Вид у него был совершенно счастливый и ошалелый.
— Как джентльмен, ничего спрашивать не буду, но по-моему, ты счастлив.
— Да, — он откинулся на постели, закурил. — Я самый счастливый человек на свете. Мы говорили, говорили.
— И до чего договорились?
— Она станет моей женой. Мы распишемся, как только выберемся из этого кошмара. Олег, какая она женщина! Умная, восхитительная, красивая, внимательная! У нас будут самые красивые дети на свете!
— Вы уже начали их делать?
— Заткнись, пошляк, даже твои тупые остроты не смогут омрачить мне настроение.
— Охрана утром будила меня, спрашивала, где ты.
— Что сказал?
— Они что, слепые что ли? Теперь будут тебя точно охранять от всяких тупых фанатиков и прочей дряни.
— Что делать?
— Ничего, пусть все идёт своим чередом. Только сейчас о любви поменьше думай, надо людей готовить.
— Подготовим.
— 47 -
После завтрака мы построили личный состав, до обеда происходила перегруппировка сил. Ополченцы вели себя как дети, поначалу в первую роту понабилось желающих — дальше некуда. Потом многие передумали, давай проситься назад, и так далее.
Наконец нам удалось сделать перегруппировку сил. Составили списки личного состава, пересчитали по головам.
В первой роте оказалось сто тридцать два человека, во второй — сто сорок, в третьей — сто пятьдесят. «Китайский батальон».
Мы предлагали Гусейнову сделать четыре роты, но он лишь махнул рукой. Мол, не надо. Все молокане, и стар и млад, добровольно пошли в первую штурмовую роту. Мы пытались их отговорить, но бесполезно. Все рвались в бой. Каждый выбирает свою дорогу сам.
Владимир набрал механиков-водителей, нашёлся даже один, который ранее служил именно в этой должности, остальные были трактористами. Он увёл их в парк, там стояли БМП. Ему работы хватит.
Сашка тоже начал деловито командовать своей ротой. Мы с Витькой не сидели без дела, снова начали то, чем занимались все это время.
Мишка отирался в штабе. Поначалу «три богатыря» не приняли его в свой коллектив, но он был тёртый калач, и через три дня он уже вовсю командовал в штабе. Учил Модаева рисовать карты, подписывать их. Нашёл в батальоне художника и чертёжника, посадил их за работу, сам лишь попивал коньяк с комбатом, да ходил на перевязки к Аиде. Но, зная об их отношениях с Виктором, не позволял себе никаких фривольностей.
Зачастую на всех наших занятиях присутствовал Гусейнов. Тенью за ним стоял Ходжи. Они о чем-то переговаривались, но не вмешивались в процесс обучения.
За целый день мы выматывались так, что падали после ужина и засыпали. Витька был двужильный, он брился, душился где-то найденным одеколоном и шёл на свидание.
— 48 -
Однажды, когда мы только откинулись на кровати, а Витька ушёл, услышали со двора звуки борьбы и Витькины маты.
Рванули вперёд. На улице стоял мулла, а трое здоровенных фанатиков били Витьку ногами. Пришлось вмешаться, мы начали, а охрана доделала своё дело. Теперь они уже били нападавших ногами, а мулла как курица бегал вокруг и, махая руками, на азербайджанском и русском призывал не избивать воинов Аллаха. Даже начинал причитать молитвы на арабском, но охрана не успокаивалась.
Мы тем временем помогли подняться Витьке. Морда в крови, форма в пыли, рукав надорван, глаз заплывает. Видать хороший синяк будет, и плюс ухо распухло.
Он отодвинул нас, вытер кровь с лица тыльной стороной ладони, пошатываясь подошёл к развлекающейся охране, раздвинул их и к каждому воину Аллаха приложился от души ботинком.
Потом подошёл к мулле, схватил его за руку и потащил в подъезд. Охрана бросила «футбол» и устремилась за ним. Мы встали у них на пути.
— Спокойно, мужики, спокойно. Вы наши телохранители, а Виктор ничего ему не сделает. Просто поговорят, — я закурил.
Сам-то я боялся, что Витька сгоряча может и убить этого тщедушного муллу. Нам потом жизни не дадут. Прирежут дикие фанатики.
Из подъезда казармы доносились крики, но понять толком ничего нельзя было. Лишь только одно Витькино:
— Если ты, старый козёл, ещё раз посмотришь в сторону доктора, то я тебя, урода, вот этими самыми руками порву на части. И плевать, что будет потом, но ты у меня первый сдохнешь, и охрана не поможет. Ты меня понял, старая обезьяна? Я к тебе не лезу, не лезь ко мне — зашибу. Не был бы ты муллой — давно бы уже кишки на уши намотал! Ты понял, чмортос гребанный?!
Судя по характерному звуку, Витя прикладывал святого отца затылком об стену.
Я не выдержал и крикнул:
— Витя! Хватит, время идёт.
Из подъезда вылетел мулла, путаясь в полах халата, раскинув руки, он упал прямо на асфальт, очки слетели с носа и покатились впереди него. Мы подбежали к нему.
На святейшем заду муллы был явственно виден отпечаток от Витькиного солдатского ботинка.
Я стал поднимать муллу и при этом шептал ему на ухо, пока охрана не подошла близко:
— Слышь, ты, святой бегемот, ты все понял, что Витя тебе объяснил? Если не он, так я тебя на ремешки для часов распущу. Все понял, козлина уродливая, свинья постозная? И только пикни.
Я поставил его ровно, стал отряхивать сзади, и пока никто не видел, незаметно, исподтишка пару раз саданул по почкам и печени, тот лишь вздрогнул.
Вообще мулла находился в «ступоре». Не реагировал на происходящее. Сашка рукой помахал у него под носом. Но тот никак не отреагировал. Видать никто не позволял себе так обращаться с его святейшеством. Ничего, пусть привыкает. Наши бабы. Не хрен лезть. Пусть сам себе ищет.
Мы затащили охрану к себе, начали пить с ними. Хоть и не было большого желания, но они нам здорово помогли.
Ахмед присоединился к нам через полтора часа. Пришёл взволнованный, отозвал меня в сторонку.
— Сурет хотел вас наказать, но Михаил не дал. Объяснил, что тут дело в женщине, а мулла постоянно к вам придирается. Ну, Гусейнов сразу оттаял. Отругал муллу. Приказал ему к вам больше подходить.
— Понял, якши, идём выпьем. Мишка молодец. Все правильно понял.
Витьки не было видно. Появился лишь утром. Морда была поцарапана. Синяк уже созрел, от глаза осталась лишь щёлочка, ухо напоминало хороший вареник. Все ссадины аккуратно замазаны йодом. Рукав пришит на место, форма почищена. Кровь, что накапала на куртку, замыта.
— Ну что, герой-любовник, как дела?
— Нормально, — пробурчал он в ответ, не поднимая головы.
— Что случилось?
— Аида боится, что её теперь опозорят и выгонят.
— Ну и что? К тебе же поедет.
— Я то же самое говорю, но у них тут другие порядки.
— Не боись, что-нибудь придумаем. Пока мы обучаем ополченцев, никто не посмеет с ней ничего сделать. Попомни мои слова.
— 49 -
И вновь началась учёба. Отделение в обороне, взвод в обороне. Рота в обороне, батальон в обороне. Отделение в наступлении, взвод в наступлении, рота в наступлении, батальон в наступлении. И много чего ещё. Разведка, авангард, арьергард, перемещение по местности. Проверка помещения, проверка документов, маскировка на местности, окапывание, выбор сектора стрельбы, ориентирование на местности.
Занятия, занятия. Занятия. Стрельбы, стрельбы, стрельбы.
Вовка оказался хорошим специалистом. Ему удалось отремонтировать все четыре БМП, и они начали принимать участие в наших занятиях.
Вид техники прибавил энтузиазма нашему батальону. Нашли и людей в экипажи. Началось боевое слаживание — сбивание экипажей.
Стрельбы ночные, стрельбы дневные, стрельбы по неподвижным целям, по подвижным целям, по групповым целям. Обнаружение обороны противника, захват «языка». Боевое охранение, секреты, засады.
И мы, и подчинённый личный состав валились с ног от усталости. Пошли дожди — это было для нас уже благом. Сделали перерыв в занятиях. Сходили в баню, помылись, отскоблились, постирались. Целыми днями отдыхали, спали, ели, пили, играли в карты.
Витька целыми днями пропадал у своей зазнобы. Он теперь говорил — жена.
Аида тоже изменилась. Похорошела, разгладилась морщинка на переносице, вернулся цвет лица. Она по-прежнему стеснялась своих отношений с Витькой, он же был горд. Каждую свободную минуту проводил с ней.
Мулла нас теперь обходил за версту. Не было больше никаких подлянок с его стороны. Но мы были начеку.
Для тренировки нас ночью поднимали по тревоге, совершали марш-бросок до Герани, там под видом поиска дезертиров мы делали зачистку всего городка. Всего удалось поймать шесть человек.
При этом у нас постоянно увеличивался запас провизии. Одного коньяка было около двухсот литров. Я на него уже смотреть не мог. Хотелось обычной водки. Но кроме самогона ничего не было, пришлось перейти на вино.
Была только одна мысль — домой! Домой! У остальных мужиков то же самое крутилось в голове. Они также как и мы с Виктором дали честное слово своей охране, что не сбегут, их переодели в такой же камуфляж, что и нас, выдали по Стечкину, охрана уже не преследовала их при передвижении.
Мы попросили Вели, чтобы он присматривал за Аидой. Мало ли что у последователей муллы было на уме. Он пообещал. И с тех пор мы не видели его на занятиях, свой пост он установил при входе в подъезд доктора.
Были случаи самоубийства. Не выдерживали нагрузки те, кому было за сорок, и пацаны. Один мальчишка вставил ночью ствол в рот и пальцем ноги нажал на спусковой крючок. Чертовски неприятно, когда смотришь на развороченную голову и разбрызганные по стенам туалета мозги.
— Олег, смотри. То же самое могло быть и с нашими головами, если бы во время расстрела они взяли чуть пониже, — при этом Витька спокойно курил и с интересом рассматривал последствие самострела.
— Тебе интересно?
— Интересно. Никогда подобного не видел, — при этом он был абсолютно спокоен.
— Похоже, он не мучался, — проронил Владимир.
— Как вы на это можете смотреть? — пробормотал Мишка и, закрывая рот, выбежал в соседнюю комнату, оттуда послышались характерные звуки.
Гусейнов приказал весь батальон прогнать через туалет. Показать самоубийцу. Чтобы к смерти привыкли, или чтобы глупостей больше таких не делали. Не знаю. Он нам про свои планы ничего не говорил.
— 50 -
Настроение было препоганейшее, мы пошли к себе, и чтобы поднять настроение начали пить, потом сели за карты, играли в «Тысячу». Витька ушёл к Аиде, поэтому играли вчетвером. Трое играют, один на раздаче, итак по кругу. Также для поднятия настроения стали травить армейские байки.
— Как-то на учениях моему одногодку Витьке Петрову залетел осколок в руку, — начал Сашка. — Ничего серьёзного, бойцы метали боевые гранаты — РГДэшки. Отправили его в госпиталь. Царапина. Осколок был маленький, прошил мясо, вышел навылет и остался в бушлате с внутренней стороны. Отправили его, значит, в госпиталь. Лежит он там, в потолок плюёт. Командование его умасливает, мол, герой ты наш и все такое. А тут девочка-доктор появилась, Марина её звали. Она терапевт, а он в хирургии лежит. Но она к нему заходит, заговаривает с ним, а он как бревно, молчит. Она то так зайдёт, то эдак, то без лифчика, то в коротеньком халатике, нагнётся, поправит одеяло. Короче — любовь, вроде, а Витек лежит поленом, только сопит и краснеет. А был он в училище отличником. В самоходы не ходил, вместо увольнения — занимался. Но при этом не был занудой. По девкам не шарился, водку не пил. Немного не от мира сего. Вот и выписывают его. Жили мы в общаге, с Витей в одной комнате. Он мне и говорит, что влюбился до беспамятства в докторшу Марину. А вот заговорить с ней не может. Ну, я сабантуйчик устроил на природе, Марину пригласили. Налили Витьке полстакана водки. Он выпил, красноречие появилось. Прямо Цицерон доморощенный. Ну и понесло его. Потом они сходили покупались, через неделю расписались, а потом сын родился. Назвали его Сашкой, в честь меня.
— Здорово. Если бы не ты, так и ходил бы парень девственником до старости. А сейчас где он?
— В Рязани, успел перевестись, в училище устроился взводным.
— Повезло.
— Коньяк хороший. Давайте выпьем, — Мишка старался напиться, чтобы отогнать навязчивое утреннее видение.
— А помнишь, Миша, как мы ездили на полигон стрелять?
— Это ваш дивизион ездил, а я оставался.
— Точно. Так вот о коньяке. Приехали мы туда. Развернулись. Туда же прибывает немецкий полк из ГДР. А ихний командир полка вместе с нашим Бобом учился в академии. Они тоже приехали на стрельбы. Вот Боб и организовал междусобойчик. Согласовал с командованием полигона, с местными особистами, все только «за». Ну, мы мотанулись, запасли баранов, арбузов, коньяка у каждого из нас было литров по сорок-пятьдесят. Сели с немцами. Кто может говорить по-русски, кто не может. Шашлыки внесли огромные. Хочешь на рёбрышках, хочешь просто мясо. Коньяк наливаем им стаканами. У тех глаза из орбит вылазят. Как можно коньяк стаканами пить? Можно, отвечаем. Они и спрашивают, это же, мол, так дорого! Мы им на стол двадцатилитровую канистру коньяка. Немцев эта канистра сразила наповал. Они даже пробовали оттуда коньяк, думали, что русские их разыгрывают, трясли, взвешивали в руке. Для них это было полным шоком. Мы им эту канистру, а потом ещё литров сорок подарили. Короче, когда расставались, то они все как один хотели идти служить в нашу Красную армию. Ещё бы: шашлыки — во, коньяк — канистрами. Попробовали мы их сухпай — ни в какое сравнение с нашим не идёт. Полностью какой-то безвкусный.
— Чего ты хочешь — немцы. Они на всем экономят, маленькая страна. Проблемы со всем. Хорошо вот было здесь раньше служить! Мягкий климат, тёплой одежды не надо. Народ приветливый, было время.
— Лучше не вспоминай про это время!
— Приехал, думал, что в рай попал после Сибири, а сейчас думаю, как бы обратно удрать к своим белым медведям, — Володя мечтательно вздохнул.
— Как вы там живёте в Сибири? Там же холодно.
— Ничего не холодно. Два месяца в году всего очень холодно.
— А остальное время?
— Просто холодно.
— Олег, была у вас такая дурка в училище под названием «500 сибирских километров»?
— Была.
— Это что такое?
— Это когда все училище от первого курса до выпускного выгоняют на лыжах. И никто не идёт в увольнение, пока не пробежит положенные 10 вёрст. Вот так-то. И вёлся строгий учёт. Если кто не пробегал за зиму эти 500 вёрст, в конце зимы навёрстывал. Дурдом. А здесь снег только в горах и видел.
— Мишка, что там командиры затевают? На фронт нас?
— На фронт. Только никто не знает когда именно и куда именно. Знаю только, что Гусейнов и его бригада считает, что нас надо бросать на самые опасные участки. Желательно на танкоопасные направления.
— А, пусть бросают! — Сашка махнул рукой.
— Нафига, Сашок?
— Быстрее разгромят, быстрее на переформирование выйдем.
— Зачем тебе переформирование? Домой надо рвать, а ты на переформирование? У Витьки, понятно, голову из-за любви заклинило. А у тебя из-за чего перемкнуло? В Гусейнова влюбился? Или тебе знаменитое кавказское гостеприимство понравилось? Давай. Выйди за дверь, подойди к охране, они тебе быстро объяснят, что к чему.
— Да нет, Олег, все нормально, просто так ляпнул.
— Миша, что-нибудь про документы стало известно?
— Все то же, что и вы говорили. Они в сейфе у этого алкоголика Нуриева, когда его нет в кабинете, там постоянно охрана торчит. Никакой возможности нет зайти. Там же хранится касса батальона, какие-то документы, пара пистолетов, карты.
— Откуда такие подробности?
— Однажды видел, как он достаёт бутылку из сейфа.
— Он, что коньяк пьёт из бутылок?
— Да.
— Вокруг этого коньяка в канистрах навалом, а он умничает, интеллигент.
— Если он интеллигент — то я коала.
Мы легли спать. Спали все плохо, ворочались на постелях. Несмотря на осеннюю погоду, было душно.
Глава четырнадцатая
— 51 -
Около трех часов ночи на плацу раздались крики, вопли, нас разбудила охрана. Мы построились. Выступил Гусейнов.
— Братья! Наступил тот день, ради которого мы все здесь занимались, тренировались! Поэтому приказываю колонной выступить в сторону Касум-Исмаилы!
В крови бушует адреналин, вкус железа во рту, кровь стучит в висках. Блин. Никогда не воевал, никогда не принимал участие в боях. А тут такое!!! Я чувствую, что начинаю психовать, заводится, движения становятся суетливыми.
Спокойно, Олег, спокойно. Дыши. Раз, два, три. Медленно, нарочито медленно обвожу вокруг взглядом. Все также суетятся, все заражены вирусом повального психоза. Неровный, мёртвый свет от прожекторов «кобра» заливает все вокруг. Неестественная, сюрреалистическая картина военного городка, луна-тарелка висит на небе, добавляя в эту палитру мёртвых красок свой равнодушный холод. Внутри меня начинает бить озноб, нервы на пределе. Эх, выпить бы сейчас, или морду кому-нибудь набить!
Мои товарищи по несчастью пошли в казарму паковать вещи. В голове билась одна мысль: «Не забыть коньяк». Витька уже метался с выпученными глазами, рядом стояла Аида. Оба были, как все, растеряны.
— Ну что, пошли собираться, Витек.
— Куда?
— Все, отправка. Кондуктор прозвенел в звонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Как джентльмен, ничего спрашивать не буду, но по-моему, ты счастлив.
— Да, — он откинулся на постели, закурил. — Я самый счастливый человек на свете. Мы говорили, говорили.
— И до чего договорились?
— Она станет моей женой. Мы распишемся, как только выберемся из этого кошмара. Олег, какая она женщина! Умная, восхитительная, красивая, внимательная! У нас будут самые красивые дети на свете!
— Вы уже начали их делать?
— Заткнись, пошляк, даже твои тупые остроты не смогут омрачить мне настроение.
— Охрана утром будила меня, спрашивала, где ты.
— Что сказал?
— Они что, слепые что ли? Теперь будут тебя точно охранять от всяких тупых фанатиков и прочей дряни.
— Что делать?
— Ничего, пусть все идёт своим чередом. Только сейчас о любви поменьше думай, надо людей готовить.
— Подготовим.
— 47 -
После завтрака мы построили личный состав, до обеда происходила перегруппировка сил. Ополченцы вели себя как дети, поначалу в первую роту понабилось желающих — дальше некуда. Потом многие передумали, давай проситься назад, и так далее.
Наконец нам удалось сделать перегруппировку сил. Составили списки личного состава, пересчитали по головам.
В первой роте оказалось сто тридцать два человека, во второй — сто сорок, в третьей — сто пятьдесят. «Китайский батальон».
Мы предлагали Гусейнову сделать четыре роты, но он лишь махнул рукой. Мол, не надо. Все молокане, и стар и млад, добровольно пошли в первую штурмовую роту. Мы пытались их отговорить, но бесполезно. Все рвались в бой. Каждый выбирает свою дорогу сам.
Владимир набрал механиков-водителей, нашёлся даже один, который ранее служил именно в этой должности, остальные были трактористами. Он увёл их в парк, там стояли БМП. Ему работы хватит.
Сашка тоже начал деловито командовать своей ротой. Мы с Витькой не сидели без дела, снова начали то, чем занимались все это время.
Мишка отирался в штабе. Поначалу «три богатыря» не приняли его в свой коллектив, но он был тёртый калач, и через три дня он уже вовсю командовал в штабе. Учил Модаева рисовать карты, подписывать их. Нашёл в батальоне художника и чертёжника, посадил их за работу, сам лишь попивал коньяк с комбатом, да ходил на перевязки к Аиде. Но, зная об их отношениях с Виктором, не позволял себе никаких фривольностей.
Зачастую на всех наших занятиях присутствовал Гусейнов. Тенью за ним стоял Ходжи. Они о чем-то переговаривались, но не вмешивались в процесс обучения.
За целый день мы выматывались так, что падали после ужина и засыпали. Витька был двужильный, он брился, душился где-то найденным одеколоном и шёл на свидание.
— 48 -
Однажды, когда мы только откинулись на кровати, а Витька ушёл, услышали со двора звуки борьбы и Витькины маты.
Рванули вперёд. На улице стоял мулла, а трое здоровенных фанатиков били Витьку ногами. Пришлось вмешаться, мы начали, а охрана доделала своё дело. Теперь они уже били нападавших ногами, а мулла как курица бегал вокруг и, махая руками, на азербайджанском и русском призывал не избивать воинов Аллаха. Даже начинал причитать молитвы на арабском, но охрана не успокаивалась.
Мы тем временем помогли подняться Витьке. Морда в крови, форма в пыли, рукав надорван, глаз заплывает. Видать хороший синяк будет, и плюс ухо распухло.
Он отодвинул нас, вытер кровь с лица тыльной стороной ладони, пошатываясь подошёл к развлекающейся охране, раздвинул их и к каждому воину Аллаха приложился от души ботинком.
Потом подошёл к мулле, схватил его за руку и потащил в подъезд. Охрана бросила «футбол» и устремилась за ним. Мы встали у них на пути.
— Спокойно, мужики, спокойно. Вы наши телохранители, а Виктор ничего ему не сделает. Просто поговорят, — я закурил.
Сам-то я боялся, что Витька сгоряча может и убить этого тщедушного муллу. Нам потом жизни не дадут. Прирежут дикие фанатики.
Из подъезда казармы доносились крики, но понять толком ничего нельзя было. Лишь только одно Витькино:
— Если ты, старый козёл, ещё раз посмотришь в сторону доктора, то я тебя, урода, вот этими самыми руками порву на части. И плевать, что будет потом, но ты у меня первый сдохнешь, и охрана не поможет. Ты меня понял, старая обезьяна? Я к тебе не лезу, не лезь ко мне — зашибу. Не был бы ты муллой — давно бы уже кишки на уши намотал! Ты понял, чмортос гребанный?!
Судя по характерному звуку, Витя прикладывал святого отца затылком об стену.
Я не выдержал и крикнул:
— Витя! Хватит, время идёт.
Из подъезда вылетел мулла, путаясь в полах халата, раскинув руки, он упал прямо на асфальт, очки слетели с носа и покатились впереди него. Мы подбежали к нему.
На святейшем заду муллы был явственно виден отпечаток от Витькиного солдатского ботинка.
Я стал поднимать муллу и при этом шептал ему на ухо, пока охрана не подошла близко:
— Слышь, ты, святой бегемот, ты все понял, что Витя тебе объяснил? Если не он, так я тебя на ремешки для часов распущу. Все понял, козлина уродливая, свинья постозная? И только пикни.
Я поставил его ровно, стал отряхивать сзади, и пока никто не видел, незаметно, исподтишка пару раз саданул по почкам и печени, тот лишь вздрогнул.
Вообще мулла находился в «ступоре». Не реагировал на происходящее. Сашка рукой помахал у него под носом. Но тот никак не отреагировал. Видать никто не позволял себе так обращаться с его святейшеством. Ничего, пусть привыкает. Наши бабы. Не хрен лезть. Пусть сам себе ищет.
Мы затащили охрану к себе, начали пить с ними. Хоть и не было большого желания, но они нам здорово помогли.
Ахмед присоединился к нам через полтора часа. Пришёл взволнованный, отозвал меня в сторонку.
— Сурет хотел вас наказать, но Михаил не дал. Объяснил, что тут дело в женщине, а мулла постоянно к вам придирается. Ну, Гусейнов сразу оттаял. Отругал муллу. Приказал ему к вам больше подходить.
— Понял, якши, идём выпьем. Мишка молодец. Все правильно понял.
Витьки не было видно. Появился лишь утром. Морда была поцарапана. Синяк уже созрел, от глаза осталась лишь щёлочка, ухо напоминало хороший вареник. Все ссадины аккуратно замазаны йодом. Рукав пришит на место, форма почищена. Кровь, что накапала на куртку, замыта.
— Ну что, герой-любовник, как дела?
— Нормально, — пробурчал он в ответ, не поднимая головы.
— Что случилось?
— Аида боится, что её теперь опозорят и выгонят.
— Ну и что? К тебе же поедет.
— Я то же самое говорю, но у них тут другие порядки.
— Не боись, что-нибудь придумаем. Пока мы обучаем ополченцев, никто не посмеет с ней ничего сделать. Попомни мои слова.
— 49 -
И вновь началась учёба. Отделение в обороне, взвод в обороне. Рота в обороне, батальон в обороне. Отделение в наступлении, взвод в наступлении, рота в наступлении, батальон в наступлении. И много чего ещё. Разведка, авангард, арьергард, перемещение по местности. Проверка помещения, проверка документов, маскировка на местности, окапывание, выбор сектора стрельбы, ориентирование на местности.
Занятия, занятия. Занятия. Стрельбы, стрельбы, стрельбы.
Вовка оказался хорошим специалистом. Ему удалось отремонтировать все четыре БМП, и они начали принимать участие в наших занятиях.
Вид техники прибавил энтузиазма нашему батальону. Нашли и людей в экипажи. Началось боевое слаживание — сбивание экипажей.
Стрельбы ночные, стрельбы дневные, стрельбы по неподвижным целям, по подвижным целям, по групповым целям. Обнаружение обороны противника, захват «языка». Боевое охранение, секреты, засады.
И мы, и подчинённый личный состав валились с ног от усталости. Пошли дожди — это было для нас уже благом. Сделали перерыв в занятиях. Сходили в баню, помылись, отскоблились, постирались. Целыми днями отдыхали, спали, ели, пили, играли в карты.
Витька целыми днями пропадал у своей зазнобы. Он теперь говорил — жена.
Аида тоже изменилась. Похорошела, разгладилась морщинка на переносице, вернулся цвет лица. Она по-прежнему стеснялась своих отношений с Витькой, он же был горд. Каждую свободную минуту проводил с ней.
Мулла нас теперь обходил за версту. Не было больше никаких подлянок с его стороны. Но мы были начеку.
Для тренировки нас ночью поднимали по тревоге, совершали марш-бросок до Герани, там под видом поиска дезертиров мы делали зачистку всего городка. Всего удалось поймать шесть человек.
При этом у нас постоянно увеличивался запас провизии. Одного коньяка было около двухсот литров. Я на него уже смотреть не мог. Хотелось обычной водки. Но кроме самогона ничего не было, пришлось перейти на вино.
Была только одна мысль — домой! Домой! У остальных мужиков то же самое крутилось в голове. Они также как и мы с Виктором дали честное слово своей охране, что не сбегут, их переодели в такой же камуфляж, что и нас, выдали по Стечкину, охрана уже не преследовала их при передвижении.
Мы попросили Вели, чтобы он присматривал за Аидой. Мало ли что у последователей муллы было на уме. Он пообещал. И с тех пор мы не видели его на занятиях, свой пост он установил при входе в подъезд доктора.
Были случаи самоубийства. Не выдерживали нагрузки те, кому было за сорок, и пацаны. Один мальчишка вставил ночью ствол в рот и пальцем ноги нажал на спусковой крючок. Чертовски неприятно, когда смотришь на развороченную голову и разбрызганные по стенам туалета мозги.
— Олег, смотри. То же самое могло быть и с нашими головами, если бы во время расстрела они взяли чуть пониже, — при этом Витька спокойно курил и с интересом рассматривал последствие самострела.
— Тебе интересно?
— Интересно. Никогда подобного не видел, — при этом он был абсолютно спокоен.
— Похоже, он не мучался, — проронил Владимир.
— Как вы на это можете смотреть? — пробормотал Мишка и, закрывая рот, выбежал в соседнюю комнату, оттуда послышались характерные звуки.
Гусейнов приказал весь батальон прогнать через туалет. Показать самоубийцу. Чтобы к смерти привыкли, или чтобы глупостей больше таких не делали. Не знаю. Он нам про свои планы ничего не говорил.
— 50 -
Настроение было препоганейшее, мы пошли к себе, и чтобы поднять настроение начали пить, потом сели за карты, играли в «Тысячу». Витька ушёл к Аиде, поэтому играли вчетвером. Трое играют, один на раздаче, итак по кругу. Также для поднятия настроения стали травить армейские байки.
— Как-то на учениях моему одногодку Витьке Петрову залетел осколок в руку, — начал Сашка. — Ничего серьёзного, бойцы метали боевые гранаты — РГДэшки. Отправили его в госпиталь. Царапина. Осколок был маленький, прошил мясо, вышел навылет и остался в бушлате с внутренней стороны. Отправили его, значит, в госпиталь. Лежит он там, в потолок плюёт. Командование его умасливает, мол, герой ты наш и все такое. А тут девочка-доктор появилась, Марина её звали. Она терапевт, а он в хирургии лежит. Но она к нему заходит, заговаривает с ним, а он как бревно, молчит. Она то так зайдёт, то эдак, то без лифчика, то в коротеньком халатике, нагнётся, поправит одеяло. Короче — любовь, вроде, а Витек лежит поленом, только сопит и краснеет. А был он в училище отличником. В самоходы не ходил, вместо увольнения — занимался. Но при этом не был занудой. По девкам не шарился, водку не пил. Немного не от мира сего. Вот и выписывают его. Жили мы в общаге, с Витей в одной комнате. Он мне и говорит, что влюбился до беспамятства в докторшу Марину. А вот заговорить с ней не может. Ну, я сабантуйчик устроил на природе, Марину пригласили. Налили Витьке полстакана водки. Он выпил, красноречие появилось. Прямо Цицерон доморощенный. Ну и понесло его. Потом они сходили покупались, через неделю расписались, а потом сын родился. Назвали его Сашкой, в честь меня.
— Здорово. Если бы не ты, так и ходил бы парень девственником до старости. А сейчас где он?
— В Рязани, успел перевестись, в училище устроился взводным.
— Повезло.
— Коньяк хороший. Давайте выпьем, — Мишка старался напиться, чтобы отогнать навязчивое утреннее видение.
— А помнишь, Миша, как мы ездили на полигон стрелять?
— Это ваш дивизион ездил, а я оставался.
— Точно. Так вот о коньяке. Приехали мы туда. Развернулись. Туда же прибывает немецкий полк из ГДР. А ихний командир полка вместе с нашим Бобом учился в академии. Они тоже приехали на стрельбы. Вот Боб и организовал междусобойчик. Согласовал с командованием полигона, с местными особистами, все только «за». Ну, мы мотанулись, запасли баранов, арбузов, коньяка у каждого из нас было литров по сорок-пятьдесят. Сели с немцами. Кто может говорить по-русски, кто не может. Шашлыки внесли огромные. Хочешь на рёбрышках, хочешь просто мясо. Коньяк наливаем им стаканами. У тех глаза из орбит вылазят. Как можно коньяк стаканами пить? Можно, отвечаем. Они и спрашивают, это же, мол, так дорого! Мы им на стол двадцатилитровую канистру коньяка. Немцев эта канистра сразила наповал. Они даже пробовали оттуда коньяк, думали, что русские их разыгрывают, трясли, взвешивали в руке. Для них это было полным шоком. Мы им эту канистру, а потом ещё литров сорок подарили. Короче, когда расставались, то они все как один хотели идти служить в нашу Красную армию. Ещё бы: шашлыки — во, коньяк — канистрами. Попробовали мы их сухпай — ни в какое сравнение с нашим не идёт. Полностью какой-то безвкусный.
— Чего ты хочешь — немцы. Они на всем экономят, маленькая страна. Проблемы со всем. Хорошо вот было здесь раньше служить! Мягкий климат, тёплой одежды не надо. Народ приветливый, было время.
— Лучше не вспоминай про это время!
— Приехал, думал, что в рай попал после Сибири, а сейчас думаю, как бы обратно удрать к своим белым медведям, — Володя мечтательно вздохнул.
— Как вы там живёте в Сибири? Там же холодно.
— Ничего не холодно. Два месяца в году всего очень холодно.
— А остальное время?
— Просто холодно.
— Олег, была у вас такая дурка в училище под названием «500 сибирских километров»?
— Была.
— Это что такое?
— Это когда все училище от первого курса до выпускного выгоняют на лыжах. И никто не идёт в увольнение, пока не пробежит положенные 10 вёрст. Вот так-то. И вёлся строгий учёт. Если кто не пробегал за зиму эти 500 вёрст, в конце зимы навёрстывал. Дурдом. А здесь снег только в горах и видел.
— Мишка, что там командиры затевают? На фронт нас?
— На фронт. Только никто не знает когда именно и куда именно. Знаю только, что Гусейнов и его бригада считает, что нас надо бросать на самые опасные участки. Желательно на танкоопасные направления.
— А, пусть бросают! — Сашка махнул рукой.
— Нафига, Сашок?
— Быстрее разгромят, быстрее на переформирование выйдем.
— Зачем тебе переформирование? Домой надо рвать, а ты на переформирование? У Витьки, понятно, голову из-за любви заклинило. А у тебя из-за чего перемкнуло? В Гусейнова влюбился? Или тебе знаменитое кавказское гостеприимство понравилось? Давай. Выйди за дверь, подойди к охране, они тебе быстро объяснят, что к чему.
— Да нет, Олег, все нормально, просто так ляпнул.
— Миша, что-нибудь про документы стало известно?
— Все то же, что и вы говорили. Они в сейфе у этого алкоголика Нуриева, когда его нет в кабинете, там постоянно охрана торчит. Никакой возможности нет зайти. Там же хранится касса батальона, какие-то документы, пара пистолетов, карты.
— Откуда такие подробности?
— Однажды видел, как он достаёт бутылку из сейфа.
— Он, что коньяк пьёт из бутылок?
— Да.
— Вокруг этого коньяка в канистрах навалом, а он умничает, интеллигент.
— Если он интеллигент — то я коала.
Мы легли спать. Спали все плохо, ворочались на постелях. Несмотря на осеннюю погоду, было душно.
Глава четырнадцатая
— 51 -
Около трех часов ночи на плацу раздались крики, вопли, нас разбудила охрана. Мы построились. Выступил Гусейнов.
— Братья! Наступил тот день, ради которого мы все здесь занимались, тренировались! Поэтому приказываю колонной выступить в сторону Касум-Исмаилы!
В крови бушует адреналин, вкус железа во рту, кровь стучит в висках. Блин. Никогда не воевал, никогда не принимал участие в боях. А тут такое!!! Я чувствую, что начинаю психовать, заводится, движения становятся суетливыми.
Спокойно, Олег, спокойно. Дыши. Раз, два, три. Медленно, нарочито медленно обвожу вокруг взглядом. Все также суетятся, все заражены вирусом повального психоза. Неровный, мёртвый свет от прожекторов «кобра» заливает все вокруг. Неестественная, сюрреалистическая картина военного городка, луна-тарелка висит на небе, добавляя в эту палитру мёртвых красок свой равнодушный холод. Внутри меня начинает бить озноб, нервы на пределе. Эх, выпить бы сейчас, или морду кому-нибудь набить!
Мои товарищи по несчастью пошли в казарму паковать вещи. В голове билась одна мысль: «Не забыть коньяк». Витька уже метался с выпученными глазами, рядом стояла Аида. Оба были, как все, растеряны.
— Ну что, пошли собираться, Витек.
— Куда?
— Все, отправка. Кондуктор прозвенел в звонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29