– Что с ним стало? – медленно переспросил Сперри. – Когда началась гражданская война в Испании, он уехал туда. И не вернулся… Не каждому суждено выходить из боя живым… Погиб под Барселоной… Он был комиссаром батальона в бригаде кубинца де ля Ториента. Похоронили его с почестями, которые он заслужил. В тот день в Барселоне нельзя было купить цветов, все они были принесены на городское кладбище и возложены на могилу Джулио Сперри.Алексей и Остапенко стояли молча.Очень верно сказал итальянец. Не всем дано уцелеть в смертельной схватке с врагом. Их бой тоже еще не кончен. Как знать, выйдут ли они из него живыми и невредимыми?..Сперри поднялся и усталой походкой направился к выходу. У двери он остановился и, стиснув руку Алексея, сказал:– Будете живы, положите эту гвоздику к изголовью Владимира Ильича. От нашей Италии… – И Сперри сунул в карман Алексея маленький конвертик с красным цветком. Снова побег Над ними было ночное небо. Облака, раскинувшись, словно серые овчины, медленно проплывали с запада на восток и там терялись за горными вершинами, плотно покрытыми полуночной дымкой. Воздух был напоен весенним ароматом. Чувствовалось дыхание близкой грозы. Тюремные фонари, тихо покачиваясь на ветру, посылали туманно-дымный свет на узкую каменную полосу двора. Лишь из караульного помещения, где сидела охрана, светила большая яркая лампочка. Немецкие солдаты играли в карты и о чем-то спорили.В темном углу тюремной ограды стояла крытая брезентом машина. В ней сидело человек десять заключенных. Как только Сперри подвел Николая и Алексея к машине, воздух прорезал высокий, режущий звук тюремного звонка. Это был сигнал к началу вечерней поверки. В здании тюрьмы поднялся невообразимый шум: поворачивались автоматические замки, распахивались двери камер, заключенные бежали по коридорам, надзиратели выкрикивали команду: «Стройся!».Во время этого шума шофер завел мотор и тихо подъехал к воротам. Николай и Алексей уже сидели в машине. Открылись ворота, и машина пошла на юг, дальше от Рима.Алексей окинул прощальным взглядом стены тюрьмы. В темноте она напоминала ему огромную жабу, в предсмертной агонии вцепившуюся в тибрскую набережную. «Много слез пролито за ее стенами, – думал он, – много раздавалось стонов, были муки, было отчаяние. Но все-таки намного больше было мужества и бесстрашия»…Через два часа машина подъехала к небольшому концлагерю. Военнопленные из этого лагеря рыли для немцев запасные траншеи и блиндажи.…А союзники с каждым днем все ближе подходили к Риму. Был конец мая.Однажды Алексея и Николая послали на машине с палатками и продуктами. Въехали в лес. Конвой приказал разгружать машину и ставить палатки. Проработав весь день, Алексей и Николай упали вечером на траву, как убитые. Возле палаток ходил немецкий часовой с автоматом.– Сейчас или никогда, – прошептал Алексей своему другу, плотно прижимаясь к земле, как будто набираясь от нее сил для решительного шага.– Сейчас, – так же шепотом ответил Николай, и Кубышкин успел увидеть, как лихорадочно и отчаянно сверкнули глаза товарища.Вот немец скрылся за палатками. Они вскочили и побежали в глубину леса. И вдруг у крайней палатки налетели на кучу хвороста. Затрещали сухие ветки. Немец, не ожидавший такой дерзости, на секунду опешил. И эта растерянность спасла беглецам жизнь.Когда часовой пришел в себя и открыл огонь, Алексей и Николай уже были в самой гуще леса. Немец пускал наугад в темноту короткие автоматные очереди. Возле самой щеки Алексея пропела пуля. Кубышкин бросился на землю и пополз. То же сделал и Остапенко. Но пополз он, видимо, в другую сторону.Минут через пять Кубышкин на миг остановился, подождал, не покажется ли Остапенко… В темноте они потеряли друг друга, автоматные очереди разделили их. А кричать было нельзя.Часовой очумело бегал по лесу. Как назло подъехала машина с солдатами. Алексей то полз, то бежал, прячась меж стволов. Вскоре взошла луна, и лес стал светло-полосатым от теней. Алексей вдыхал теплый запах ночной земли и думал: «Снова я на свободе»…Несколько часов плутал он по лесу. Место было ему незнакомо.Выйдя к железной дороге, Алексей пошел вдоль полотна. У поворота заметил: что-то чернеет впереди. Подошел – это был домик стрелочника. В окнах было темно. Алексей осторожно подкрался к домику, прислушался. Ни звука. Тихо-тихо постучал в дверь. Никто не отозвался. Он постучал вновь… Послышались шаркающие шаги и стук отодвигаемого засова. Вышла пожилая черноволосая женщина с бронзовым светильником в руке, громко откашлялась, спросила с тревогой:– Что надо?– Руссо, – ответил Алексей.– Кто? – В голосе прозвучало изумление.– Руссо! – повторил Алексей.Женщина поднесла светильник ближе к его лицу, внимательно вгляделась и посторонилась, впуская незнакомца в комнату. Дрожащими руками она зажгла свет. Тусклая лампочка без абажура выхватила из темноты небольшой круг в центре комнаты и статую Минервы, покровительницы дома. На стене – зеркало, календарь на деревянной пластинке, расписанный поблекшими от времени красками. От земляного пола веяло сыроватой прохладой.На кровати сидел старый итальянец с лицом, как из бронзы, и немигающими тускловатыми глазами глядел на гостя. Борода, закрывавшая всю грудь, была белая, как утренний снег на вершине горных высот. Вытертый до блеска, наверное, единственный, костюм подчеркивал бледность его лица. Он дожевал кусок сухой ослиной колбасы, запил водой из глиняной чаши, потер о брюки угловатые коричневые руки и зажег окурок дешевой сигареты «Национале».– Как зовут тебя, руссо?– Алексей.– Алессио, – кивнул итальянец. – А сына моего зовут Альберто. Он тоже в партизанском отряде. Недавно заглядывал к нам, оставил автомат своего друга. Убили его… Автомат ты возьми. Без оружия идти опасно.Старуха тем временем собрала на стол, налила стакан виноградного вина.– Спасибо!..Старик, по-видимому, был доволен своей долгой жизнью. Ему уже было далеко за шестьдесят, старому Джузеппе. Его отец когда-то сражался вместе с Гарибальди, в честь которого и дал имя своему единственному сыну – Джузеппе.– Мой отец, вспоминал старик, – до самой своей смерти не переставал рассказывать о русских гарибальдийцах… Был один. – Отец о нем говорил очень тепло. Ваш великий хирург… Сейчас вспомню… Пирокоф!.. С ним отец встречался в Специи, в шестьдесят втором году. В том веке, конечно. Пирокоф приезжал лечить Гарибальди после тяжелого ранения. И если бы тогда не он, ваш Пирокоф, то Гарибальди остался бы без ноги.Алексей понял, что речь идет о Пирогове.Теперь он решил ничего не скрывать. За время, пока Алексей находился на итальянской земле, он сумел близко узнать простых итальянцев. И Алексей рассказал, как он бежал от фашистов.– Хорошо, сынок, хорошо, – проговорил старик. – Иди на чердак. Там в углу, под корзиной, есть автомат. Он и Минерва спасут тебя…Алексей торопливо поднялся на чердак и начал шарить… Нашел.Вдруг где-то близко послышалась песня. Алексей пытался разобрать слова: они не были похожи на итальянские. «Значит, немцы. Как они тут очутились? Сколько их?» Алексей хотел выскочить во двор, но поспешно поднявшийся на чердак старик удержал его:– Не успеешь. Они уже рядом. Заметят. Сиди здесь. – А сам начал спускаться.Тут же в дверь дома нетерпеливо постучали. Послышались пьяные голоса немцев.Хозяева испуганно попрятались до углам. Стук повторился. Немцы собирались взломать дверь прикладами. Женщина, дрожа от страха, открыла дверь.Немцы требовали вина и закуски, а когда узнали, что вина нет, стали избивать старика… Потом они вышли на железнодорожное полотно и принялись петь. Слушая их голоса, Алексей думал о том, что поют они, как и все люди на земле, а вот откуда у них столько ненависти к другим народам, столько жажды к убийству?..Было светло. Луна заливала все вокруг серебром. Алексей отчетливо видел три фигуры. Он крепче сжал автомат и произнес беззвучно, одними губами: «Это вам за смерть Галафати!»… Раздалась короткая очередь. Алексей услышал крики и стоны. Все трое упали.Алексей быстро слез с чердака. Сердце у него учащенно билось. Ему казалось, что он еще слышит предсмертные хрипы гитлеровцев.– Беги скорее, – старик с трудом пошевелил слипшимися губами. – Беги, сынок. В городе Фрасскати – американцы.«Откуда там взялись американцы? – подумал Алексей. – Ведь только что там находился главный штаб немецких войск. Но раз старик сказал, значит, знает…– Как хорошо, что во Фраскати нет немцев, – продолжал старик, – как хорошо, что они больше не топчут кипарисовые аллеи и сосновые рощицы. А ведь по ним когда-то ходил сам Цицерон. Он жил в Тускулуме. Это на вершине Тускуланской горы. Чуть повыше Фраскати. Там и поныне остатки стен его виллы… Да что об этом говорить…Старик хотел еще что-то сказать, но заторопился:– Прощай, сынок, не слушай мои рассказы… Тебе надо во Фраскати.Старуха дала Алексею на дорогу лепешек из каштановой муки и уговорила выпить немного вина. Она поделилась последним, что было в их доме.Выйдя из дома, Алексей подошел к убитым. На воротниках у них виднелись нашивки «СС». Это были солдаты из бронетанковой дивизии «Герман Геринг». «Надо убрать их, – решил он, – а то эсэсовцы подумают, что их убил старик».Алексей оттащил трупы под откос железной дороги и забросал сухим хворостом и травой. Он быстро зашагал по направлению к городу, временами огибая небольшие горки, покрытые густыми зарослями пиний, олив и виноградников.Наступило утро. Кубышкин поглядывал на бледные утренние звезды, на светлеющее небо и невольно вспомнил такое же небо под Псковом, когда увозили его оттуда в Италию. И вдруг он увидел падающую звезду вблизи Большой Медведицы и загадал. Вышло, что его желание – вернуться на Родину – исполнится.Было тихо. Только кузнечики по обочинам пыльной дороги тянули трескучую монотонную песню. Где-то за этой уходящей ночью была Россия, и там жили мать, отец, Маша, братья и сестры. Алексей шел и думал: «Когда же, наконец, увижу я свое родное небо, родную землю, близких людей?.. Может, кто-нибудь из них шагает вот так же сегодня – только по родной земле и так же смотрит на Млечный Путь и видит те же падающие звезды»……Англо-американские союзники не торопились наступать на Итальянском фронте. Это давало Гитлеру возможность перебрасывать часть своих войск из Северной Италии на Восточный фронт.Только в первых числах июня 1944 года союзники активизировали наступательные операции в Италии.На окраине Фраскати, только что освобожденного союзниками, Алексей впервые в своей жизни увидел американцев и закричал, размахивая автоматом:– Друзья, я ваш союзник! Я русский… русский… руссо!..Заметив Алексея, американские танкисты оставили машины и подошли к нему.«Наконец-то свобода! – подумал Алексей. – Наконец-то можно возвратиться на Родину и сражаться в своей армии»…Но… почему это американцы, окружив его, вырвали из рук автомат и разбивают его о гусеницу танка? И почему офицер, к которому он обратился, демонстративно отвернулся в сторону.К Алексею подошел сержант и обшарил карманы. Вот в руках у него оказался маленький конвертик. Сержант прищурился, начал надрывать конверт, но Алексей с силой вырвал его.Их глаза встретились.– Это Ленин! – твердо сказал Алексей.Но сержант… Что такое? Неужели не понял? Он резко ударил Алексея автоматом по руке, и конвертик упал.Алексей был ошеломлен. Он смотрел, как сержант разорвал конверт, как бросил на землю красную гвоздику и растоптал ее грязным ботинком.– О'кей! – одобрительно крикнул офицер.Алексей рванулся, но кругом стояли солдаты с автоматами и туповато улыбались.Почему американцы берут Алексея под стражу и, не слушая никаких объяснений, ведут в комендатуру?Она размещалась в разбитой вилле Фальконьери, где совсем недавно жили и работали немецкие офицеры.Примечательна ее история. Построенная в XVII веке, она в двадцатом была куплена банкиром Мендельсоном и… подарена германскому императору Вильгельму Второму. А тот создал в ней благотворительный институт для художников, писателей, композиторов и… отставных офицеров, ищущих развлечений. Конечно, это были такие писатели и такие художники, которые верой и правдой служили кайзеру. А отставные офицеры ехали сюда не только и не столько отдыхать: почти все они имели поручения немецкой разведки.Рассказывают, что когда встал вопрос о том, где разместить штаб немецких войск в Италии, Кессельринг сказал:– Разместите на вилле императора Вильгельма. Бывает, что и стены помогают. Если, конечно, эти стены свои…Подходя к вилле, Алексей заметил на огромном камне две надписи, которые его несказанно обрадовали: «Эввива ла Руссия» («Да здравствует Россия!») и «Эввива ла паче ин тутто иль мондо!» («Да здравствует мир во всем мире!»)«Да! Это, конечно, написали не американцы, – решил Алексей, – это голос простых итальянцев, они больше, чем союзники, желают нам победы»…Алексея привели в огромный кабинет, украшенный фресками. Паркет был покрыт каким-то особым лаком и, как зеркало, отражал солнечные лучи, падавшие в комнату через высокие узкие окна. За длинным столом, развалившись в старинном резном кресле, сидел американский капитан. Он был среднего роста, широкоплечий, с бритой головой. На столе перед ним стоял белый телефон.Стену, у которой сидел капитан, украшала картина «Бой быков в Севилье». В углу, на маленьком круглом столике, стоял бюст Гитлера. Американцы не потрудились убрать его.Капитан, выслушав рассказ Алексея, пожал плечами и сказал:– Наше командование предлагает вам поступить на службу в американский флот. Вам будут хорошо платить, а после войны будете жить в любом городе Америки…– Нет! – ответил Алексей. – Я хочу сражаться только в рядах своей армии.Поднявшись, капитан неторопливо прошелся по кабинету и, наконец, не выпуская изо рта потухшей сигареты, сказал:– Вы будете об этом жалеть…Алексей метнул на него лишь один взгляд, но такой выразительный, что капитан понял: с этим русским не договоришься.Напрасно Алексей еще раз повторил: «Я русский партизан, воевал против фашистов, отправьте на Родину»…В комнату вошли два солдата. На них было новое обмундирование. Они лениво жевали резинку. Один из них подал капитану бутылку виски.– Отведите! – приказал капитан.Когда солдаты повели Алексея, он посмотрел на картину и подумал: «Уперся, как этот бык на картине, и никак не хочет понять, что я Родиной не торгую»…Сначала Алексей не хотел верить случившемуся. Но когда его отвели в казарму и поместили… с пленными немцами, он чуть не застонал от боли. Неужели этот американский капитан, всячески подчеркивавший свою человечность (он услужливо подставил Алексею стул, угощал сигаретами), неужели он не мог разглядеть в нем настоящего русского парня! Нет, это была просто хорошо продуманная, жестокая насмешка…Она была тем более горькой, что шестого июня радио сообщило об открытии второго фронта. «Теперь уже скоро конец, – подумал о войне Алексей, – а я вновь в плену, да еще у кого? У своих союзников!»… По Аппиевой дороге 6 июня 1944 года на пяти «студебеккерах», окрашенных в зеленый цвет, всех военнопленных немцев (а с ними и Кубышкина!) отправили в Рим, а оттуда – в Неаполь.Было раннее утро. Багровый диск солнца поднимался над вечным городом. Небо было синее, чистое, как свежевымытое стекло. Высоко взлетая ввысь, повисали в воздухе жаворонки. Под восходящим солнцем нежились вечнозеленые пинии, туи, оливковые рощи, миндаль. По обеим сторонам дороги виднелись поля, на которых крестьяне широкими мотыгами взрыхляли подсыхающую землю. С севера возвращались «летающие крепости», посеявшие бомбовой шквал над Миланом.Машина, в которой ехал Кубышкин, замыкала колонну. За рулем сидел здоровый, высокий негр, до этого служивший, как узнал Кубышкин, шофером в штабе 5-й американской армии. Алексей не знал раньше, что в американской армии проходят службу и негры.Американские солдаты, которым было поручено охранять военнопленных, ехали на мотоциклах.«Студебеккеры» то и дело обгоняли идущих по улицам Рима пешеходов, одетых в траур. Те шли молча, целыми семьями: мужчины, женщины, дети и старики. Это были родственники жертв нацистского террора. Они шли на раскопки пещер, в которых несколько месяцев назад были расстреляны сотни жителей Рима. Шли, чтобы отыскать среди погибших дорогих и близких им людей.В руках они бережно несли портреты патриотов, убитых немцами, венки из живых роз, траурные ленты с надписями. Они шли, чтобы отдать последний долг тем, кто во имя свободы Италии отдал самое дорогое – свою жизнь…В Ардеатинских пещерах, где лежали трупы патриотов, до взрыва, произведенного немцами, сохранялись надписи, барельефы и живопись древних христиан. В гротах можно было увидеть пальмовую ветвь – знак торжества над земными искушениями, в другом месте был нарисован голубь – символ невинности и чистоты сердца, в третьем – изображение Феникса, эмблемы воскресения из мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18