Долго надо вразумлять, сказал, некогда.
Вот что написал Прокопий Номоконов под диктовку отца:
«Вполне возможно, уважаемая женщина, что на трубке, которую я курил на фронте, была отметка и о вашем сыне — не запомнил всех грабителей и убийц, которые пришли с войной и которые оказались на мушке моей винтовки.
И под Ленинградом беспощадно уничтожал фашистских гадов. Если бы своими глазами увидели вы, немецкие женщины, что натворили ваши сыновья в Ленинграде, прокляли бы их! Для сведения: в Ленинграде есть Пискаревское кладбище. От рук ваших сыновей погибло около миллиона ленинградцев.
Нет, не готовлю я мстителей. Ударник коммунистического труда в совхозе — это совсем не страшно.
Молиться мне зачем? Свои грехи пусть замаливают люди, на совести которых преступления. Есть такие в Западной Германии. Они приказывали истреблять «узкоглазых варваров», уничтожать коммунистов, политических руководителей нашей армии. Вы сорвали хотя бы один такой приказ? Что делали вы в годы «всеобщего
смятения»? Цветы бросали под ноги сыновей, отправляющихся громить нашу Советскую Родину?
А я видел в Германии немецкие антифашистские листовки, освобождал из тюрем ваших рабочих, разговаривал с немецкими коммунистами. Значит, не всех обманул Гитлер.
Война наказала вас жизнью сына, который захватчиком пришёл в Ленинград.
В борьбе с фашистскими гадами я получил много ранений.
Думаете, мне нужно было лить кровь в борьбе с вашими сыновьями?
И вот теперь снова недобрые вести идут из Западной Германии в мой дом. Радиоволны доносят. Опять зашевелились недобитые «пантачи-генералы», сборища устраивают, польскую землю делить собираются, на Советский Союз замахиваются, о новых сражениях мечтают.
Неужто они опять обманут матерей?
Вставайте против поджигателей войны. Наше правительство верно говорит: надо кончать с вооружением, крепко наладить дело мира.
В старину, когда заканчивались сражения, люди заключали мир, а в знак такого дела менялись курительными трубками. Старики тунгусы так рассказывали. Мы, строители совхоза в Нижнем Стане, можем прислать свои курительные трубки. Следы многих тысяч капелек пота, пролитого для счастья трудящихся всего мира, — такие отметки вы могли бы разглядеть на них».
— Не поймёт, — сказал Номоконов. — Так думаю, что надо издалека начать, чтобы знал человек, как раньше жили-кочевали, потом колхоз ставили… Сказать, почему я за винтовку взялся, как первого фашиста завалил, почему снайпером-солдатом сделался, сколько домов поставил после войны, сколько сил отдал другим народам. Только долго про это. Махнул рукой Прокопий, в лес побежал. Володька — старший на ферме. Тоже шибко занятый. Али Михаила возьмём, который в ракетчиках. Когда виделись, о селе все время спрашивал, про новые дома. Однако строгий парень, острый, грамотный. Шибко любит свою землю, за братские народы беспокоится, кругом глядит.. Попробуй сунься с войной! Потом
спрашивай, за что ударит Мишка. Хорошо расскажет, быстро, сам. Прочитал заграничное письмо, отвечай, говорит, отец, про нашу землю скажи и про меня предупреди. И все! Тоже побежал — некогда. Ему что — вроде бы просто. А мне как?
Через несколько дней мы надолго ушли с Номоконовым на охоту в тайгу. Здесь, в совместных скитаниях, и подружились…
Раннее утро. У костра, тлеющего на берегу порожистой Тарги, сидит на корточках маленький человек с раскосыми глазами и, ласково поглаживая трехлинейную винтовку, рассказывает о поединках с врагами. Цепкая память зверобоя сохранила многие подробности большой и трудной жизни. Потом я засел за письма. Вот в моих руках письмо, которое прислал Почётному солдату бывший разведчик 221-й стрелковой дивизии А. Я. Андреенко. В конверте оказалась страничка из фронтового дневника разведчика.
«Февраль 1945 года, Восточная Пруссия. Стоим в обороне, готовимся к решительному штурму сильно укреплённого опорного пункта. Артперестрелка.
Вчера один из известных снайперов нашей дивизии, тунгус Номоконов ходил на охоту в личный заповедник немецкого рейхе —маршала Геринга. Добыл матёрого секача-кабана. Мало кому досталось свежей кабанятины, а факт примечательный! Охотник из забайкальского племени — вымирающего, как пишут за границей, бродит с винтовкой в Германии, в парке Геринга. Вот уж не думала об этом гитлеровская свора!».
— Охотились в заповеднике?
— У командира взвода отпросился, — улыбнулся Номоконов. —Руки, говорю, зудятся до таёжной охоты, следы увидел на снегу. Быстро скрал, вплотную подошёл, завалил. Какой там секач, ежели для толстого буржуя растили? Было такое, было… А назавтра в этом немецком лесу четверых фашистов на мушку посадил. За один день! Никто не глядел, никто не писал. Самому к тому времени уже надоело считать, душу мутило. Так думал, что скорей бы мир, дом, тайга — потому бить приходилось. Чего ж, раз так… Не сдавались фашисты. Словом не 360 раз я выстрелил на войне. Много врагов убрал, шибко много. Один знаю, сколько…
На мои запросы стали поступать документы. Из Москвы прислали фотокопии фронтовых газет, в которых рассказывалось о подвигах Номоконова. Ценные материалы о боевых делах снайперов из Забайкалья сохранились в Читинском краеведческом музее. Сослуживец Номоконова, ныне подполковник Н. Глушко, разыскал в архиве копию боевого донесения о том, как Номоконов поймал на мушку представителя гитлеровской ставки. Об этом он рассказал в газете Прибалтийского военного округа «За Родину». Представилась возможность полнее восстановить картину удачной охоты снайпера, описанной в главе «Пантач падает замертво». Я снова выехал в Нижний Стан — надо было прочесть «большое письмо» рассказчику, но его уже не было в селе.
— Наставил себе памятников, — невесело сказал директор совхоза, кивнул на клуб. — И уехал. А все из-за пустяка…
Что случилось? Почему Номоконов покинул родную тайгу, село Нижний Стан, в котором он так много сделал, в котором прожил около сорока лет, и переехал в Агинскую степь?
Наверное, мысль об этом возникала у Семена Даниловича ещё на тех стрелковых соревнованиях, с которых началось это повествование. Был потрясён зверобой тем, что на глазах людей одну из пяти пуль он послал мимо цели. И вообще в последнее время творилось с ним что-то непонятное. Заметит бегущего зверя, вроде верно возьмёт на мушку, но пуля идёт мимо.
Не поверил сам себе стрелок и однажды, выкупив лицензию, засел с винтовкой у таёжного озера. Ждал сохатого. Утром показалось в тумане большое животное. Номоконов выстрелил, и раненый зверь кинулся прочь. Вдруг различил таёжник, как несколько раз звякнули о камни… подковы. Оказывается, подстрелил он коня у геологов… Что же ты наделал, известный всему Забайкалью охотник?! Не осмотрел как следует следы, не различил по шуму шагов, кто вышел к озеру.
Нет, такого позора не мог простить себе зверобой!
Говорят, что перед отъездом из Нижнего Стана долго стоял у околицы Семён Номоконов. Оборачивался к лесу, о чём-то говорил сам с собой, платком утирал влажные глаза. Уезжал, не оглядываясь, провожаемый односельчанами.
Я понимал, где надо искать Семена Даниловича, и, сев на попутную машину, отправился в далёкое степное село Зугалай. Приехал как раз к новоселью — на последний аргиш человека, покинувшего тайгу. Колхозники артели имени Ленина в селе Зугалай за неделю построили дом бывшему солдату — светлый, под шиферной крышей. Однако на почётном месте я увидел не главу семьи, а его сына — Владимира-младшего. Бульдозерист дорожного участка, член бригады коммунистического труда получил повестку на призыв в армию. Из села уезжало служить двенадцать человек, и Почётный солдат пригласил парней в свой новый дом.
Были напутственные речи. Призывники обещали честно служить, стать отличниками боевой и политической подготовки. И вот наступил момент, когда поднялся Семён Данилович. Он достал из кисета трубку с золотыми колечками на мундштуке и протянул сыну:
— Покури на дорогу.
Владимир молча принял из рук отца трубку мира — подарок воинов из подразделения Группы советских войск в Германии. Покурить трубку отца — большая честь! По древнему закону тайги сыновья удостаиваются этого в особо важных и торжественных случаях.
Видно было, что хорошо понял Владимир Номоконов немногословный наказ отца.
Работа над повестью продолжалась.
Мне удалось узнать, что после учёбы командир снайперского взвода лейтенант Репин, оставивший о себе дорогие воспоминания у сослуживцев, был переведён на Ленинградский фронт. Все другие попытки найти след Репина не увенчались успехом.
— Он не должен меня забыть, — повторял Номоконов. — Не такой Иван Васильевич. Однако убили его.
И в первом издании этой книги автор «похоронил» лейтенанта Репина.
Прошло три года.
12 апреля 1966 года в газете «Правда» была напечатана большая статья бывшего командира 163-й стрелковой дивизии Героя Советского Союза генерал-майора в отставке Ф. В. Карлова. В числе самых замечательных воинов своей дивизии он назвал имя снайпера Семена Даниловича Номоконова, поведал о его подвигах. А вскоре на Ленинских горах во Дворце пионеров произошла волнующая встреча юных следопытов Москвы, Украины, Новгородской области — участников походов по местам боевой славы нашего народа — с ветеранами 163-й Ромненско-Киевской стрелковой дивизии, приехавшими в столицу из разных уголков страны.
Во время встречи, прошедшей под знаменем четырежды орденоносной дивизии, воспитавшей 96 Героев Советского Союза, её бывшие воины поделились воспоминаниями о минувших боях и друзьях-однополчанах, рассказали о своём творческом труде на различных участках коммунистического строительства…
Побывал на этой встрече и Семён Данилович — вызвали телеграммой. Отправился в путь в полной форме (по приказу министра обороны Почётный солдат получает полное воинское обмундирование).
Впервые в жизни летел из Читы на лайнере ТУ-104 над своей великой Родиной.
…Москва, аэровокзал в Домодедово. Каково же было изумление бывшего снайпера, когда он увидел у трапа к самолёту хорошо знакомых ему людей. Бывший командир дивизии Ф. В. Карлов, старший сержант Юшманов (ныне кандидат исторических наук), командир батальона Г. Лукашевич (персональный пенсионер). А позади всех стоял человек в форме полковника, со звездой Героя Советского Союза на лацкане парадного мундира. Маленького роста, шустрый, такой знакомый. Затряс головой Номоконов, словно отгоняя видение, снова открыл глаза.
— Иван Васильевич?
— Он самый, — услышал Номоконов до боли знакомый голос.
— Сынок… Это как получилось? Ты — живой?
Крепко обнялись солдат и его бывший командир. Уже потом, в гостинице, поговорили и все выяснили.
Искал Репин Номоконова. А вот и документ, высланный ему полковым писарем. «Убит снайпер Номоконов, пулей в грудь, исключён из списков». Размашистая подпись и дата.
Совсем недавно узнал полковник Репин о готовящейся встрече ветеранов бывшей 163-й стрелковой. Не поехал бы, пожалуй, мало служил он в этой дивизии, с год. Свой гарнизон далеко от Москвы. Некогда. Только сообщили сослуживцы, что на встречу приедет таёжник из Забайкалья, снайпер, тот самый, который украшал свою курительную трубку крестиками и точками. Сердце застучало быстрее, напомнило о человеке, которому он помог стать истребителем.
…Встреча со студентами МГУ на Ленинских горах, посещение музеев и памятных мест столицы. Человека из тайги несколько ошеломили людские потоки и движение на улицах. Но вот и поездка к Валдайским горам, к местам сражений.
С трудом узнал С. Д. Номоконов полусожженную деревушку, возле которой когда-то проходила линия фронта. Здесь вырос большой благоустроенный совхоз. Мало что напоминает теперь о днях жестокого сражения, бушевавшего там несколько месяцев подряд. Разве что несколько позеленевших винтовочных гильз, которые подобрал Номоконов на вспаханной земле. Лишь озеро, через которое бил снайпер, ловя на мушку захватчиков, осталось прежним. Вот здесь, на последнем рубеже отступления в 1942 году, он, Номоконов, уложил на землю не один десяток захватчиков. Отсюда пошёл с товарищами вперёд, за Кенигсберг.
Ярко светило солнце, зрели в садах яблоки, шумела детвора на совхозном пляже. А неподалёку, на берегу озера, высился монумент в память героев, павших в боях за Родину. Здесь покоился верный боевой товарищ Номоконова, бурят Тагон Санжиев.
Опустившись на колено, постоял у памятника охотнику и солдату Семён Данилович, надел фуражку, отошёл прочь. Старика торопили, а он долго ещё ходил по давно засыпанным траншеям, по распаханным полям, по буграм и ложбинам, осматривался и шевелил губами.
— Тут, — вдруг сказал он Репину. —Помнишь, оружие просил у тебя? Бывший командир снайперского взвода непонимающе смотрел на маленькую сосенку, выросшую рядом со старым пнём.
— Двадцать лет дочке, — потрогал ветви сосенки Номоконов. —
После войны выросла. Вот здесь, в воронке, моя винтовка хранится. №2753. Забыл?
Поразился полковник Репин, не поверил следопыту. Принёсли лопату, и на небольшой глубине нашли странный свёрток. Две половинки дубовой коры, связанные проволокой, перепревший холст, а внутри, густо смазанный не высохшим ещё пушечным салом, тускло блеснул ствол.
Так оказалась винтовка № 2753 в музее Советской Армии. Это она, отлично сработанная рабочими-туляками, спела в руках зверобоя — бесстрашного защитника социалистической Родины — свою гордую лебединую песню.
…В Москве во Дворце пионеров на Ленинских горах проходила заключительная встреча ветеранов. Свои стихи и поэмы, посвящённые героям 163-й стрелковой, читали литераторы-фронтовики А. Исбах и М. Матусовский. Бурей аплодисментов разразился зал, когда председательствующий попросил Семена Даниловича Номоконова рассказать, как он живёт сейчас, что делает.
Внимательно слушали люди нескладные, но правдивые слова.
Испугался было он, Номоконов, когда исполнилось 60 лет. Топор и винтовка стали плохо слушаться израненных рук. Что делать дальше? Только забыл, видно, в какое время живёт. Это при царе, при кочевой жизни, никому не нужны были люди, потерявшие здоровье, ловкость и силу. По ходатайству Читинского облисполкома ему, бывшему снайперу, назначили пенсию республиканского значения. А тут новая радость: присвоили звание Почётного солдата. Воины округа и трудящиеся из разных уголков области наперебой зовут его к себе, и новым содержанием наполнилась жизнь. Номоконов может доложить своим сослуживцам: он проводит важную военно-патриотическую работу среди молодёжи.
И съездить на охоту находит время. Любому гостю он может показать огромную мохнатую лапу зверя, добытого прошлой осенью. Этого медведя и, наверное, не последнего, выследил и взял один. Нет былой зоркости, но остался опыт.
Горячо аплодировали собравшиеся, обнимали Почётного солдата, приглашали в гости.
Уезжая из Москвы, Семён Данилович пришёл — на Красную площадь, в Мавзолей Ленина и поклонился праху самого дорогого человека.
А время бежит и бежит
Сейчас у Номоконова целая коллекция курительных трубок. Сородичи-тунгусы, а также друзья-буряты, навещающие его, просят принять в подарок, а иногда незаметно для хозяина «забывают» свои курительные трубки — самые лучшие и самые дорогие. Как-то получил Семён Данилович небольшую посылку из Монгольской Народной Республики и, раскрыв её, опять ахнул. На дне ящичка, среди скромных подарков, лежала изящная полированная трубка с изображением всадника на остове. Свою курительную трубку с плавным остовом прислал бывшему снайперу старый ленинградский рабочий Семён Владимирович Остряков. Долго любовался Семён Данилович и «капитанской трубкой» с якорем на колпачке — её прислали моряки с Н-ского крейсера Тихоокеанского флота. Со станции Шилка прислал в подарок Номоконову свою курительную трубку участник гражданской войны, бывший красный партизан Н. И. Забелин. Из Кемерово пришла трубка от бывшего солдата А. Белкова. О человеке с героической жизнью прослышали и китайские студенты, проходившие некоторое время тому назад практику на одном из рудников Забайкалья. Тоже большой крюк сделали— навестить приехали бывшего снайпера. А когда прощались, приложили руки к сердцу и протянули фарфоровую трубочку, поклонились. «Герою освободительного похода в августе 1945 года, — написано на ней тушью иероглифами. — От друзей». Семён Данилович иногда покуривает из этой трубочки, хитровато щурится, любуется дорогим подарком. Нет, не стираются на ней иероглифы об освободительном походе, въелись они в фарфор, не сгорят. Однажды выпала эта трубочка из рук бывшего снайпера — о чём-то задумался, видно, он. Да только не разбилась. Поднял её Почётный солдат, погладил своими крючковатыми пальцами, обожжёнными разрывной японской пулей на Хингане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Вот что написал Прокопий Номоконов под диктовку отца:
«Вполне возможно, уважаемая женщина, что на трубке, которую я курил на фронте, была отметка и о вашем сыне — не запомнил всех грабителей и убийц, которые пришли с войной и которые оказались на мушке моей винтовки.
И под Ленинградом беспощадно уничтожал фашистских гадов. Если бы своими глазами увидели вы, немецкие женщины, что натворили ваши сыновья в Ленинграде, прокляли бы их! Для сведения: в Ленинграде есть Пискаревское кладбище. От рук ваших сыновей погибло около миллиона ленинградцев.
Нет, не готовлю я мстителей. Ударник коммунистического труда в совхозе — это совсем не страшно.
Молиться мне зачем? Свои грехи пусть замаливают люди, на совести которых преступления. Есть такие в Западной Германии. Они приказывали истреблять «узкоглазых варваров», уничтожать коммунистов, политических руководителей нашей армии. Вы сорвали хотя бы один такой приказ? Что делали вы в годы «всеобщего
смятения»? Цветы бросали под ноги сыновей, отправляющихся громить нашу Советскую Родину?
А я видел в Германии немецкие антифашистские листовки, освобождал из тюрем ваших рабочих, разговаривал с немецкими коммунистами. Значит, не всех обманул Гитлер.
Война наказала вас жизнью сына, который захватчиком пришёл в Ленинград.
В борьбе с фашистскими гадами я получил много ранений.
Думаете, мне нужно было лить кровь в борьбе с вашими сыновьями?
И вот теперь снова недобрые вести идут из Западной Германии в мой дом. Радиоволны доносят. Опять зашевелились недобитые «пантачи-генералы», сборища устраивают, польскую землю делить собираются, на Советский Союз замахиваются, о новых сражениях мечтают.
Неужто они опять обманут матерей?
Вставайте против поджигателей войны. Наше правительство верно говорит: надо кончать с вооружением, крепко наладить дело мира.
В старину, когда заканчивались сражения, люди заключали мир, а в знак такого дела менялись курительными трубками. Старики тунгусы так рассказывали. Мы, строители совхоза в Нижнем Стане, можем прислать свои курительные трубки. Следы многих тысяч капелек пота, пролитого для счастья трудящихся всего мира, — такие отметки вы могли бы разглядеть на них».
— Не поймёт, — сказал Номоконов. — Так думаю, что надо издалека начать, чтобы знал человек, как раньше жили-кочевали, потом колхоз ставили… Сказать, почему я за винтовку взялся, как первого фашиста завалил, почему снайпером-солдатом сделался, сколько домов поставил после войны, сколько сил отдал другим народам. Только долго про это. Махнул рукой Прокопий, в лес побежал. Володька — старший на ферме. Тоже шибко занятый. Али Михаила возьмём, который в ракетчиках. Когда виделись, о селе все время спрашивал, про новые дома. Однако строгий парень, острый, грамотный. Шибко любит свою землю, за братские народы беспокоится, кругом глядит.. Попробуй сунься с войной! Потом
спрашивай, за что ударит Мишка. Хорошо расскажет, быстро, сам. Прочитал заграничное письмо, отвечай, говорит, отец, про нашу землю скажи и про меня предупреди. И все! Тоже побежал — некогда. Ему что — вроде бы просто. А мне как?
Через несколько дней мы надолго ушли с Номоконовым на охоту в тайгу. Здесь, в совместных скитаниях, и подружились…
Раннее утро. У костра, тлеющего на берегу порожистой Тарги, сидит на корточках маленький человек с раскосыми глазами и, ласково поглаживая трехлинейную винтовку, рассказывает о поединках с врагами. Цепкая память зверобоя сохранила многие подробности большой и трудной жизни. Потом я засел за письма. Вот в моих руках письмо, которое прислал Почётному солдату бывший разведчик 221-й стрелковой дивизии А. Я. Андреенко. В конверте оказалась страничка из фронтового дневника разведчика.
«Февраль 1945 года, Восточная Пруссия. Стоим в обороне, готовимся к решительному штурму сильно укреплённого опорного пункта. Артперестрелка.
Вчера один из известных снайперов нашей дивизии, тунгус Номоконов ходил на охоту в личный заповедник немецкого рейхе —маршала Геринга. Добыл матёрого секача-кабана. Мало кому досталось свежей кабанятины, а факт примечательный! Охотник из забайкальского племени — вымирающего, как пишут за границей, бродит с винтовкой в Германии, в парке Геринга. Вот уж не думала об этом гитлеровская свора!».
— Охотились в заповеднике?
— У командира взвода отпросился, — улыбнулся Номоконов. —Руки, говорю, зудятся до таёжной охоты, следы увидел на снегу. Быстро скрал, вплотную подошёл, завалил. Какой там секач, ежели для толстого буржуя растили? Было такое, было… А назавтра в этом немецком лесу четверых фашистов на мушку посадил. За один день! Никто не глядел, никто не писал. Самому к тому времени уже надоело считать, душу мутило. Так думал, что скорей бы мир, дом, тайга — потому бить приходилось. Чего ж, раз так… Не сдавались фашисты. Словом не 360 раз я выстрелил на войне. Много врагов убрал, шибко много. Один знаю, сколько…
На мои запросы стали поступать документы. Из Москвы прислали фотокопии фронтовых газет, в которых рассказывалось о подвигах Номоконова. Ценные материалы о боевых делах снайперов из Забайкалья сохранились в Читинском краеведческом музее. Сослуживец Номоконова, ныне подполковник Н. Глушко, разыскал в архиве копию боевого донесения о том, как Номоконов поймал на мушку представителя гитлеровской ставки. Об этом он рассказал в газете Прибалтийского военного округа «За Родину». Представилась возможность полнее восстановить картину удачной охоты снайпера, описанной в главе «Пантач падает замертво». Я снова выехал в Нижний Стан — надо было прочесть «большое письмо» рассказчику, но его уже не было в селе.
— Наставил себе памятников, — невесело сказал директор совхоза, кивнул на клуб. — И уехал. А все из-за пустяка…
Что случилось? Почему Номоконов покинул родную тайгу, село Нижний Стан, в котором он так много сделал, в котором прожил около сорока лет, и переехал в Агинскую степь?
Наверное, мысль об этом возникала у Семена Даниловича ещё на тех стрелковых соревнованиях, с которых началось это повествование. Был потрясён зверобой тем, что на глазах людей одну из пяти пуль он послал мимо цели. И вообще в последнее время творилось с ним что-то непонятное. Заметит бегущего зверя, вроде верно возьмёт на мушку, но пуля идёт мимо.
Не поверил сам себе стрелок и однажды, выкупив лицензию, засел с винтовкой у таёжного озера. Ждал сохатого. Утром показалось в тумане большое животное. Номоконов выстрелил, и раненый зверь кинулся прочь. Вдруг различил таёжник, как несколько раз звякнули о камни… подковы. Оказывается, подстрелил он коня у геологов… Что же ты наделал, известный всему Забайкалью охотник?! Не осмотрел как следует следы, не различил по шуму шагов, кто вышел к озеру.
Нет, такого позора не мог простить себе зверобой!
Говорят, что перед отъездом из Нижнего Стана долго стоял у околицы Семён Номоконов. Оборачивался к лесу, о чём-то говорил сам с собой, платком утирал влажные глаза. Уезжал, не оглядываясь, провожаемый односельчанами.
Я понимал, где надо искать Семена Даниловича, и, сев на попутную машину, отправился в далёкое степное село Зугалай. Приехал как раз к новоселью — на последний аргиш человека, покинувшего тайгу. Колхозники артели имени Ленина в селе Зугалай за неделю построили дом бывшему солдату — светлый, под шиферной крышей. Однако на почётном месте я увидел не главу семьи, а его сына — Владимира-младшего. Бульдозерист дорожного участка, член бригады коммунистического труда получил повестку на призыв в армию. Из села уезжало служить двенадцать человек, и Почётный солдат пригласил парней в свой новый дом.
Были напутственные речи. Призывники обещали честно служить, стать отличниками боевой и политической подготовки. И вот наступил момент, когда поднялся Семён Данилович. Он достал из кисета трубку с золотыми колечками на мундштуке и протянул сыну:
— Покури на дорогу.
Владимир молча принял из рук отца трубку мира — подарок воинов из подразделения Группы советских войск в Германии. Покурить трубку отца — большая честь! По древнему закону тайги сыновья удостаиваются этого в особо важных и торжественных случаях.
Видно было, что хорошо понял Владимир Номоконов немногословный наказ отца.
Работа над повестью продолжалась.
Мне удалось узнать, что после учёбы командир снайперского взвода лейтенант Репин, оставивший о себе дорогие воспоминания у сослуживцев, был переведён на Ленинградский фронт. Все другие попытки найти след Репина не увенчались успехом.
— Он не должен меня забыть, — повторял Номоконов. — Не такой Иван Васильевич. Однако убили его.
И в первом издании этой книги автор «похоронил» лейтенанта Репина.
Прошло три года.
12 апреля 1966 года в газете «Правда» была напечатана большая статья бывшего командира 163-й стрелковой дивизии Героя Советского Союза генерал-майора в отставке Ф. В. Карлова. В числе самых замечательных воинов своей дивизии он назвал имя снайпера Семена Даниловича Номоконова, поведал о его подвигах. А вскоре на Ленинских горах во Дворце пионеров произошла волнующая встреча юных следопытов Москвы, Украины, Новгородской области — участников походов по местам боевой славы нашего народа — с ветеранами 163-й Ромненско-Киевской стрелковой дивизии, приехавшими в столицу из разных уголков страны.
Во время встречи, прошедшей под знаменем четырежды орденоносной дивизии, воспитавшей 96 Героев Советского Союза, её бывшие воины поделились воспоминаниями о минувших боях и друзьях-однополчанах, рассказали о своём творческом труде на различных участках коммунистического строительства…
Побывал на этой встрече и Семён Данилович — вызвали телеграммой. Отправился в путь в полной форме (по приказу министра обороны Почётный солдат получает полное воинское обмундирование).
Впервые в жизни летел из Читы на лайнере ТУ-104 над своей великой Родиной.
…Москва, аэровокзал в Домодедово. Каково же было изумление бывшего снайпера, когда он увидел у трапа к самолёту хорошо знакомых ему людей. Бывший командир дивизии Ф. В. Карлов, старший сержант Юшманов (ныне кандидат исторических наук), командир батальона Г. Лукашевич (персональный пенсионер). А позади всех стоял человек в форме полковника, со звездой Героя Советского Союза на лацкане парадного мундира. Маленького роста, шустрый, такой знакомый. Затряс головой Номоконов, словно отгоняя видение, снова открыл глаза.
— Иван Васильевич?
— Он самый, — услышал Номоконов до боли знакомый голос.
— Сынок… Это как получилось? Ты — живой?
Крепко обнялись солдат и его бывший командир. Уже потом, в гостинице, поговорили и все выяснили.
Искал Репин Номоконова. А вот и документ, высланный ему полковым писарем. «Убит снайпер Номоконов, пулей в грудь, исключён из списков». Размашистая подпись и дата.
Совсем недавно узнал полковник Репин о готовящейся встрече ветеранов бывшей 163-й стрелковой. Не поехал бы, пожалуй, мало служил он в этой дивизии, с год. Свой гарнизон далеко от Москвы. Некогда. Только сообщили сослуживцы, что на встречу приедет таёжник из Забайкалья, снайпер, тот самый, который украшал свою курительную трубку крестиками и точками. Сердце застучало быстрее, напомнило о человеке, которому он помог стать истребителем.
…Встреча со студентами МГУ на Ленинских горах, посещение музеев и памятных мест столицы. Человека из тайги несколько ошеломили людские потоки и движение на улицах. Но вот и поездка к Валдайским горам, к местам сражений.
С трудом узнал С. Д. Номоконов полусожженную деревушку, возле которой когда-то проходила линия фронта. Здесь вырос большой благоустроенный совхоз. Мало что напоминает теперь о днях жестокого сражения, бушевавшего там несколько месяцев подряд. Разве что несколько позеленевших винтовочных гильз, которые подобрал Номоконов на вспаханной земле. Лишь озеро, через которое бил снайпер, ловя на мушку захватчиков, осталось прежним. Вот здесь, на последнем рубеже отступления в 1942 году, он, Номоконов, уложил на землю не один десяток захватчиков. Отсюда пошёл с товарищами вперёд, за Кенигсберг.
Ярко светило солнце, зрели в садах яблоки, шумела детвора на совхозном пляже. А неподалёку, на берегу озера, высился монумент в память героев, павших в боях за Родину. Здесь покоился верный боевой товарищ Номоконова, бурят Тагон Санжиев.
Опустившись на колено, постоял у памятника охотнику и солдату Семён Данилович, надел фуражку, отошёл прочь. Старика торопили, а он долго ещё ходил по давно засыпанным траншеям, по распаханным полям, по буграм и ложбинам, осматривался и шевелил губами.
— Тут, — вдруг сказал он Репину. —Помнишь, оружие просил у тебя? Бывший командир снайперского взвода непонимающе смотрел на маленькую сосенку, выросшую рядом со старым пнём.
— Двадцать лет дочке, — потрогал ветви сосенки Номоконов. —
После войны выросла. Вот здесь, в воронке, моя винтовка хранится. №2753. Забыл?
Поразился полковник Репин, не поверил следопыту. Принёсли лопату, и на небольшой глубине нашли странный свёрток. Две половинки дубовой коры, связанные проволокой, перепревший холст, а внутри, густо смазанный не высохшим ещё пушечным салом, тускло блеснул ствол.
Так оказалась винтовка № 2753 в музее Советской Армии. Это она, отлично сработанная рабочими-туляками, спела в руках зверобоя — бесстрашного защитника социалистической Родины — свою гордую лебединую песню.
…В Москве во Дворце пионеров на Ленинских горах проходила заключительная встреча ветеранов. Свои стихи и поэмы, посвящённые героям 163-й стрелковой, читали литераторы-фронтовики А. Исбах и М. Матусовский. Бурей аплодисментов разразился зал, когда председательствующий попросил Семена Даниловича Номоконова рассказать, как он живёт сейчас, что делает.
Внимательно слушали люди нескладные, но правдивые слова.
Испугался было он, Номоконов, когда исполнилось 60 лет. Топор и винтовка стали плохо слушаться израненных рук. Что делать дальше? Только забыл, видно, в какое время живёт. Это при царе, при кочевой жизни, никому не нужны были люди, потерявшие здоровье, ловкость и силу. По ходатайству Читинского облисполкома ему, бывшему снайперу, назначили пенсию республиканского значения. А тут новая радость: присвоили звание Почётного солдата. Воины округа и трудящиеся из разных уголков области наперебой зовут его к себе, и новым содержанием наполнилась жизнь. Номоконов может доложить своим сослуживцам: он проводит важную военно-патриотическую работу среди молодёжи.
И съездить на охоту находит время. Любому гостю он может показать огромную мохнатую лапу зверя, добытого прошлой осенью. Этого медведя и, наверное, не последнего, выследил и взял один. Нет былой зоркости, но остался опыт.
Горячо аплодировали собравшиеся, обнимали Почётного солдата, приглашали в гости.
Уезжая из Москвы, Семён Данилович пришёл — на Красную площадь, в Мавзолей Ленина и поклонился праху самого дорогого человека.
А время бежит и бежит
Сейчас у Номоконова целая коллекция курительных трубок. Сородичи-тунгусы, а также друзья-буряты, навещающие его, просят принять в подарок, а иногда незаметно для хозяина «забывают» свои курительные трубки — самые лучшие и самые дорогие. Как-то получил Семён Данилович небольшую посылку из Монгольской Народной Республики и, раскрыв её, опять ахнул. На дне ящичка, среди скромных подарков, лежала изящная полированная трубка с изображением всадника на остове. Свою курительную трубку с плавным остовом прислал бывшему снайперу старый ленинградский рабочий Семён Владимирович Остряков. Долго любовался Семён Данилович и «капитанской трубкой» с якорем на колпачке — её прислали моряки с Н-ского крейсера Тихоокеанского флота. Со станции Шилка прислал в подарок Номоконову свою курительную трубку участник гражданской войны, бывший красный партизан Н. И. Забелин. Из Кемерово пришла трубка от бывшего солдата А. Белкова. О человеке с героической жизнью прослышали и китайские студенты, проходившие некоторое время тому назад практику на одном из рудников Забайкалья. Тоже большой крюк сделали— навестить приехали бывшего снайпера. А когда прощались, приложили руки к сердцу и протянули фарфоровую трубочку, поклонились. «Герою освободительного похода в августе 1945 года, — написано на ней тушью иероглифами. — От друзей». Семён Данилович иногда покуривает из этой трубочки, хитровато щурится, любуется дорогим подарком. Нет, не стираются на ней иероглифы об освободительном походе, въелись они в фарфор, не сгорят. Однажды выпала эта трубочка из рук бывшего снайпера — о чём-то задумался, видно, он. Да только не разбилась. Поднял её Почётный солдат, погладил своими крючковатыми пальцами, обожжёнными разрывной японской пулей на Хингане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24