Назовешь чересчур завышенную — зауважают, но пойдут на любой обман или даже на устранение, чтобы не платить. Самое плохое — в этих взаимоотношениях почти невозможно установить норму всех устраивающей договоренности. Впрочем, она могла быть человеком со стороны, попалась Байрону случайно, теперь перейдет к шантажу или попробует сама продать бумаги. В пользу этой догадки было отсутствие жесткого диска в ноутбуке, который я сам же и предоставил Байрону “для разработки плана”, как он просил. Вторая неприятность — я попал под внутреннее расследование, женщину мне подставила Служба, а не задерживают, потому что ждут определения каналов связи. Если она — человек Службы, то будет спать у меня в квартире, носить пижаму мамы и постарается не отойти от меня ни на шаг. Если она — человек нефтевиков или работает на себя, она сбежит, как только очнется и обыщет мою квартиру. Не должна очнуться до утра, но… Я вспомнил, как ее рвало в туалете, и позвонил домой. Клава сказала, что женщина ушла, но обещала вернуться. Клава сказала, что она не нашла свою одежду (еще бы! — как только она разделась, я тут же выкинул ее тряпье в мусоропровод) и потому надела мамину. Клава сказала, что она надела пояс моей мамы, ее чулки, блузку и туфли. Клава сказала, что туфли оказались ей велики, но этого не может быть, потому что у моей мамы была изящная маленькая ножка, этого не может быть!
Чтобы отвлечься от мыслей о маме, я пошел в квартиру Байрона и забрал ноутбук.
Позвонил Вафле. Он ничего не обнаружил на крыше. И ничего не нашел в фургоне “Скорой помощи”, на которой Байрона отвозили. Третий час сидит в больнице. Байрон пришел в себя, но не понимает, о чем его спрашивают.
— Может быть, этот псих не взял с собой бумаги, когда полез на крышу? — спросил Вафля. — Одно твердит: “Голуби умнее людей!”
— На крыше была голубятня?! — закричал я в озарении.
— Нет там никакой голубятни. Был изрядно засранный угол у воздуховода, у которого птицы, наверное, ночуют; я осмотрел все, все выбоины — ничего, кроме парочки дохлых голубей, не обнаружил.
— Он их взял! Он все взял с собой, потому что оставил предсмертную записку на кухне на столе. Он уходил совсем, понимаешь, но, вероятно, в подъезде обнаружил полное отсутствие денег и полез на крышу попросить у людей.
Вафля осторожно поинтересовался, знал ли Байрон, зачем нам нужны эти формулы и результаты анализов?
Я тоже думал на эту тему.
— Надеюсь, — ответил я, — что он не знал. Надеюсь, он поверил, что мы из Службы по охране окружающей среды. Сиди в больнице до полуночи. Потом уходи. Мне не звони, я сам тебя найду.
Я отключился, и сразу же телефон запиликал опять. Звонил человек Кохана, который просил передать, что таких отпечатков пальцев, которые предоставил Ланский, в картотеке нет; и, по описанию особых примет, родинка в виде треугольника красного цвета под левой грудью тоже нигде не значится.
Фло
Я позвонила, и дверь открыл… Кохан!
— Вы так с утра все еще проводите обыск? — пожалела я его.
— Нет! — крикнула мама из кухни Богдана. — Он недавно пришел. С тобой поговорить.
— Хорошо, что вы пришли, — обрадовался Урса. — А то ваша мама уже начала мне читать вслух.
— Что? — застыла я. — Только не говорите, что она вам читала…
— Я читала ему рассказ Богдана Халея под названием “Анна-бель”, — подтвердила мама худшие мои предположения, выходя из кухни и вытирая руки полотенцем. — Мне как раз его сегодня после полудня распечатали, а Урса Венедиктович спросил, что я знаю об Анне. Тебя все не было, и я сказала, что ее муж, Богдан, знал о ней много интересного, и предложила почитать. Скажи ты ему — он не верит, что это совершенно криминальный рассказ!
— Мама, — подталкиваю я ее к двери, — нам с Коханом нужно поговорить наедине.
— Тогда ты его уговори — у меня не получается…
— Мама, иди домой!
— Уговори его вернуть ножи в квартиру. Представь: он их опять забрал!
— Обязательно, только иди домой!
— Постой! — остановилась моя мама и медленным движением надела болтающиеся у нее на груди очки. — Что это за одежда? Ты только посмотри на себя!..
— Клянусь, что через полчаса я приду к тебе переодеться и выкину эти тряпки в мусоропровод! Ну дай же нам поговорить!
— Она у меня такая импульсивная! — успела мама сделать Урсе “ручкой”, прежде чем я захлопнула дверь.
И тут же, у двери, я начала быстро сбрасывать с себя одежду мамочки Ланского. Я так спешила все это скинуть, что исколола пальцы булавками. Урса вышел посмотреть, почему я чертыхаюсь, когда на мне остался только ее пояс с чулками.
— Евфросиния Павловна, — тут же повернулся Урса спиной, — я пришел не для этого — у меня к вам совершенно деловой разговор!..
— Да, извините, у меня к вам тоже есть деловой разговор. Дайте пять минут!
Бегу в ванную и застываю под струями душа.
В комнату я вошла в своем летнем платье, оно очень нравилось Богдану одиннадцать лет назад.
— Однако! — засмущался Урса. — А вам не холодно — в таком коротком и открытом платьице?
— Не мешайте восторгаться собственным телом! Это платье я носила в пятнадцать лет.
— Оно вам жмет в груди! — авторитетно заявил Кохан.
— Ладно, я наброшу плед. Кто первый?
— В смысле? — совершенно очумел от моих раздеваний-одеваний Урса.
— В смысле, кто первый начнет объяснять, зачем сюда пришел?!
— Ах, это… Я начну. Я пришел сказать, что Кира Ланский сегодня по дружбе просил меня провести срочный анализ в лаборатории. Знаете, чего? Никогда не угадаете — ваших отпечатков! Я, конечно, тогда не знал, что они ваши, только обратил внимание на особенности их закрепления на бумаге — десять пальцев оттиснуты с вялой прижимистостью — так бывает, когда берут отпечатки у трупа!
— А с чем это вы сравнивали? Откуда у вас мои отпечатки?! — повысила я голос.
— Вот и я подумал: откуда у нас могут быть ваши отпечатки. Разве что со стаканов из поезда?.. Но Ланскому необязательно знать о некоторых особенностях моей личной жизни. Теперь — ваша очередь.
— Ладно. Сегодня около десяти утра некто Байрон — пациент Ланского — залез на крышу своего дома и прыгнул оттуда вниз. Я приехала к его дому как раз после обыска в квартире Аквинии, — киваю на окно. — Я застала “Скорую”, на которой его увозили. Он был без сознания. Потом я полезла на крышу, осмотрелась там…
— И?.. — не выдержал моей задумчивости Кохан.
— И ничего не нашла. Поэтому спустилась к машине, переоделась поприличней, то есть… пофривольней, дождалась, когда уедет милиция, и пробралась через балкон в квартиру на третьем этаже…
— Где жил этот самый Байрон! — закончил Урса, довольный собственной сообразительностью.
— Неправильно. Где Байрон повис на балконе! Он не долетел до земли — он повис, зацепившись за выступающую с балкона третьего этажа железяку.
— Хорошо, — кивнул Урса. — Вы залезли в квартиру на третьем этаже. Не очень понял, зачем для этого нужно было переодеваться и что для вас значит — пофривольней?
— Это значит: короткая юбка на бедрах, туфли на каблуках, свитер в обтяжку, открывающий при поднятых руках пупок, сиреневые колготки — под цвет свитера и пиджак, одна пола которого намного короче другой.
— И что, в такой одежде удобно лазить по балконам? — засомневался Урса.
— Нет! В такой одежде легко можно объяснить любой женщине, что я — любовница ее соседа, понимаете? Не понимаете…
— Говорите все подряд, — разрешил Урса. Он развалился на продавленном диване и сочувственно уставился на меня. — Представьте, что я — ваш психолог. Рассказывайте все подряд! Начать можете с раннего детства.
Голубцы, голубцы, голубцы…
Я ограничилась приключениями сегодняшнего дня. В подробностях описала инсценировку самоубийства и падение с люстрой на пол — как раз под ноги застывшего истуканом Ланского. Потом — его квартиру, снотворное в вине, шкаф мамочки, удивление домработницы.
Кохан молчал, но сочувствие в глазах утратил.
— Можно уже сделать выводы? — примерно спросила я, чувствуя, как он наливается бешенством.
— А что, у меня есть возможность вам это запретить?
— Никакой!
— Так валяйте!
— Ланский — не Кира Ланский! То есть я хочу сказать, что он совсем не тот человек, с которым я провела почти три года любви. Это не он, поверьте! 339
— Не могу, — пожал плечами Урса. — Я тоже провел некоторые расследования и выяснил, что психиатр Ланский прибыл в Москву в единственном числе, больше таких не наблюдалось. Здесь он поступил в аспирантуру и набрал группу суицидников — как раз по теме своих исследований. Совмещая учебу и практику, так сказать, трудился в поте лица, успевая везде. Вступил, например, в гражданский брак с Евфросинией Куличок, студенткой девятнадцати лет. Три года они сожительствовали в грехе, после чего внезапно расстались. Ланский уехал на родину. Через полтора года он воспользовался предложением одного медицинского института, вернулся в Москву, где до сих пор и работает. Холост. Богат — уже три года занимается частной практикой. И обратите внимание — никаких данных о внезапной смерти!
— Какой институт его пригласил?
— Сербского. Судебная медицина.
— Почему же он там не работает?
— Уволился по собственному желанию через год.
— Наводили справки, насколько хорошо справлялся со своими обязанностями кандидат наук Ланский?
— На что вы намекаете? — насупился Урса.
— Я же вам говорю: это не тот человек!
— А вы знаете, что этот самый “не тот человек” помимо сравнения ваших отпечатков попросил узнать, нет числится ли в нашей картотеке женщины с красной родинкой в виде треугольника под левой грудью!
— Ну и что тут удивительного?! — не сдаюсь я. — Подумаешь, родинка! Он осмотрел меня всю, пока я была без сознания! Даже пятки!
— Евфросиния Павловна, — вкрадчиво обратился Урса, — разрешите вам задать несколько вопросов личного характера.
— Пожалуйста!
— Где и как вы узнали о пациенте доктора Ланского, суициднике по кличке Байрон?
— В клубе “Голубой фламинго”, — не почувствовав подвоха, ответила я.
— Прекрасно… А скажите, дорогая Фло, что вы делали в этом клубе?
— Следила за Ланским, дорогой Уральский Самоцвет.
— Прекрасно… А в какой одежде вы посетили этот самый клуб для мужчин?
— Я была в мужской одежде, но только потому, что следила за Ланским давно и должна была регулярно менять свой облик! Там я встретила своих пациентов. Амадей сказал мне, кто был с Ланским, и рассказал, как найти квартиру Байрона.
— А зачем вам нужна была квартира этого самого Байрона?
— Потому что он суицидник! И Глистин был суи-цидник. Глистин говорил мне, что по договору должен выпрыгнуть из окна на рассвете! По договору, понимаете?
— Евфросиния Павловна, что бы вы посоветовали, расскажи я вам историю женщины, которая следит за своим бывшим любовником, посещая для этого гей-клуб в мужской одежде? Что она, ради проникновения в его квартиру, изображает повешение на люстре?
— Ничего не выйдет! — Я вскочила и прошлась мимо Урсы, размахивая перед его лицом указательным пальцем. — Ничего из ваших предположений не выйдет, потому что этот Ланский, который потерял сегодня документы, он — гомосексуалист! Не мог человек стать за пять лет принципиальным гомиком!
— Я вас умоляю! — закатил глаза Урса. — Ну зачем вы сюда еще и сексуальную ориентацию приплели?
— Как это — зачем? — взвилась я. — Мужчина, которого я помню как прекрасного любовника и ценителя женщин, не может вдруг превратиться в гомосексуалиста!
— Я раньше тоже думал, что дипломированный психиатр не пойдет переодетым в клуб для мужчин, — парирует Урса.
— Так это же для дела! Это для конспирации, понимаете?!
— А я что говорю? — снисходительно кивает Кохан. — Достали вы мужика своими приставаниями и желанием возврата старой любви, он и прикинулся перед вами голубым.
— С вами невозможно разговаривать!
— Остыньте. Пойдемте на кухню — посмотрим, что приготовила ваша мама. О! — принюхивается он с порога. — Голубцы!
— Опять голубцы, — тяжко вздохнула я, вспомнив чудную курицу Клавы.
— Вы можете не есть. Садитесь и слушайте. В карманах обеих жен Богдана Халея я обнаружил сильнодействующее снотворное двух видов. Соответственно, отравлены они были именно этими препаратами, добавленными в больших дозах в коньяк, — то есть они отравили друг друга. И я подозреваю, что тут не было никакого сговора, просто бабушки сели выпить-закусить, одна решила избавиться от другой, а другая… В общем, здесь все понятно. Вы только прочувствуйте, дорогая Фло, иронию данного смертельного случая. Две жены одного и того же человека — молодая и старая — спонтанно решили отравить друг друга! — Урса ставит на стол огромное блюдо с десятком голубцов и сладострастно его обнюхивает. — Чувствуете запах интриги? Нет? А ваша мама передала мне в подробностях последний ваш с бабушками разговор в ее квартире.
— Она могла что-нибудь напутать, она в конце сильно рассердилась и была совершенно не в себе, — предупреждаю я.
— Да. Я знаю. — Урса, к моему ужасу, засунул в рот целый голубец и, закрыв глаза, начал пережевывать. Шумно проглотив его, он удовлетворенно вздохнул и заметил: — Я знаю, что старушки хотели от вас за подаренную собственность.
— Ерунда все это, не слушайте маму — она…
— Она на редкость разумный человек, — перебил Урса. — И я уверен, что она не станет переодеваться в мужскую одежду, чтобы проследить за кем-то в клубе для геев. Ей такое просто в голову не придет. Чувствуете пронзительную чистоту помыслов вашей мамы?
— Чувствую, — кивнула я и стала ждать, пока Урса прожует и проглотит следующий голубец.
— Аквиния хотела, чтобы вы нашли ожерелье, а Анна, чтобы вы нашли убийцу Халея и сдали его правосудию. Так?
— Почти. Аквиния думала, что…
— Не будем останавливаться на деталях, — опять перебил Урса. — Важно, что они обе знали о вас нечто такое!..
— Они обе все знали и про ожерелье, и кто убил Богдана. Они сами мне сказали. По секрету. Тайком друг от друга. Анна попросила не искать бриллианты, а Аквиния предупредила, чтобы у меня и в мыслях не было искать убийцу, иначе всем будет плохо.
— Благодарю вас, драгоценная моя Фло, — пропел Урса и поднес ко рту голубец.
— Стойте! — остановила я его. — За что это вы с такой самонадеянностью меня благодарите?
— Вы только что помогли мне раскрыть преступление.
— Как это? — Видя, что Урса опять поднял вилку с нацепленным голубцом, я схватила его за руку. — Какое преступление? Вы только что сказали, что старушки отравили друг друга!
— Вы помогли мне раскрыть убийство Богдана Халея.
От неожиданности я отпустила руку Урсы, он тут же засунул в рот заготовленный голубец. Стекающий по подбородку соус Урса с осторожным благородством промокнул вышитой салфеткой.
— Эти салфетки вышивала Аквиния! — злорадно заметила я.
Он только кивнул, выражая восторг глазами.
— Я могу рассказать, как все было, — предложил Урса, завершив процесс заглатывания.
— Представляю!..
— Аквиния в подзорную трубу видела в тот вечер в квартире Халея его дочь Людмилу Камарину и вашу маму. Вот и вся история.
— Что это значит?
— Она видела, как Людмила Богдановна убила своего отца.
— Чушь! Что вы сейчас сказали о моей маме?
— Ваша мама тоже заходила сюда в тот вечер, после Людмилы Камариной.
— Неправда, — прошептала я.
— Она мне сама сказала. Она пришла поговорить с ним, чтобы старик оставил в покое вас, ее дочь.
— Я не хочу с вами больше разговаривать!
— А вы не разговаривайте — вы слушайте. Она пришла, когда Халей уже был убит. Я ей верю. Значит, его убила Людмила Камарина, которая пришла перед вашей мамой.
— Да оставьте вы в покое Люсю!
— Она мне сама сказала, что была здесь, — объявил Урса, и я захлебнулась на вздохе. — А что тут странного? — поинтересовался Кохан. — Он испортил жизнь ее матери. И потом, вы же сами говорили: редкий случай параноидальной шизофрении. Теперь что получается? Получается, что Аквиния, видевшая в тот вечер Люсю, которая помолвлена с ее младшим сыном, не хотела, чтобы вы искали убийцу Богдана. Она попросила вас найти для будущей невестки бриллианты. И почему, спрашивается, вас? Потому что видела, как после Люси в квартиру приходила ваша мама!
— А по… А по-по-чему тогда Анна не хотела, чтобы я искала бриллианты? — тряслась я на стуле.
— Замерзли? — проявляет участие Урса. — Я вам говорил не ходить в легком платьице! Зима на дворе. А потому Анна не хотела искать бриллианты, что они уже давно были у нее!
— Ка-как эт-т-то?
— Очень просто. Ваша мама — человек категорически справедливый и суеверный к тому же — отдала ожерелье единственному, с ее точки зрения, имеющему на это право человеку. Людмиле Богдановне!
— Урса Венедиктович, вы — гений! — заявляет моя мама, входя на кухню. — Ничего, что я немного послушала в коридоре? Я вам принесла кетчуп. Вы говорили, что любите голубцы с кетчупом, и я подумала, как он там их ест?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Чтобы отвлечься от мыслей о маме, я пошел в квартиру Байрона и забрал ноутбук.
Позвонил Вафле. Он ничего не обнаружил на крыше. И ничего не нашел в фургоне “Скорой помощи”, на которой Байрона отвозили. Третий час сидит в больнице. Байрон пришел в себя, но не понимает, о чем его спрашивают.
— Может быть, этот псих не взял с собой бумаги, когда полез на крышу? — спросил Вафля. — Одно твердит: “Голуби умнее людей!”
— На крыше была голубятня?! — закричал я в озарении.
— Нет там никакой голубятни. Был изрядно засранный угол у воздуховода, у которого птицы, наверное, ночуют; я осмотрел все, все выбоины — ничего, кроме парочки дохлых голубей, не обнаружил.
— Он их взял! Он все взял с собой, потому что оставил предсмертную записку на кухне на столе. Он уходил совсем, понимаешь, но, вероятно, в подъезде обнаружил полное отсутствие денег и полез на крышу попросить у людей.
Вафля осторожно поинтересовался, знал ли Байрон, зачем нам нужны эти формулы и результаты анализов?
Я тоже думал на эту тему.
— Надеюсь, — ответил я, — что он не знал. Надеюсь, он поверил, что мы из Службы по охране окружающей среды. Сиди в больнице до полуночи. Потом уходи. Мне не звони, я сам тебя найду.
Я отключился, и сразу же телефон запиликал опять. Звонил человек Кохана, который просил передать, что таких отпечатков пальцев, которые предоставил Ланский, в картотеке нет; и, по описанию особых примет, родинка в виде треугольника красного цвета под левой грудью тоже нигде не значится.
Фло
Я позвонила, и дверь открыл… Кохан!
— Вы так с утра все еще проводите обыск? — пожалела я его.
— Нет! — крикнула мама из кухни Богдана. — Он недавно пришел. С тобой поговорить.
— Хорошо, что вы пришли, — обрадовался Урса. — А то ваша мама уже начала мне читать вслух.
— Что? — застыла я. — Только не говорите, что она вам читала…
— Я читала ему рассказ Богдана Халея под названием “Анна-бель”, — подтвердила мама худшие мои предположения, выходя из кухни и вытирая руки полотенцем. — Мне как раз его сегодня после полудня распечатали, а Урса Венедиктович спросил, что я знаю об Анне. Тебя все не было, и я сказала, что ее муж, Богдан, знал о ней много интересного, и предложила почитать. Скажи ты ему — он не верит, что это совершенно криминальный рассказ!
— Мама, — подталкиваю я ее к двери, — нам с Коханом нужно поговорить наедине.
— Тогда ты его уговори — у меня не получается…
— Мама, иди домой!
— Уговори его вернуть ножи в квартиру. Представь: он их опять забрал!
— Обязательно, только иди домой!
— Постой! — остановилась моя мама и медленным движением надела болтающиеся у нее на груди очки. — Что это за одежда? Ты только посмотри на себя!..
— Клянусь, что через полчаса я приду к тебе переодеться и выкину эти тряпки в мусоропровод! Ну дай же нам поговорить!
— Она у меня такая импульсивная! — успела мама сделать Урсе “ручкой”, прежде чем я захлопнула дверь.
И тут же, у двери, я начала быстро сбрасывать с себя одежду мамочки Ланского. Я так спешила все это скинуть, что исколола пальцы булавками. Урса вышел посмотреть, почему я чертыхаюсь, когда на мне остался только ее пояс с чулками.
— Евфросиния Павловна, — тут же повернулся Урса спиной, — я пришел не для этого — у меня к вам совершенно деловой разговор!..
— Да, извините, у меня к вам тоже есть деловой разговор. Дайте пять минут!
Бегу в ванную и застываю под струями душа.
В комнату я вошла в своем летнем платье, оно очень нравилось Богдану одиннадцать лет назад.
— Однако! — засмущался Урса. — А вам не холодно — в таком коротком и открытом платьице?
— Не мешайте восторгаться собственным телом! Это платье я носила в пятнадцать лет.
— Оно вам жмет в груди! — авторитетно заявил Кохан.
— Ладно, я наброшу плед. Кто первый?
— В смысле? — совершенно очумел от моих раздеваний-одеваний Урса.
— В смысле, кто первый начнет объяснять, зачем сюда пришел?!
— Ах, это… Я начну. Я пришел сказать, что Кира Ланский сегодня по дружбе просил меня провести срочный анализ в лаборатории. Знаете, чего? Никогда не угадаете — ваших отпечатков! Я, конечно, тогда не знал, что они ваши, только обратил внимание на особенности их закрепления на бумаге — десять пальцев оттиснуты с вялой прижимистостью — так бывает, когда берут отпечатки у трупа!
— А с чем это вы сравнивали? Откуда у вас мои отпечатки?! — повысила я голос.
— Вот и я подумал: откуда у нас могут быть ваши отпечатки. Разве что со стаканов из поезда?.. Но Ланскому необязательно знать о некоторых особенностях моей личной жизни. Теперь — ваша очередь.
— Ладно. Сегодня около десяти утра некто Байрон — пациент Ланского — залез на крышу своего дома и прыгнул оттуда вниз. Я приехала к его дому как раз после обыска в квартире Аквинии, — киваю на окно. — Я застала “Скорую”, на которой его увозили. Он был без сознания. Потом я полезла на крышу, осмотрелась там…
— И?.. — не выдержал моей задумчивости Кохан.
— И ничего не нашла. Поэтому спустилась к машине, переоделась поприличней, то есть… пофривольней, дождалась, когда уедет милиция, и пробралась через балкон в квартиру на третьем этаже…
— Где жил этот самый Байрон! — закончил Урса, довольный собственной сообразительностью.
— Неправильно. Где Байрон повис на балконе! Он не долетел до земли — он повис, зацепившись за выступающую с балкона третьего этажа железяку.
— Хорошо, — кивнул Урса. — Вы залезли в квартиру на третьем этаже. Не очень понял, зачем для этого нужно было переодеваться и что для вас значит — пофривольней?
— Это значит: короткая юбка на бедрах, туфли на каблуках, свитер в обтяжку, открывающий при поднятых руках пупок, сиреневые колготки — под цвет свитера и пиджак, одна пола которого намного короче другой.
— И что, в такой одежде удобно лазить по балконам? — засомневался Урса.
— Нет! В такой одежде легко можно объяснить любой женщине, что я — любовница ее соседа, понимаете? Не понимаете…
— Говорите все подряд, — разрешил Урса. Он развалился на продавленном диване и сочувственно уставился на меня. — Представьте, что я — ваш психолог. Рассказывайте все подряд! Начать можете с раннего детства.
Голубцы, голубцы, голубцы…
Я ограничилась приключениями сегодняшнего дня. В подробностях описала инсценировку самоубийства и падение с люстрой на пол — как раз под ноги застывшего истуканом Ланского. Потом — его квартиру, снотворное в вине, шкаф мамочки, удивление домработницы.
Кохан молчал, но сочувствие в глазах утратил.
— Можно уже сделать выводы? — примерно спросила я, чувствуя, как он наливается бешенством.
— А что, у меня есть возможность вам это запретить?
— Никакой!
— Так валяйте!
— Ланский — не Кира Ланский! То есть я хочу сказать, что он совсем не тот человек, с которым я провела почти три года любви. Это не он, поверьте! 339
— Не могу, — пожал плечами Урса. — Я тоже провел некоторые расследования и выяснил, что психиатр Ланский прибыл в Москву в единственном числе, больше таких не наблюдалось. Здесь он поступил в аспирантуру и набрал группу суицидников — как раз по теме своих исследований. Совмещая учебу и практику, так сказать, трудился в поте лица, успевая везде. Вступил, например, в гражданский брак с Евфросинией Куличок, студенткой девятнадцати лет. Три года они сожительствовали в грехе, после чего внезапно расстались. Ланский уехал на родину. Через полтора года он воспользовался предложением одного медицинского института, вернулся в Москву, где до сих пор и работает. Холост. Богат — уже три года занимается частной практикой. И обратите внимание — никаких данных о внезапной смерти!
— Какой институт его пригласил?
— Сербского. Судебная медицина.
— Почему же он там не работает?
— Уволился по собственному желанию через год.
— Наводили справки, насколько хорошо справлялся со своими обязанностями кандидат наук Ланский?
— На что вы намекаете? — насупился Урса.
— Я же вам говорю: это не тот человек!
— А вы знаете, что этот самый “не тот человек” помимо сравнения ваших отпечатков попросил узнать, нет числится ли в нашей картотеке женщины с красной родинкой в виде треугольника под левой грудью!
— Ну и что тут удивительного?! — не сдаюсь я. — Подумаешь, родинка! Он осмотрел меня всю, пока я была без сознания! Даже пятки!
— Евфросиния Павловна, — вкрадчиво обратился Урса, — разрешите вам задать несколько вопросов личного характера.
— Пожалуйста!
— Где и как вы узнали о пациенте доктора Ланского, суициднике по кличке Байрон?
— В клубе “Голубой фламинго”, — не почувствовав подвоха, ответила я.
— Прекрасно… А скажите, дорогая Фло, что вы делали в этом клубе?
— Следила за Ланским, дорогой Уральский Самоцвет.
— Прекрасно… А в какой одежде вы посетили этот самый клуб для мужчин?
— Я была в мужской одежде, но только потому, что следила за Ланским давно и должна была регулярно менять свой облик! Там я встретила своих пациентов. Амадей сказал мне, кто был с Ланским, и рассказал, как найти квартиру Байрона.
— А зачем вам нужна была квартира этого самого Байрона?
— Потому что он суицидник! И Глистин был суи-цидник. Глистин говорил мне, что по договору должен выпрыгнуть из окна на рассвете! По договору, понимаете?
— Евфросиния Павловна, что бы вы посоветовали, расскажи я вам историю женщины, которая следит за своим бывшим любовником, посещая для этого гей-клуб в мужской одежде? Что она, ради проникновения в его квартиру, изображает повешение на люстре?
— Ничего не выйдет! — Я вскочила и прошлась мимо Урсы, размахивая перед его лицом указательным пальцем. — Ничего из ваших предположений не выйдет, потому что этот Ланский, который потерял сегодня документы, он — гомосексуалист! Не мог человек стать за пять лет принципиальным гомиком!
— Я вас умоляю! — закатил глаза Урса. — Ну зачем вы сюда еще и сексуальную ориентацию приплели?
— Как это — зачем? — взвилась я. — Мужчина, которого я помню как прекрасного любовника и ценителя женщин, не может вдруг превратиться в гомосексуалиста!
— Я раньше тоже думал, что дипломированный психиатр не пойдет переодетым в клуб для мужчин, — парирует Урса.
— Так это же для дела! Это для конспирации, понимаете?!
— А я что говорю? — снисходительно кивает Кохан. — Достали вы мужика своими приставаниями и желанием возврата старой любви, он и прикинулся перед вами голубым.
— С вами невозможно разговаривать!
— Остыньте. Пойдемте на кухню — посмотрим, что приготовила ваша мама. О! — принюхивается он с порога. — Голубцы!
— Опять голубцы, — тяжко вздохнула я, вспомнив чудную курицу Клавы.
— Вы можете не есть. Садитесь и слушайте. В карманах обеих жен Богдана Халея я обнаружил сильнодействующее снотворное двух видов. Соответственно, отравлены они были именно этими препаратами, добавленными в больших дозах в коньяк, — то есть они отравили друг друга. И я подозреваю, что тут не было никакого сговора, просто бабушки сели выпить-закусить, одна решила избавиться от другой, а другая… В общем, здесь все понятно. Вы только прочувствуйте, дорогая Фло, иронию данного смертельного случая. Две жены одного и того же человека — молодая и старая — спонтанно решили отравить друг друга! — Урса ставит на стол огромное блюдо с десятком голубцов и сладострастно его обнюхивает. — Чувствуете запах интриги? Нет? А ваша мама передала мне в подробностях последний ваш с бабушками разговор в ее квартире.
— Она могла что-нибудь напутать, она в конце сильно рассердилась и была совершенно не в себе, — предупреждаю я.
— Да. Я знаю. — Урса, к моему ужасу, засунул в рот целый голубец и, закрыв глаза, начал пережевывать. Шумно проглотив его, он удовлетворенно вздохнул и заметил: — Я знаю, что старушки хотели от вас за подаренную собственность.
— Ерунда все это, не слушайте маму — она…
— Она на редкость разумный человек, — перебил Урса. — И я уверен, что она не станет переодеваться в мужскую одежду, чтобы проследить за кем-то в клубе для геев. Ей такое просто в голову не придет. Чувствуете пронзительную чистоту помыслов вашей мамы?
— Чувствую, — кивнула я и стала ждать, пока Урса прожует и проглотит следующий голубец.
— Аквиния хотела, чтобы вы нашли ожерелье, а Анна, чтобы вы нашли убийцу Халея и сдали его правосудию. Так?
— Почти. Аквиния думала, что…
— Не будем останавливаться на деталях, — опять перебил Урса. — Важно, что они обе знали о вас нечто такое!..
— Они обе все знали и про ожерелье, и кто убил Богдана. Они сами мне сказали. По секрету. Тайком друг от друга. Анна попросила не искать бриллианты, а Аквиния предупредила, чтобы у меня и в мыслях не было искать убийцу, иначе всем будет плохо.
— Благодарю вас, драгоценная моя Фло, — пропел Урса и поднес ко рту голубец.
— Стойте! — остановила я его. — За что это вы с такой самонадеянностью меня благодарите?
— Вы только что помогли мне раскрыть преступление.
— Как это? — Видя, что Урса опять поднял вилку с нацепленным голубцом, я схватила его за руку. — Какое преступление? Вы только что сказали, что старушки отравили друг друга!
— Вы помогли мне раскрыть убийство Богдана Халея.
От неожиданности я отпустила руку Урсы, он тут же засунул в рот заготовленный голубец. Стекающий по подбородку соус Урса с осторожным благородством промокнул вышитой салфеткой.
— Эти салфетки вышивала Аквиния! — злорадно заметила я.
Он только кивнул, выражая восторг глазами.
— Я могу рассказать, как все было, — предложил Урса, завершив процесс заглатывания.
— Представляю!..
— Аквиния в подзорную трубу видела в тот вечер в квартире Халея его дочь Людмилу Камарину и вашу маму. Вот и вся история.
— Что это значит?
— Она видела, как Людмила Богдановна убила своего отца.
— Чушь! Что вы сейчас сказали о моей маме?
— Ваша мама тоже заходила сюда в тот вечер, после Людмилы Камариной.
— Неправда, — прошептала я.
— Она мне сама сказала. Она пришла поговорить с ним, чтобы старик оставил в покое вас, ее дочь.
— Я не хочу с вами больше разговаривать!
— А вы не разговаривайте — вы слушайте. Она пришла, когда Халей уже был убит. Я ей верю. Значит, его убила Людмила Камарина, которая пришла перед вашей мамой.
— Да оставьте вы в покое Люсю!
— Она мне сама сказала, что была здесь, — объявил Урса, и я захлебнулась на вздохе. — А что тут странного? — поинтересовался Кохан. — Он испортил жизнь ее матери. И потом, вы же сами говорили: редкий случай параноидальной шизофрении. Теперь что получается? Получается, что Аквиния, видевшая в тот вечер Люсю, которая помолвлена с ее младшим сыном, не хотела, чтобы вы искали убийцу Богдана. Она попросила вас найти для будущей невестки бриллианты. И почему, спрашивается, вас? Потому что видела, как после Люси в квартиру приходила ваша мама!
— А по… А по-по-чему тогда Анна не хотела, чтобы я искала бриллианты? — тряслась я на стуле.
— Замерзли? — проявляет участие Урса. — Я вам говорил не ходить в легком платьице! Зима на дворе. А потому Анна не хотела искать бриллианты, что они уже давно были у нее!
— Ка-как эт-т-то?
— Очень просто. Ваша мама — человек категорически справедливый и суеверный к тому же — отдала ожерелье единственному, с ее точки зрения, имеющему на это право человеку. Людмиле Богдановне!
— Урса Венедиктович, вы — гений! — заявляет моя мама, входя на кухню. — Ничего, что я немного послушала в коридоре? Я вам принесла кетчуп. Вы говорили, что любите голубцы с кетчупом, и я подумала, как он там их ест?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32