Миллер вышел в приемную, где его ожидал посетитель. При появлении генерала посетитель — высокий сухопарый англичанин с резким энергичным лицом — поднялся, пошел ему навстречу, коротко представился:
— Господин генерал, я инспектор Скотланд— Ярда лейтенант Флойд Каммингс...
Миллер церемонно поклонился:
— Очень приятно. Чему обязан?
Инспектор сухо, будто на бухгалтерских счетах, сказал— отщелкал:
— Отправляясь к вам, господин генерал, я имел беседу с комиссаром уголовной полиции города Лондона мистером Сондерсом. Господин комиссар уполномочил меня заявить, что поведение ваших людей в Лондоне более не терпимо!
Оцепенев от бестактной полицейской формулировки, Миллер еле выдавил из себя:
— Кого вы имеете в виду, говоря о «моих людях»?
— Сэр, я не намерен праздно препираться с вами. Под «вашими людьми» я имею в виду ваших людей, и точка, — глядя на Миллера беспощадными глазами, отчеканил Каммингс.
— Мистер Каммингс, вы забываете, что я — представитель великой державы... — начал, задыхаясь от гнева, Миллер. — Министерство иностранных дел...
— Господин генерал, — не затрудняя себя особой вежливостью, перебил полицейский, — мы, полицейские, не занимаемся политикой. Должен констатировать, что белые офицеры ведут себя здесь, как дикари, хотя, может быть, в этом виноваты большевики. Должен вас огорчить, но ничего подобного я не могу сказать про русских, которые служат в советских миссиях, учреждениях и делегациях!
Миллер сказал почти жалобно:
— Но в чем ваши претензии, господин инспектор?
— Мы долго терпели всякие безобразия со стороны ваших эмигрантов и старались ничего не замечать, пока они ограничивались незаконными махинациями, торговлей своими женами и дочерьми, воровством, мошенничеством, валютными спекуляциями, мелким разбоем и организованными хищениями, — невозмутимо перечислил Каммингс.
— А что же еще? — пролепетал Миллер.
Инспектор сказал насмешливо:
— Вчера они пошли гораздо дальше. Один из ваших людей совершил налет на контору «Закупсбыт Лимитед» и застрелил молодую женщину, дочь видного эмигрантского деятеля, профессора Яблочкина...
Миллер побагровел:
— Я протестую! Как вы смеете утверждать, что это был один из моих людей?!
Полицейский и бровью не повел.
— Господин генерал, я должен вас предупредить, что согласно законам Великобритании, все, сказанное вами сейчас, на суде может быть использовано против вас! Поймите, сэр, я говорю с вами в настоящий момент неофициально... И советую вам оставить протесты при себе.
— Но что же делать?
Англичанин пожал плечами:
— Надо сказать: «Не знаю». Иначе, когда мы его найдем, ваше дело будет совсем плохо...
— Но я действительно ничего не знаю! — испуганно, растерянно пробормотал Миллер.
Инспектор Каммингс посмотрел на него оценивающим взглядом старого сыщика и усмехнулся:
— Мы не знаем пока его имени и не знаем, где он скрывается. Но приметы известны, и по этим приметам мы его найдем. Королевским судьей уже подписан указ о заключении его в тюрьму, и по английским законам каждый, кому что— то известно о скрывающемся преступнике, обязан сообщить об этом властям. Вас это тоже касается...
Миллер смущенно развел руками:
— Я ничего не знаю...
— Подумайте, подумайте, господин генерал, и позвольте откланяться...
Инспектор четко повернулся и направился к дверям. Миллер неуверенным шагом проводил его и потерянно побрел в свой кабинет. Тихо повторяя: «Боже мой, боже мой, за что все это?», он вошел в заднюю комнату за кабинетом.
Там, в обществе Марушевского, обедал Севрюков. Он жадно хватал пищу руками, чавкал, с бульканьем пил.
И Марушевский, и Севрюков одновременно повернулись к Миллеру:
— Что?!
Миллер тяжело опустился в кресло.
— Вы, Севрюков, идиот. Оказывается, вы неслыханный, бесповоротный идиот...
Марушевский мрачно усмехнулся:
— Разве вы не были знакомы раньше?
Миллер повернулся к бывшему прапорщику:
— Скажите, Севрюков, зачем вы убили эту женщину? Мы вам разве велели кого— нибудь убивать в «Закупсбыте»?
Севрюков отодвинул пустую тарелку, погладил брюхо, сыто отрыгнул:
— Вы мне велели их припугнуть как следует...
— И вы для этого застрелили девку? — устрашающе выкатил глаза Миллер.
Севрюков достал из кармана зубочистку, протер ее носовым платком, поковырялся во рту.
— А вы думаете, ее лучше было бы повесить? — невозмутимо осведомился он.
— Вы что, Севрюков, не в своем уме? — покрутил у виска пальцем Миллер. — Здесь Англия, вы понимаете — Ан— гли— я! — а не Мезень, где вы могли вешать и стрелять, сколько душе было угодно.
— Это вы не в своем уме! — вскочил со стула Севрюков. — Вы тут от сытости и спокоя последнего умишка лишились!
— Севрюков! — предостерегающе крикнул Марушевский.
— Что «Севрюков»? — окрысился каратель. — Это в Мезени я бы ее просто плетью отстегал, а здесь, чтобы напугать, надо у— бить. У— бить! Уби— ить! Больше этих мерзавцев ничем и никогда не вразумишь!..
Миллер возразил ядовито:
— Да? Вы так думаете? Но вы, кажется, забыли, капитан, что долг платежом красен. К сожалению. Теперь вас поймает английская полиция и повесит. По— ве— сит. Как вам понравится такая перспектива?
Севрюков бросил зубочистку на ковер.
— А мне наплевать, — сказал он. — Чуть раньше, чуть позже. Подумаешь! Мы уже все давно жмурики. Поглядите на себя в зеркало: вон она, костлявая, у вас за плечом! — и, довольный собой, хрипло захохотал.
Марушевский, неслышно зайдя к нему за спину, сделал Миллеру выразительный знак, чтобы тот помолчал.
Потом крепко взял за плечи Севрюкова:
— Ну— ка, послушайте теперь меня, капитан. Вам здесь действительно при сложившихся обстоятельствах находиться очень опасно.
Севрюков по— волчьи оскалился:
— А где мне неопасно?
— В Мексике. Или в Аргентине. — Марушевский подошел к несгораемому шкафу и постучал по бронированной дверце. — Здесь для вас есть кое— что: надежный паспорт и шесть с половиной тысяч фунтов стерлингов.
— На что они мне? — буркнул Севрюков.
— Как на что? — удивился Марушевский. — Купите себе поместье, какую— нибудь там гасиенду, и можете своих индейцев миловать или казнить...
— Что надо делать? — с мрачной решимостью осведомился Севрюков.
Марушевский сморщился, как от кислого:
— Нам очень мешает делегация Красина...
Шестаков разыскал Ивана Соколкова на баке, где тот, разинув рот, слушал бывальщины Гарковца. Поманил его пальцем:
— Ваня, надо сегодня еще перевезти с берега на судно все наши вещички.
— Есть! — вытянулся Соколков. — А вопрос спросить можно, Николай Палыч?
— Ну?
— Мы нынче приборку затеяли. Завтра вещички нельзя перевезти?
— Завтра будет не до того, — сказал Шестаков озабоченно. — Играем раннюю побудку.
— Что, неужели отправляемся?
— Так точно, дорогой мой военмор Соколков Иван Алексеевич! — весело сказал Шестаков.
Соколков радостно сказал:
— Тогда сделаем, товарищ комиссар! Есть, сегодня вещички с берега перевезти!
Шестаков похлопал его по плечу:
— А все— таки, Иван, мы неслыханные молодцы! Завтра полным ходом потопаем.
Соколков уже успел пережить новость и потому сказал вполне невозмутимо:
— Какие могли быть сомнения? Раз надо, значит, потопаем каким надо ходом — хошь малым, хошь полным!
Шестаков озадаченно уставился на него:
— Чего— то я в тебе раньше такой уверенности не замечал, — и легонько подтолкнул его в спину по направлению к баку. А сам бегом спустился по трапу и, насвистывая, пошел по коридору к своей каюте.
Открыл дверь и в сумраке увидел силуэт человека, сидевшего на диване.
Включил свет. В самом углу дивана съежилась Лена Неустроева!
— Лена?! Как вы сюда попали?
Она поднялась, подошла к нему вплотную.
Мгновение стояла молча, потом уткнулась лицом ему в грудь.
Шестаков замер.
— Мне надо было хотя бы еще один раз увидеть тебя... — прошептала Лена.
— Лена, как же...
— Я хотела, чтобы ты знал... чтобы ты поверил... я никогда... никогда не обманывала тебя... Я вообще не могу обманывать! Просто... когда еще пять лет назад я была невестой капитана второго ранга Петра Чаплицкого... все ведь было по— другому... и я еще не знала тебя... Ты понимаешь?...
Шестаков молча кивнул. Лена продолжала порывисто:
— С тех пор промчалась вечность. Никого не существует давным— давно... Я ведь не виновата, что Петр прибежал от погони ко мне!.. Он называл тебя Тибальдом из Чека...
Шестаков обнял Лену за плечи, чувствуя, как ее тело содрогается от сдерживаемых рыданий. По— детски всхлипывая, Лена сказала:
— Я не хочу жить без тебя, Коленька... Все неинтересно, везде пусто... Коленька, возьми меня в жены!.. Никто не будет любить тебя так, как я...
Шестаков гладил ее по волосам, тихо улыбался:
— Ишь, выискалась невеста— самосваха!
Лена сквозь слезы засмеялась, закивала головой.
А Шестаков сказал с деланным огорчением:
— За меня нельзя замуж — у меня две макушки.
— Ну и что?
— Примета: две жены будет!
Лена посмотрела ему в лицо, сказала по— детски:
— Не— а... Только одна.
— Почему? — удивился Шестаков.
— Мне нянька нагадала, что суженого найду я поздно, полюблю на всю жизнь, проживем вместе век и он мне закроет глаза...
Шестаков, военмор, краснознаменец, начальник Сибирской хлебной экспедиции, счастливо, блаженно улыбался, слушая шепот Лены, целовал ее в лоб, в глаза, в губы, и ни о чем, ну, совершенно ни о чем другом не думал в этот прекраснейший миг своей жизни.
...Суда экспедиционного отряда вытянулись в линию на Архангельском рейде.
Были они ярко расцвечены флагами, сигнальщики отмахивали с корабля на корабль последние команды.
Шестаков поднялся на мостик флагманского ледокола «Седов». Неустроев, оторвавшись от штурманского стола, встретил его по всей форме, отрапортовал:
— Товарищ особоуполномоченный ВЦИК по проведению Сибирской хлебной экспедиции, особый морской отряд к ледовому переходу готов!
Шестаков отдал команду:
— Отряд! К съемке якорей — готовьсь!
— Есть, к съемке якоря готовиться! — отозвался капитан «Седова», и сигнальщики просемафорили приказ на караван.
Шестаков вышел на крыло мостика, крепко уперся в обвес, осмотрел собравшийся на палубе экипаж — здесь же, внизу, находились Лена, Болдырев, Соколков.
Шестаков сказал команде короткую речь:
— Товарищи моряки! По воле правительства РСФСР, по указанию Российской Коммунистической партии большевиков сегодня мы отправляемся в трудный, опасный поход. Вопрос доставки хлеба — это вопрос жизни и смерти для всего Северного края Республики.
Рабоче— крестьянское правительство, зная те огромные тяготы и трудности, что ждут экспедицию, сделало все, чтобы снабдить нас всем необходимым. Щедрой рукой отпустило все нужное, хотя каждый выданный нам фунт, хлеба, угля, керосина обездоливают в такой же мере трудящееся население!
Шестаков прошелся по мостику, зорко разглядывая каждого, стоящего на палубе. Выбросил вперед руку:
— Товарищи! Я знаю, что только благодаря вашей сознательности и энергии мы смогли выполнить первую часть порученного нам дела — сегодня вверенная мне экспедиция выходит в море... Спасибо вам за ваш громадный беззаветный труд, за ваше мужество! И я верю, что в предстоящем рейде каждый человек отдаст все свои силы, а если понадобится — то и жизнь, чтобы выполнить свой долг и привезти хлеб нашему народу! Ура— а!
Дружное морское «ура— а— а!!» было ему ответом, взлетели в воздух бескозырки, треухи, фуражки. Кто— то даже открыл стрельбу вверх из винтовок, оглушительно загремел самодеятельный духовой оркестр.
Шестаков повернулся к Неустроеву:
— Ну, Константин Петрович, в добрый путь? Принимайте командование и — «Всем с якоря сниматься!».
Старый моряк в последний раз перед отплытием окинул взглядом суда каравана.
Грустное, конечно, зрелище: в основном отряд состоит из буксиров — паршивеньких старых пароходишек. На военном флоте такие небось в порту работать не взяли бы. А здесь они точно линкоры. Тем более, заново шаровой краской покрашены...
Константин Петрович глубоко вздохнул: что же делать, чем богаты, тем и рады, других судов нет и не было... Спасибо, хоть ледоколы имеются...
Перекрывая его размышления, густо заревел гудок ледокола, на мачту взлетел флажный сигнал, заверещали боцманские дудки.
Неустроев снял фуражку и широко перекрестился.
Раздались привычные команды съемки с якоря:
— На шпиле! Восемнадцать под форштевнем! Пошла по малому! Вира!
— Провернуть машину! Левую — малый вперед! Правую — малый назад! Руль — прямо! Якорь на клюзе!.. Пошла!.. Пошла!.. Пошла— а!!.
Неустроев скомандовал:
— Движение — двумя кильватерными колоннами! Правый мателот — ледокол «Русанов». — Потом обернулся к Щекутьеву: — Начальнику связи — доложить готовность!
— Товарищ начальник экспедици! — отрапортовал Щекутьев. — В походный ордер включены пятнадцать вымпелов. Из— за отсутствия навыков совместного плавания у капитанов руководством экспедиции приказано идти на свободной воде до встречи со льдами плотной группой в четыре колонны. Капитанам розданы штатные инструкции, предусматривающие все случаи взаимодействия — в тумане, во льдах, при ночной буксировке...
— Порядок пользования связью? — спросил Неустроев.
О порядке пользования связью капитаны и штурмана подробно информированы: сеансы для радио, морзе, своды флагов своевременно вручены.
— Благодарю за службу! — сказал Неустроев. — Флагманский штурман, доложите.
На мостик поднялся Болдырев.
— Ну, друзья, вот и свершилось.
Неустроев спросил в шутку:
— Андрей Васильевич, может быть, с нами останетесь?
Болдырев энергично помотал головой:
— Ну не— ет, я уж вас здесь буду дожидаться! До выходного створа с вами доплыву, а там сойду на катер.
Шестаков засмеялся:
— Андрей, моряки не плывут, а идут. Понял?
Болдырев не обиделся. Сказал твердо:
— Понял. По мне, идите, плывите, бегите — как угодно, только возвращайтесь скорее с хлебушком.
И обнял Неустроева.
Потом распрощался с Олениным, Захарченко, Щекутьевым, остальными командирами в ходовой рубке и вышел вместе с Шестаковым на мостик.
Оттуда они спустились на палубу, где хорошо был виден вытягивающийся с рейда отряд: ледоколы «Русанов», «Малыгин», «Сибиряков», пароходы «Николай», «Колгуев», «Кереть», «Севре», «Маймакс», «Рево», «Трувор».
А концевых еще и не видать было из— за брандвахты.
Болдырев сказал, чуть шепелявя от волнения:
— Ах, Николай, дорогой ты мой человек, сердце от счастья лопается! Посмотри, что сотворили, — ну, прямо глаза не верят! Это же целая эскадра!
— Скажи — флот! — смущенно усмехнулся Шестаков.
Болдырев упрямо повторил:
— А что?! Флот! И моряки его подвиг совершат, достойный флотов Ушакова и Нахимова!
— Постараемся, Андрей, — тихо сказал Шестаков.
Они подошли к трапу, под которым завешен был на талях небольшой катерок.
— Прощаться будем? — спросил со вздохом Шестаков.
— Видно, пора... — Болдырев помолчал, потом, вроде бы равнодушно, спросил: — А что это Константин Петрович решил взять дочку на поход?
Шестаков посмотрел ему прямо в глаза, ответил хмуро и твердо:
— Это я решил... взять с собой жену.
Болдырев широко улыбнулся:
— Ну, дай вам бог счастья, как говорится.
Он обнял Шестакова и спрыгнул в катер.
Часть III
БОЙ
В конференц— зале английского пресс— клуба нынче людно и шумно: журналисты собрались на встречу с советской торговой делегацией.
По широкому проходу быстро, деловито прошли на возвышение— сцену представители Советской Республики.
Виктор Павлович Ногин занял председательское место, рядом сели Красин, Литвинов, Клышко.
Ногин поднял руку — корреспонденты английских и иностранных газет, заполнившие зал, притихли.
Виктор Павлович начал конференцию.
— Господа, мы пригласили вас, чтобы сделать для мировой печати ряд важных сообщений, — сказал он. — Газеты уже извещали о том, что советская торговая делегация заключила соглашение с кооперативным обществом «Закупсбыт Лимитед» о торгово— коммерческом сотрудничестве...
Журналисты шумно подтвердили свою осведомленность.
Ногин продолжал:
— Вчера, однако, правление «Закупсбыта» уведомило нас о расторжении договоренности...
В зале гомон. Лучится угрюмыми морщинами облупленное лицо Севрюкова, примостившегося с блокнотом в руках в заднем ряду, поближе к двери.
Ногин дождался терпеливо полной тишины.
— Руководители «Закупсбыта» мотивировали свой отказ от обязательств развернутым против этого общества физическим, политическим и финансовым террором. Лондонская биржа лишила «Закупсбыт» кредитов, вручив фирме ультиматум. Фирма передала его текст нам...
Он показал собравшимся письмо.
— Здесь сказано, помимо прочего, следующее: «Мы решили, что для нас сейчас невозможно будет принять участие в каком— либо деле, способствующем Советскому правительству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21