Но он, просидев вечер с арифмометром,-- был такой громоздкий предмет, вместо нынешних удобных калькуляторов,-- понял: командировочные "съедят" почти весь фонд заработной платы, и о приличных заработках для всех тогда вообще думать нечего. У командированных -- опытных рабочих -- всегда высокие разряды, которые он не вправе ни отменить, ни понизить, и они будут снимать пенки, работая в одной бригаде с местными, что в конце концов непременно вызовет недовольство большинства. И справедливее больше платить за выполненную работу, чем оплачивать командировочные расходы рабочих из той же Алма-Аты. В таком случае разряд, который надо получить, стал бы в его руках мощным рычагом поощрения наиболее старательных рабочих.
И если откровенно, то Мансуру хотелось дать людям заработать, хотелось помочь землякам встать на ноги. Это потом, месяца через два-три, когда дела пошли, охватил его строительный азарт, он почувствовал себя инженером, хозяином этой громадной стройки. Радовался, что предвидел работы на много дней и месяцев вперед, текучка дел не застила ему глаза. Он начал вдруг видеть масштабно, как гроссмейстер, всю шахматную доску сразу, а если надо, представлял ее и вслепую.
Он всегда знал, как идут у него дела в каждой из восьми бригад. Наверное, он не изобретал ничего нового, просто поступал как рачительный хозяин, если в конце смены говорил какому-нибудь бригадиру: оставь человек пять после работы, пусть сделают то-то и то-то, иначе завтра с утра все бригады будут простаивать или работать вполсилы. Или вдруг какая-нибудь бригада выходила на объект и в воскресенье, чтобы дать фронт работы в понедельник другим. Все эти переработки Мария Николаевна строго учитывала, оплачивались они дополнительно, поэтому желающие подзаработать даже в воскресенье всегда находились. Выгоднее было переплатить десятерым рабочим за день, чем терять на простое сотни. Но был у Атаулина еще один и, пожалуй, самый мощный рычаг воздействия на энтузиазм рабочих, рычаг, о котором он, к сожалению, не мог рассказать никому.
Аксай, сплошь состоящий из землянок, по окна вросших в землю, большей частью даже небеленых, с глиняными или крытыми рубероидом крышами, производил на Атаулина после Москвы тягостное впечатление. В редком доме, не считая сельсовета и школы, были деревянные полы. И стройка, конечно, принесла надежду не только заработать, но и отстроиться, пусть не шикарно, но вылезти из землянок хотелось всем.
Но как строиться? Если деньги и можно было теперь заработать, то с материалами дело обстояло хуже некуда, в Аксае даже гвоздя не купишь, потому что хозяйственный магазин был только в райцентре. Атаулин долго думал, как же изыскать лишние материалы, ведь если рабочих лишить всякой надежды получить их легально -- станут воровать, а значит, непременно попадутся: Аксай не город, здесь все на виду. Но кто ж разрешит раздавать материалы, предназначенные для стройки, и как оформить такую продажу? Как ни крути, выхода, казалось, не было.
Вспомнилась ему преддипломная практика на большой стройке. Пропадали там из-за бесхозяйственности, халатности тонны цемента, ржавели мотки проволоки для арматуры. Пропадал лес, пиломатериалы, кирпич выгружали самосвалами, и половина его шла сразу в бой. Сжигались сотни кубометров опалубки -- впрочем, девать ее было некуда, технология на ответственных конструкциях требовала применять ее одноразово. Да и тащили нещадно, все, кому не лень, и никого не наказывали, и у прорабов все-таки сходились концы с концами -- значит, был какой-то выход. Но какой? Ведь того, что было загублено только на одной его преддипломной стройке, с лихвой хватило бы, чтобы отстроить Аксай. Но как же сейчас-то быть, как людям помочь не в ущерб делу?!
Атаулин ощущал, как ему не хватает практического опыта. Ничего путного в голову не приходило, а заявления уже копились не столе в прорабской. На первых порах просили в основном помочь с цементом для строительства колодца. Пришла тогда в Аксай такая мода -- строить собственные колодцы во дворе, раньше-то пользовались общими, до которых было шагать да шагать. А когда колодец далеко, и огород-то нелегко содержать, а уж если надумаешь строить, без своей воды не обойтись. Цемент нужен был, чтобы лить бетонные кольца, вместо недолговечного деревянного сруба, и цемента-то требовалось на колодец килограммов триста-четыреста, но и этим он не мог распорядиться по своему усмотрению.
Однако обстоятельства подсказали ему решение и этой проблемы, а может, вопрос решился еще и потому, что в молодости риск не казался риском, молодость тем и сильна, что не умеет прятаться за чужие спины. На ноябрьские праздники пришли в Нагорное вагоны с цементом, арматурой и пиломатериалами, двенадцать из них предназначались для Аксая. Весь октябрь стояла прекрасная погода, и работали на участке, не считаясь со временем. Люди по всем статьям заслужили праздник, как же тут было объявить аврал шоферам и грузчикам из-за прибывших вагонов?
Атаулин на всякий случай позвонил на станцию, справился, во что обходится час простоя вагона с грузом. Цифра его ошеломила и напугала, надо было что-то предпринимать... Он сидел в пустой прорабской один, даже Марии Николаевны не было рядом, и от волнения перебирал заявления рабочих, тех самых, о помощи. И вдруг его осенило... Он пододвинул к себе арифмометр и быстро подсчитал стоимость разгрузки каждого из двенадцати вагонов и тут же выписал наряд на каждый в отдельности, не поскупился. Потом, схватив наряды и заявления, побежал по домам, в первую очередь к тем, кому доверял больше всего -- бригадирам. Объяснять положение не стал, только сказал, что, кроме оплаты, каждый, кто выйдет на разгрузку, получит цемент на колодец или пилолес. Через час, собрав всех желающих, которых оказалось немало, он выехал на станцию.
На грузовом дворе станции Мансур отозвал к пакгаузу дядю Сашу Вуккерта и попросил:
-- Александр Вильгельмович, я уж попрошу вас с материалами поаккуратнее: и грузить, и складировать, и чтобы ничего не ушло на сторону. Впервые к нам поступило так много вагонов, но, наверное, это будет еще не раз, по моим подсчетам, нам нужно для элеватора только цемента вагонов двести, о лесе и пиломатериалах и говорить не приходится, целые составы. Как пойдет дело с первого раза, такой порядок и укоренится навсегда.-- И закончил:-- Надеюсь, вы понимаете, что мне и с тем, что наобещал вам, расхлебаться непросто...
Дядя Саша выслушал не перебивая, затем протянул самодельный портсигар, где с немецкой аккуратностью четко в ряд лежали папиросы.
-- Обижаешь, Мансур, хотя, наверное, среди тех, кто пришел сегодня на разгрузку добровольно, есть разные люди. Но тех, кому можно доверять, больше, гораздо больше, это ты тоже усвой с самого начала. А принимать, складировать на месте я оставил своих сыновей, на них, своих Друзей, надеюсь, ты полагаешься. А насчет того, что сегодня придется раздать мешков триста цемента, не беспокойся, мы его беречь будем, чтобы и грамм не пропал. Так и порешим: вы -- нам, мы -- государству. Зато, погляди, как повеселел народ, у каждого, кто откликнулся, теперь будет свой колодец.
И, легонько обняв Мансура своей крепкой рукой, бригадир зашагал к вагонам -- народ безоговорочно принимал его лидерство. Да, пожалуй, он и был самый бывалый из них, и слова у него не расходились с делом.
Тогда, благодаря неожиданно пришедшим вагонам, Атаулин понял, как можно рачительно распорядиться материалами, как помочь отстроиться родному поселку. Выход был один -- жесткая экономия, хотя слово это не совсем верно отражало намерения Атаулина. Верно было бы сказать: не допускать привычных потерь, с которыми мирятся на любой стройке, как с неизбежным злом. А теперь он должен был все замечать, не мириться ни с какими потерями -- только так он мог создать некое подобие фонда помощи стройматериалами для земляков. Радуясь, что нашел выход, Атаулин все же сознавал юридическую несостоятельность избранного пути. Но отступать было поздно.
Сразу после праздника к Мансуру подошел дядя Саша.
-- Давай, Мансур, собери-ка вечерком бригадиров, поговорим о материалах, как нам нужно с ними обходиться, думаю, народ нас поддержит. В Аксае не привыкли добро ногами топтать да в кострах сжигать. И если мы убережем наших людей от такой вредной привычки, значит, мы неплохие хозяева.-- И вдруг, лукаво улыбнувшись обветренными губами, спросил:-- А знаешь, как тебя народ называет на стройке?
Атаулин пожал плечами.
-- Хозяином. А это ко многому обязывает, Мансур. Думаю, из тебя получится хозяин, я ведь многих прорабов повидал в жизни. Да и на нас, бригадиров, можешь положиться, не подведем,-- и зашагал к котловану, высокий, сильный, твердо стоящий на земле человек...
...На теплоходе сиеста, видимо, кончилась--на палубе появились пассажиры. Сегодня разговоры, что велись рядом, не волновали, они отвлекали Атаулина от воспоминаний о своей первой стройке, а ему хотелось впервые за много лет вернуться к ней, пройти ее в памяти от начала до конца. Оттого ли, что он возвращался теперь туда, к своему первому детищу и отчему дому? Давно уже он не мыслил дом без элеватора, а элеватор без дома -- при упоминании Аксая у него перед глазами оживало и то, и другое.
А может, ему хотелось глянуть пристальнее на свои истоки, на родничок в начале пути? Или оттого, что все время быстро шел вперед, никогда не оглядываясь назад, и вот вдруг представилась возможность -- и он нырнул в прошлое. Он не мог объяснить себе этого, но ему было приятно вспомнить о том далеком, полном забот времени...
...О многом он умолчал в том информационном бюллетене, хотя и так с трудом уложился в объем брошюрки.
Тогда была эра монолитного бетона, и все конструкции отливались на объекте. Сложная, тяжелая, трудоемкая работа: в каждой бетонной колонне или опоре сливался труд трех бригад: арматурщиков, плотников, бетонщиков. Это уже потом, через полгода, дядя Саша Вуккерт организует первую и единственную комплексную бригаду. Создать другую такую, как ни хотелось Мансуру, не удалось -- и бригадира такого уровня найти оказалось невозможно, и людей подобрать подходящих было негде. И как же работала эта комплексная бригада! Попасть в нее было мечтой каждого на стройке.
Разве он мог рассказать на страницах бюллетеня, как старались его земляки сберечь каждую доску, каждый гвоздь... На совете бригадиров решено было использованную опалубку выделять строившимся, и в первую очередь ударникам, передовикам, остро нуждающимся. Строительные нормы не зря предусматривают одноразовое ее использование: покореженная, пропитанная цементом, с трещинами, а то и вовсе колотая при разборке, она никуда в серьезное дело больше не годится. Может, выборочно что-то и можно было использовать, да кто же этим станет заниматься, рабочих рук и так всегда не хватает.
Конечно, разве он мог рассказать, что у него опалубку на объекте ставили и дважды, а порой и трижды, но не в ущерб качеству, об этом и речи быть не могло; и даже потом она шла не в костер, а в дело. Рабочие каждый день что-то придумывали, стараясь сохранить материал, потому что прораб пообещал: все сохраненное, сбереженное -- ваше. Поначалу смазывали доски соляркой или смачивали керосином или бензином, чтобы не прихватывался бетон и не приходилось ломать опалубку. Потом привезли из Нагорного огромную, килограммов на восемьсот, бобину тончайшей вощеной бумаги, и стали ею выстилать внутреннюю часть опалубки. Поверхность бетона в этом случае получалась ровной, гладкой, и вполне можно было обойтись без штукатурки. Придумали всевозможные зажимы, струбцины металлические, чтобы не приколачивать доски кругом гвоздями. Быстрее пошла работа при таком способе на сборке и разборке, и материал сберегался. Берегли опалубку, не только совершенствуя ее конструкцию, но и за счет качества бетона,-- в других обстоятельствах такая мысль никому и в голову не пришла бы. Качественный бетон схватывается равномерно, одновременно и отслаивается от опалубки по всей длине сразу, и не было надобности ломать ее,-- а иная опалубка и по размерам, и по конструкции целое сооружение. Доброе дело тянуло за собой цепь других добрых дел.
Спустя много лет, уже в Африке, на соседней стройке, где работали англичане и где Атаулин бывал часто, потому что пользовались одними каналами водоснабжения, одной компрессорной станцией и одной и той же линией электропередачи, показали ему, как новинку, любопытный бетонный фасад здания. Из вежливости Мансур Алиевич внимательно выслушал коллег и даже поздравил с удачным эстетическим решением. Он уже обратил внимание, что и немцы и англичане не любят гладких поверхностей бетона и поэтому пускают на опалубку древесину с красивой текстурой и распиловку доски для опалубки делают специальными редкими пилами и на малых оборотах, почти как вручную, чтобы рельефнее сохранить рисунок дерева. Вот англичане и показывали ему фасад, отлитый необычным способом. Конечно, выглядело это замечательно, хотя такая ювелирно сработанная опалубка из хороших пород дерева стоит немало.
Поэтому Атаулин из вежливости выслушал коллег, без интереса, потому что он уже давно это знал.
Когда они сделали разбивку административно-технического корпуса элеватора, как раз пришло вагонов двадцать досок из Красноярского края, почти все они были из розовой сосны, только изредка встречалась среди сосны тяжелая лиственница, тоже с красивой текстурой, и распиловка оказалась такой, какую сейчас специально делали англичане. Вот тогда дядя Саша Вуккерт и предложил пустить на внешнюю сторону здания доски с необыкновенной текстурой, он даже на планерку пришел с уже отлитым образцом. Двух мнений не было, так понравилась всем идея. Конечно, помучиться им пришлось с такой опалубкой будь здоров -- годилась она только ровненькая, стык в стык. О том, чтобы пустить ее вторично, и речи быть не могло, хоть и ставили ее лучшие плотники -- ювелиры по дереву. Все вагоны перебрали, боялись, что не хватит подходящих досок и берегли их пуще глаза.
Почему Александр Вильгельмович предложил такой метод: о красоте беспокоился или хотел, чтобы администрация элеватора занимала красивейшее здание в Аксае? А может, сам метил восседать в этом корпусе -- как заслуженному строителю нашлась бы ему работа и там... Но вряд ли подобные мысли возникали у него, все объяснялось гораздо проще...
Аксай охватила строительная лихорадка... Отрыв во дворе колодец, каждый начал потихоньку "суетиться"-- кто ремонт затеял, кто строиться надумал, кто сарайчик или баню ладил... Зарплата шла хорошая, на деньги кое-что из строительных материалов покупали в райпотребсоюзе, а кое-что и со стройки перепадало. А тут еще новое увлечение захлестнуло одновременно и Аксай, и Нагорное.
Десятки лет, пока ходили паровозы,-- а Оренбургская дорога полностью перешла на тепловозы только в середине пятидесятых,-- вокруг станции Нагорное высились целые Монбланы шлака, многие даже думали, что название Нагорное от этих гор и происходит. И вдруг кто-то в Нагорном догадался отлить дом из этого шлака -- раньше в Нагорном и Аксае дома ставили только саманные. И какой же дом получился! Легкий, теплый, нетрудоемкий, и к тому же почти даром: шлака вокруг -- бери, не хочу. И теперь этот шлак стали спешно растаскивать по Нагорному, возили его и в Аксай. Железнодорожники на эту "эпидемию" нарадоваться не могли. Но шлак шлаком, им каждый мог обзавестись, а вот с цементом стало туго, ни за какие наличные не достать. Вот и догадался бригадир, увидев необыкновенную красоту досок из лиственницы, обойтись без штукатурки, как было по проекту, а сделать бетон сразу качественно и художественно. Отлили они здание и после еще прошлись аккуратно жидким цементом кругом, получилась вроде фигурная штукатурка, наподобие тисненых обоев. И заказчик, и государственная комиссия, и коллеги из Нагорного приняли это за особую штукатурку. А цемент Атаулин тогда людям за старание роздал. Но об этом не расскажешь, вряд ли начальство одобрило бы такую заботу о родном поселке. Как не мог он и потом гордо сказать англичанам, что давно знает про все это, лет пятнадцать уже,-- Аксай-то не на всякой карте отыщешь, могут и не поверить...
В те дни, когда он зачитывался газетами, частенько попадались ему статьи о досуге: это касалось и времяпрепровождения молодежи, и пенсионеров, и даже подростков. Таких статей было немало, рассматривалась эта проблема и в городском, и в сельском масштабе. Проблемы эти удивляли Атаулина. В середине восьмидесятых годов, когда, считай, в каждом доме телевизор, приемник, магнитофон, полно книг, пятидневка в конце концов -- чрезмерные заботы о досуге представлялись Атаулину надуманными. Уделять главное внимание свободному времени казалось Атаулину еще страшнее, чем вещизм, за вещи хоть работать надо -- их так просто не приобретешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10