Теперь мне уже не нужно выбирать… — Она приподнялась на цыпочки и коротко поцеловала его. — Желаю удачи…
Кейн повернулся и пошел к месту, где стояла его лошадь. Остановившись у одной из конюшен, он купил себе за сто долларов еще одну. В следующем доме была лавка; там он задержался минут на десять, покупая еду и кое-какие необходимые вещи. Затем оседлал новую лошадь и выехал из Росуэлла. За городом он пустил ее во всю прыть и стал удаляться в направлении Форт-Уорта.
Примерно в тот самый момент, когда Кейн начал долгий подъем в горы Ллано-Эстакадо, внизу, в долине, остановились три всадника. Один из них достал подзорную трубу.
— Это он, парни! Он направляется к Северному перевалу! Поехали!
Они пустили лошадей рысью через мелководье, пересекли реку, поднимая тучи брызг, и быстро нашли следы Кейна на другом берегу. Вскоре они скрылись в небольшом лесу у подножия горного хребта.
Полчаса спустя из лесу к реке выехал еще один человек. Он привстал на стременах и разглядел следы троих преследователей. На вид ему было лет сорок. Он был высок, очень худ и чем-то напоминал голодного койота. На нем была черная одежда, голубые глаза излучали ледяной холод.
У него также была подзорная труба. С ее помощью он рассмотрел маленькую одинокую точку в горах. Она находилась всего в нескольких сотнях метров от перевала. Троих преследователей еще не было видно: они в это время ехали лесной тропой.
Всадник сложил трубу, сунул ее в сумку и отправился вслед за остальными.
Кейн добрался до перевала. Лошадь его была в мыле, да и ему самому дышалось нелегко. На этой высоте — три тысячи пятьсот метров — воздух был разреженным, очень холодным и словно колол ему легкие. Очень, очень далеко внизу он видел Пекос-Ривер — точно голубую нить на зеленой ткани. Но вот на склоне что-то зашевелилось… Или это лишь показалось ему? Он сощурился, в уголках глаз появились слезы. Да — вон они. Двое… Нет, трое.
Кейн снова развернул лошадь и окинул взглядом волнистую «месу», простиравшуюся на многие мили до самой границы Техаса. Удастся ли ему уйти от преследователей на такой местности? Или же его подстерегает там другая опасность — холод и голод? Осень была уже в разгаре. Еще несколько недель — и перевалы могут оказаться занесенными снегом.
Он покрепче запахнул старую куртку из бараньей шкуры, купленную в Росуэлле. У него было преимущество часов в пять. А поскольку он имел вторую лошадь, то должен был сохранить это преимущество без особого труда.
Он вскоре преодолел перевал и вскоре оказался на темном лысом плоскогорье. Там росли лишь мхи и вереск; изредка попадалась одинокая, искривленная беспрерывным ветром сосна. На севере небо имело свинцово-серый оттенок.
Очень высоко над ним широкими кругами парили грифы. Кейн пустил лошадей рысью и попытался сохранить постоянный темп. Через несколько часов начало смеркаться, ветер сделался холоднее. Временами на землю опускались снежные хлопья.
Он нашел подходящую ложбину для ночлега, сгреб в кучу мох и траву, набросил сверху брезент и улегся на эту «кровать», завернувшись в одеяло. Он тут же заснул и пробудился на рассвете, стуча зубами от холода. Ему ужасно хотелось есть. Не потрудившись разжечь костер, он открыл банку бобов и съел их холодными, выковыривая из банки ножом. Лошади нашли себе пищу сами, и вскоре он был готов продолжать путь.
Весь этот день он старался ехать прямо на восток, к Техасу. Постепенно плоская монотонная «меса» сделалась бугристой, испещренной глубокими оврагами. Он пересекал каждый овраг, не меняя направления движения, но это становилось все сложнее. Иногда ему приходилось преодолевать огромные впадины, и лошади выбивались из сил на крутых подъемах. Беспрерывно дул ледяной северный ветер; Кейну казалось, что его щеки вот-вот покроются инеем. Руки его давно уже посинели от холода.
У него почти не осталось продуктов, и за спиной встал призрак голода. Он больше не видел своих преследователей после того, как преодолел перевал, но знал, что они по-прежнему едут за ним. Много раз он замечал круживших в высоте грифов. Кейн сгорбился в седле, закутавшись в холодное одеяло. Кусок этого одеяла он отрезал и обмотал вокруг своей головы. Шляпа его стала словно деревянной от мороза. Ветер хлестал все время слева, с одной и той же стороны. Глаза Кейна покраснели и опухли, на бровях намерзли льдинки… Но его согревал неугасимый огонь: воспоминание о Чарли. За него следовало отомстить. Не только потому, что Чарли был его другом. Здесь таилось большее. Он не очень ясно сознавал, что именно: может быть, честь рейнджеров. Ведь Льюис Грувер, Пит Гроссман и другие тоже были рейнджерами, носили одинаковые звезды…
Шли часы, тянулись дни за днями. Кейн качался в седле, худой, почерневший от холода и грязи. Лошади вяло плелись по десятисантиметровому слою свежего снега. Он открыл последнюю банку бобов и разделил ее на три части…
Теперь он боялся ложиться спать, зная, что не проснется. Он лишь садился на землю, обмотавшись одеялом, и погружался в короткую полудрему, почти сразу же вздрагивая от любого шороха или от того, что валился во сне набок. Каждый ночной час казался сплошным кошмаром; когда же наконец занимался рассвет и можно было снова сесть в седло, он испытывал огромное облегчение.
Слыша непрерывный вой ветра, он временами начинал бредить. Он вспоминал жадное пылающее тело Леды. Затем образ и ощущение исчезали, он чувствовал на своем лице чью-то мягкую руку… и слышал голос Синди Флорен. Эти видения полностью поглощали его, и он с трудом приходил в себя, когда препятствия на пути возвращали его к действительности. На протяжении всего этого бесконечного путешествия по «месе» он думал о Синди. В ней было что-то такое, чего он не мог позабыть. Он цеплялся даже за самые интимные воспоминания, и они разжигали в нем слабый огонек. Кейн охранял и раздувал этот огонек, находя в нем живительное тепло, согревающее и спасающее его…
Затем настал день, которого он боялся: со свистящим ветром и крупным снегом. Лошади спотыкались, как слепые, и вдруг та, что была под ним, дернулась и рухнула. Кейн сполз с седла. Неуклюже поднявшись, он быстро осмотрел животное. Ноги и холка лошади сотрясались, она стонала, как человек. Кейн заметил, что правая задняя нога попала под снегом между двух камней. Кость была сломана и торчала наружу.
Кейн посмотрел на лошадь, стуча зубами, не в силах унять дрожь. Он повернулся спиной к ветру и вытащил револьвер. Взвести курок оказалось для него нелегким делом. Лошадь положила голову на снег, на ее ресницах таяли льдинки.
Кейн почувствовал, что глаза его наполняются слезами; он опустил оружие и хрипло крикнул:
— Не смотри на меня! Закрой глаза! Закрой…
Лошадь закрыла глаза. Голова ее уже покрылась снегом.
Кейн до крови закусил губу и выстрелил.
Когда наступил вечер, он сидел на дне оврага, накрывшись брезентом, и жевал полоски сырого мяса. От этой пищи его тошнило, он покрылся холодным потом и промерз еще сильнее. Но он должен был заставить себя хоть чем-то питаться. Он продолжал жевать, и ему все же удалось проглотить несколько кусков. Это, возможно, спасло ему жизнь, потому что ночью ветер дул все время в направлении оврага и к утру замел снегом худую одинокую фигуру, нашедшую там убежище.
Однако, в конце концов небо очистилось, и на нем появилась фантастическая звездная картина. Бледная луна заканчивала свой путь, прячась за высокие пики Ллано-Эстакадо. Вскоре на востоке стало проясняться, и кроваво-красная заря придала Кейну сил. Вместе с солнцем пришло тепло, и вскоре он понял, что выживет.
Спотыкаясь и скользя, он выбрался из окружавших его сугробов и влез на ближайший холм. Там он остановился, согнувшись пополам от бессилия, и всмотрелся в белую даль.
Нет, их не было! Они исчезли…
Несколько минут он стоял неподвижно, напрягая зрение; по обмороженным щекам текли слезы. Они действительно исчезли! Он хотел улыбнуться, но не смог растянуть потрескавшиеся губы.
Он спустился в овраг. Его лошадь разгребала передними ногами снег. Он стал рыть вместе с ней, и вскоре собрал большую кучу сосновых иголок и травы.
В защищенной от ветра ложбине костер разгорелся очень быстро, и несмотря на едкий дым, его тепло было для Кейна настоящим счастьем.
Он кое-как поджарил конину и стал жадно запихивать в рот кусок за куском, затем опомнился и стал есть медленнее, стараясь тщательно пережевывать пищу.
Потом он сушил и коптил конину в течение нескольких часов. Когда наступила ночь, во всем овраге не осталось ни одной травинки, зато сумки Кейна наполнились готовым мясом.
К тому же одежда его была сухой, и этой ночью он спал глубоко и без кошмаров. Проснулся он поздно и тут же побежал смотреть на равнину. На холме он застыл, бормоча ругательства.
Они появились вновь, эти три крохотные точки посреди белого океана.
Кейн выпустил поток грязной брани, грозя им кулаком. Это они были причиной всех его страданий! Они, только они…
Он поспешил назад, собрал вещи и торопливо застегнул на лошади ремни седла.
Итак, они видели дым его костра… Что ж: зато он жив, у него есть еда, и к седлу пристегнут чехол с тяжелым винчестером, купленным в Росуэлле.
Он вывел лошадь за уздечку на край ложбины и через секунду уже сидел верхом. На востоке, ярко освещенный солнцем, возвышался последний хребет Ллано-Эстакадо. Дальше, за ним, начинался спуск к Техасу. Он был уже почти в самом Техасе! Спустившись с гор, он даже сможет доехать до Свитуотера до Форт-Уорта на дилижансе или на поезде.
Кейн обернулся. Только его преследователи могли помешать ему добраться до места и разоблачить чудовищную аферу компании «Хондо». Только эти трое…
Вдруг к нему пришло далекое и смутное воспоминание: бесконечная сверкающая пустыня и три точки на горизонте. Ну, конечно, тогда он был вместе с Чарли! За ним гнались дружки Мэйнарда Хогана, которого Кейн застрелил за игорным столом. Те трое преследовали их несколько дней, пока не разыгралась заключительная сцена… После того случая они с Чарли отправились в Амарилло, а там их поджидал Пит Гроссман: разыскать Кейна ему приказал сам майор Монро. Это было началом его карьеры техасского рейнджера.
Кейи перебирал в памяти все, что предприняли тогда они с Чарли. Удастся ли это ему одному? Сомневаться в любом случае не приходилось: у этих троих была единственная задача — не дать ему доехать до Форт-Уорта.
Он въехал на небольшую возвышенность. Да, они были все там же: в пяти или шести милях позади него. Он знал, что сейчас они тоже видят его, и без промедления поскакал прямо, кратчайшей дорогой через плато. Снег так сверкал на солнце, что смотреть на него было невозможно; Кейн надвинул шляпу на лоб, лишь изредка поднимая голову. Вот! Вот где нужно это сделать, — подумал он. Плато здесь было усеяно многочисленными расщелинами, а одна из них, длинная и зигзагообразная, пересекала остальные поперек и сливалась с оврагом покрупнее.
Место было идеальным.
Кейн остановил лошадь. План его созрел мгновенно. Нужно было пересечь первый овраг и добраться до второго. Преследователи увидят, что его следы проходят по первому, но не смогут разглядеть то, что пройдут по второму в обратном направлении.
Кейн в последний раз обернулся и поехал по ровному участку плато. Снег уже начал таять, и копыта оставляли в нем глубокие следы. Проезжая по первому оврагу, он посмотрел по сторонам. Отлично, подумал он. Камней и выступов здесь предостаточно…
Спустившись во вторую впадину, он пришпорил лошадь и галопом вернулся на то место, где только что проезжал. Там он спешился и повел лошадь в глубь оврага.
Подходящее место для засады он нашел почти сразу. Перед ним, опираясь друг на друга, лежали три больших обломка скалы; между ними была гладкая земля без снега.
Привязав лошадь чуть поодаль, он обмотал ей голову своим шарфом, взял карабин и вернулся на «пост». Там он еще раз попытался представить себе, что произойдет. Они появятся справа, возможно, будут что-то подозревать, но вскоре увидят, что его следы продолжаются по другую сторону впадины. Этого должно быть достаточно: у них не будет оснований опасаться засады… он надеялся, что не будет.
Вероятно, они проедут один за другим. Угол подъема составлял градусов пятьдесят. Он проверил магазин винчестера, убедился, что первая пуля уже в стволе, и взвел курок. Он не хотел рисковать. В этом безветренном тихом месте щелчок должен был слышаться на десятки метров.
Он поправил шляпу и потер глаза. Они слезились, и все вокруг был словно в тумане. Он потер еще. Туман не исчезал. Это начало снежной слепоты, подумал он, сжимая карабин.
Далеко-далеко позади одинокий всадник по-прежнему шел по следам. Он тоже измучился, оброс щетиной и похудел, но его голубые глаза неустанно выискивали на земле отпечатки копыт.
Когда эхо донесло до него звук выстрела, он остановил лошадь и прислушался. По пустынной равнине разнесся второй такой же звук. Человек свернул сигарету и закурил, спокойно поглаживая лошадь по холке.
Глава 10
Солнце садилось у Кейна за спиной. У камней ему было так холодно, что стучали зубы. Он ждал уже около двух часов. Тени в овраге удлинялись и темнели.
Вдруг — подобно куклам, которых подняли за нитки, — на краю оврага показались три совершенно отчетливых силуэта.
Все трое были тепло одеты; на двоих были даже меховые шапки. Они замедлили ход; Кейн увидел, как один из них привстал на стременах и вгляделся в следы.
— Следы продолжаются на той стороне, Клэй! Голос показался Клейну потрясающе четким. Это был первый человеческий голос, услышанный им за одиннадцать дней.
— Вперед!
Лошади начали медленно спускаться по рыхлому снегу, приближаясь к его укрытию. Кейн решил подождать, пока они спустятся на дно оврага. Он быстро оглянулся в сторону своей лошади. Только бы она не вздумала подать голос!
Всадники находились уже в каких-нибудь пятидесяти метрах от него. Первый достиг нижней точки впадины. Кейн решил начинать с него. Глаза его сузились. Он поднял приклад к плечу и медленно приподнялся, опершись на камень. Карабин выплюнул длинное пламя, и эхо выстрела заметалось по оврагу. Первого всадника выбросило из седла, лошадь его заржала и встала на дыбы. Кейн выстрелил снова. С головы второго слетела шапка; он тяжело рухнул наземь и остался лежать неподвижно. Третьему удалось спрыгнуть с лошади и отбежать в укрытие, в то время как две следующие пули Кейна подняли фонтаны снега и каменных осколков.
Кейн выругался и перезарядил магазин. Руки его онемели от холода, перед глазами по-прежнему висела пелена тумана. Лошади без всадников умчались в глубь оврага; на месте остались лишь два мертвых тела.
Над его ухом что-то щелкнуло, и на него посыпались кусочки камня. Он пригнулся, немного подождал и выстрелил в ответ. Пуля угодила в камень, подняв облачко мелких осколков.
Он стал ждать. Вокруг была пугающая тишина. Сгущались сумерки, и два трупа впереди казались неясными темными пятнами на снегу. Кейн стал размышлять, как добраться до последнего противника. Между ними было около тридцати метров. Он положил винчестер, достал револьвер и начал ползком продвигаться от скалы к скале. Раздались выстрелы; его обсыпало снегом; он почти оглох от грохота, но, насчитав наконец восемь хлопков, вскочил на ноги и зигзагами побежал к той скале, за которой прятался враг.
Послышался изумленный возглас, и Кейн увидел, что тот бросил карабин и пытается вытащить револьвер из-под толстой меховой куртки.
Кейн остановился, спокойно, как на стрельбище, поднял руку и выстрелил. Человек вскрикнул и пошатнулся. Кейн смотрел, как он падает, как руки судорожно хватают воздух… В следующее мгновение все было кончено.
Револьвер оттягивал ему руку, будто свинцовый. Ветер усилился, и к нему покатилась шляпа убитого. Ему стало противно. Он взмахнул ногой и далеко отбросил шляпу ударом сапога.
На небе заблестели первые звезды, и мороз начал превращать его дыхание в большие облака пара.
Он подошел к трупам и обыскал их. Ему нужна была теплая одежда. Он взял то, что ему требовалось, и собрал лошадей. В сумках он обнаружил еду, сухие дрова и совсем новые одеяла. Он связал лошадей вместе и шел с ними еще около часа, прежде чем остановиться на ночлег.
Этой ночью он услышал волчий вой. Леденящие душу звуки уносились в небо, где над массивом Ллано висела серебряная луна. Кейн сидел у небольшого костра, не отрывая глаз от огня; со всех сторон на него наседали холод и воспоминания о мертвецах, оставленных им в овраге.
Вой все время приближался. Он был повсюду: в воздухе, в снегу, им, казалось, был пропитан даже лунный свет. Вдруг звуки изменились, превратившись в тявканье и злобный лай. Волки делили добычу.
Кейн протянул костлявые потемневшие руки к огню. Ему страшно хотелось выпить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Кейн повернулся и пошел к месту, где стояла его лошадь. Остановившись у одной из конюшен, он купил себе за сто долларов еще одну. В следующем доме была лавка; там он задержался минут на десять, покупая еду и кое-какие необходимые вещи. Затем оседлал новую лошадь и выехал из Росуэлла. За городом он пустил ее во всю прыть и стал удаляться в направлении Форт-Уорта.
Примерно в тот самый момент, когда Кейн начал долгий подъем в горы Ллано-Эстакадо, внизу, в долине, остановились три всадника. Один из них достал подзорную трубу.
— Это он, парни! Он направляется к Северному перевалу! Поехали!
Они пустили лошадей рысью через мелководье, пересекли реку, поднимая тучи брызг, и быстро нашли следы Кейна на другом берегу. Вскоре они скрылись в небольшом лесу у подножия горного хребта.
Полчаса спустя из лесу к реке выехал еще один человек. Он привстал на стременах и разглядел следы троих преследователей. На вид ему было лет сорок. Он был высок, очень худ и чем-то напоминал голодного койота. На нем была черная одежда, голубые глаза излучали ледяной холод.
У него также была подзорная труба. С ее помощью он рассмотрел маленькую одинокую точку в горах. Она находилась всего в нескольких сотнях метров от перевала. Троих преследователей еще не было видно: они в это время ехали лесной тропой.
Всадник сложил трубу, сунул ее в сумку и отправился вслед за остальными.
Кейн добрался до перевала. Лошадь его была в мыле, да и ему самому дышалось нелегко. На этой высоте — три тысячи пятьсот метров — воздух был разреженным, очень холодным и словно колол ему легкие. Очень, очень далеко внизу он видел Пекос-Ривер — точно голубую нить на зеленой ткани. Но вот на склоне что-то зашевелилось… Или это лишь показалось ему? Он сощурился, в уголках глаз появились слезы. Да — вон они. Двое… Нет, трое.
Кейн снова развернул лошадь и окинул взглядом волнистую «месу», простиравшуюся на многие мили до самой границы Техаса. Удастся ли ему уйти от преследователей на такой местности? Или же его подстерегает там другая опасность — холод и голод? Осень была уже в разгаре. Еще несколько недель — и перевалы могут оказаться занесенными снегом.
Он покрепче запахнул старую куртку из бараньей шкуры, купленную в Росуэлле. У него было преимущество часов в пять. А поскольку он имел вторую лошадь, то должен был сохранить это преимущество без особого труда.
Он вскоре преодолел перевал и вскоре оказался на темном лысом плоскогорье. Там росли лишь мхи и вереск; изредка попадалась одинокая, искривленная беспрерывным ветром сосна. На севере небо имело свинцово-серый оттенок.
Очень высоко над ним широкими кругами парили грифы. Кейн пустил лошадей рысью и попытался сохранить постоянный темп. Через несколько часов начало смеркаться, ветер сделался холоднее. Временами на землю опускались снежные хлопья.
Он нашел подходящую ложбину для ночлега, сгреб в кучу мох и траву, набросил сверху брезент и улегся на эту «кровать», завернувшись в одеяло. Он тут же заснул и пробудился на рассвете, стуча зубами от холода. Ему ужасно хотелось есть. Не потрудившись разжечь костер, он открыл банку бобов и съел их холодными, выковыривая из банки ножом. Лошади нашли себе пищу сами, и вскоре он был готов продолжать путь.
Весь этот день он старался ехать прямо на восток, к Техасу. Постепенно плоская монотонная «меса» сделалась бугристой, испещренной глубокими оврагами. Он пересекал каждый овраг, не меняя направления движения, но это становилось все сложнее. Иногда ему приходилось преодолевать огромные впадины, и лошади выбивались из сил на крутых подъемах. Беспрерывно дул ледяной северный ветер; Кейну казалось, что его щеки вот-вот покроются инеем. Руки его давно уже посинели от холода.
У него почти не осталось продуктов, и за спиной встал призрак голода. Он больше не видел своих преследователей после того, как преодолел перевал, но знал, что они по-прежнему едут за ним. Много раз он замечал круживших в высоте грифов. Кейн сгорбился в седле, закутавшись в холодное одеяло. Кусок этого одеяла он отрезал и обмотал вокруг своей головы. Шляпа его стала словно деревянной от мороза. Ветер хлестал все время слева, с одной и той же стороны. Глаза Кейна покраснели и опухли, на бровях намерзли льдинки… Но его согревал неугасимый огонь: воспоминание о Чарли. За него следовало отомстить. Не только потому, что Чарли был его другом. Здесь таилось большее. Он не очень ясно сознавал, что именно: может быть, честь рейнджеров. Ведь Льюис Грувер, Пит Гроссман и другие тоже были рейнджерами, носили одинаковые звезды…
Шли часы, тянулись дни за днями. Кейн качался в седле, худой, почерневший от холода и грязи. Лошади вяло плелись по десятисантиметровому слою свежего снега. Он открыл последнюю банку бобов и разделил ее на три части…
Теперь он боялся ложиться спать, зная, что не проснется. Он лишь садился на землю, обмотавшись одеялом, и погружался в короткую полудрему, почти сразу же вздрагивая от любого шороха или от того, что валился во сне набок. Каждый ночной час казался сплошным кошмаром; когда же наконец занимался рассвет и можно было снова сесть в седло, он испытывал огромное облегчение.
Слыша непрерывный вой ветра, он временами начинал бредить. Он вспоминал жадное пылающее тело Леды. Затем образ и ощущение исчезали, он чувствовал на своем лице чью-то мягкую руку… и слышал голос Синди Флорен. Эти видения полностью поглощали его, и он с трудом приходил в себя, когда препятствия на пути возвращали его к действительности. На протяжении всего этого бесконечного путешествия по «месе» он думал о Синди. В ней было что-то такое, чего он не мог позабыть. Он цеплялся даже за самые интимные воспоминания, и они разжигали в нем слабый огонек. Кейн охранял и раздувал этот огонек, находя в нем живительное тепло, согревающее и спасающее его…
Затем настал день, которого он боялся: со свистящим ветром и крупным снегом. Лошади спотыкались, как слепые, и вдруг та, что была под ним, дернулась и рухнула. Кейн сполз с седла. Неуклюже поднявшись, он быстро осмотрел животное. Ноги и холка лошади сотрясались, она стонала, как человек. Кейн заметил, что правая задняя нога попала под снегом между двух камней. Кость была сломана и торчала наружу.
Кейн посмотрел на лошадь, стуча зубами, не в силах унять дрожь. Он повернулся спиной к ветру и вытащил револьвер. Взвести курок оказалось для него нелегким делом. Лошадь положила голову на снег, на ее ресницах таяли льдинки.
Кейн почувствовал, что глаза его наполняются слезами; он опустил оружие и хрипло крикнул:
— Не смотри на меня! Закрой глаза! Закрой…
Лошадь закрыла глаза. Голова ее уже покрылась снегом.
Кейн до крови закусил губу и выстрелил.
Когда наступил вечер, он сидел на дне оврага, накрывшись брезентом, и жевал полоски сырого мяса. От этой пищи его тошнило, он покрылся холодным потом и промерз еще сильнее. Но он должен был заставить себя хоть чем-то питаться. Он продолжал жевать, и ему все же удалось проглотить несколько кусков. Это, возможно, спасло ему жизнь, потому что ночью ветер дул все время в направлении оврага и к утру замел снегом худую одинокую фигуру, нашедшую там убежище.
Однако, в конце концов небо очистилось, и на нем появилась фантастическая звездная картина. Бледная луна заканчивала свой путь, прячась за высокие пики Ллано-Эстакадо. Вскоре на востоке стало проясняться, и кроваво-красная заря придала Кейну сил. Вместе с солнцем пришло тепло, и вскоре он понял, что выживет.
Спотыкаясь и скользя, он выбрался из окружавших его сугробов и влез на ближайший холм. Там он остановился, согнувшись пополам от бессилия, и всмотрелся в белую даль.
Нет, их не было! Они исчезли…
Несколько минут он стоял неподвижно, напрягая зрение; по обмороженным щекам текли слезы. Они действительно исчезли! Он хотел улыбнуться, но не смог растянуть потрескавшиеся губы.
Он спустился в овраг. Его лошадь разгребала передними ногами снег. Он стал рыть вместе с ней, и вскоре собрал большую кучу сосновых иголок и травы.
В защищенной от ветра ложбине костер разгорелся очень быстро, и несмотря на едкий дым, его тепло было для Кейна настоящим счастьем.
Он кое-как поджарил конину и стал жадно запихивать в рот кусок за куском, затем опомнился и стал есть медленнее, стараясь тщательно пережевывать пищу.
Потом он сушил и коптил конину в течение нескольких часов. Когда наступила ночь, во всем овраге не осталось ни одной травинки, зато сумки Кейна наполнились готовым мясом.
К тому же одежда его была сухой, и этой ночью он спал глубоко и без кошмаров. Проснулся он поздно и тут же побежал смотреть на равнину. На холме он застыл, бормоча ругательства.
Они появились вновь, эти три крохотные точки посреди белого океана.
Кейн выпустил поток грязной брани, грозя им кулаком. Это они были причиной всех его страданий! Они, только они…
Он поспешил назад, собрал вещи и торопливо застегнул на лошади ремни седла.
Итак, они видели дым его костра… Что ж: зато он жив, у него есть еда, и к седлу пристегнут чехол с тяжелым винчестером, купленным в Росуэлле.
Он вывел лошадь за уздечку на край ложбины и через секунду уже сидел верхом. На востоке, ярко освещенный солнцем, возвышался последний хребет Ллано-Эстакадо. Дальше, за ним, начинался спуск к Техасу. Он был уже почти в самом Техасе! Спустившись с гор, он даже сможет доехать до Свитуотера до Форт-Уорта на дилижансе или на поезде.
Кейн обернулся. Только его преследователи могли помешать ему добраться до места и разоблачить чудовищную аферу компании «Хондо». Только эти трое…
Вдруг к нему пришло далекое и смутное воспоминание: бесконечная сверкающая пустыня и три точки на горизонте. Ну, конечно, тогда он был вместе с Чарли! За ним гнались дружки Мэйнарда Хогана, которого Кейн застрелил за игорным столом. Те трое преследовали их несколько дней, пока не разыгралась заключительная сцена… После того случая они с Чарли отправились в Амарилло, а там их поджидал Пит Гроссман: разыскать Кейна ему приказал сам майор Монро. Это было началом его карьеры техасского рейнджера.
Кейи перебирал в памяти все, что предприняли тогда они с Чарли. Удастся ли это ему одному? Сомневаться в любом случае не приходилось: у этих троих была единственная задача — не дать ему доехать до Форт-Уорта.
Он въехал на небольшую возвышенность. Да, они были все там же: в пяти или шести милях позади него. Он знал, что сейчас они тоже видят его, и без промедления поскакал прямо, кратчайшей дорогой через плато. Снег так сверкал на солнце, что смотреть на него было невозможно; Кейн надвинул шляпу на лоб, лишь изредка поднимая голову. Вот! Вот где нужно это сделать, — подумал он. Плато здесь было усеяно многочисленными расщелинами, а одна из них, длинная и зигзагообразная, пересекала остальные поперек и сливалась с оврагом покрупнее.
Место было идеальным.
Кейн остановил лошадь. План его созрел мгновенно. Нужно было пересечь первый овраг и добраться до второго. Преследователи увидят, что его следы проходят по первому, но не смогут разглядеть то, что пройдут по второму в обратном направлении.
Кейн в последний раз обернулся и поехал по ровному участку плато. Снег уже начал таять, и копыта оставляли в нем глубокие следы. Проезжая по первому оврагу, он посмотрел по сторонам. Отлично, подумал он. Камней и выступов здесь предостаточно…
Спустившись во вторую впадину, он пришпорил лошадь и галопом вернулся на то место, где только что проезжал. Там он спешился и повел лошадь в глубь оврага.
Подходящее место для засады он нашел почти сразу. Перед ним, опираясь друг на друга, лежали три больших обломка скалы; между ними была гладкая земля без снега.
Привязав лошадь чуть поодаль, он обмотал ей голову своим шарфом, взял карабин и вернулся на «пост». Там он еще раз попытался представить себе, что произойдет. Они появятся справа, возможно, будут что-то подозревать, но вскоре увидят, что его следы продолжаются по другую сторону впадины. Этого должно быть достаточно: у них не будет оснований опасаться засады… он надеялся, что не будет.
Вероятно, они проедут один за другим. Угол подъема составлял градусов пятьдесят. Он проверил магазин винчестера, убедился, что первая пуля уже в стволе, и взвел курок. Он не хотел рисковать. В этом безветренном тихом месте щелчок должен был слышаться на десятки метров.
Он поправил шляпу и потер глаза. Они слезились, и все вокруг был словно в тумане. Он потер еще. Туман не исчезал. Это начало снежной слепоты, подумал он, сжимая карабин.
Далеко-далеко позади одинокий всадник по-прежнему шел по следам. Он тоже измучился, оброс щетиной и похудел, но его голубые глаза неустанно выискивали на земле отпечатки копыт.
Когда эхо донесло до него звук выстрела, он остановил лошадь и прислушался. По пустынной равнине разнесся второй такой же звук. Человек свернул сигарету и закурил, спокойно поглаживая лошадь по холке.
Глава 10
Солнце садилось у Кейна за спиной. У камней ему было так холодно, что стучали зубы. Он ждал уже около двух часов. Тени в овраге удлинялись и темнели.
Вдруг — подобно куклам, которых подняли за нитки, — на краю оврага показались три совершенно отчетливых силуэта.
Все трое были тепло одеты; на двоих были даже меховые шапки. Они замедлили ход; Кейн увидел, как один из них привстал на стременах и вгляделся в следы.
— Следы продолжаются на той стороне, Клэй! Голос показался Клейну потрясающе четким. Это был первый человеческий голос, услышанный им за одиннадцать дней.
— Вперед!
Лошади начали медленно спускаться по рыхлому снегу, приближаясь к его укрытию. Кейн решил подождать, пока они спустятся на дно оврага. Он быстро оглянулся в сторону своей лошади. Только бы она не вздумала подать голос!
Всадники находились уже в каких-нибудь пятидесяти метрах от него. Первый достиг нижней точки впадины. Кейн решил начинать с него. Глаза его сузились. Он поднял приклад к плечу и медленно приподнялся, опершись на камень. Карабин выплюнул длинное пламя, и эхо выстрела заметалось по оврагу. Первого всадника выбросило из седла, лошадь его заржала и встала на дыбы. Кейн выстрелил снова. С головы второго слетела шапка; он тяжело рухнул наземь и остался лежать неподвижно. Третьему удалось спрыгнуть с лошади и отбежать в укрытие, в то время как две следующие пули Кейна подняли фонтаны снега и каменных осколков.
Кейн выругался и перезарядил магазин. Руки его онемели от холода, перед глазами по-прежнему висела пелена тумана. Лошади без всадников умчались в глубь оврага; на месте остались лишь два мертвых тела.
Над его ухом что-то щелкнуло, и на него посыпались кусочки камня. Он пригнулся, немного подождал и выстрелил в ответ. Пуля угодила в камень, подняв облачко мелких осколков.
Он стал ждать. Вокруг была пугающая тишина. Сгущались сумерки, и два трупа впереди казались неясными темными пятнами на снегу. Кейн стал размышлять, как добраться до последнего противника. Между ними было около тридцати метров. Он положил винчестер, достал револьвер и начал ползком продвигаться от скалы к скале. Раздались выстрелы; его обсыпало снегом; он почти оглох от грохота, но, насчитав наконец восемь хлопков, вскочил на ноги и зигзагами побежал к той скале, за которой прятался враг.
Послышался изумленный возглас, и Кейн увидел, что тот бросил карабин и пытается вытащить револьвер из-под толстой меховой куртки.
Кейн остановился, спокойно, как на стрельбище, поднял руку и выстрелил. Человек вскрикнул и пошатнулся. Кейн смотрел, как он падает, как руки судорожно хватают воздух… В следующее мгновение все было кончено.
Револьвер оттягивал ему руку, будто свинцовый. Ветер усилился, и к нему покатилась шляпа убитого. Ему стало противно. Он взмахнул ногой и далеко отбросил шляпу ударом сапога.
На небе заблестели первые звезды, и мороз начал превращать его дыхание в большие облака пара.
Он подошел к трупам и обыскал их. Ему нужна была теплая одежда. Он взял то, что ему требовалось, и собрал лошадей. В сумках он обнаружил еду, сухие дрова и совсем новые одеяла. Он связал лошадей вместе и шел с ними еще около часа, прежде чем остановиться на ночлег.
Этой ночью он услышал волчий вой. Леденящие душу звуки уносились в небо, где над массивом Ллано висела серебряная луна. Кейн сидел у небольшого костра, не отрывая глаз от огня; со всех сторон на него наседали холод и воспоминания о мертвецах, оставленных им в овраге.
Вой все время приближался. Он был повсюду: в воздухе, в снегу, им, казалось, был пропитан даже лунный свет. Вдруг звуки изменились, превратившись в тявканье и злобный лай. Волки делили добычу.
Кейн протянул костлявые потемневшие руки к огню. Ему страшно хотелось выпить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12