Ну, скажи, любезный мой синеглазый старичок Тихон Иваныч, нешто нужно жил
ьцам нашего дома знать, что ты вытворял у себя в зоне двадцать лет назад?
Сейчас ты их встречаешь с ласковой улыбкой у дверей, помогаешь вкатывать
детские коляски, подносишь к лифту сумки с продуктами, а они тебе на празд
ники вручают поздравительные открыточки, бутылки водки и шоколад для вн
уков.И полная у вас любовь.
Они не знают,что ты хоть и старый, но хорошо смазанный обрез, спрятанный до
времени на городском гумне Ч в нашем подъезде. Не дай им Бог увидеть тебя
снова в работе!
Будут качать своими многомудрыми головами, тянуть вверх слабые ручонки,
как на освенцимском памятнике: «Боже мой, как же так? Такой был услужлиный
. любезный человек! Откуда столько безжалостности?»
Хорошо, что они про нас с Тихон Иванычем ничего не знают. А то захотели бы у
бить. Правда, убивать не умеют. Это умеем только мы с ним, сторожевым.
Так что вышло бы одно огромное безобразие.
Ч Будь здоров, старик. Пора отдыхать. Покой нужен…
Я уже нажал на кнопку лифта, и обрезиненная стальная дверь покатила в сто
рону, как прицеливающийся нож гильотины, а конвойный сказал мне вслед:
Ч Тут вас еще вечером какой-то человек спрашивал…
Ч Какой? Ч обернулся я.
Ч Да-а… никакой он какой-то… Ч В закоулках своей обомшелой памяти стар
ик считывал для меня разыскной портрет-ориентировку: Ч Худ, роста высок
ого, сутулый, цвет волос серый, лицо непривлекательное, особых примет нет
…
И опять сердце екнуло, я снова испугался, потерял контроль, спросил глупо
сть:
Ч В школьной форме?
Сторожевой глянул на меня озадаченно:
Ч В школьной? Да что вы, Бог с вами! Он немолодой. Странный какой-то, глистя
ной, все ерзает, мельтешит, струит чего-то…
Точно. Истопник. Обессиленно привалился я к стене. Щелкнуло пугающе над г
оловой реле лифта, с уханьем промчался и бесплодно рухнул резиновый нож
дверной гильотины.
И страх почему-то именно сейчас вытолкнул на поверхность давно забытое…

Мрачный, очень волосатый парень из Баку капитан Самед Рзаев достигал зам
ечательных результатов в следствии. У него был метод. Он зажимал допраши
ваемым яйца дверью. Привязывал подследственного к притолоке, а сам нажим
ал на дверную ручку Ч сначала слегка, потом все сильнее. У него признавал
ись все. Кроме одного диверсанта Ч учителя младших классов. Самед еще и н
ажать-то как следует не успел, а тот умер от шока.
Что за чушь! Что за глупости лезут в голову! При чем здесь Истопник!
Ткнул клавишу с цифрой «16», загудел где-то высоко мотор, зазвенели от напр
уги тросы, помчалась вверх коробочка кабины, в которой стоял я еле живой, п
рижмурив от тоски глаза, постанывая от бессилья, Ч попорченное ядрышко
в пластмассовой скорлупе кабины.
Щелк. стук, лязг Ч приехали. Открыл глаза и увидел, что на двери лифта прик
леен листок в тетрадный формат.
Школьной прописью извещалось:
"ТРЕТЬЯ ЭКСПЛУАТАЦИОННАЯ КОНТОРА…
ТРЕБУЕТСЯ…
ИСТОПНИК…
ОПЛАТА…
СРОКОМ ОДИН МЕСЯЦ…"
Обложил, гад. Кто он? Откуда? Себе ведь не скажешь Ч так надо! Я знаю точно, ч
то мне этого Ч не надо! Я нерешительно стоял перед открывшейся дверью ли
фта.
Я боялся выйти на площадку Ч из сумрака лестничной клетки мог выскочить
сейчас с жутким криком Истопник и вцепиться вампировой хваткой в мою со
нную артерию. Я боялся сорвать листок с объявлением. И боялся оставить ег
о на двери. Я ведь знал, что это письмо Ч мне.
Дальше стоять в лифте нельзя, потому что внизу сторожевой, внимательно с
ледивший по световому табло за нашими передвижениями по дому, уже наверн
яка прикидывает, что я могу столько времени делать в лифте, почему не выхо
жу из кабины на своем этаже. Может, он сам и приклеил в лифте листок Ч пров
еряет меня?
Что за идиотизм! Что это нашло на меня? От пьянства и безобразий я совсем с
пятил. Надо выйти из лифта и идти к себе в квартиру, в душ, в койку.
Но память старых навыков, былых привычек, почти забытых приемов уже расс
ылала неслышные сигналы по всем группам мышц и связок. Они напрягались и
пружинили, они матерели от немого крика опасности, они были сейчас моим е
динственным надежным оружием, и ощущение их беззвучного звона и мощного
токи крови взводило меня, как металлический клац передернутого затвора.

Пригнулся и прыгнул из кабины Ч сразу на середину площадки. И мгновенно
развернулся спиной к стене, а руки серпами выкинул вперед для встречного
крушащего удара.
Загудела и захлопнулась дверь лифта, сразу стало темнее, будто дверь все-
таки догнала и отсекла дымящуюся матовым светом головку лампы. Тихо.
Пусто на лестнице.
И все равно, засовывая в скважину финского замка ключ, я оглядывался ежес
екундно и не стыдился своего страха, потому что мое звериное нутро безош
ибочно подсказывало грозящую опасность. А ключ, как назло, не лез в замок.
Отрубленный плафон, полный теплого света, катился в запертой кабинке вни
з, к сторожевому Тихон Иванычу, утренний грязный свет вяло сочился в окно,
и в тишине мне слышался шелест, какой-то плеск, похожий на шепот или на сме
х. А может быть, негромкий плач?
Я оглядывался в пустоте.
ИСТОПНИКУ… ТРЕБУЕТСЯ ОПЛАТА… СРОК ОДИН МЕСЯЦ…
Ключ не лез. Я поднес его к глазам, и ярость охватила меня. Я совал в дверной
замок ключ от «мерседеса».
Что происходит со мной? Я ведь могу маникюрной пилкой и куском жвачки вск
рыть любой замок!
Щелкнула наконец пружина, дверь распахнулась. В прихожей темно.
Торопливо, сладострастно я стал срывать с себя одежду, шапку, башмаки, про
мокшие носки Ч холодные, липкие, противные. Я бы и брюки снял, если бы не по
терял у девушки-штукатура кальсоны.
Теплый паркет, ласковая толщина ковра нежили озябшие красные ноги.
В столовой сидела в кресле Марина. Одетая, подкрашенная, в руках держала о
ткрытую книжку. И люстра не горела. Понятно. Это она мне символически объя
сняла недопустимость моего поведения, непозволительность возвращения
семейного человека домой засветло.
Ч Здравствуй, Мариша, Ч сказал я доброжелательно, потому что после всег
о пережитого было бы хуже, если бы здесь в кресле сидел Истопник.
Ч Доброе утро, муженек, Ч суховато ответила она.
Ч Как отдыхали, как веселились, неугомонненький мой?
Ч Плохо отдыхали и совсем не веселились, единственная моя! Ч искренне п
ризнался я. Ч Мне сильно недоставало тебя, дорогая подруга, верная моя сп
утница…
Ч А что же ты не позвал? Ч улыбнулась Марина. Ч Я бы составила тебе комп
анию…
От углов рта у нее уже пошли тяжелые морщины. Возраст все-таки сказываетс
я. Хотя оттого, что Маринка постарела, в ней появилось даже что-то человеч
еское.
Я неопределенно помахал рукой, а она все лезла настырно:
Ч Ты ведь знаешь, я, как декабристка: за тобой Ч хоть на край света.
Ч Ага, Ч кивнул я. Ч Хоть в ресторан, хоть на премьеру, хоть в гости.
Ч Хоть к шлюхам, Ч согласилась она. Ч Я же покладистая, у меня характер
хороший.
Ч Это точно. Лучше не бывает. Слушай, покладистая, не дашь чего-нибудь пож
евать?
Ч Пожевать? Ч переспросила Марина, будто прикидывая, чем бы вкуснее мен
я накормить Ч стрихнином или мышьяком. Потом вдруг закричала так пронзи
тельно, что верхнее «си» растворилось и перешло в ультразвук, навылет пр
обивший барабанные перепонки:
Ч Пожевать пускай тебе дадут твои проститутки от своей жареной п…! Кобе
ль проклятый, сволочь разнузданная! Я бы тебя накормила! Сто хренов тебе в
глотку натолкать, гадина вонючая! Гад! Свинья! Бандитская морда…
От красоты Марины, от ее прекрасной розовой веснушчатости не осталось се
йчас и следа Ч она была как багрово-синее пламя ацетиленовой горелки.
Мощной струей, под давлением извергала она из себя ненависть. И страшные
фиолетово-красные пятна покрывали ее лицо. Она была похожа сейчас на сюр
реалистического зверя. Алый леопард. Нет Ч пожалуй, из-за оскаленных зуб
ов и наливающихся темнотой пятен она все сильнее смахивает на красную ги
ену.
Я сидел в теплом мягком кресле, поджав под себя ноги, так было теплее и спо
койнее, и рассматривал с интересом свою милую. подругу, суженую. Суженую, н
о Ч увы! Ч не судимую. Господи, ведь бывает же людям счастье! Одного жена б
росила, у другого попала под машину, третий рыдает из-за скоротечного рак
а супруги. А к моей любимке хоть бы грипп какой-нибудь гонконгский приста
л.
Так ведь нет! Ни черта ей не делается! Здорова моя ненаглядная как гусенич
ный трактор. И никакой хрен ее не берет. Хотя болеет моя коханая беспрерыв
но Ч какими-то очень тяжелыми, по существу, неизлечимыми, но мне незаметн
ыми болезнями. Я наблюдаю эти болезни только по количеству денег, времен
и и и связей, которые приходиться мне тратить на доставание самоновейших
американских и швецарских лекарств. Все они мгновенно исчезают. Она их, в
идимо,перепродает или меняет на французскую косметику.
Ч Мерзавец грязный!… Подонок!… Низкий уголовник!… Аферист. Ты погубил мо
ю молодость!… Ты растоптал мою жизнь!… Супник!… Развратник американский!
…
Почему развратник Ч «американский»? Черт-те что…
Я женат на пошлой крикливой дуре. Но изменить ничего нельзя. Ведь совреме
нные браки, как войны, Ч их не объявляют,в них сползают.
Четыре года в ее глазах, в прекрасных медовых коричнево-желтых зрачках, н
еусыпно сияли золотые ободки предстоящих обручальных колец. Как защитн
ик Брестской крепости, я держался до последнего патрона, и безоружный я г
отов был отбиваться руками, ногами и зубами, только бы не дать надеть на се
бя маленькое желтое колечко-первое звено цепи, которой она накрепко при
ковала меня к себе.
Скованные цепью.
Может быть, и отбился бы я тогда, да глупое легкомыслие сгубило. Я был науч
ным руководителем диссертации веселого блатного жулика Касымова, заме
стителя министра внутренних дел Казахстана. Когда он обтяпал у себя все
предварительные делишки, меня торжественно пригласили на официальную
защиту.
И я решил подсластить противозачаточную пилюльку нашего расставания с
Мариной хорошей гулянкой Ч взял ее с собою в Алма-Ату. Ей будет что вспом
нить потом, а мне…
Мне с ней спать очень хорошо было. Вот в этом вся суть. Ведь вопрос очень вк
усовой. Десятки баб пролетают через твою койку, как через трамвай.
Ваша остановка следующая, вам сходить… А потом вдруг ныряет в коечку тво
я подобранная на небесах, и ты еще этого сам не знаешь, но вдруг, пока разде
ваешь ее, охватывает тебя Ч от одного поглаживания, от прикосновения, от
первых быстрых поцелуев, от тепла между ее ногами Ч невероятное возбужд
ение: трясется сердце, теряешь дыхание, и дрожь бьет, будто тебе снова шест
надцать лет, и невероятная гибкая тяжесть заливает твои чресла.
И вламываешься в нее Ч с хрустом и смаком!… И весь ты исчез там, в этом волш
ебном, отвратительном, яростном первобытном блаженстве, и она, разгоняем
ая тобою, стонет, мычит и сладко воет, и ты болью восторга в спинном мозгу ч
увствуешь, что она будет кататься с тобой всегда, и никогда не надоест, и з
абава эта лютая не прискучит, не приестся, потому что у нее штука не обычна
я, а обложена для тебя золочыми краешками. И еще не кончил, не свела тебя, не
скрутила счастливая палящая судорога, тебе еще только предстоит зареве
ть от мучительного черного блаженства, когда, засадив последний раз, ощу
тишь, как хлынул ты в нее струёй своей жизни, а уже хочешь снова опять! опят
ь! опять!
А потом, как бы ты ее ни возненавидел, сколь ни была бы она тебе противна и с
кучна Ч все равно будешь хотеть спать с ней снова.
Ах. Марина, Марина! Тогда, собираясь в гости к Касымову, чтобы рассказать н
а ученом совете о выдающемся научном вкладе моего веселого ученика в тео
рию и практику взяточничества, вымогательства и держимордства, а потом ш
икарно погулять неделю, я хотел побаловать тебя. И усладить напоследок с
ебя.
Потому что в те времена ты мне хоть и надоела уже порядком, но я все еще вол
новался от одного воспоминания, как впервые уложил тебя с собой, у меня на
чинали трястись поджилки только от поглаживания твоей томно-розовой ко
жи, сплошь покрытой нежнейшим светлым пухом. От твоего гладкого сухого ж
ивота.
А на лобке у тебя растет лисья шапка. Пышная, дымчато-рыжая, с темным подпа
лом. Шелковая.
Полетели вместе в Алма-Ату. Ученый совет был потрясен глубиной научного
мышления моего казахского мафиози. Ученый совет был глубоко благодарен
мне за участие в их работе.
Диплом кандидата юридических наук, по-моему, напечатали тут же, в соседне
й комнате. Кожу на переплет сорвали с какого-то подвернувшегося правона
рушителя. А может, не правонарушителя. С подвернувшегося.
И начался фантастический загул. Правовед Касымов разослал по окрестным
колхозам своих бандитов, и мы автомобильной кавалькадой переезжали из о
дного аула в другой, и везде счастливые туземцы хвалились достижениями с
воего животноводства и социально-экономического развития. Бешбармак, ж
ареные бараньи яйца, плов, шашлыки, копченая жеребятина, манты, водочное н
аводнение.
Кошмарное пьянство, гомерическое обжорство. Невероятные достижения.
Герой, депутат, народный любимец, председатель колхоза «Свободный Казах
стан» Асылбай Асылбаев устроил в нашу честь спортивный праздник на собс
твенном колхозном стадионе. А потом Ч с гораздо большей гордостью Ч по
казал построенную методом народной стройки колхозную тюрьму.
Даже я удивился. Это была несомненная пенитенциарная новация. Охраняли т
юрьму сами колхозники, вылитые басмачи.
В тюрьме была одна общая камера и четыре одиночки. Без карцера.
Марина спросила Касымова: «Неужели никто не жалуется?»
А наш ученый юриспрудент весело засмеялся: «Товарищ Асылбаев Ч человек
разумный и передовой, никого зря сюда не посадит…»
Я Ч на всякий случай в тюрьму не заходил. Меня это не касается, я этого не в
идел. А Касымов сообразил, что допустил бестактность по отношению ко мне;
мигнул своим тонтон-макутам, нас мигом загрузили в машины и помчали в сос
еднее село, где он приказал срочно создать новый традиционный старинный
обычай, восходящий к тимуридам.
Нас купали в бассейне с вином. Довольно хорошим виноградным сухим вином,
на поверхности плавали розовые лепестки и плошки с финскими шоколадным
и конфетами фирмы «Марли». Тимуриды наверняка жрали только финский шоко
лад.
Закончилось, как и следовало ожидать, чудовищной выпивкой. Я отключился
раньше. Еле державшийся на ногах Касымов целовал Марине руки и просил да
ть ему любое поручение, чтобы он мог доказать мне свою любовь и благодарн
ость, свою готовность и способность защитить со временем и докторскую ди
ссертацию тоже.
Я, конечно, не видел этого, но зато как хорошо знаю свою хитрую, розовую, кор
ыстную дурочку! Она смеялась завлекательно, одними горловыми переливам
и, ласково отталкивала Касымова, и щебетала, и ворковала, что на гостеприи
мной земле Касымова она еще никогда в жизни не была. И вряд ли будет.
Хотя… Одна мысль, одна светлая идея, кажется, пришла ей в голову!
Чтобы сделать память о пережитой здесь радости вечной, она. пожалуй, согл
асна заключить наш долгожданный брак именно здесь, на древней земле, сре
ди искренних друзей, в простой степной деревне. Но, наверное, это невозмож
но?… Ч Невозможно?! Ч заревел маленький сатрап, глубоко оскорбленный по
дозрением, будто он не может нарушить закон. Ч Я сам буду вашим свидетеле
м! Тотчас послали поднять с кровати председателя сельсовета, завели маши
ны, растолкали меня, ничего не соображавшего, совершенно пьяного и недов
ольного только тем, что им, заразам, неймется среди ночи и они тут, гадины, в
место того чтобы самим спать и мне дать отдохнуть, выдумывают впопыхах н
овые старинные традиционные обряды.
Меня вели до машины под руки, куда-то мы ехали, сидели в какой-то странной к
онторе под знаменем и портретом Ленина, кто-то что-то говорил, потом грох
нул залп из двадцати одного шампанского ствола, залили пеной знамя, все д
ико орали «ур-ра!» и почему-то «го-орько!», обнимали, тискали.
Марина меня целовала и нежно оглаживала, потом снова ехали на машине. Пот
ом спали. Я был такой пьяный, что даже не трахнул ее, а сразу провально засн
ул.
А утром увидел на тумбочке у кровати наши паспорта, вложенные один в друг
ой. С брачными печатями. Они вложились законно.
Скованные цепью. Сладкие цепи Гименея. Концы их заперты в сейфе партийно
го комитета.

***

Ч …Зараза гнойная!… Говно!… Животный мужлан!… Сволочь проклятая!…
Ага, она стала повторяться. Значит, скоро дело пойдет на спад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10