Он свой парень — не застучит децел.
Рыжий по-прежнему колебался. Тогда Саша применил последний способ — сделал вид, что разозлился:
— Ну и … с тобой! Один сползаю; а ты у меня тогда больше ничего не проси — земляк называется!
— Да ладно, не дергайся! Я согласен. Разбуди меня только сам — иначе я не проснусь.
— Молодец, Рыжий! Будешь весь зеленый, в смысле — в баксах!
* * *
Пришла смена, Саша ушел в блиндаж, повалился на матрас, но сон не шел к нему: в голове роились мысли — много мыслей. Рыжий спал рядом; по легкому похрапыванию было понятно — дрыхнет по настоящему. Шли часы, Саша то задремывал, то снова просыпался. Ага! Вот чуть-чуть стало светлее — пора!
Он осторожно повернулся на бок, закрыл Рыжему рот ладонью, чтобы не заорал вслух, и толкнул в бок. Рыжий резко очнулся:
— Чего надо?!
— Ты что, Рыжий, отупел совсем? Забыл?
— Нет, никуда я не пойду! Отстань от меня!
— Не … мозги! Ты же обещал!
— Да мало ли чего я обещал! Не пойду!
— Ну и хрен с тобой!
Саша не стал брать свою СВД — с ней неудобно ползти, а прихватил сержантский АКС. «Когда я приду, он еще не проснется, а если не приду — то какая разница»?
Саша вылез из блиндажа, огляделся. Как он и предполагал, все спали, наслаждаясь сладким предрассветным сном.
«Поползу один», — подумал Саша, — «рискну. Кто не рискует — тот не пьет шампанское».
Он прошел по ходу сообщения до подъема, вылез, и спокойным шагом отправился к бане — там был открытый выезд, чтобы могла подъехать водовозка. Если бы его заметили, то сказал бы, что приспичило. Но если бы заметили, то все бы сорвалось. Но никто ничего не увидел. Он спокойно вышел за пределы блокпоста, прошел немного в полусогнутом виде, внимательно глядя под ноги, чтобы не зацепить тонкий проводок, потом опустился на землю, и пополз. Ползти было плохо, мешали колючки, и поэтому, проползя сотню метров, он приподнялся, и помчался короткими перебежками. В этот момент он окончательно понял, на какую смертельно опасную авантюру он сам себя сподвиг: достаточно хоть одному часовому проснуться, как увидев его фигуру он поднимет вселенский хай, и свои же изрешетят его в мелкую капусту. И даже если не изрешетят, то все мучения все равно пойдут насмарку; а еще совершенно неизвестно, что ждет его в развалинах. Он снял автомат с предохранителя, и передернул затвор.
Руины из красного кирпича приближались. Он снова опустился на землю, и осторожно пополз. Добрался до стены, прислонился к ней и замер: сердце било в голову как колокол. Чуть отдышавшись, он медленно — медленно выглянул из-за стены, и тут же втянул голову обратно.
— Есть! Есть!! — закричал он шепотом. — Пойдем, посмотрим.
Он смело оставил укрытие, и зашел по другую сторону стены. Уставившись мертвыми глазами в небо, на земле лежал, широко раскинув руки, араб. Уж чечена от араба Саша мог отличить. Вне всякого сомнения — это был араб. А недалеко от него лежал серебристый кейс.
Оставалась последняя опасность: не оставили ли кейс специально, с сюрпризом?
— Да нет, араба так не могли оставить! Кого угодно, но только не араба.
И все равно, у Саши тряслись руки, когда он медленно открывал крышку. Открыл — и ничего, не взорвался. Но задохнулся от восторга. В кейсе лежала она — снайперская винтовка: разобранная, с глушителем, пламегасителем, оптическим прицелом, с пачками патронов — чудо, настоящее чудо!
— Значит, не зря я полз! Это было предчувствие… Это Бог меня сюда послал!
Вдруг в траве послышался шорох, и Саша буквально ощутил, как волосы на его голове поднимаются дыбом. Но это только ящерица пробежала. Это краткий миг ужаса быстро вернул нового владельца винтовки к действительности: предстояло ведь еще и вернуться. Он быстро выглянул из-за стены, и теперь принялся изучать уже свой блокпост.
— Да… А позиция-то хорошая! Можно нас щелкать как орехи. Вот тут он просек огонек у Хавчика и выстрелил, гад. Мастер…
Саша повернулся, и еще раз внимательно посмотрел на бородатое лицо.
— Нет, в карманах шариться не буду — гребно. Дай Бог, вернуться спокойно.
Назад он возвращался тем же порядком. Когда вернулся и взглянул на часы, то удивился, прошло двадцать пять минут, а ему показалось — не меньше часа. Он погладил кейс по серебристому боку:
— Теперь ты мой, дружок!
Оставалась вторая часть плана — спрятать. Но это было проще.
Саша подошел к одной из «шишиг» и аккуратно постучал в окно:
— Боря! Проснись!
Водитель Боря предпочитал спать в кабине своей машины — боялся подхватить вошь от бойцов, да и вообще, был индивидуалистом. Но, в принципе, неплохим парнем, а главное, Сашиным земляком.
— Ну чего?! А, это ты, Шурик… Чего стряслось?
— Боря открой, поговорить надо.
Дверца открылась.
— Боря! Мне у тебя одну вещь надо спрятать, так, чтобы до возвращения никто не видел.
— Какую?
— Вот этот кейс.
— Там баксы?!
— Какие баксы? Смотри, винтовка.
Саше пришлось показать все по честному и сразу; иначе Боря все равно бы полез посмотреть, и мог поднять ненужный шум.
— Боря! Не важно, где я ее взял. Спрячь у себя так, чтобы никто не нашел, ладно? А я с тобой потом сочтусь, хорошо сочтусь — обещаю. Как земляк земляку. Договорились?
— Договорились.
Саша спокойно вернулся в блиндаж, поставил к стенке автомат, свалился на матрас, но все равно уснуть не мог, тем более что до подъема оставалось чуть больше часа.
* * *
Утро для последней смены выдалось суровым. За час до подъема проснулся прапорщик по малой нужде. Вышел наружу, и не заметил ни одного бодрствующего бойца. Он тихо обошел посты, забрал оружие, у кого оно плохо лежало, а потом заорал:
— Тревога!!
Первыми из блиндажа выскочили командиры: босиком, но в бронежилетах.
— Где? Что?
— Посмотрите, господа офицеры, какая у меня связка в руках!
— О, черт!
Построили роту и два минометных расчета. Обезоруженных бойцов вывели из строя.
— Уроды поганые! Нас могли перерезать здесь всех! Как свиней!! Из-за вас!!! Что сопли жуете, сволочи?
Ругались лейтенанты долго, но мер административного или физического воздействия никаких не предприняли. Наверное, сами чувствовали неловкость — не уследили. Им вообще ночью спать не полагалось, тем более после такого случая как вчера. Но объяснение было простое: у прапорщика сэкономилась еще одна бутылочка водки; вот ее вчера и раскушали.
— Все, больше не пьем, — сказал Саблин Дробязко, — а то и вправду перережут ночью!
— Надо пойти развалины осмотреть — результаты есть? Если попали, то хоть кровь останется.
Ни один из лейтенантов не захотел уступить другому право на осмотр результатов. Слегка повздорив, они пришли к компромиссу: пошли оба, в сопровождении десятка бойцов, в число которых попал и Саша Куценко. Продвигались перебежками, растянувшись в цепь. Дробязко первый нырнул в развалины.
— Есть! — раздался его торжествующий крик. — Попали!
Уже всей гурьбой протиснулись к лейтенанту и увидели то, на что Саша смотрел сегодняшним утром.
— Так! — обернулся к солдатам Дробязко. — Это что за стадо? Рассредоточились в сторону противника и залегли! Быстро!
Бойцы неохотно повиновались. Саша занял позицию за грудой кирпича, и, естественно, не мог слышать разговора двух озадаченных лейтенантов.
— Послушай, друг Дробязко, что-то я никак не пойму — труп есть, а оружия нет.
— Может, свои забрали?
— А тело бросили? Тем более — араб: таких не бросают. Это точно.
— Так куда же оно делось?
— Опередили нас? Но кто?.. Опять же: если нохчи, то почему тело? Да и наши бы так не бросили… Да и откуда здесь наши?
— Мистика…
— Послушай меня, брат Дробязко! Давай-ка, мы ничего никому сообщать не будем. Награду то ли получим, то ли нет…
— Ага, жди.
— А из-за оружия этого сраного, вернее, его отсутствия, нас с тобой Особый отдел затаскает. А то гляди и ФСБ подключат, тогда вообще мало не покажется.
— Согласен. Но бойцы проговорятся, слухи пойдут.
— Надо припугнуть.
— Ладно, зови людей, пусть могилу капают.
— Зачем?! Так бросим. Он тебе нужен?
— И правда! Тогда бери документы и отходим.
— Да нет у него ничего в карманах. Пустота абсолютная.
— А, может, он и не снайпер. Просто мины хотел поставить, а?
— А где тогда мины?
— Поставил…
— Хватит ерунду молоть. Если это был не снайпер, то мы скоро это узнаем!
* * *
Неделю после этого на блокпосту царило благодатное спокойствие. Конечно, ведь не считать же за раздражители отдаленную канонаду, или утренние обстрелы Бамута из «Градов». Периодически город бомбила авиация, но для бойцов на блоке это означало не более чем красочное представление. Главное, снайпер больше не появлялся, а значит, уже можно было, не таясь, закуривать, включать освещение в кабинах, и осуществлять прочие демаскирующие мероприятия.
В течение этой недели лейтенанты и прапорщик успели переругаться из-за оставленного тела. Прапорщик кипятился, доказывал, что чуть ли не его лишили заслуженной награды, на что Саблин едко и резонно возразил, что они оба вообще ни при чем, а вся слава должна была достаться ему: его расчеты сработали безупречно. Он за наградами не гонится, и они тоже могут отдыхать. В конце концов, ругаться им надоело, и они помирились.
Каждый день прапорщик уезжал на базу за питанием: привозил баки с едой, из-под полы — водочку. Однажды привез автотелевизор, готовую самодельную антенну оставили предшественники, подключились, и вообще служба пошла весело.
Весело-то весело, но война войной. Лейтенанты больше таких ляпов, как в первые дни, не допускали: всю ночь напролет обходили посты, всматривались биноклями в темноту ночи, и настоятельно советовали часовым прислушиваться к звукам. Новости с базы прапорщик привозил такие, что расслабляться не хотелось: то колонну сожгли, то мины поставили и кто-то подорвался, то на блокпост напали и всех перебили. Почти то же самое бубнили по всем каналам новостей по радио и телевизору. И в довершении всего память о Хавчике так скоро выветриться не могла — особенно у Рыжего и Саши Куценко.
Глава 4
В ночь с первого на второе июня Саша обозревал свою зону ответственности в ночной прицел. Не сказать, что видно было как днем — это не правда, но все равно кое-что разглядеть было можно. Глаза «замыливались», и периодически снайпер опускался на бетонный столб, заменявший часовым скамейку, и бездумно смотрел в ночное небо. Вот так он смотрел в него дома, когда еще ходил в школу, и даже в город без родителей ни разу не ездил.
Саша вздохнул, снова занял позицию, и прильнул к окуляру.
« Ого! Что-то шевельнулось. Или показалось? Нет, опять шевелится. И приближается! И еще что-то шевелится! Никак нохчи ползут?»
Саша растерялся; что делать — бежать звать командира, объявлять тревогу, открывать огонь? Но долго думать, наверное, было некогда.
« Сейчас я открою огонь: поднимется тревога, прибежит летеха, и все будет олл райт», — после невероятного по удаче похода за винтовкой Саша чувствовал большой подъем, и быстро подавил растерянность, приняв, как он думал, самое оптимальное решение. С изумлением он обнаружил, что давно забытое им предвкушение, которое, казалось, навечно осталось в любимом тире, вновь волной пошло по телу. Он даже развеселился: зацепил на мушку первую фигуру, и начал плавно нажимать на курок. Выстрел — пламя — отдача — есть!
Тишина исчезла, как будто ее и не могло быть на этом свете: противник открыл огонь.
Их было много, скорее всего, у каждого на спине прикреплено по «Мухе», не считая гранатометчиков, и подготовленные снайпера. Они не успели подобраться на линию броска гранаты, но и того, что творили они своими гранатометами, было более чем достаточно.
В окружившем его реве и вое Саша не слышал команд, не замечал, что творится у него за спиной: он наслаждался. Он слился с винтовкой в одно целое; чудилось, будто она сама находит цель, а Саша только нажимает на курок и меняет обоймы.
«Один — готов, второй — готов; ага, гранатометчик… Да, есть! Еще один… Опля! Пятый — готов».
За спиной заработал миномет — один. Непонятно было, насколько точно он кладет мины, но огонь нохчей слабел, они отступали.
« Седьмой — готов!» — Саша с сожалением опустил винтовку и сполз на столбик. Только сейчас он почувствовал ноющую боль за ухом, и немного липкой крови.
— Надо же! А я ничего и не заметил: откуда это у меня? — возмутился Саша. Он оглянулся: блокпост был освещен. Горели две машины. Сразу же пропала приятная усталость, и появился страх — не Борина ли машина горит? Как же винтовка? Он вскочил на ноги, но остался на месте: не Борина.
— Рыжий! Рыжий!! — позвал он.
Рыжий молчал.
Утром блокпост представлял из себя картину, достойную кисти самого Верещагина.
У въезда стояли танк и два БМП-1, присланные на подмогу типично по-русски — через несколько часов после события.
Укрепление на верхушке кургана снесло прямым попаданием, мертвый солдат лежал под разлетевшимися цинками с землей. Черные остовы сгоревших машин напоминали скелеты доисторических ящеров. Одного из минометов не было: его искореженные составные части разбросало по всему блоку.
На разложенных плащ-палатках уцелевшие бойцы укладывали в один ряд тела тех, кому в этом бою повезло намного меньше. И таких было немало. Очень жаль, но немало. Среди них был Рыжий. Саша Куценко стоял над его головой на коленях и бесцельно качался из сторону в сторону. Вместо нормального звука из горла слышалось только хриплое:
— Ы-ы-ы-ы….
Посреди плаца начальник штаба внимательно слушал обгоревшего и перевязанного лейтенанта Дробязко.
— Товарищ майор! Из командного состава убит прапорщик, Саблин, похоже, контужен, ничего не слышит, но внешне повреждений нет. Из личного состава убито семь человек, одиннадцать ранено. Две машины уничтожено, один миномет тоже.
— Что, тоже?
— Уничтожен.
— Противник?
— Всю ночь вели обстрел местности из всех видов оружия. Забрать они никого не могли. Утром я насчитал девять трупов. Раненые могли уйти.
— Да, могли… Лейтенант, сколько у вас осталось боеспособных?
— Минутку… Ага — восемь моих и четыре минометчика!
— М-да… Не густо. Придется вас менять. Через час пришлю машину, погрузите раненых, убитых; продержитесь ночь, а завтра придет смена — обещаю! Выполняйте!
* * *
Дробязко построил остатки своего взвода на плацу и честно сказал, что это последняя ночь, завтра их обещали сменить, поэтому стоять будут все, кто способен носить оружие, в том числе и водители, и всю ночь.
Ну надо, так надо. Никто и не спорил. Даже Боря, который бы в другое время, заставь его стоять на посту, выдал бы всем, что он о них думает; и тот молча взял автомат и безоговорочно занял пост. Там, где еще этой ночью стоял Рыжий.
Саша пришел в себя: слезы высохли, мысли притупились; он опять осматривал подступы в НСПУ, отвечал на оклики лейтенанта, грыз сухари из собственного НЗ и старался вспоминать только приятное. Но в это приятное неизменно вторгался вчерашний бой.
«Такого кайфа я давно не испытывал!» — невольно думалось ему. — «И надо же: из девяти нохчей — семь мои!.. Но где гарантия, что я убил всех, в кого попал. Может быть, только ранил?.. Черт его знает!».
Около трех часов ночи он внезапно подумал, что поедут теперь они все на одной «шишиге», кроме минометчиков, и Дробязко будет сидеть в кабине у Бориса, и свои вещи туда начнет запихивать! Саша спохватился, и быстро отправился к Борьке. Тот не спал, что, впрочем, было и не удивительно.
— А, Шурик! Ты как?
— Я нормально… Боря! У меня вопрос, слышь? Ты мой кейс хорошо спрятал? С тобой летеха поедет, вещи свои засовывать станет — не найдет случайно, а?
— У меня не найдет. Я не в кабине спрятал. Никто не найдет!
— Хорошо, Боря! За мной не заржавеет, учти!
— Да помню я! Помню! Иди на пост лучше, а то мы до смены можем не дожить!
— Типун тебе на язык, земляк!
— Сам не хочу…
Глава 5
Новое место несения службы располагалось на границе Дагестана и Чечни, в поселке под названием Гирзель-аул. Граница проходила по небольшой каменистой речушке, через которую проходил основательный бетонный мост; на его дагестанской стороне и находился блокпост федеральных сил.
Сразу после перевода Борькину машину запланировали на отправку в место постоянной дислокации — Каспийск. Борька сам сказал об этом земляку, и Саша понял, что сейчас решается очень многое. Кроме того, у него появилась еще одна немаловажная причина для поездки в часть: та рана за ухом, на которую он попервоначалу не обратил никакого внимания, продолжала болеть, при чем боль усиливалась, а пальцами он явственно различал признаки нагноения. Штатного медика на блоке не было, и Саша с чистой совестью подошел к Дробязко с просьбой отправить его ближайшим рейсом в Каспийск, в медроту. Командир взвода лично осмотрел больное место у подчиненного, хмыкнул, но разрешение дал. Первый рейс на Каспийск — это и была Борькина машина.
Через два дня они тронулись: ехали долго, но это не раздражало, Саша смотрел на убегающую дорогу, и мысленно подсчитывал, сколько еще осталось ему служить — получалось не так уж и много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Рыжий по-прежнему колебался. Тогда Саша применил последний способ — сделал вид, что разозлился:
— Ну и … с тобой! Один сползаю; а ты у меня тогда больше ничего не проси — земляк называется!
— Да ладно, не дергайся! Я согласен. Разбуди меня только сам — иначе я не проснусь.
— Молодец, Рыжий! Будешь весь зеленый, в смысле — в баксах!
* * *
Пришла смена, Саша ушел в блиндаж, повалился на матрас, но сон не шел к нему: в голове роились мысли — много мыслей. Рыжий спал рядом; по легкому похрапыванию было понятно — дрыхнет по настоящему. Шли часы, Саша то задремывал, то снова просыпался. Ага! Вот чуть-чуть стало светлее — пора!
Он осторожно повернулся на бок, закрыл Рыжему рот ладонью, чтобы не заорал вслух, и толкнул в бок. Рыжий резко очнулся:
— Чего надо?!
— Ты что, Рыжий, отупел совсем? Забыл?
— Нет, никуда я не пойду! Отстань от меня!
— Не … мозги! Ты же обещал!
— Да мало ли чего я обещал! Не пойду!
— Ну и хрен с тобой!
Саша не стал брать свою СВД — с ней неудобно ползти, а прихватил сержантский АКС. «Когда я приду, он еще не проснется, а если не приду — то какая разница»?
Саша вылез из блиндажа, огляделся. Как он и предполагал, все спали, наслаждаясь сладким предрассветным сном.
«Поползу один», — подумал Саша, — «рискну. Кто не рискует — тот не пьет шампанское».
Он прошел по ходу сообщения до подъема, вылез, и спокойным шагом отправился к бане — там был открытый выезд, чтобы могла подъехать водовозка. Если бы его заметили, то сказал бы, что приспичило. Но если бы заметили, то все бы сорвалось. Но никто ничего не увидел. Он спокойно вышел за пределы блокпоста, прошел немного в полусогнутом виде, внимательно глядя под ноги, чтобы не зацепить тонкий проводок, потом опустился на землю, и пополз. Ползти было плохо, мешали колючки, и поэтому, проползя сотню метров, он приподнялся, и помчался короткими перебежками. В этот момент он окончательно понял, на какую смертельно опасную авантюру он сам себя сподвиг: достаточно хоть одному часовому проснуться, как увидев его фигуру он поднимет вселенский хай, и свои же изрешетят его в мелкую капусту. И даже если не изрешетят, то все мучения все равно пойдут насмарку; а еще совершенно неизвестно, что ждет его в развалинах. Он снял автомат с предохранителя, и передернул затвор.
Руины из красного кирпича приближались. Он снова опустился на землю, и осторожно пополз. Добрался до стены, прислонился к ней и замер: сердце било в голову как колокол. Чуть отдышавшись, он медленно — медленно выглянул из-за стены, и тут же втянул голову обратно.
— Есть! Есть!! — закричал он шепотом. — Пойдем, посмотрим.
Он смело оставил укрытие, и зашел по другую сторону стены. Уставившись мертвыми глазами в небо, на земле лежал, широко раскинув руки, араб. Уж чечена от араба Саша мог отличить. Вне всякого сомнения — это был араб. А недалеко от него лежал серебристый кейс.
Оставалась последняя опасность: не оставили ли кейс специально, с сюрпризом?
— Да нет, араба так не могли оставить! Кого угодно, но только не араба.
И все равно, у Саши тряслись руки, когда он медленно открывал крышку. Открыл — и ничего, не взорвался. Но задохнулся от восторга. В кейсе лежала она — снайперская винтовка: разобранная, с глушителем, пламегасителем, оптическим прицелом, с пачками патронов — чудо, настоящее чудо!
— Значит, не зря я полз! Это было предчувствие… Это Бог меня сюда послал!
Вдруг в траве послышался шорох, и Саша буквально ощутил, как волосы на его голове поднимаются дыбом. Но это только ящерица пробежала. Это краткий миг ужаса быстро вернул нового владельца винтовки к действительности: предстояло ведь еще и вернуться. Он быстро выглянул из-за стены, и теперь принялся изучать уже свой блокпост.
— Да… А позиция-то хорошая! Можно нас щелкать как орехи. Вот тут он просек огонек у Хавчика и выстрелил, гад. Мастер…
Саша повернулся, и еще раз внимательно посмотрел на бородатое лицо.
— Нет, в карманах шариться не буду — гребно. Дай Бог, вернуться спокойно.
Назад он возвращался тем же порядком. Когда вернулся и взглянул на часы, то удивился, прошло двадцать пять минут, а ему показалось — не меньше часа. Он погладил кейс по серебристому боку:
— Теперь ты мой, дружок!
Оставалась вторая часть плана — спрятать. Но это было проще.
Саша подошел к одной из «шишиг» и аккуратно постучал в окно:
— Боря! Проснись!
Водитель Боря предпочитал спать в кабине своей машины — боялся подхватить вошь от бойцов, да и вообще, был индивидуалистом. Но, в принципе, неплохим парнем, а главное, Сашиным земляком.
— Ну чего?! А, это ты, Шурик… Чего стряслось?
— Боря открой, поговорить надо.
Дверца открылась.
— Боря! Мне у тебя одну вещь надо спрятать, так, чтобы до возвращения никто не видел.
— Какую?
— Вот этот кейс.
— Там баксы?!
— Какие баксы? Смотри, винтовка.
Саше пришлось показать все по честному и сразу; иначе Боря все равно бы полез посмотреть, и мог поднять ненужный шум.
— Боря! Не важно, где я ее взял. Спрячь у себя так, чтобы никто не нашел, ладно? А я с тобой потом сочтусь, хорошо сочтусь — обещаю. Как земляк земляку. Договорились?
— Договорились.
Саша спокойно вернулся в блиндаж, поставил к стенке автомат, свалился на матрас, но все равно уснуть не мог, тем более что до подъема оставалось чуть больше часа.
* * *
Утро для последней смены выдалось суровым. За час до подъема проснулся прапорщик по малой нужде. Вышел наружу, и не заметил ни одного бодрствующего бойца. Он тихо обошел посты, забрал оружие, у кого оно плохо лежало, а потом заорал:
— Тревога!!
Первыми из блиндажа выскочили командиры: босиком, но в бронежилетах.
— Где? Что?
— Посмотрите, господа офицеры, какая у меня связка в руках!
— О, черт!
Построили роту и два минометных расчета. Обезоруженных бойцов вывели из строя.
— Уроды поганые! Нас могли перерезать здесь всех! Как свиней!! Из-за вас!!! Что сопли жуете, сволочи?
Ругались лейтенанты долго, но мер административного или физического воздействия никаких не предприняли. Наверное, сами чувствовали неловкость — не уследили. Им вообще ночью спать не полагалось, тем более после такого случая как вчера. Но объяснение было простое: у прапорщика сэкономилась еще одна бутылочка водки; вот ее вчера и раскушали.
— Все, больше не пьем, — сказал Саблин Дробязко, — а то и вправду перережут ночью!
— Надо пойти развалины осмотреть — результаты есть? Если попали, то хоть кровь останется.
Ни один из лейтенантов не захотел уступить другому право на осмотр результатов. Слегка повздорив, они пришли к компромиссу: пошли оба, в сопровождении десятка бойцов, в число которых попал и Саша Куценко. Продвигались перебежками, растянувшись в цепь. Дробязко первый нырнул в развалины.
— Есть! — раздался его торжествующий крик. — Попали!
Уже всей гурьбой протиснулись к лейтенанту и увидели то, на что Саша смотрел сегодняшним утром.
— Так! — обернулся к солдатам Дробязко. — Это что за стадо? Рассредоточились в сторону противника и залегли! Быстро!
Бойцы неохотно повиновались. Саша занял позицию за грудой кирпича, и, естественно, не мог слышать разговора двух озадаченных лейтенантов.
— Послушай, друг Дробязко, что-то я никак не пойму — труп есть, а оружия нет.
— Может, свои забрали?
— А тело бросили? Тем более — араб: таких не бросают. Это точно.
— Так куда же оно делось?
— Опередили нас? Но кто?.. Опять же: если нохчи, то почему тело? Да и наши бы так не бросили… Да и откуда здесь наши?
— Мистика…
— Послушай меня, брат Дробязко! Давай-ка, мы ничего никому сообщать не будем. Награду то ли получим, то ли нет…
— Ага, жди.
— А из-за оружия этого сраного, вернее, его отсутствия, нас с тобой Особый отдел затаскает. А то гляди и ФСБ подключат, тогда вообще мало не покажется.
— Согласен. Но бойцы проговорятся, слухи пойдут.
— Надо припугнуть.
— Ладно, зови людей, пусть могилу капают.
— Зачем?! Так бросим. Он тебе нужен?
— И правда! Тогда бери документы и отходим.
— Да нет у него ничего в карманах. Пустота абсолютная.
— А, может, он и не снайпер. Просто мины хотел поставить, а?
— А где тогда мины?
— Поставил…
— Хватит ерунду молоть. Если это был не снайпер, то мы скоро это узнаем!
* * *
Неделю после этого на блокпосту царило благодатное спокойствие. Конечно, ведь не считать же за раздражители отдаленную канонаду, или утренние обстрелы Бамута из «Градов». Периодически город бомбила авиация, но для бойцов на блоке это означало не более чем красочное представление. Главное, снайпер больше не появлялся, а значит, уже можно было, не таясь, закуривать, включать освещение в кабинах, и осуществлять прочие демаскирующие мероприятия.
В течение этой недели лейтенанты и прапорщик успели переругаться из-за оставленного тела. Прапорщик кипятился, доказывал, что чуть ли не его лишили заслуженной награды, на что Саблин едко и резонно возразил, что они оба вообще ни при чем, а вся слава должна была достаться ему: его расчеты сработали безупречно. Он за наградами не гонится, и они тоже могут отдыхать. В конце концов, ругаться им надоело, и они помирились.
Каждый день прапорщик уезжал на базу за питанием: привозил баки с едой, из-под полы — водочку. Однажды привез автотелевизор, готовую самодельную антенну оставили предшественники, подключились, и вообще служба пошла весело.
Весело-то весело, но война войной. Лейтенанты больше таких ляпов, как в первые дни, не допускали: всю ночь напролет обходили посты, всматривались биноклями в темноту ночи, и настоятельно советовали часовым прислушиваться к звукам. Новости с базы прапорщик привозил такие, что расслабляться не хотелось: то колонну сожгли, то мины поставили и кто-то подорвался, то на блокпост напали и всех перебили. Почти то же самое бубнили по всем каналам новостей по радио и телевизору. И в довершении всего память о Хавчике так скоро выветриться не могла — особенно у Рыжего и Саши Куценко.
Глава 4
В ночь с первого на второе июня Саша обозревал свою зону ответственности в ночной прицел. Не сказать, что видно было как днем — это не правда, но все равно кое-что разглядеть было можно. Глаза «замыливались», и периодически снайпер опускался на бетонный столб, заменявший часовым скамейку, и бездумно смотрел в ночное небо. Вот так он смотрел в него дома, когда еще ходил в школу, и даже в город без родителей ни разу не ездил.
Саша вздохнул, снова занял позицию, и прильнул к окуляру.
« Ого! Что-то шевельнулось. Или показалось? Нет, опять шевелится. И приближается! И еще что-то шевелится! Никак нохчи ползут?»
Саша растерялся; что делать — бежать звать командира, объявлять тревогу, открывать огонь? Но долго думать, наверное, было некогда.
« Сейчас я открою огонь: поднимется тревога, прибежит летеха, и все будет олл райт», — после невероятного по удаче похода за винтовкой Саша чувствовал большой подъем, и быстро подавил растерянность, приняв, как он думал, самое оптимальное решение. С изумлением он обнаружил, что давно забытое им предвкушение, которое, казалось, навечно осталось в любимом тире, вновь волной пошло по телу. Он даже развеселился: зацепил на мушку первую фигуру, и начал плавно нажимать на курок. Выстрел — пламя — отдача — есть!
Тишина исчезла, как будто ее и не могло быть на этом свете: противник открыл огонь.
Их было много, скорее всего, у каждого на спине прикреплено по «Мухе», не считая гранатометчиков, и подготовленные снайпера. Они не успели подобраться на линию броска гранаты, но и того, что творили они своими гранатометами, было более чем достаточно.
В окружившем его реве и вое Саша не слышал команд, не замечал, что творится у него за спиной: он наслаждался. Он слился с винтовкой в одно целое; чудилось, будто она сама находит цель, а Саша только нажимает на курок и меняет обоймы.
«Один — готов, второй — готов; ага, гранатометчик… Да, есть! Еще один… Опля! Пятый — готов».
За спиной заработал миномет — один. Непонятно было, насколько точно он кладет мины, но огонь нохчей слабел, они отступали.
« Седьмой — готов!» — Саша с сожалением опустил винтовку и сполз на столбик. Только сейчас он почувствовал ноющую боль за ухом, и немного липкой крови.
— Надо же! А я ничего и не заметил: откуда это у меня? — возмутился Саша. Он оглянулся: блокпост был освещен. Горели две машины. Сразу же пропала приятная усталость, и появился страх — не Борина ли машина горит? Как же винтовка? Он вскочил на ноги, но остался на месте: не Борина.
— Рыжий! Рыжий!! — позвал он.
Рыжий молчал.
Утром блокпост представлял из себя картину, достойную кисти самого Верещагина.
У въезда стояли танк и два БМП-1, присланные на подмогу типично по-русски — через несколько часов после события.
Укрепление на верхушке кургана снесло прямым попаданием, мертвый солдат лежал под разлетевшимися цинками с землей. Черные остовы сгоревших машин напоминали скелеты доисторических ящеров. Одного из минометов не было: его искореженные составные части разбросало по всему блоку.
На разложенных плащ-палатках уцелевшие бойцы укладывали в один ряд тела тех, кому в этом бою повезло намного меньше. И таких было немало. Очень жаль, но немало. Среди них был Рыжий. Саша Куценко стоял над его головой на коленях и бесцельно качался из сторону в сторону. Вместо нормального звука из горла слышалось только хриплое:
— Ы-ы-ы-ы….
Посреди плаца начальник штаба внимательно слушал обгоревшего и перевязанного лейтенанта Дробязко.
— Товарищ майор! Из командного состава убит прапорщик, Саблин, похоже, контужен, ничего не слышит, но внешне повреждений нет. Из личного состава убито семь человек, одиннадцать ранено. Две машины уничтожено, один миномет тоже.
— Что, тоже?
— Уничтожен.
— Противник?
— Всю ночь вели обстрел местности из всех видов оружия. Забрать они никого не могли. Утром я насчитал девять трупов. Раненые могли уйти.
— Да, могли… Лейтенант, сколько у вас осталось боеспособных?
— Минутку… Ага — восемь моих и четыре минометчика!
— М-да… Не густо. Придется вас менять. Через час пришлю машину, погрузите раненых, убитых; продержитесь ночь, а завтра придет смена — обещаю! Выполняйте!
* * *
Дробязко построил остатки своего взвода на плацу и честно сказал, что это последняя ночь, завтра их обещали сменить, поэтому стоять будут все, кто способен носить оружие, в том числе и водители, и всю ночь.
Ну надо, так надо. Никто и не спорил. Даже Боря, который бы в другое время, заставь его стоять на посту, выдал бы всем, что он о них думает; и тот молча взял автомат и безоговорочно занял пост. Там, где еще этой ночью стоял Рыжий.
Саша пришел в себя: слезы высохли, мысли притупились; он опять осматривал подступы в НСПУ, отвечал на оклики лейтенанта, грыз сухари из собственного НЗ и старался вспоминать только приятное. Но в это приятное неизменно вторгался вчерашний бой.
«Такого кайфа я давно не испытывал!» — невольно думалось ему. — «И надо же: из девяти нохчей — семь мои!.. Но где гарантия, что я убил всех, в кого попал. Может быть, только ранил?.. Черт его знает!».
Около трех часов ночи он внезапно подумал, что поедут теперь они все на одной «шишиге», кроме минометчиков, и Дробязко будет сидеть в кабине у Бориса, и свои вещи туда начнет запихивать! Саша спохватился, и быстро отправился к Борьке. Тот не спал, что, впрочем, было и не удивительно.
— А, Шурик! Ты как?
— Я нормально… Боря! У меня вопрос, слышь? Ты мой кейс хорошо спрятал? С тобой летеха поедет, вещи свои засовывать станет — не найдет случайно, а?
— У меня не найдет. Я не в кабине спрятал. Никто не найдет!
— Хорошо, Боря! За мной не заржавеет, учти!
— Да помню я! Помню! Иди на пост лучше, а то мы до смены можем не дожить!
— Типун тебе на язык, земляк!
— Сам не хочу…
Глава 5
Новое место несения службы располагалось на границе Дагестана и Чечни, в поселке под названием Гирзель-аул. Граница проходила по небольшой каменистой речушке, через которую проходил основательный бетонный мост; на его дагестанской стороне и находился блокпост федеральных сил.
Сразу после перевода Борькину машину запланировали на отправку в место постоянной дислокации — Каспийск. Борька сам сказал об этом земляку, и Саша понял, что сейчас решается очень многое. Кроме того, у него появилась еще одна немаловажная причина для поездки в часть: та рана за ухом, на которую он попервоначалу не обратил никакого внимания, продолжала болеть, при чем боль усиливалась, а пальцами он явственно различал признаки нагноения. Штатного медика на блоке не было, и Саша с чистой совестью подошел к Дробязко с просьбой отправить его ближайшим рейсом в Каспийск, в медроту. Командир взвода лично осмотрел больное место у подчиненного, хмыкнул, но разрешение дал. Первый рейс на Каспийск — это и была Борькина машина.
Через два дня они тронулись: ехали долго, но это не раздражало, Саша смотрел на убегающую дорогу, и мысленно подсчитывал, сколько еще осталось ему служить — получалось не так уж и много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20