Взволнованный Галафати говорил:– Я уверен, что скоро мы победим! Это не подлежит сомнению. Кстати, на днях компартия получает самое сильное пополнение, – возвращается в Италию наш Пальмиро Тольятти. После восемнадцатилетнего изгнания!Кто-то постучал. Оказывается, пришел связной с виллы Тай. Он предупредил подпольщиков:– Поздно ночью к вам явится наш человек, тоже из пленных – английский офицер. Ему поручили переправить вас на ватиканских машинах в партизанский отряд на Север…– О, это же здорово! – обрадовался Остапенко.– Наконец-то, снова настоящее дело! – весело поддержал Алексей.
Он действительно пришел, этот офицер, и оказался очень милым и разговорчивым человеком. Принес с собой вина, предложил выпить перед трудной дорогой. Все похлопывал Кубышкина и Галафати по плечу и произносил тосты: «За нашу победу!», «За союзников!». Потом сказал:– Пора. Вы посидите, я сейчас принесу одежду и оружие, переоденемся все в немецкую форму.Время шло, офицер не приходил. Галафати предложил лечь спать.Их разбудил страшный грохот: дверь сотрясалась под ударами прикладов.– Это они – прошептал Галафати, подбежав к кровати Алексея. – Бежать некуда… Мы в западне. Давайте так, я открою и брошусь на автоматы, а вы все бегите…– Нет! Если уж погибать, так всем вместе, – сказал Кубышкин.Подпольщики не успели ничего решить: карабинеры выбили дверь и ворвались в комнату. Перед ними живой стеной, крепко сцепив руки, стояли пятеро: два русских, итальянец, француз и бельгиец. Фашисты бросились на них, завязалась короткая борьба. Кубышкин и Остапенко настойчиво отбивались ногами и головами, но слишком неравны были силы…Жена Галафати стояла бледная, безмолвная. Слезы текли по ее лицу.– Прощайте, – тихо сказал Алексей, проходя мимо нее.Губы ее что-то прошептали. Но по выражению лица Иды Ломбарди Алексей понял, что это не были слова упрека за то, что он вместе с остальными принес в ее дом несчастье. Это были теплые слова человеческого участия и прощания.Увидя, что отца уводят вооруженные карабинеры, маленькая Октябрина заплакала и уцепилась за его рукав.– Папочка, не уходи!.. Папочка!Ее грубо оттолкнули. Мать рванулась вперед и схватила дочь. Карабинер лишь усмехнулся: такие прощания, видимо, были для него привычной картиной.Арестованных вывели на улицу и посадили в тюремный фургон. Внутри он был разделен на ряд маленьких камер. Кубышкина и Остапенко посадили вместе. При свете полицейского фонарика Алексей заметил, что в клетках, расположенных напротив них, уже сидели женщины и старики, Туда посадили Галафати. А бельгийца и француза повели в немецкую комендатуру.На арестованных надели ручные кандалы. Эти железные запястья не имели ничего общего со старинными «цепями». По виду это были два стальных браслета, объединенных вместе в форме прописной буквы «Е». В два открытых квадратика всунули руки каждого, затем браслеты замкнули. Они причиняли мучительную боль. Пока пленников везли, руки у них распухли и покраснели.«Кто же выдал нас?» – неотступно думал Алексей. Думал и не находил ответа…А было так. В квартире подпольщицы Марии Баканти одно время скрывался бельгиец Жан. Об этом узнал гестаповец Пьетро Кох. Он пришел к Баканти и представился капитаном английской армии, бежавшим из немецкого плена. Вместе с ним был фашист Доменико Полли, который и помог Пьетро Коху напасть на след английского офицера, бежавшего из немецкого плена.– Вы знаете, – сказал Кох, – я приятель Жана, мы вместе сидели в лагере. Так надо увидеть его… Есть очень важное дело.Мария Баканти внимательно посмотрела в глаза «капитану». Его взгляд был чист и простодушен.– Он у Галафати, – доверчиво сказала она.Тот воскликнул:– Вы знаете адрес?– Да. Я схожу за ним, это рядом…«Капитан» схватил ее руку.– О, как мне вас благодарить, синьора! Только зачем вам ходить самой? Дайте мне адрес, я найду. Сделаю ему сюрприз.И доверчивая Мария дала адрес, и «капитан» действительно «сделал сюрприз»…Оказывается, настоящий-то английский офицер, который должен был переправить подпольщиков на Север, был арестован Пьетро Кохом буквально часа за четыре до того, как ему прийти к Галафати. Вот тогда у Коха и созрел мгновенный план: под видом английского офицера втереться в доверие к подпольщикам и арестовать их. План этот удался полностью… В чертогах «Царицы небесной» Машина со скрежетом остановилась.– Выходи!Задержанные выбрались из фургона, инстинктивно стараясь держаться поближе друг к другу, словно это могло хоть чуть защитить их от врагов. Перед ними высилось трехэтажное мрачное здание, обнесенное толстыми крепостными стенами с колючей проволокой, по которой был пущен ток высокого напряжения. Здание было похоже на звезду, одним концом упиравшуюся в тибрскую набережную.С протяжным скрипом открылись тяжелые железные ворота. В полосатой будке стоял эсэсовец с автоматом, возле его ног лежала большая откормленная овчарка. После обычных формальностей и тщательного обыска, во время которого отобрали даже расчески, Кубышкин и Остапенко были отделены от итальянцев.Их повели по мрачным узким коридорам мимо массивных дверей камер. Они старались ступать тихо, словно боялись потревожить сон людей, уже сидевших в камерах. А карабинеры шли, подчеркнуто громко печатая шаг, – им не было никакого дела до этих заключенных, которых рано или поздно расстреляют.Прикладами автоматов Алексея и Остапенко втолкнули в камеру № 13 на втором этаже. Они упали. Дверь захлопнулась.Кубышкин и Остапенко огляделись. Камера была обычная: сырая, мрачная, маленькая. В ней трудно дышалось, от скользкого, обшарпанного пола несло кислятиной.Камера была рассчитана на одного заключенного, но в ней и так уже кто-то находился. Старый жилец тронул Кубышкина за плечо.– Не узнаешь?.. Что молчишь?«Похоже украинец, – подумал Алексей, вслушиваясь в хриплый, но все же певучий голос узника. Он показался знакомым. – Кто же это? Какой-нибудь провокатор?».– Леша! Та я ж Чосич, – снова проговорил человек и придвинулся еще ближе. – Слухай, друже…– Чосич?! – Алексей сжал бескровные губы.– Он самый!Это был серб, друг Алексея по военному заводу. Но как он изменился! Какие-то жалкие лохмотья висели на костлявом теле. Голос звучал хрипло, натруженно. А еще недавно это был крепкий человек с широким открытым лицом, которое очень красила добродушная улыбка.– Ничего… Теперь мы втроем! – Чосич произнес это так, будто все трудности тюремного режима уже позади. – Одному очень скучно было. Хотел поймать мышь и приручить…– Где мы? – спросил Алексей.– В каторжной тюрьме Реджина Чёли – «Царица небесная». Я здесь уже несколько недель… Лютуют гады. Каждый день допросы…– Странное дело, тюрьму называют «Царицей небесной», – сказал Остапенко, – другого имени, что ли, не нашли?..– В Италии, брат, все тюрьмы носят имена святых, – сказал Чосич. Он мрачновато усмехнулся. – Миланская тюрьма, например, святого Витторе, Болонская – святого Джованни, Туринская – святого Карло… Только эта – самая страшная… В ней, между прочим, сидел когда-то Пальмиро Тольятти…– Куда же посадили Галафати? – вслух подумал Алексей.Чосич вздохнул и закашлялся. Лицо его побледнело и стало похоже на мраморное.– Итальянцев сажают отдельно, – проговорил он с трудом, – Их допрашивает сам Кох.– Кто это?– Это – иуда… Нет, не то. Хуже во сто раз хуже иуды! Говорят, он родственник гитлеровского убийцы Эриха Коха.Тюрьма Реджина Чёли… Ржавый визг ключей, крошечные закрытые решетки окна, ханжеский вид католиков-надзирателей – все было мрачно, тоскливо, дико.Не тюрьма – каменный мешок для смертников.Небольшое окно камеры изнутри было зарешечено толстыми прутьями. Оно походило на раскрытую волчью пасть. Окно выходило во двор. Камера никогда, ни разу не видела солнца.Койка с волосяным тюфяком была привинчена к стене, покрытой плесенью. Над небольшим столиком висело бронзовое распятие. Кого оно могло утешить здесь? Бронзовый лик Христа был покрыт толстым слоем пыли.Надзиратель не отлучался из коридора. Он то и дело подходил к дверям и заглядывал в «волчок».Ночью в тюрьме воцарилось гнетущее молчание. В спертом воздухе камеры раздавалось лишь тяжкое дыхание Николая, прерываемое стонами. Единственный свет, проникавший в камеру, давала электрическая лампочка, круглые сутки горящая в коридоре. Тускло мигая, она светила, как в тумане. Полутьма камеры давила, словно на тело, на голову наваливали камни.Алексей подумал: «Вот оно, последнее мое пристанище на чужой земле»… Почти машинально он повел рукой по стене камеры и почувствовал под пальцами какие-то неровности, царапины. Их выскребли такие же, как он…До боли в глазах всматриваясь в стену, а больше на ощупь, он прочел лишь немногие надписи. «Здесь сидел осужденный к смертной казни коммунист Ромоло Якопини. Прощайте, друзья!» «Здесь провел свои последние дни офицер запаса Фабрицио Вассали. Да здравствует свободная Италия!»И вдруг надпись на русском языке. Чувствуя, как сильная нервная дрожь колотит все его тело, Алексей прочел:«Перед смертью хочу написать на языке моей Родины, где я появился на свет. Родился в городе Одессе в 1910 году. Преподавал русскую литературу в Туринском университете. Арестован в 1934 году и осужден особым трибуналом по защите государства за участие в движении «Справедливость и свобода». После 8 сентября 1943 года был ответственным редактором журнала «Свободная Италия». Фашистская полиция арестовала меня 19 ноября 1943 года. Передаю прощальный привет русскому и итальянскому народам. Леон Гинзбург»…Вцепившись онемевшими пальцами в грязную решетку окна, Алексей долго смотрел в высокое холодное небо.Заснул он только перед утром. Ему снился бой. Ярко вспыхивали огни орудийных разрывов, но звуков не было – как в немом кино. Автомат, который сжимала рука, был невесомым. Гитлеровцы лезли, лезли прямо под свинцовые струи, гора трупов росла, и Алексей задыхался, боясь, что не выберется из окровавленной груды тел…Проснулся он в холодном поту. И острая, как электрический ток, обожгла мысль: он снова во власти фашистов! Теперь они будут истязать его, измываться, пытаться вырвать имена товарищей… В бессильной злобе Алексей сжал кулаки и заскрежетал зубами.Угрюмый и посеревший, он сказал Николаю:– Жаль Галафати… Если бы можно было своей жизнью заплатить за его свободу, я бы, не задумываясь, это сделал.Тюремный надзиратель с фонарем и тяжелой связкой ключей стоял у двери камеры.– Чосич, одевайся! Приказано перевести тебя в другую камеру.Чосич помутневшими глазами тоскливо взглянул на товарищей, крепко поцеловал Кубышкина, пожал руку Остапенко.Дверь с лязгом захлопнулась за его спиной.– Хороший человек этот Чосич, – тихо сказал Кубышкин. – Он еще с Олеко Дундичем вместе служил, в австрийской армии.– А как он попал в Италию? – спросил Остапенко.– Воевал в горах Югославии. Так же, как я, был завален землей и взят в плен. Немцы узнали, что он хороший механик и привезли его в Рим…Вот так началась для Алексея Кубышкина тюремная жизнь в «чертогах Царицы небесной». Утром и вечером обход, уборка камеры. Тюремные сторожа и надзиратели два раза в день осматривали камеру, проверяли целость черной решетки. А днем, как правило, его допрашивали и истязали.Мир – большой и солнечный – остался где то за толстыми непроницаемыми стенами. Это был уже не его, Алексея, мир. Его миром стала тюрьма – каменные и бетонные застенки, бронированные двери, гремящие засовы…«Царица небесная» пожирала все новые и новые жизни… Чего они не знали Уже несколько часов мы сидели в комнате за круглым столом и слушали рассказ Алексея Афанасьевича Кубышкина. Говорил он неторопливо, не подгоняя себя нахлынувшими воспоминаниями. Рассказав о том, как попал в тюрьму Реджина Чёли, Алексей Афанасьевич остановился.– Ну, а дальше… дальше я сам многого не знал.– Как же так?– Видите, я ведь был рядовым партизаном. И многое для меня было неведомо. Конспирация – это такая штука… – Алексей Афанасьевич улыбнулся, потирая подбородок ладонью. – Не всем надо было все знать. Жизнь раскрыла псевдонимы значительно позже. Выяснилось, например, что сосед Галафати по камере Джулио Рикорди на самом деле Арриго Баррацци.Кубышкин встал, неторопливо подошел к шкафу и достал оттуда связку писем.– Это письма моего друга Бессонного. Да, он жив. Я списался с ним, и он многое мне разъяснил. Ведь Бессонный был у нас связным подпольного центра Сопротивления.– Так что же было на самом деле?– А вот что…Алексей Афанасьевич снова сел к столу и задумался, перебирая в руках листки, исписанные простым карандашом…В то время как Галафати, Остапенко и Кубышкин были брошены в тюрьму, Бессонный находился на вилле Тай. Это трехэтажное здание с кирпичной оградой и деревьями у фасада было штаб-квартирой русского подполья в Италии. Вилла Тай располагалась по улице Номентана, вблизи катакомб Сан-Аньезе.До высадки союзников на юге Италии вилла принадлежала таиландскому посольству. Бессонный с большим трудом устроился сюда слугой.И вот в октябре 1942 года на таиландской вилле гостей встречал новый слуга – красивый, уже немолодой мужчина в безупречно сшитом смокинге, по имени Алессио.Кто же был он, этот Алессио, которого подпольщики знали по кличке Бессонный.В годы скитаний и мытарств Алексей Иванович глубоко тосковал по Киеву, где родился, по лесистым Карпатам, где прошло его детство. Много слышал он о преображенной России, рвался туда, но, не имея денег в кармане, не так-то легко было выехать с чужбины.О нападении фашистской Германии на Советский Союз Алексей Иванович узнал в Албании. Там он вскоре был интернирован и в конце 1941 года переправлен итальянскими фашистами в Рим. Очень небольшой круг людей знал тогда, что этот скромный и исполнительный человек установил связь с бойцами итальянского Сопротивления. Он познакомился с видным коммунистом, одним из руководителей антифашистского Сопротивления – Помпиллио Молинари. Вилла Тай стала впоследствии штабом движения русских подпольщиков и итальянских патриотов.С помощью итальянских друзей Бессонный устраивал побеги русских военнопленных из концентрационных лагерей и, рискуя жизнью, переправлял их в партизанские отряды, действовавшие на территории Италии. С виллы Тай партизанам доставлялись одежда, продовольствие, деньги, а часто и оружие…Вот что писали об этом позже два года спустя после войны в парижском «Вестнике русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления»:«В бывшем таиландском посольстве был образован руководящий центр для подпольной работы. Слова «вилла Тай» были как бы паролем для действовавших в Риме и окрестностях партизан. Русские партизаны были объединены в три отряда Анатолия Тарасенко, Алексея Коляскина и Петра Конопелько. Связные их отрядов хорошо знали дорогу на эту тихую заброшенную виллу. Тотчас же после освобождения Рима над виллой Тай было поднято первое в Риме знамя Красной Армии. Тут же был образован нами Комитет содействия бывшим русским военнопленным».Удостоверение, выданное Бессонному Пятой зоной Итальянской коммунистической партии подтверждает, что Алексей Иванович в период нацистско-фашистской оккупации Италии активно работал в подпольной организации Сопротивления, содействовал побегам русских из лагерей и связывал их с партизанскими отрядами. Позднее и сам он стал активным и смелым бойцом партизанского отряда. Боевые реликвии советских партизан, действовавших на территории Италии, в том числе и знамя, что после изгнания фашистов из Рима взметнулось над виллой Тай, хранятся сейчас в одном из музеев страны.Как уже было сказано выше, в октябре 1942 года Бессонный появился среди слуг роскошной таиландской виллы.От его проницательного взгляда не ускользнули нервозность и беспокойство сотрудников таиландского посольства. Это беспокойство усиливалось: гитлеровская армия терпела поражения. А ведь правительство Таиланда было связано военным союзом с империалистической Японией, союзником фашистской Германии.Вот почему высадка союзнических войск на юге Италии произвела настоящий переполох на «вилле трех слонов», как называли виллу Тай сами таиландцы: над подъездом были изображены традиционные в Сиаме три слона.Бессонный с невозмутимым лицом наблюдал, как обычно тихие, словно мыши, служащие посольства, потеряв восточную степенность, бегали с этажа на этаж с кипами папок и бумаг. Часть бумаг была сожжена в каминах, и вокруг виллы несколько дней летали черные хлопья обгоревшей бумаги, Каждый день из дверей посольства служители выносили несколько огромных кожаных чемоданов. Их заталкивали в машины и увозили на север Италии.А вскоре все таиландцы предусмотрительно покинули виллу. Перед отъездом один из сотрудников посольства вручил Бессонному ключи от опустевших комнат и попросил его остаться сторожем покинутого здания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Он действительно пришел, этот офицер, и оказался очень милым и разговорчивым человеком. Принес с собой вина, предложил выпить перед трудной дорогой. Все похлопывал Кубышкина и Галафати по плечу и произносил тосты: «За нашу победу!», «За союзников!». Потом сказал:– Пора. Вы посидите, я сейчас принесу одежду и оружие, переоденемся все в немецкую форму.Время шло, офицер не приходил. Галафати предложил лечь спать.Их разбудил страшный грохот: дверь сотрясалась под ударами прикладов.– Это они – прошептал Галафати, подбежав к кровати Алексея. – Бежать некуда… Мы в западне. Давайте так, я открою и брошусь на автоматы, а вы все бегите…– Нет! Если уж погибать, так всем вместе, – сказал Кубышкин.Подпольщики не успели ничего решить: карабинеры выбили дверь и ворвались в комнату. Перед ними живой стеной, крепко сцепив руки, стояли пятеро: два русских, итальянец, француз и бельгиец. Фашисты бросились на них, завязалась короткая борьба. Кубышкин и Остапенко настойчиво отбивались ногами и головами, но слишком неравны были силы…Жена Галафати стояла бледная, безмолвная. Слезы текли по ее лицу.– Прощайте, – тихо сказал Алексей, проходя мимо нее.Губы ее что-то прошептали. Но по выражению лица Иды Ломбарди Алексей понял, что это не были слова упрека за то, что он вместе с остальными принес в ее дом несчастье. Это были теплые слова человеческого участия и прощания.Увидя, что отца уводят вооруженные карабинеры, маленькая Октябрина заплакала и уцепилась за его рукав.– Папочка, не уходи!.. Папочка!Ее грубо оттолкнули. Мать рванулась вперед и схватила дочь. Карабинер лишь усмехнулся: такие прощания, видимо, были для него привычной картиной.Арестованных вывели на улицу и посадили в тюремный фургон. Внутри он был разделен на ряд маленьких камер. Кубышкина и Остапенко посадили вместе. При свете полицейского фонарика Алексей заметил, что в клетках, расположенных напротив них, уже сидели женщины и старики, Туда посадили Галафати. А бельгийца и француза повели в немецкую комендатуру.На арестованных надели ручные кандалы. Эти железные запястья не имели ничего общего со старинными «цепями». По виду это были два стальных браслета, объединенных вместе в форме прописной буквы «Е». В два открытых квадратика всунули руки каждого, затем браслеты замкнули. Они причиняли мучительную боль. Пока пленников везли, руки у них распухли и покраснели.«Кто же выдал нас?» – неотступно думал Алексей. Думал и не находил ответа…А было так. В квартире подпольщицы Марии Баканти одно время скрывался бельгиец Жан. Об этом узнал гестаповец Пьетро Кох. Он пришел к Баканти и представился капитаном английской армии, бежавшим из немецкого плена. Вместе с ним был фашист Доменико Полли, который и помог Пьетро Коху напасть на след английского офицера, бежавшего из немецкого плена.– Вы знаете, – сказал Кох, – я приятель Жана, мы вместе сидели в лагере. Так надо увидеть его… Есть очень важное дело.Мария Баканти внимательно посмотрела в глаза «капитану». Его взгляд был чист и простодушен.– Он у Галафати, – доверчиво сказала она.Тот воскликнул:– Вы знаете адрес?– Да. Я схожу за ним, это рядом…«Капитан» схватил ее руку.– О, как мне вас благодарить, синьора! Только зачем вам ходить самой? Дайте мне адрес, я найду. Сделаю ему сюрприз.И доверчивая Мария дала адрес, и «капитан» действительно «сделал сюрприз»…Оказывается, настоящий-то английский офицер, который должен был переправить подпольщиков на Север, был арестован Пьетро Кохом буквально часа за четыре до того, как ему прийти к Галафати. Вот тогда у Коха и созрел мгновенный план: под видом английского офицера втереться в доверие к подпольщикам и арестовать их. План этот удался полностью… В чертогах «Царицы небесной» Машина со скрежетом остановилась.– Выходи!Задержанные выбрались из фургона, инстинктивно стараясь держаться поближе друг к другу, словно это могло хоть чуть защитить их от врагов. Перед ними высилось трехэтажное мрачное здание, обнесенное толстыми крепостными стенами с колючей проволокой, по которой был пущен ток высокого напряжения. Здание было похоже на звезду, одним концом упиравшуюся в тибрскую набережную.С протяжным скрипом открылись тяжелые железные ворота. В полосатой будке стоял эсэсовец с автоматом, возле его ног лежала большая откормленная овчарка. После обычных формальностей и тщательного обыска, во время которого отобрали даже расчески, Кубышкин и Остапенко были отделены от итальянцев.Их повели по мрачным узким коридорам мимо массивных дверей камер. Они старались ступать тихо, словно боялись потревожить сон людей, уже сидевших в камерах. А карабинеры шли, подчеркнуто громко печатая шаг, – им не было никакого дела до этих заключенных, которых рано или поздно расстреляют.Прикладами автоматов Алексея и Остапенко втолкнули в камеру № 13 на втором этаже. Они упали. Дверь захлопнулась.Кубышкин и Остапенко огляделись. Камера была обычная: сырая, мрачная, маленькая. В ней трудно дышалось, от скользкого, обшарпанного пола несло кислятиной.Камера была рассчитана на одного заключенного, но в ней и так уже кто-то находился. Старый жилец тронул Кубышкина за плечо.– Не узнаешь?.. Что молчишь?«Похоже украинец, – подумал Алексей, вслушиваясь в хриплый, но все же певучий голос узника. Он показался знакомым. – Кто же это? Какой-нибудь провокатор?».– Леша! Та я ж Чосич, – снова проговорил человек и придвинулся еще ближе. – Слухай, друже…– Чосич?! – Алексей сжал бескровные губы.– Он самый!Это был серб, друг Алексея по военному заводу. Но как он изменился! Какие-то жалкие лохмотья висели на костлявом теле. Голос звучал хрипло, натруженно. А еще недавно это был крепкий человек с широким открытым лицом, которое очень красила добродушная улыбка.– Ничего… Теперь мы втроем! – Чосич произнес это так, будто все трудности тюремного режима уже позади. – Одному очень скучно было. Хотел поймать мышь и приручить…– Где мы? – спросил Алексей.– В каторжной тюрьме Реджина Чёли – «Царица небесная». Я здесь уже несколько недель… Лютуют гады. Каждый день допросы…– Странное дело, тюрьму называют «Царицей небесной», – сказал Остапенко, – другого имени, что ли, не нашли?..– В Италии, брат, все тюрьмы носят имена святых, – сказал Чосич. Он мрачновато усмехнулся. – Миланская тюрьма, например, святого Витторе, Болонская – святого Джованни, Туринская – святого Карло… Только эта – самая страшная… В ней, между прочим, сидел когда-то Пальмиро Тольятти…– Куда же посадили Галафати? – вслух подумал Алексей.Чосич вздохнул и закашлялся. Лицо его побледнело и стало похоже на мраморное.– Итальянцев сажают отдельно, – проговорил он с трудом, – Их допрашивает сам Кох.– Кто это?– Это – иуда… Нет, не то. Хуже во сто раз хуже иуды! Говорят, он родственник гитлеровского убийцы Эриха Коха.Тюрьма Реджина Чёли… Ржавый визг ключей, крошечные закрытые решетки окна, ханжеский вид католиков-надзирателей – все было мрачно, тоскливо, дико.Не тюрьма – каменный мешок для смертников.Небольшое окно камеры изнутри было зарешечено толстыми прутьями. Оно походило на раскрытую волчью пасть. Окно выходило во двор. Камера никогда, ни разу не видела солнца.Койка с волосяным тюфяком была привинчена к стене, покрытой плесенью. Над небольшим столиком висело бронзовое распятие. Кого оно могло утешить здесь? Бронзовый лик Христа был покрыт толстым слоем пыли.Надзиратель не отлучался из коридора. Он то и дело подходил к дверям и заглядывал в «волчок».Ночью в тюрьме воцарилось гнетущее молчание. В спертом воздухе камеры раздавалось лишь тяжкое дыхание Николая, прерываемое стонами. Единственный свет, проникавший в камеру, давала электрическая лампочка, круглые сутки горящая в коридоре. Тускло мигая, она светила, как в тумане. Полутьма камеры давила, словно на тело, на голову наваливали камни.Алексей подумал: «Вот оно, последнее мое пристанище на чужой земле»… Почти машинально он повел рукой по стене камеры и почувствовал под пальцами какие-то неровности, царапины. Их выскребли такие же, как он…До боли в глазах всматриваясь в стену, а больше на ощупь, он прочел лишь немногие надписи. «Здесь сидел осужденный к смертной казни коммунист Ромоло Якопини. Прощайте, друзья!» «Здесь провел свои последние дни офицер запаса Фабрицио Вассали. Да здравствует свободная Италия!»И вдруг надпись на русском языке. Чувствуя, как сильная нервная дрожь колотит все его тело, Алексей прочел:«Перед смертью хочу написать на языке моей Родины, где я появился на свет. Родился в городе Одессе в 1910 году. Преподавал русскую литературу в Туринском университете. Арестован в 1934 году и осужден особым трибуналом по защите государства за участие в движении «Справедливость и свобода». После 8 сентября 1943 года был ответственным редактором журнала «Свободная Италия». Фашистская полиция арестовала меня 19 ноября 1943 года. Передаю прощальный привет русскому и итальянскому народам. Леон Гинзбург»…Вцепившись онемевшими пальцами в грязную решетку окна, Алексей долго смотрел в высокое холодное небо.Заснул он только перед утром. Ему снился бой. Ярко вспыхивали огни орудийных разрывов, но звуков не было – как в немом кино. Автомат, который сжимала рука, был невесомым. Гитлеровцы лезли, лезли прямо под свинцовые струи, гора трупов росла, и Алексей задыхался, боясь, что не выберется из окровавленной груды тел…Проснулся он в холодном поту. И острая, как электрический ток, обожгла мысль: он снова во власти фашистов! Теперь они будут истязать его, измываться, пытаться вырвать имена товарищей… В бессильной злобе Алексей сжал кулаки и заскрежетал зубами.Угрюмый и посеревший, он сказал Николаю:– Жаль Галафати… Если бы можно было своей жизнью заплатить за его свободу, я бы, не задумываясь, это сделал.Тюремный надзиратель с фонарем и тяжелой связкой ключей стоял у двери камеры.– Чосич, одевайся! Приказано перевести тебя в другую камеру.Чосич помутневшими глазами тоскливо взглянул на товарищей, крепко поцеловал Кубышкина, пожал руку Остапенко.Дверь с лязгом захлопнулась за его спиной.– Хороший человек этот Чосич, – тихо сказал Кубышкин. – Он еще с Олеко Дундичем вместе служил, в австрийской армии.– А как он попал в Италию? – спросил Остапенко.– Воевал в горах Югославии. Так же, как я, был завален землей и взят в плен. Немцы узнали, что он хороший механик и привезли его в Рим…Вот так началась для Алексея Кубышкина тюремная жизнь в «чертогах Царицы небесной». Утром и вечером обход, уборка камеры. Тюремные сторожа и надзиратели два раза в день осматривали камеру, проверяли целость черной решетки. А днем, как правило, его допрашивали и истязали.Мир – большой и солнечный – остался где то за толстыми непроницаемыми стенами. Это был уже не его, Алексея, мир. Его миром стала тюрьма – каменные и бетонные застенки, бронированные двери, гремящие засовы…«Царица небесная» пожирала все новые и новые жизни… Чего они не знали Уже несколько часов мы сидели в комнате за круглым столом и слушали рассказ Алексея Афанасьевича Кубышкина. Говорил он неторопливо, не подгоняя себя нахлынувшими воспоминаниями. Рассказав о том, как попал в тюрьму Реджина Чёли, Алексей Афанасьевич остановился.– Ну, а дальше… дальше я сам многого не знал.– Как же так?– Видите, я ведь был рядовым партизаном. И многое для меня было неведомо. Конспирация – это такая штука… – Алексей Афанасьевич улыбнулся, потирая подбородок ладонью. – Не всем надо было все знать. Жизнь раскрыла псевдонимы значительно позже. Выяснилось, например, что сосед Галафати по камере Джулио Рикорди на самом деле Арриго Баррацци.Кубышкин встал, неторопливо подошел к шкафу и достал оттуда связку писем.– Это письма моего друга Бессонного. Да, он жив. Я списался с ним, и он многое мне разъяснил. Ведь Бессонный был у нас связным подпольного центра Сопротивления.– Так что же было на самом деле?– А вот что…Алексей Афанасьевич снова сел к столу и задумался, перебирая в руках листки, исписанные простым карандашом…В то время как Галафати, Остапенко и Кубышкин были брошены в тюрьму, Бессонный находился на вилле Тай. Это трехэтажное здание с кирпичной оградой и деревьями у фасада было штаб-квартирой русского подполья в Италии. Вилла Тай располагалась по улице Номентана, вблизи катакомб Сан-Аньезе.До высадки союзников на юге Италии вилла принадлежала таиландскому посольству. Бессонный с большим трудом устроился сюда слугой.И вот в октябре 1942 года на таиландской вилле гостей встречал новый слуга – красивый, уже немолодой мужчина в безупречно сшитом смокинге, по имени Алессио.Кто же был он, этот Алессио, которого подпольщики знали по кличке Бессонный.В годы скитаний и мытарств Алексей Иванович глубоко тосковал по Киеву, где родился, по лесистым Карпатам, где прошло его детство. Много слышал он о преображенной России, рвался туда, но, не имея денег в кармане, не так-то легко было выехать с чужбины.О нападении фашистской Германии на Советский Союз Алексей Иванович узнал в Албании. Там он вскоре был интернирован и в конце 1941 года переправлен итальянскими фашистами в Рим. Очень небольшой круг людей знал тогда, что этот скромный и исполнительный человек установил связь с бойцами итальянского Сопротивления. Он познакомился с видным коммунистом, одним из руководителей антифашистского Сопротивления – Помпиллио Молинари. Вилла Тай стала впоследствии штабом движения русских подпольщиков и итальянских патриотов.С помощью итальянских друзей Бессонный устраивал побеги русских военнопленных из концентрационных лагерей и, рискуя жизнью, переправлял их в партизанские отряды, действовавшие на территории Италии. С виллы Тай партизанам доставлялись одежда, продовольствие, деньги, а часто и оружие…Вот что писали об этом позже два года спустя после войны в парижском «Вестнике русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления»:«В бывшем таиландском посольстве был образован руководящий центр для подпольной работы. Слова «вилла Тай» были как бы паролем для действовавших в Риме и окрестностях партизан. Русские партизаны были объединены в три отряда Анатолия Тарасенко, Алексея Коляскина и Петра Конопелько. Связные их отрядов хорошо знали дорогу на эту тихую заброшенную виллу. Тотчас же после освобождения Рима над виллой Тай было поднято первое в Риме знамя Красной Армии. Тут же был образован нами Комитет содействия бывшим русским военнопленным».Удостоверение, выданное Бессонному Пятой зоной Итальянской коммунистической партии подтверждает, что Алексей Иванович в период нацистско-фашистской оккупации Италии активно работал в подпольной организации Сопротивления, содействовал побегам русских из лагерей и связывал их с партизанскими отрядами. Позднее и сам он стал активным и смелым бойцом партизанского отряда. Боевые реликвии советских партизан, действовавших на территории Италии, в том числе и знамя, что после изгнания фашистов из Рима взметнулось над виллой Тай, хранятся сейчас в одном из музеев страны.Как уже было сказано выше, в октябре 1942 года Бессонный появился среди слуг роскошной таиландской виллы.От его проницательного взгляда не ускользнули нервозность и беспокойство сотрудников таиландского посольства. Это беспокойство усиливалось: гитлеровская армия терпела поражения. А ведь правительство Таиланда было связано военным союзом с империалистической Японией, союзником фашистской Германии.Вот почему высадка союзнических войск на юге Италии произвела настоящий переполох на «вилле трех слонов», как называли виллу Тай сами таиландцы: над подъездом были изображены традиционные в Сиаме три слона.Бессонный с невозмутимым лицом наблюдал, как обычно тихие, словно мыши, служащие посольства, потеряв восточную степенность, бегали с этажа на этаж с кипами папок и бумаг. Часть бумаг была сожжена в каминах, и вокруг виллы несколько дней летали черные хлопья обгоревшей бумаги, Каждый день из дверей посольства служители выносили несколько огромных кожаных чемоданов. Их заталкивали в машины и увозили на север Италии.А вскоре все таиландцы предусмотрительно покинули виллу. Перед отъездом один из сотрудников посольства вручил Бессонному ключи от опустевших комнат и попросил его остаться сторожем покинутого здания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18