - спросила, наконец, Катя.
- Нет, но... Вот так... Это нехорошо.
- Обедать будем?
- Будем, - бездумно сказал старик. - Напрасно они вот так... Это нехорошо, - повторил он.
- Да ладно, деда, - Катя осторожно высвободилась из его объятий, подошла к плите, включая газ.
- Я пойду к прокурору, - сказал старик без выражения.
- Чтобы еще раз получить по физиономии?
- Да. Только для этого.
- А зачем? - спросила Катя.
- Нужно. Мне только этого еще и не хватает.
- Тогда надо сходить. Обязательно сходи.
- И схожу, - в который раз повторил старик, и было похоже, что он убеждает самого себя в том, что к прокурору идти все-таки нужно. - И схожу, - негромко проговорил он. - И схожу! - вдруг заорал старик и досадливо бросил ладонь тыльной стороной на стол. Была у него такая привычка - в гневе, как последний довод, как последний выплеск чувств, он с размаху бил костяшками пальцев по подвернувшейся поверхности стола, стула, по скамейке, а если под рукой ничего не оказывалось - по собственной коленке.
- Деда, - Катя подошла к нему, положила ладонь на плечо. - Все...
Успокойся. Пора обедать. Вода кипит, пельмени почти готовы.
- Думаешь, не стоит идти?
- Ты отнесешь и подаришь им несколько лет своей жизни. Понял? Когда я была у этого Смоковницына, все ухе было решено. А такие решения следователь, как мне кажется, не может принимать самостоятельно. Все согласовано выше. И его вопросы были уже подготовлены... Шампанское пила? Пила. С Пашутиным во дворе здоровалась? Здоровалась. У подъезда улыбалась? Улыбалась. Все ясно. Хорошо еще, что за клевету не посадили. А ведь могли.
- Могли, - кивнул старик, думая о своем. - А знаешь, я схожу к прокурору. Депутат все-таки, народный избранник, демократ опять же, голосовал за него...
- Деда... Один вопрос... Зачем?
- Надо.
- Кому?
- Мне, - ответил старик каким-то странным, не знакомым Кате голосом. Это нужно только мне, - в его голосе Катя не могла уловить никакого выражения.
Так может говорить железный робот, мертвец, человек, который даже не слышит, о чем его спрашивают.
- Ну что ж, - вымученно улыбнулась Катя. - Ни пуха. Садись, пельмени стынут.
...Прокурор района оказался человеком молодым, полноватым, уверенным в себе. У него был стриженный по нынешней моде затылок, золотое кольцо, навечно впившееся в толстоватый палец, хороший костюм со стальным отливом и яркий галстук, который тоже при движении отсвечивал разноцветными бликами. Попал к нему старик на третий день, и опытные люди в длинной очереди заверили, что ему крепко повезло - недели многим приходилось тратить, чтобы прорваться в кабинет к прокурору.
- Здравствуйте, - сказал старик, замешкавшись от неловкости в дверях и слегка подавленный сверкающей черной мебелью - такого в прежних кабинетах ему видеть не приходилось.
- Слушаю вас, - ответил прокурор, не отрывая взгляда от какой-то бумажки, видимо, очень важной бумажки - наверняка от нее зависела чья-то судьба.
Старик подошел к столу и остановился, ожидая, пока прокурор поднимет на него глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18